Глава 4. Повороты судьбы, или Как неистовый проповедник отеческой добродетели Катон Цензор Сципиона Африканского травил-троллил

Глава 4. Повороты судьбы, или Как неистовый проповедник отеческой добродетели Катон Цензор Сципиона Африканского травил-троллил

Судьба великого противника Ганнибала и его победителя Сципиона Африканского тоже трагична.

Слишком уж высоко она его вознесла!

Демократические государства, как известно, безжалостны к своим… великим сынам. Яркие тому свидетельства – судьбы полулегендарных героев прошлого Фемистокла и Мильтиада. Вот и к нашему герою его сограждане стали приглядываться еще более пристально, после того как он выиграл «Ганнибалову войну» в далеких и экзотических Испании и Африке. Не без оснований предполагалось, что его неслыханные победы должны были вскружить ему голову. К тому же он стоял во главе боготворившей его армии. Такой успех мог опьянить любого. За примерами далеко ходить не приходится: легендарный покоритель полмира Александр Македонский к концу своего невероятного жизненного пути из образованного «эллина» превратился в жесточайшего деспота, требовавшего божеских почестей. Вернувшийся в Рим победоносный полководец, победитель самого Ганнибала, завершивший самую страшную войну, которую когда-либо вели римляне, вызывал не только восторг, но и вполне естественные опасения: а не захочет ли он стать… царем Рима?!

Тем более что, по мнению отцов Рима, он вел себя с ними именно так – по-царски высокомерно!

Но он отказался от всего того, что могло бы заподозрить его в стремлении к единоличной власти в республиканском Риме. Он не пытался обращаться с опасными призывами к своим ветеранам, не заигрывал с плебсом, не проводил популярных законов, не стремился на войну, чтобы увенчать себя новыми громкими победами.

И наконец, он почти не выступал в сенате!

Все это вызывало изумление и… подозрение!

Когда в 199 г. до н. э. Сципиона выбрали в цензоры, а эта должность предусматривала право… карать, многие со страхом ожидали – как он поведет себя, обладая такой властью?! Но Публий Корнелий Сципион Африканский так никого и не покарал! Хотя, конечно, были лица, заслуживавшие кары. Но он оставлял их жить… в назидание потомкам, как бы давая всем понять, что такие люди были, есть и будут.

Такова человеческая сущность: все люди разные…

…В то же время Сципион обожал покровительствовать достойным того людям. Так, именно он немало выдвинул на передовые роли в государстве действительно талантливых людей, чье происхождение явно не позволяло им на это рассчитывать. В частности, его верный друг – человек неблагородного происхождения – Гай Лелий при помощи Сципиона сделал блестящую карьеру. Он прошел всю социально-политическую лестницу вплоть до консульства! Будучи вторым лицом в армии после Сципиона, он заслуженно получил за боевые заслуги целых два (!) высших военных трофея: золотые венки – случай для римской армии той поры абсолютно беспрецедентный! Еще один собрат Публия Корнелия по оружию – Секст Дигитий, один из двух солдат, первым взошедший на стену при штурме Нового Карфагена. Будучи не римлянином, а всего лишь италийцем, начав службу под началом Сципиона в Испании простым легионером, Дигитий проявил себя столь блестяще, что, став со временем с помощью своего патрона претором, вернулся в Испанию нести службу на благо Рима. Другой незнатный офицер из окружения Сципиона Квинт Минуций Терм, начавший свою военную службу в Африке, сделал замечательную карьеру с помощью своего патрона. Ему посчастливилось войти в военную историю Рима как полководец, сумевший благодаря своему дарованию спасти римское войско, запертое в ущелье. Когда над римлянами уже вовсю «маячил призрак поражения подобно печально знаменитому Кавдинскому»…

Больше всего Сципион любил свою частную жизнь!

