Глава 13 Неистовый Отто Юльевич

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава 13

Неистовый Отто Юльевич

Его называли ледовым комиссаром… Полярник, один из первых Героев Советского Союза… Но это лишь одна грань его жизни. А еще академик, вице-президент Академии наук СССР. Блестящий математик и… страстный альпинист. Государственный деятель и создатель одной из теорий происхождения Земли. Ученый-энциклопедист!

Ненасытная жажда знаний, неутолимый интерес к окружающему миру, к людям — вот главные черты характера Отто Юльевича Шмидта…

С детства он знал немецкий, латышский, украинский языки. В гимназии выучил латынь и древнегреческий. В студенческие годы — английский, французский, итальянский.

Студентом он составил список книг, которые необходимо прочесть.

"Я сел подсчитывать — ведь все же я был математиком. Оказалось, необходимо 1000 лет, чтобы все намеченное одолеть… Тысячу лет прожить нельзя, и все знать невозможно. С болью в душе я стал вычеркивать… Оставил только то, без чего не мыслил себе пути в науку. Вновь подсчитал… Осталось еще на 250 лет!"

Время на сон пришлось сокращать. Шесть часов, пять, четыре…

В 1913 году — было ему двадцать два — Шмидт закончил физико-математический факультет Киевского университета. В 1916 году получил специальную премию и золотую медаль за книгу по высшей алгебре "Абстрактная теория групп". В ноябре семнадцатого года он пришел в революцию!

Отто Юльевич объяснит свое решение так: "Во мне два человека человек науки, ума и человек действия, воли, и эта деятельность удовлетворяет второго из них". И далее: "Я убедился в том, что никакой прогресс невозможен отдельно в науке и просвещении без прогресса политического".

В 1918 году Отто Юльевич Шмидт назначен начальником управления по продуктообмену Наркомпрода. В те трудные годы управление занималось регулированием снабжения молодой Страны Советов. Шмидт участвует в разработке положения о продотрядах, о рабочей продовольственной инспекции.

"Этот период, начиная с 1918 года, был самым счастливым для меня. Я часто видел Владимира Ильича, получал его указания. Я бывал почти на всех заседаниях Совнаркома, на партийных съездах, пленумах ЦК, мог беседовать с членами ЦК — все это создавало возможность большого роста, не только по книгам, но на живых примерах".

Отто Юльевича направляют туда, где трудно. Впрочем, тогда везде было трудно. Шмидт — председатель Кооперативной комиссии, руководитель Института экономических исследований. Шмидт — член коллегий Наркомпрода, Наркомфина, Наркомпроса. Шмидт — заведующий Госиздатом.

Сохранилось "Удостоверение", датированное мартом 1919 года, в котором деятельности Шмидта дается совершенно категорическая — в духе того времени! — оценка:

"Отто Юльевич Шмидт состоит на службе в управлении по продуктообмену Комиссариата по продовольствию в должности начальника управления по продуктообмену и по роду занимаемой должности незаменим. Народный комиссар по продовольствию А. Цюрупа".

Шмидт принимал участие в разработке проекта создания Большой Советской Энциклопедии. Буржуазная пресса злорадствовала: "Очередной блеф… ничего не выйдет, ничего не может выйти из этой новой большевистской затеи. В этой нищей стране нет ни культурных сил, ни культурных учреждений". Но Шмидт привлек к участию в создании энциклопедии В. В. Куйбышева и Г. М. Кржижановского, К. Е. Ворошилова и М. В. Фрунзе, А. С. Бубнова и Н. А. Семашко, А. В. Луначарского и В. Я. Брюсова, А. Н. Баха, В. Р. Вильямса, И. М. Губкина, А. Ф. Иоффе, Н. Я. Марра, многих других крупнейших ученых страны. Впоследствии в течение семнадцати лет (1924 — 1941) Шмидт оставался главным редактором БСЭ и, по свидетельству сотрудников, лично прочитывал все (!) публиковавшиеся статьи. Он вполне профессионально разбирался в вопросах, весьма далеких от математики.

Известно, например, что его интересовали проблемы языкознания, что он был членом Комиссии по делам кино, членом художественных советов Камерного театра и театра имени Вахтангова, всерьез интересовался историей искусств, материалистической диалектикой. Сохранились его "Заметки к материалистической диалектике", план книги.

И в связи с этим второе свидетельство — академика П. С. Александрова: "Поразительной была его способность всем интересоваться, все понимать, на все реагировать, на все откликаться, способность ко всему разнообразию жизненных явлений подойти как-то по-своему, "своим умом"… "Обилие" вот, пожалуй, то слово, которое приходит, когда думаешь о личности О. Ю. Шмидта. Обилие ума и обилие сердца"…

Кто мог предполагать, что вся эта разносторонняя, многогранная деятельность вдруг разом отойдет на задний план? Кто мог предполагать, что фамилия Шмидт и слово "Арктика" станут неразделимы?

В общем-то случайным было первое знакомство с Арктикой.

В 1928 году Академия наук организовала совместную советско-германскую экспедицию на Западный Памир. Шмидт, уже имевший опыт восхождений на Кавказ и в Альпах, возглавлял альпинистский отряд экспедиции. Впервые тогда был пройден и нанесен на карты самый большой в мире горный ледник семидесятикилометровый ледник Федченко. Впервые советские альпинисты во главе со Шмидтом поднялись на высоту более шести тысяч метров.