Недаром он так часто повторял: «Я никогда не бываю так занят, как когда я ничем не занят, и никогда не бываю менее один, чем когда я один». Он обожал заниматься чтением и воспитанием детей. Детей у него, как известно, было четверо. Женился он достаточно рано, еще до отъезда в Испанию, и к моменту окончания «Ганнибаловой войны» его жена Эмилия Терция – дочь трагически погибшего в злополучной битве при Каннах консула Эмилия Павла – подарила ему двух сыновей и двух дочерей. Не исключено, что супругу он – давно самостоятельный человек – выбирал себе уже без ведома матери, дата смерти которой осталась неизвестна. Его не остановили ни ее бедность, ни зловещая слава, связанная с именем ее отца, ни отсутствие у девушки-сироты знатных и богатых покровителей, которые могли оказать ему протекцию в сенате. Рассказывали, что Эмилия унаследовала то особое богатство, которое современники считали отличительной чертой ее рода Эмилиев: она всю жизнь горячо любила мужа и была ему надежной опорой и тылом – в общем, образцом римской жены-матроны.

…Кстати, если судьбы сыновей Публия Корнелия Сципиона Африканского – Публия и Луция – ничем особенным не запомнились, то его младшая дочь Корнелия навсегда вошла в историю Рима как мать легендарных борцов за гражданские права – Гая и Тиберия Гракхов. Рано овдовев, она всю свою оставшуюся жизнь посвятила воспитанию детей. «Это мои единственные сокровища!» – любила повторять Корнелия. Но ее блестяще образованные и красноречивые сыновья пали в гражданских смутах конца II века до н. э. Когда был убит последний ее сын – Гай, она, как и ее прославленный отец, удалилась из Рима, в благородном спокойствии проведя остаток жизни. Примечательно, но Корнелию почитали и друзья, и враги ее сыновей. На Форуме ей воздвигли статую. Из всех детей Сципиона Африканского она более всего напоминала своего отца. Впрочем, это уже другая история, лежащая за пределами нашего повествования…

Эмилия намного пережила мужа. Она осталась верна его памяти и больше в брак не вступала. При этом она ни в чем не изменила своих привычек и образа жизни. А ведь был у нее один маленький чисто женский недостаток – она слыла страшной… модницей. В этом смысле они с мужем были «два сапога пара». К сожалению, именно эта черта ее характера сыграет весьма печальную (если не сказать роковую!) роль в судьбе последних лет ее знаменитого мужа. (Об этом чуть позже.) Чисто по-женски ее можно и нужно понять: все те долгие годы, что ее муж, защищая Отчизну, провел вдали от родины, она, как и полагалось образцовой римской жене, терпеливо занималась хозяйством и воспитанием детей. И вот теперь, когда изнурительная война наконец закончилась, любимый муж вернулся домой и всеобщая радость охватила не только ее семью, но и весь Рим. Все плясали от восторга. Вполне понятно, что и Эмилия не могла и не хотела скрывать своего счастья. Она сбросила свои мрачные темные одежды, которые носили все римлянки со времен Каннской катастрофы – почти 15 лет (!), и с чисто женским вкусом нарядилась в светлые яркие платья.

Ее выезд поражал своим великолепием!