А на следующий год…

Впрочем, об этом лучше расскажет сам Отто Юльевич:

"Собирался… опять на Памир — брать пик Ленина. На просмотре кинофильма о прошлогодней Памирской экспедиции (в марте 1929 г.) Н. П. Горбунов рассказал мне об экспедиции на Землю Франца-Иосифа и предложил ехать ее начальником. Я отказался, заявив, что в этом году просить большого отпуска не могу. Кроме того, мне жаль отказаться от Памира. Тем временем выяснилось, что экспедиция на Землю Франца-Иосифа потребует не более двух месяцев (при удаче), а с подготовкой похода на Памир у Н. В. Крыленко выходили затруднения. Решать, куда меня больше тянет, было трудно. Н. П. Горбунов ждал, говорил, что другую кандидатуру найти трудно. В мае я согласился".

Здесь надо отметить, что экспедиция на ледокольном пароходе "Георгий Седов" была несколько необычной даже по названию: научно-дипломатическая. Главная ее задача — оградить архипелаг от иностранных посягательств, организовать постоянно действующую научную станцию. Шмидт назначен правительственным комиссаром Земли Франца-Иосифа.

Может быть, эта экспедиция так и осталась бы случайным эпизодом в жизни Отто Юльевича. Может быть — если бы не его способность "всем интересоваться, все понимать, на все реагировать, на все откликаться".

Еще в самом начале, едва "Седов" выйдет из Архангельска, Шмидт запишет: "По мере работы втягивался и начинал любить идею участия в этом путешествии, а теперь я в восторге от него".

В дальнейшем восторгов в дневнике все больше: "Лед! Разнообразный, всегда красивый и всегда строгий, благородный. Мне кажется, я бы охотно избрал его своей специальностью. Кристаллы, структура, ее зависимость от химизма, включения воздуха, химические отличия льда от воды, формы выветривания и нарастания, оптические свойства, отражение в них кристаллической структуры и физико-химических свойств, цвет и т. д. Хорошо!"

Наверное, первое время над ним слегка подсмеивались на судне — первый раз в жизни начальник экспедиции вышел в море, увидел полярные льды. Нарушая морскую терминологию, Шмидт о выходе в море говорит "выехали", швартовый конец называет веревкой. Но очень скоро слегка ироническое отношение сменяется чувством глубокого уважения. Смелость, предприимчивость, верность всегда были в цене в Арктике.

Начальник экспедиции не обращает внимания на ледяные купания во время охоты. Начальник экспедиции, демонстрируя альпинистскую технику, поднимается по отвесной стене фирнового ледника. Начальник экспедиции наравне со всеми участвует в авралах.

Случилось так, что, оставив людей достраивать станцию в бухте Тихой, на острове Гукера, "Седов" с научными работниками ушел на север. А потом не мог пробиться в бухту, чтобы забрать строителей. Лед! Капитан предложил уходить — надвигающаяся осень грозила зимовкой судну.

"В кают-компании… мгновенно стало тихо, — рассказывает участник экспедиции журналист Б. В. Громов. — Шмидт окинул всех быстрым взглядом своих серых глаз и сказал:

— Я, как начальник экспедиции, не могу бросить доверенных мне людей на произвол судьбы. Мы не уйдем от Земли Франца-Иосифа до тех пор, пока я не увижу, что радиостанция построена, что полярники находятся в тепле. Я не дам сигнала к отходу до тех пор, пока не заберу на борт наших строителей. Поэтому сегодня вечером отправляюсь пешком к острову, чтобы все проверить на месте и, если нужно, переправить людей".

Вместе со Шмидтом пошли еще три человека, и, правду сказать, все они чудом остались живы. Навалился туман, маленькая брезентовая лодочка, которую они взяли, чтобы переправляться через разводья, получила пробоину, а льды неумолимо выносили ее в открытый океан. Лишь с большим трудом им удалось выбраться — не к полярной станции, а на крохотный островок.

Когда "Седов" все же пробился к островку, когда поднялись они на борт, капитан Владимир Иванович Воронин сурово бросил:

— Поздравляю… вы были на пороге смерти…

Прав капитан: Шмидт рисковал бессмысленно, по-мальчишески, он еще не знаком с суровым нравом Арктики. Но и сам капитан, и все седовцы вполне оценили настойчивость начальника экспедиции, его верность слову строителей все-таки удалось забрать.

Шмидт, явно растроганный, записывает в дневнике: "Очень тепло встретила меня команда ледокола, которая часто оказывает мне знаки симпатии. Она ценит кроме товарищеского отношения и политических бесед, что провожу с ней, мужество и предприимчивость, которые она мне приписывает".

А далее, через пару строчек, еще одна запись: "Мучительно жаль уходить, так и остался бы, кажется, на зимовку. Хочется растянуть, хоть на день еще продлить плавание".

Он строит планы будущих работ: "Приехать бы вновь… сменить зимовщиков, построить базы на мысе Флора, в бухте Теплиц, на западе Земли Александры. Или пойти с ледоколом к полюсу на зимовку!.. Ледоколом умеючи и не спеша можно будет добраться до 86° с. ш., а там выйдет группа пешком. Успех такого предприятия зависит от людей. Их надо немного, но решительных и активных. Достаточно четырех…"

Шмидт уже не мог расстаться с Арктикой. Осенью он докладывал результаты экспедиции: на Земле Франца-Иосифа поднят советский флаг, в бухте Тихой открыта самая северная в мире научная станция. Так сказать, "сверх плана" "Седов" установил новый рекорд свободного плавания, достигнув широты 82°14?. Проведены интересные гидрологические работы к северу от Новой Земли.

В 1930 году Шмидт вновь возглавлял экспедицию на "Седове". Тем летом в северной части Карского моря удалось открыть пять островов. "Седов" впервые в истории пробился к еще не нанесенным на карты западным берегам Северной Земли и высадил на остров Домашний знаменитую экспедицию Г. А. Ушакова…

Еще в 1920 году были созданы Комитет Северного морского пути при Сибревкоме и Северная научно-промысловая экспедиция при Научно-техническом отделе ВСНХ, в 1921 году — Плавморнин — Плавучий морской научный институт для "всестороннего и планомерного исследования северных морей". В 1925 году организован Институт по изучению Севера, в 1928 году — Арктическая комиссия при Совете Народных Комиссаров СССР.

В том же 1928 году Совет Труда и Обороны принял решение о создании акционерного общества "Комсеверопуть", перед которым была поставлена задача "планомерного использования, всестороннего оборудования Северного морского пути и превращения его в артерию постоянной, нормальной экономической связи Сибири с Европой".

В Арктике в то время работали такие блестящие организаторы и ученые, как Борис Васильевич Лавров, Рудольф Лазаревич Самойлович, Георгий Давыдович Красинский, Владимир Юльевич Визе, Николай Николаевич Урванцев, Георгий Алексеевич Ушаков, Николай Иванович Евгенов, Николай Николаевич Зубов, Алексей Модестович Лавров… В 1930 году Арктическая комиссия разработала обширный пятилетний план научно-исследовательских работ.

Владимир Юльевич Визе свидетельствует:

"Еще в 1930 году, плавая на "Г. Седове" совместно с О. Ю. Шмидтом, мы неоднократно беседовали с ним по вопросу о Северо-восточном проходе и здесь, на борту "Седова", впервые конкретно поставили вопрос о необходимости коренного пересмотра проблемы практического использования Северного морского пути".

Конечно, к 1930 году многое уже было сделано. Регулярными стали Карские морские экспедиции к устьям Оби и Енисея. Привычными стали рейсы из Владивостока к устью Колымы. Но только благодаря кипучей деятельности Шмидта был организован первый сквозной рейс по трассе Северного морского пути: Архангельск — Владивосток. И только с этого рейса действительно началось плановое хозяйственное освоение Советской Арктики.

В то время много было споров. Еще в 1925 году при Совнаркоме СССР была создана специальная комиссия по Транссибирскому воздушному дирижабельному пути. Много говорилось и писалось о роли авиации в освоении Севера. На конференциях, в печати широко обсуждались восемнадцать вариантов (!) Великой Северной железной дороги, которая должна была соединить три океана — Тихий, Северный Ледовитый, Атлантический — и решить все транспортные проблемы советской Арктики.

По Северному морскому пути прошли к тому времени только три экспедиции: Н. А. Э. Норденшельда на "Веге", Б. А. Вилькицкого на "Таймыре" и "Вайгаче" и Р. Амундсена на шхуне "Мод". Но все они вынуждены были зазимовать по дороге, Амундсен даже дважды.

И неудивительно, что зарубежные полярные авторитеты высказывались вполне безапелляционно: "Исходя из имеющегося опыта, можно с уверенностью говорить о том, что в нашу геологическую эпоху не приходится считаться с Северным морским путем как транспортной морской трассой".

Большевики считали иначе!

В ноябре 1930 года Отто Юльевич Шмидт был назначен директором Всесоюзного Арктического института. А в феврале 1932 года план сквозного рейса был утвержден Советом Народных Комиссаров СССР.

Вспоминает Марк Иванович Шевелев, один из ближайших помощников Шмидта: "…нашлось немало нытиков-маловеров, которые кричали на всех углах, что затеяна утопическая экспедиция, что поход "Сибирякова" — это глупая и никчемная фантазия, что ледокол будет непременно потоплен, а сквозное плавание Северным морским путем невозможно. Наркомвод отказался дать ледокол".

"Александр Сибиряков", который в конце концов выделили, был не ледоколом, а ледокольным пароходом. И отнюдь не самым мощным, всего 2000 индикаторных сил.

Начальником экспедиции стал Отто Юльевич Шмидт, капитаном "Сибирякова" — Владимир Иванович Воронин, руководителем научных работ Владимир Юльевич Визе.

О героическом рейсе "А. Сибирякова" написано немало.

В Чукотском море, когда остались уже позади тысячи миль, в борьбе со льдами обломана одна лопасть винта. Шмидт принимает смелое решение перегрузив уголь на нос, поднять корму и прямо во льдах заменить винт. Немалый риск. Если ветер разведет льды, не исключено, что судно с нелепо задранной кормой просто перевернется. Но другого выхода нет.