…Между прочим, с окончанием «Ганнибаловой войны» на римлян нахлынуло не только безоблачное счастье, но и огромное богатство. И они как с цепи сорвались. Всем вдруг захотелось веселья и развлечений. Начались настоящие театральные представления. Римляне требовали их еще и еще. Число праздников сильно возросло. Развлечения становились все утонченнее: теперь стало модно нанимать за бешеные деньги искусных поваров из-за границы. Вошли в моду пиры, на которые приглашались гости и друзья. Страсть к вечеринкам настолько возросла, что ревнители старины пытались провести закон, ограничивающий число сотрапезников. Теперь римлянам хотелось иметь дома большие и светлые, а в комнатах ставили статуи и на стенах вешали картины. Гости возлежали теперь на изысканных ложах. Появились греческие диваны с бронзовыми ножками, ковры и замечательные столики. Перед пирующими ставили красивую посуду из чеканного серебра. Пирующих развлекали сладкоголосые певицы, играющие на цитре и арфе, сексуальные танцовщицы своими извивающимися телами будоражили мужчинам кровь, вызывая у них вполне естественные желания обладания. Случались и другие «забавы» для пирующих. Порой весело пирующая молодежь (вполне понятно, что для нее это было остро необходимо!) сама пускалась в пляс. Иногда веселье переходило всякие границы. Чаще всего все эти увеселения проходили среди благоухающих цветов. В результате всех этих перемен в римском обществе возникает модное явление: каждый хотел превзойти других и ослепить праздничным великолепием стола и… сопутствующих развлечений. Обеспокоенные растлением общества, отцы Рима издавали специальные декреты-запреты, но, как известно, любой запрет лишь порождает новый виток в развитии модного развлечения. Так, в частности, случилось и с внешним обликом римлян и римлянок той поры. Одеваться теперь стали красиво и ярко. Особо изысканно конечно выглядели кокетливые римлянки. Матроны привыкли разъезжать в разукрашенных колесницах, сопровождаемые пышной свитой. Следуя всем капризам непостоянной моды, дамы надевали сетки для волос, диадемы, золотые обручи, ленты, повязки, браслеты, шали и прочие «женские радости». Все новые и новые моды чередовались новыми оборками, новыми фасонами рукавчиков, новыми изысканными цветами (цвета ореха, мальвы, ноготков, воска, шафрана и т. п.). Волосы римские красавицы стали красить в золотой цвет. Богатых дам постоянно окружал жужжаще-шелестящий рой модных ювелиров, портных, башмачников, парфюмеров и прочих «дамских угодников». Запах благовоний сопровождал модниц повсюду. Модный бизнес процветал. Жажда всех радостей жизни и всех видов наслаждений вытесняла из сердец римлян столь почитаемую прежде римскую отеческую строгость нравов. Дальше – больше: пошла мода… влюбляться и совершать экзотические поступки в честь дамы сердца. По улицам ходили веселые и буйные молодежные компании. У окон известных красавиц с цветами толпились юноши, распевавшие любовные серенады, чьи слова от раза к разу становилось все фривольнее и фривольнее. Стены домов стали украшаться граффити соответствующего содержания, порой столь откровенные, что поутру слуги стремились как можно быстрее стереть их или закрасить. В общем веселье не утихало даже ночью, даже тьма не приносила спокойствия. Как можно догадаться, Сципион во всем этом блеске, естественно, задавал тон, казалось, что все новое исходило именно от него и именно его и его супругу можно было считать законодателями новых прогреческих мод. Ведь именно он уже давным-давно слыл истинным поклонником всего греческого – театра, литературы и культуры жизни. Казалось, именно этот блестящий, радостно уверенный человек с напомаженными, длинными кудрями, в роскошных перстнях с красивыми геммами стремился заразить всех своим позитивным отношением к культурным новшествам. Именно он устраивал блестящие игры и великолепные пиры. Но не все стремились ему подражать. Были еще любители так называемой добропорядочной старины, и до поры до времени «их бронепоезд стоял на запасном пути»…

Одним из тех, чей «бронепоезд стоял на запасном пути», был полный антипод и со времен совместной службы на Сицилии заклятый враг блестящего и лучезарного Публия Корнелия Сципиона Африканского несгибаемый и суровый Катон-Старший – последователь и ученик Квинта Фабия Кунктатора.