В аврале участвует весь экспедиционный состав во главе со Шмидтом. Вернее, не во главе: Отто Юльевич — рядовой грузчик. Нужно перетащить 400 тонн угля. Кормовая лебедка поднимает мешки из трюма, каждый по четыре с половиной пуда. Мешок на плечи, через весь корабль по палубе, по трапу на полубак, к трюму № 1… Две бригады — шесть часов работа, шесть часов отдых. Трое суток. Потом двое суток меняли лопасти винта. Потом весь уголь нужно перетащить обратно. Эту работу продолжали уже на ходу, но…

18 сентября случилось непоправимое: вместе с винтом обломан, ушел на дно весь конец гребного вала. Судно недвижимо, дрейфует вместе со льдом.

Как напишет позднее один из участников рейса, тогда на "Сибирякове" состоялось "самое короткое собрание полярников, которое я знаю".

Было только одно выступление — Отто Юльевича Шмидта.

— До Берингова пролива осталось 200 километров. Сам корабль этот путь не пройдет, он беспомощен. Ему нужна наша мускульная сила. Мы потащим ледокол тросами от льдины к льдине. Мы используем течение и дрейф. Мы поставим паруса и выйдем изо льда. За дело, товарищи!

…Они взрывали лед, расталкивали льдины шестами. Они заводили ледовые якоря и подтягивали корабль тросами. Что такое две сотни километров, когда позади больше шести тысяч!

Сохранились документальные кадры: ледокольный пароход идет под парусами. Черные полотнища брезента, укрывавшие раньше угольные трюмы, полощутся на мачтах…

1 октября "Сибиряков" вырвался на чистую воду в Беринговом проливе. Северный морской путь был впервые пройден за одну навигацию.

1932 год стал знаменательным в истории освоения советской Арктики. 10 декабря Шмидт вернулся в Москву, а уже 17 декабря было принято постановление Совета Народных Комиссаров СССР: "Проложить окончательно Северный морской путь от Белого моря до Берингова пролива, оборудовать этот путь, держать его в исправном состоянии и обеспечить безопасность плавания по этому пути".

Начальником Главного управления Северного морского пути был назначен Отто Юльевич Шмидт.

Многим казалось, что успех "Сибирякова" был случайным. Шмидт прекрасно понимал, что практическую возможность регулярных плаваний нужно еще доказывать. И в 1933 году на трассу Северного морского пути вышел "Челюскин", только что построенный в Копенгагене по заказу Совторгфлота.

К сожалению, "Челюскин" был обычным пароходом, отнюдь не ледокольным. Приемочная комиссия, в состав которой входил прославленный академик-кораблестроитель А. Н. Крылов, в своем акте отмечала, что пароход "построен без учета заданных условий и совершенно непригоден для ледового плавания". У капитана В. И. Воронина тоже сложилось самое неутешительное впечатление: ""Челюскин" — судно для этого непригодное". Воронин вначале отказался принять командование судном, но потом под дружеским давлением Шмидта все же согласился.

13 августа, при первой же встрече со льдами в Карском море, "Челюскин" получил повреждения: сломан шпангоут, погнуты стрингера, срезаны заклепки. Появилась течь.

Плотники поставили дополнительные распорки, течь зацементировали. На помощь "Челюскину" подошел ледокол "Красин", провел его через пояс сплоченных льдов.

Но 9 и 10 сентября, уже в море Лаптевых, "Челюскин" получил новые повреждения: вмятины в корпусе, сломан один из шпангоутов. Вновь усилилась течь.

Ледовая обстановка в том году была трудной, несколько судов попало в ледовый плен. С "Красина" сообщали, что и у них повреждения: одна из трех машин вышла из строя, сломан вал.

У мыса Ванкарем тяжелые льды сковали "Челюскин". Наступила осень, началось ледообразование. Надежд на освобождение было мало, ждать помощи неоткуда.

Радиограмма от 6 октября: "…непрерывные взрывы аммоналом и обколка льда не дают должных результатов. Лед мощностью в среднем в шесть метров плотно сжат… Надеемся на перемену ветра, который взломает и разредит льды… Корабль вполне подготовлен для зимовки, но мы будем всеми силами биться, чтобы выйти еще в этом году победителями. Настроение у всех боевое. Коллектив крепко спаян. Начальник экспедиции Шмидт".

26 октября в трюме № 2 неожиданно начался пожар — самовозгорание угля. 48 часов длился общий аврал. Задыхаясь, порой теряя сознание, челюскинцы перебрасывали лопатами, заливали водой докрасна раскаленный уголь.

Тем временем благоприятный дрейф все же делал свое дело. 4 ноября крепко впаянный в лед "Челюскин" вынесло в Берингов пролив. Солнце, штиль. На юге, за краем ледяного поля и до самого горизонта — чистые, свободные ото льда воды Тихого океана…

На Чукотке, в бухте Провидения, залечивал раны ледорез "Ф. Литке". Повреждены руль, винты. Главная машина вследствие поломки может работать только малыми ходами. Поломаны шпангоуты, повреждены переборки, в обшивке многочисленные трещины. Течь в носовом трюме, в боковых угольных ямах.

10 ноября начальник Северо-Восточной экспедиции А. П. Бочек и капитан "Литке" Н. М. Николаев получили радиограмму: "…обращаемся к вам с просьбой оказать нашему пароходу содействие в выходе изо льдов силой ледореза "Литке". Зная о трудной работе, проведенной "Литке", и имеющихся повреждениях, мы с тяжелой душой посылаем эту телеграмму, однако обстановка в данный момент более благоприятна для подхода "Литке" к нам, чем когда бы то ни было… до разреженного льда от "Челюскина" три четверти мили, а до кромки — в некоторых направлениях две мили. Мы надеемся, что "Литке" сможет разломать льдину, в которую вмерз "Челюскин", при одновременной работе "Челюскина" и взрывов. В крайнем случае, если бы разломать не удалось, мы перебросили бы по льду на "Литке" большую часть людей… что значительно облегчило бы нам зимовку… Просим вашего ответа. Шмидт. Воронин".

Бочек собрал экипаж на митинг. Еще 17 месяцев назад ушли они в это долгое плавание: в 1932 году "Литке" вынужден был зазимовать в районе Чаунской Губы. За эти 17 месяцев все предельно устали. Сам ледорез был в совершенно аварийном состоянии, водоотливные средства работали круглосуточно, откачивая до 200 тонн воды в час.

Резолюция митинга: "…несмотря на исключительный риск при настоящем техническом состоянии ледокола, большевистскими темпами провести подготовку к выходу в Арктику".

Радиограмма: ""Челюскин". Шмидту, Воронину. Зажигаем котлы. Будем готовы к выходу одиннадцатого вечером. Все, что в наших силах, все, что возможно для поврежденного "Литке", попытаемся сделать, чтобы оказать вам помощь. Бочек, Николаев".

К этому времени дрейф "Челюскина" изменился. Теперь его уносило на север. Зимовка вдали от берегов грозила самыми худшими последствиями. Надежда оставалась только на "Литке". Но 17 ноября пришла радиограмма от Бочека: "…все наши попытки на подход к вам оказались безрезультатными… Вынуждены отказаться от дальнейших попыток и должны вернуться обратно… Прошу вашего срочного распоряжения на немедленный вывод изо льдов…"

Шмидт не знал, что положение "Литке" стало к этому времени настолько тревожным, что Бочек подумывал даже выбросить судно на ближайший берег Аляски, чтобы спасти людей. Шмидт мог бы, наверное, настаивать: "Продолжайте попытки…" Мог бы? Нет, Шмидт не мог.

Радиограмма: ""Литке", Бочеку. Согласен на обратный уход "Литке", чтобы ради спасения "Челюскина" не поставить его в столь же опасное положение. Прошу вас информировать меня каждые три часа до выхода в чистую воду, а затем — дважды в сутки. Шмидт".

Последняя надежда на освобождение "Челюскина" рухнула. Дрейф неумолимо уносил судно в Ледовитый океан. Люди, надеясь на лучшее, готовились и к худшему. Все было собрано для аварийной выгрузки на лед в случае гибели судна.

13 февраля началась необычайно сильная подвижка льдов. Радист Эрнст Теодорович Кренкель рассказывает: "Трещина, перпендикулярная борту корабля, прибежала издалека и уперлась в него. Одна половина поля стояла на месте, другая двигалась, лед неотвратимо скользил вдоль трещины. На нас наваливались миллионы тонн. Нагнувшись за борт, я стал очевидцем происходившего. Борт корабля пучился как картонный. Потом как бы грохнули пулеметы — это сорвались с мест тысячи заклепок. Корабль дрожал, стонал, кряхтел, как живое существо. Борт в надводной части разорвало метров на двадцать. Нутро корабля выворачивалось наружу. Глядеть на все это было очень страшно. Часть борта отвалилась на лед, а вместе с ней полетели зубные и сапожные щетки, книги, разного рода утварь, подушки, одним словом то, что оказалось в каютах, попавших под этот удар…"

Через несколько часов, скорчившись в палатке, наспех установленной на льду, Кренкель отстукивал радиограмму Шмидта. На следующий день, 14 февраля, ее опубликовали все советские газеты. Еще через день — все газеты мира: "…13 февраля в 13 часов 30 минут внезапным сильным напором разорвало левый борт на большом протяжении от носового трюма до машинного отделения. Одновременно лопнули трубы паропровода, что лишило возможности пустить водоотливные средства, бесполезные, впрочем, ввиду величины течи. Через два часа все было кончено. За эти два часа организованно, без единого проявления паники, выгружены на лед давно подготовленный аварийный запас продовольствия, палатки, спальные мешки, самолет и радио…"

104 человека, в том числе женщины и дети, оказались во власти дрейфующих льдов. Ни один ледокол не мог помочь им до наступления лета. Самолеты? Никакого опыта зимних полетов в Арктике не было…

Весь мир был уверен в неминуемой гибели челюскинцев. А они обживали льдину, готовили аэродром. Они слушали при свете коптилки лекции Шмидта о полярных путешествиях, о полетах на Луну, о поэзии Гейне, об истории Южной Америки, о диалектическом материализме… Они выпускали мужественную и веселую газету "Не сдадимся!".