…Рыжеволосый выходец, как уже говорилось выше, то ли из простой крестьянской семьи, то ли из сословия всадников провинциального городка Тускулума Марк Порций Катон-Старший или Цензор, т. е. Строгий (239/234—149 гг. до н. э.) – будущий знаменитый римский политик и писатель – фигура в истории республиканского Рима выдающаяся. А кое-кто и вовсе считает его великим римским деятелем – символом своей эпохи! У него была запоминающаяся внешность – голубые глаза, огненно-рыжая шевелюра и зло-кусачий характер. (Весьма похож на него внешне был Луций Корнелий Сулла – еще одна легендарная фигура из истории Рима, но это тема иного рассказа!) Обладая отменным здоровьем, Марк прожил порядка 90 лет и никогда ничем не болел. Выросший в простой деревенской семье, Катон умел самостоятельно заниматься сельским хозяйством и очень этим гордился. По-крестьянски расчетливый и домовитый, он с детства был приучен к бережливости, суровости и трудолюбию. Образцом идеального римлянина для мужиковатого Катона был знаменитый Маний Курий – тот самый, что варил репу в горшке, когда к нему явились враги Рима самниты, чтобы подкупить его золотом. Ответ Курия вошел в века как символ римской гордости и неподкупности: «Я предпочитаю иметь одну репу в глиняном горшке, но повелевать людьми, владеющими золотом!» Именно с Мания Курия лепил себя и Марк Порций Катон. Утонченные римские аристократы, начиная с Публия Корнелия Сципиона Африканского и Тита Квинкция Фламинина, открыто и высокомерно называли его неотесанной деревенщиной, выскочкой, «новым человеком» (не патрицием), чем навсегда сделали из него своего врага № 1! Катон ничего никому не прощал и всегда мстил до последнего. В то же время он один из тех, кто в меру своих способностей продолжил блестяще начатое еще Публием Корнелием Сципионом Африканским завоевание Испании. Нельзя сказать, что он сумел добиться там больших успехов – всем известно, что во все времена в партизанской войне даже выдающиеся полководцы (не чета Катону) нередко терпели серьезные поражения, но, вернувшись в Вечный город весной 194 г. до н. э., он привез с собой богатую добычу. При этом он нагло заявил, что взял в Испании больше городов, чем провел там дней, и что пил то же вино, что и гребцы. Главный предмет его гордости состоял в том, что основную ее часть он раздал своим солдатам прямо на месте, с удовольствием повторяя, что ему больше по душе видеть, как многие римляне возвращаются домой с серебром, чем немногие – с золотом. На самом деле Катон не только очень любил деньги, но и умел их «делать». В частности, он давал деньги в долг под проценты своим… рабам, чтобы те покупали мальчиков для работ, обучали их своей профессии и затем с выгодой перепродавали. Более того, он разрешал своим рабам и рабыням заниматься сексом или даже сходиться, но за деньги, которые шли в карман… Катона. По сути дела, он не упускал малейшей возможности… заработать, т. е. говоря современным языком, был очень ловким и оборотистым бизнесменом. В то же время, будучи богатым человеком (он владел водоемами, горячими источниками, валяльными мастерскими, плодородными пастбищами и лесами и т. п.), Катон оставался очень простым в своих привычках человеком. До конца жизни он сам ходил на рынок и обязательно торговался, сбивая цену, считая, что заплати он хоть один лишний медный асс за покупку – то это к убытку. Жил он и одевался с предельной скромностью. Если куда-либо отправлялся, то обязательно брал с собой все свои необходимые пожитки, причем навьючивал их в целях экономии на ту же лошадь, на которой ехал сам. Старых рабов Катон продавал, чтобы не кормить дармоедов. Его ставший потом легендарным образ неподкупного политика (каким ему очень хотелось казаться!) начал складываться с того дня, когда он, выступая в сенате, произнес одну из своих исторических фраз о том, что для себя лично он взял «лишь то, что съел и выпил». Будучи «новым человеком», т. е. не патрицием, который не мог похвастаться достижениями своих предков, ему приходилось «работать» над созданием собственной, совершенно оригинальной репутации. Именно по этой причине он не упускал возможности высказывать свое мнение по каждому поводу и старался быть не похожим на других, постепенно создавая свой личный «общественный образ» – сегодня это назвали бы «брендом» и самопиаром, – чтобы сравняться с представителями авторитетных фамилий. Все, что ему было нужно рассказать о себе, он рассказывал исключительно доходчиво, поскольку его главным дарованием было замечательное красноречие, которое он отточил, чуть ли не ежедневно выступая с громкими обвинительными речами. Марк Порций умел говорить красиво и логично. Вот, например, как он сам себя «пропиарил» после победы Рима над малочисленным воинством (по сути дела передовым отрядом) сирийского владыки Антиоха в Фермопилах. Тогда Катон был то ли легатом, то ли военным трибуном у консула Галабриона. Несмотря на то что не его консул отправил в Рим с радостной вестью о победе над врагом, а Луция Публия Сципиона, но Катон со скоростью звука понесся впереди официального вестника и первым возвестил римлянам о величайшей из побед, когда-либо одержанных римским оружием над могучим врагом! Более того, он не только приписал всю победу себе, совершенно оттеснив в тень консула Галабриона, но прямо объявил, что именно он является победителем Антиоха, хотя уже посланы были в Малую Азию для дальнейших боевых действий братья Сципионы. «Я навечно воздвиг себе