В первом номере газеты была помещена статья Шмидта: "Мы на льду. Но и здесь мы — граждане великого Советского Союза. Мы и здесь будем высоко держать знамя Республики Советов, а наше государство о нас позаботится…"

14 февраля, когда в Москве стало известно о гибели "Челюскина" была создана специальная правительственная комиссия во главе с В. В. Куйбышевым.

Челюскинская эпопея!

Пароход "Сталинград" выгрузил в Олюторске две легкие машины Ш-2 пилотов Шостова и Шурыгина.

Из Владивостока вышел пароход "Смоленск", на борту которого с пятью самолетами находился целый летный отряд — Каманин, Молоков, Пивенштейн, Бастанжиев, Демиров.

Из Ленинграда через Панамский канал спешил в Чукотское море ледокол "Красин".

Из Москвы во Владивосток, а потом на корабле "Совет" на Чукотку отправился специальный отряд известного стратонавта Бирнбаума с двумя дирижаблями.

Из Хабаровска по маршруту Николаевск — Охотск — Нагаева — Гижига Анадырь — Провидения вылетели самолеты Галышева, Доронина, Водопьянова.

Леваневский и Слепнев летели из Америки, с Аляски…

Но первым полеты к лагерю Шмидта начал Анатолий Васильевич Ляпидевский, базировавшийся тогда в Уэлене. Первый раз он вылетел 21 февраля, но не смог разыскать лагерь среди нагромождений торосов. Только 5 марта — с двадцать девятой попытки! — Ляпидевский сумел разыскать затерянную в океане льдину, сумел посадить свой тяжелый двухмоторный самолет на крошечный пятачок ледового аэродрома.

Десять женщин и двое детей — трехлетняя Алла Буйко и родившаяся в Карском море на борту "Челюскина" шестимесячная Карина Васильева были вывезены на Большую землю.

6 марта в лагере вновь началось сильное торошение. Разломан надвое деревянный барак, в котором жила половина челюскинцев, сломана кухня. Разломан и аэродром. Через четыре дня его сумели восстановить и с тех пор уже постоянно поддерживали в готовности, несмотря на частые торошения. Но теперь надолго испортилась погода.

В 50 километрах от Анадыря разбились самолеты Демирова и Бастанжиева. Из-за неисправности машины остался в Анадыре Галышев. У Ванкарема разбился Леваневский. Пробиваясь к лагерю, совершил вынужденную посадку и сломал шасси самолет Ляпидевского…

Только 7 апреля над лагерем вновь появились самолеты. Сразу три Слепнева, Каманина, Молокова. Самолет Слепнева потерпел аварию при посадке, Каманин и Молоков вывезли 5 человек.

8 апреля — сильнейшее сжатие, торошение льда.

9 апреля — сильнейшее сжатие, ветер 7 — 8 баллов.

10 апреля Молоков вывез четырнадцать человек, Каманин — трех, Слепнев — шесть…

В лагере тяжело заболел Отто Юльевич Шмидт. Еще утром 8 марта поднялась температура. Шмидт лежал в палатке, часто впадал в полузабытье. Он запретил сообщать о своей болезни в Москву. Но Москва узнала.

11 апреля в газетах появилось сообщение правительственной комиссии: "…начальник экспедиции т. Шмидт О. Ю. заболел. Тов. Шмидт хворает в продолжение трех дней, но ничего об этом не доносил… Температура у т. Шмидта доходит до 39,5°. Предполагается плеврит или воспаление легких… Правительственная комиссия предложила… при малейшей возможности и вне очереди вывезти тов. Шмидта из лагеря и направить его на Аляску. Тов. Шмидту категорически приказано сдать, а т. Боброву принять экспедицию".

Известно, капитан сходит с тонущего корабля последним. И в подготовленных списках эвакуации фамилия Шмидта стояла под номером 104. Но на этот раз очередность необходимо было нарушить. Тяжелая болезнь могла привести к трагическому исходу.

В. В. Куйбышев от своего имени послал Шмидту трогательную телеграмму: "Правительство поставило перед всеми участниками помощи челюскинцам с самого начала задачу спасти весь состав экспедиции и команды. Ваш вылет ни на йоту не уменьшит энергии всех героических работников по спасению… Со спокойной совестью вылетайте и будьте уверены, что ни одного человека не отдадим в жертву льдам".

Шмидт был вывезен из лагеря вечером 11 апреля. К этому времени к спасательным работам подключились летчики Водопьянов и Доронин, и 13 апреля ледовый лагерь, лагерь Шмидта, перестал существовать. Все челюскинцы были доставлены на материк.

Тогда впервые было установлено звание "Герой Советского Союза". Высшие награды Родины получили летчики Анатолий Ляпидевский, Сигизмунд Леваневский, Василий Молоков, Николай Каманин, Маврикий Слепнев, Михаил Водопьянов, Иван Доронин.

Челюскинцы были награждены орденами Красной Звезды.

Всю страну всколыхнула челюскинская эпопея. И не только нашу страну весь мир.