памятник, – без тени смущения высокопарно заявил римлянам Катон. – Я как раз вовремя изгнал при Фермопилах величайший страх перед Азией и усмирил ее!» Блестящий «памятник» замечательного «самопиара»! Широко известны и случаи, когда Катон буквально «шел по трупам» своих же соратников ради получения того или иного общественно-политического поста. Будучи неплохим военным, более всего Катон все же преуспел на мирной ниве, в расправе с помощью судебных преследований со своими политическими соперниками и недругами. Так, в борьбе за особо престижное (и лакомое!) цензорство Марк Порций подставил и продал своего бывшего патрона по войне с Антиохом консула Галабриона, нагло и беспочвенно обвинив того в сокрытии части добычи. Последний, будучи человеком старых взглядов, повел себя в этой истории с большим достоинством. Ему было тяжело видеть измену Катона, которого он в свое время обласкал (возможно, они в свое время даже договорились поддерживать друг друга в политической борьбе!), и сам снял свою кандидатуру. Любопытно, но Катон проиграл борьбу за цензорство: возмущенные его поступком римляне «прокатили» наглеца. Но он не успокоился и спустя некоторое время все же добился поставленной цели – растоптав и разбросав своих конкурентов – заполучил вожделенное цензорство. Получив от имени народа право карать чужие грехи, Марк развернулся так, что на века вошел в историю как Катон Цензор (т. е. строгий, карающий судья)! Став цензором, он даже якобы добился исключения из списка сенаторов самого любимца римского народа – Публия Корнелия Сципиона Африканского! Правда, не исключается, что выкинул он этот «трюк» только тогда, когда последний уже был одной ногой в могиле и ему было не до «мирских козней» его соплеменников. В то же время его язык был остер как бритва, и в своих речах он совершенно не стеснялся в выражениях, чем был понятен и мил простому народу. Красноречие сделало его неуязвимым и нажило ему уйму врагов – идейных, политических и личных. Главным среди них, конечно, был Публий Корнелий Сципион Африканский. Их вражда зародилась еще в 204 г. до н. э., когда, став квестором в армии П.К. Сципиона, Катон обрушился с критикой своего начальника, державшего себя с подчиненными неподобающе истинному римлянину – «по-царски». Более того, Сципион, по его мнению, так распустил своих легионеров, что дисциплина в армии была не на должной высоте. Врагом № 2 для Катона являлся знаменитый Тит Квинкций Фламинин: наскакивать на него впрямую Катон не решался. Фламинин, будучи, подобно Сципиону, утонченным, блестяще образованным аристократом, в отличие от Публия Корнелия не ограничивался равнодушно-благородным молчанием. Этот умелый и удачливый полководец давал такой сдачи, что «неотесанному деревенщине» приходилось несладко. Будучи ловким и находчивым, наделенным незаурядным даром красноречия, Катон стремительно шел вверх по лестнице почестей, сметая с пути всех соперников, порой даже тех, с кем бок о бок воевал за отчизну! Квесторство, эдилитет, преторство, консульство, проконсульство, трибунство, легатство и цензорство – таков послужной лист действительно «нового человека» Марка Порция Катона, чья власть вызывала и страх и восхищение. Катон жил очень долго. Когда умерли все его друзья и близкие, этот несгибаемый старик остался один. Последним умер его сын Марк, которого отец очень любил, почти никогда этого не показывая. Это несчастье Катон перенес стоически. Похоронил сына он самым дешевым образом, заявив, что он… беден. Уже под конец жизни, как бы подводя итог прожитого и совершенного, он порой признавался: «Тяжело, когда жизнь прожита с одними, а отчитываться приходится перед другими…» Он сокрушил и пережил всех своих врагов, но его самого победило… Время. Катон так и не смог повернуть историю вспять: эллинизм не только не был изгнан из Рима, но и разросся и пустил глубокие корни. Он просто-напросто сросся с римской душой. Новое, непонятное Катону поколение смотрело на него с любопытством как на странного чудака, как Осколок Прошлого. Более того, его знаменитый правнук – Марк Порций Катон-Младший или Утический (95–46 гг. до н. э.) – станет утонченным поклонником греческой культуры. Катон-Старший, принципиальный противник распространения греческой культуры в Италии, написал свою историю Италии и Рима в семи книгах… на латыни. В четвертой и пятой из которых излагались события Первой и Второй Пунических войн. К сожалению, книги, за исключением небольших фрагментов, до нас не дошли. При этом принято считать, что на личном счету Марка Порция участие в таких ключевых моментах «Ганнибаловой войны», как каннская трагедия, осада и взятие Сиракуз, освобождение Тарента и знаковая победа при Метавре. В историю Марк Порций Катон Строгий вошел главным образом своим неоднократным призывом, заканчивавшим любую (!) его речь в стенах римского сената: «Delenda est Carthago» («И все-таки, Карфаген должен быть разрушен!» Или «Кроме того, я думаю, что Карфаген должен быть разрушен!»). По сути дела для Катона это стало целью всей оставшейся жизни, своего рода навязчивой идеей, которую он всячески стремился донести до остальных. И надо отдать ему должное: донес-таки! Именно Катона-Старшего можно считать одним из главных инициаторов развязывания Третьей (и последней!) Пунической войны, закончившейся полным разрушением Карфагена. Таков краткий, но весьма емкий портрет этого ревностного поборника старинных добродетелей – без приукрас и выдумок…

Скорее всего, Катон завидовал не только громадной популярности Публия – лучшего римского полководца той поры, победителя самого Одноглазого Пунийца, 15 лет наводившего ужас на всю Италию, – человека, выигравшего изнурительную Вторую Пуническую войну. Для Марка Порция – неистового проповедника суровых, чуть ли не аскетических, дедовских обычаев – просвещенный поклонник эллинской культуры Публий Корнелий Сципион был наглядным, ходячим олицетворением… зла!

Дело в том, что Катон испытывал патологическую ненависть к греческой культуре, смешивая с грязью все греческое. Он клеймил позором всех, кто любовался греческими статуями и картинами, призвал изгнать из Италии всех греков – эту пагубную заразу. Греков он считал извращенцами, которые погубят всех, кому перенесут свое образование: «заразившись греческой ученостью, римляне потеряют свое могущество». Над греческими философами он издевался, Сократа называл пустомелей. Став послом в Греции, Катон отказался обратиться к местному населению на их родном языке и настоял на том, чтобы произнести свою речь на латыни. И это при том, что он владел греческим языком и запросто цитировал «Одиссею» Гомера!

Его идеалом были римляне, придерживавшиеся старых и простых, добрых, так называемых «дедовских» традиций. Люди со стальной волей, беспощадные и выносливые. Сам Катон всегда носил только дешевую одежду и пил только вино рабов.