И. М. Майский, посол СССР в Англии, напишет позднее: "Никогда не было еще события, которое с такой неодолимой силой приковало бы мировое внимание к нашей стране, к нашим людям… Перед каждым англичанином, французом, немцем, американцем невольно встал вопрос: в чем причина счастливого конца этой суровой арктической драмы? И каждый англичанин, француз, немец, американец должен был признать (открыто или в глубине души), что причина счастливого конца крылась в поведении Советского правительства и советских людей, как на Большой земле, так и на дрейфующей льдине".

А в те дни, когда челюскинская эпопея только что завершилась, И. М. Майский встретился с Бернардом Шоу. Знаменитый писатель, смотревший, как известно, саркастически на мир, на этот раз не скупился на самые восторженные слова:

— Что вы за страна!.. Полярную трагедию вы превратили в национальное торжество…

В одном из номеров газеты "Не сдадимся!" был помещен шутливый рисунок челюскинца Федора Решетникова: льдина, мачта с флагом, Шмидт, а скорее Нептун с лицом Шмидта. Людей почти не видно — вся льдина укрыта громадной бородой. Подпись: "В Ледовитом океане, без руля и без ветрил, Отто плавает в тумане, бородою всех прикрыл".

Лев Кассиль в одном из своих очерков назвал его "ледовым комиссаром". В Арктике за глаза, конечно, но неизменно уважительно его называли Борода, Наш старик. Среди челюскинцев бытовала поговорка: "С Бородой не пропадем".

Тогда, на льдине, — в экстремальных, как сказали бы сейчас, условиях — коллектив не только не распался, но еще более сплотился. И в этом немалая личная заслуга Шмидта.

Из воспоминаний: "Отто Юльевич был человек необыкновенной чуткости к людям… Никто никогда не слышал, чтобы Шмидт кого-либо распекал… Он не приказывал, а беседовал — и этого было достаточно: самые отъявленные бузотеры уходили из каюты начальника буквально влюбленными в него".

Была в нем редкая в общем-то черта — ровно и равно уважительно относился он к любому человеку вне зависимости от должностей и званий.

Может, и мелочи это: отказаться получить без очереди книгу в судовой библиотеке или во время аврала, таская наравне со всеми мешки, писать во время "перекура" ответ на какую-нибудь срочную радиограмму тут же, не уходя от бригады.

Кренкель рассказывает, как на льдине (когда приходилось экономить аккумуляторы и частные радиограммы пришлось запретить) все челюскинцы уговаривали Шмидта послать хотя бы несколько слов сыну в день его рождения.

Отто Юльевич категорически отказался.

Может, и мелочи это, но из таких "мелочей" и складываются в конце концов и авторитет, и уважение, и любовь.

Заместитель Шмидта А. П. Бобров писал: "Исключительное спокойствие Отто Юльевича, которого он не утрачивал в любом положении, передавалось всему коллективу благодаря всеобщей любви и исключительному его влиянию…"

Пожалуй, именно там, на льдине в Чукотском море, зародилась у советских полярников мечта организовать дрейфующую станцию на Северном полюсе. И недаром в вышедшем год спустя коллективном двухтомном сборнике "Героическая эпопея" радист-челюскинец Эрнст Кренкель назвал свою главу весьма неожиданно: "Продолжение следует".

С 1935 года началась подготовка полюсной экспедиции. "Прежде всего, писал Шмидт, — нужно было решить, каким образом добраться до полюса".

Летчик Аркадий Чапаев, сын В. И. Чапаева, предлагал использовать для высадки экспедиции "автожиры", то есть вертолеты, которые тогда только начинали создавать. Предлагался и десантный вариант: сбросить на парашютах и оборудование, и участников экспедиции.

Но большинство полярных исследователей высказались все же за использование дирижабля. Полеты Амундсена, Нобиле, Эккенера были у всех в памяти. А посадка самолета на дрейфующие льды считалась очень опасной, едва ли возможной.

"Не летайте в глубь этих ледяных полей, — писал Руал Амундсен. — Мы не видали ни одного годного для посадки места… Ни одного единого!"

Шмидт поручил разработать проект полюсной экспедиции Герою Советского Союза Михаилу Васильевичу Водопьянову. Результат был совершенно неожиданным: вместо докладной записки на нескольких листах Водопьянов положил на стол Шмидта объемистую рукопись "фантастической" повести.

Вот она — "Мечта пилота", издательство "Молодая гвардия", 1936 год. Водопьянов, как значится в конце книги, написал ее в ноябре — декабре 1935 года.

Многое, пожалуй, кажется в этой книге наивным. Многое оказалось просто неверным, и на современных картах вы не найдете, например, Землю Дрейфов, открытую героем повести летчиком Бесфамильным у 87-й параллели.

Водопьянов, конечно, совсем не считал свою книгу "фантастической", это был репортаж из будущего. "Я уверен, — писал он, — что даже такая грандиозная задача, как освоение Северного полюса, станет в самое ближайшее время неотложным (!) делом для Советского Союза". Учитывая опыт посадок на дрейфующие льды, накопленный советскими летчиками, Водопьянов вопреки мнению Амундсена отдавал предпочтение самолетам. В своей художественной повести он рассказал о новаторских технических идеях, последних экспериментальных разработках знаменитого бюро Гроховского. Некоторые из них намного опередили время: дозаправка самолета горючим в воздухе, использование тяжелой машины как "матки"-носителя для легкого самолета-разведчика. Но некоторые идеи были сразу же осуществлены, например использование тормозного парашюта при посадке самолета.

Главное, Водопьянов предложил конкретный план полюсной экспедиции, который с незначительными изменениями и был впоследствии осуществлен.

Серьезную ошибку Михаил Васильевич допустил лишь в одном — в предполагаемых сроках осуществления полюсной экспедиции. По книге она должна была состояться в 1939 году. Но — как часто дела нашей страны опережали самые "фантастические" планы! — 21 мая 1937 года летчик М. В. Водопьянов, стартовав с острова Рудольфа, посадил тяжелый четырехмоторный самолет "СССР Н-170" у точки пересечения меридианов! Символичное совпадение: вечером этого дня в Москве, на сцене Реалистического театра, состоялась премьера пьесы драматурга М. В. Водопьянова "Мечта". Фантастика к этому времени уже перестала быть фантастикой.

Вслед за Водопьяновым "приледнились" на полюсе машины Василия Сергеевича Молокова, Анатолия Дмитриевича Алексеева, Ильи Павловича Мазурука. В общей сложности они доставили на полюс более 10 тонн груза.

6 июня 1937 года первая в мире научно-исследовательская станция на дрейфующих льдах начала работать в самом центре Арктики!

Ушли к материку воздушные корабли. А на льдине остались четверо, первые в истории жители Северного полюса — Иван Дмитриевич Папанин, Эрнст Теодорович Кренкель, Петр Петрович Ширшов, Евгений Константинович Федоров.

…События, даже самые значительные, со временем стираются в памяти людей, обретают обыденность. Но тогда, в 1937 году, высадка дрейфующей станции на вершине планеты произвела не меньшее впечатление, чем в наши дни первый полет человека в космос. Весь мир повторял имена: Шмидт, Папанин, Кренкель, Ширшов, Федоров…

ЦК ВКП(б) и Советское правительство в приветствии участникам полюсной экспедиции подчеркнули: "Эта победа советской авиации и науки подводит итог блестящему периоду работ по освоению Арктики и северных путей, столь необходимых для Советского Союза".

Освоение Арктики стало в нашей стране общегосударственным, общенародным делом. Шмидт понимал: "Трудности исследования Арктики таковы, а подлежащие изучению пространства так обширны, что только планомерная работа многочисленных отрядов и значительная затрата средств могли обеспечить успех". Шмидт уделял огромное внимание воспитанию полярников-профессионалов, сознательно идущих на трудное, но важное для Родины дело. Шмидт подчеркивал: "Связи с общественностью через прессу и кино мы с самого начала придавали большое значение". По его инициативе в состав полярных экспедиций неизменно включали кинооператоров, журналистов, писателей. Их корреспонденции, фильмы, книги расширяли и углубляли горячий интерес к Арктике. Дети тридцатых годов играли в "полярные" игры — в "лагерь Шмидта", в "папанинцев". Сотни тысяч юношей и девушек мечтали об Арктике.

В 1936 году сфера действия Главсевморпути была предельно расширена. Теперь речь шла уже не только об освоении морского пути. В постановлении Совета Народных Комиссаров СССР от 12 июня 1936 года основные задачи были определены так: "Окончательное освоение Северного морского пути от Баренцева моря до Берингова пролива; организация морских, речных и воздушных сообщений; радиосвязи и научно-исследовательская работа в Советской Арктике; развитие производительных сил и освоение естественных богатств Крайнего Севера; содействие хозяйственному и культурному подъему коренного населения Крайнего Севера и привлечение этого населения к активному участию в социалистическом строительстве". Фактически Главсевморпути стал единственным хозяином советской Арктики.

За пять лет ассигнования Главсевморпути возросли с сорока миллионов до полутора миллиардов рублей. Началось строительство заполярных портов Диксона, Тикси, Певека, Провидения… Началось промышленное освоение минеральных богатств Севера: апатитов Хибин, нефти и каменного угля Ухта-Печорского бассейна, плавикового шпата Амдермы, полиметаллических руд и угля Норильска, угля Сангарского месторождения, золота Колымы… При Главсевморпути создавалась своя авиация, свой ледокольный флот.

Многое из того, что мы упомянули здесь, начиналось по личной инициативе Шмидта. Именно он, например, в апреле 1935 года подал в ЦК ВКП(б) докладную записку о необходимости строительства Норильского горно-металлургического комбината.

В 1933 году Шмидт был избран членом-корреспондентом Академии наук СССР, в 1935 году — академиком. В 1937 году за осуществление полюсной экспедиции удостоен звания Героя Советского Союза…

В архиве Отто Юльевича сохранилось несколько его стихотворений. Одно из них датировано 1925 годом:

Без жалости я обменял коня,

Взял новое оружие и латы.

Блистает путь, чудесностью маня,

И прошлого уже не жаль утраты.

Семь лет я кирпичи кладу той стройки строгой,

Но манит чаще мысль меня одна,

Что ту же цель я выполню иной дорогой:

С природы тайн срывая пелену,

Я той же цели послужу подмогой!