И вот после победы в изматывающей «Ганнибаловой войне» случилось ужасное – римская аристократия окружила себя роскошью, изысканным великолепием. Жизнь пошла на широкую ногу. Среди всего блеска с его замечательными конями с пурпурными чепраками, среди ослепительно дорогих колесниц, среди изящно-грациозных дам в тончайших полупрозрачных платьях со шлейфами, среди волн искусно завитых кудрей и дерзких, возбуждающих естественные желания духов-благовоний резко выделялась суровая, аскетическая, всегда в темном фигура Марка Порция Катона. Все это веселое великолепие он мрачно называл мерзостью и открыто объявил ему непримиримую войну и вел ее до конца своих дней. Особо высмеивал Катон всяческие женские капризы супруги своего заклятого врага Публия Корнелия Сципиона – Эмилии. Она, как известно, слыла одной из главных модниц Рима, обожавшей жемчуг – самое дорогое украшение той поры. Можно сказать, что Сципион в какой-то мере потворствовал супермодным желаниям жены и тем самым вызывал ожесточенную критику со стороны консервативно настроенных римлян, возглавляемых Катоном.

…Между прочим, в своей псевдопатриотической антиэллинской кампании Катон давно и серьезно перешел все рамки дозволенного, особенно в «притеснении» женщин. Так, после Каннской катастрофы суровый Оппиев закон запрещал женщинам цветные платья, золотые украшения и выезд на колесницах. Скорее всего, тогда этот закон был уместен. Враг был у ворот Рима, город звенел от воплей женщин, потерявших мужей, братьев, сыновей, отцов и… возлюбленных. Тогда было не до нарядов и красивой беззаботной жизни. Но когда гроза «Ганнибаловой войны» миновала, то все кругом захотели нормальных радостей мирной жизни, в том числе веселья. Но по отношению к женщинам Оппиев закон «почему-то» забыли отменить. А ставший в 195 г. до н. э. консулом, Катон и вовсе хотел законом обязать женщин ходить только в черном, без единого украшения! Несмотря на все происки неистового Марка, начался настоящий бабий бунт – явление, между прочим, страшное по своей сути, причем во все времена! Чуть ли не все женщины Рима собрались в тот момент, когда на Форуме «решалась их судьба» – отменять закон, запрещавший женщинам быть модницами или нет?! – и устроили такой дикий крик и визг, что у всех присутствующих заложило уши и было коллегиально решено спешно «утихомирить распоясавшийся слабый пол»: сделать ему некоторое послабление, разрешив одеваться… кокетливо. Но Катон не сдался в своей неистовой борьбе с «инакомыслием». Его фанатизм, упрямство и напористость поражают и сегодня. Став спустя некоторое время цензором, он развернулся так, что мало никому не показалось. Он обложил все предметы роскоши, особенно принадлежавшие женщинам, налогом в десятикратном размере! Почти ежедневно выступал он на темы женской «нравственности» на Форуме со столь страстными филиппиками, что вскоре их остроумно прозвали «воплями Катона». Именно ему принадлежит суровая сентенция о семейной верности: «если ты узнаешь о прелюбодеянии своей жены, ты можешь без суда безнаказанно убить ее. Она же не смеет и пальцем тебя тронуть, если прелюбодействуешь ты: нет такого закона». И это говорил человек, который не избегал самых грязных притонов («когда низменная похоть раздувает жилы, – любил наставлять молодежь, в чьих венах бурлили гормоны, Катон, – надлежит спускаться сюда, а не бесчестить чужих жен»), но в то же время во всеуслышание заявлял, что обнимает свою жену… только во время грозы, поскольку она… боится раскатов грома! А вот еще одна прелюбопытная история, связанная с моральным обликом главного моралиста Рима той поры. Ему уже было за 80 лет, когда он овдовел (поговаривали, что его жена умерла после снадобий, которые Катон, считавший себя великим знахарем, испробовал на ней?!), но оставался весьма бодр по мужской части и «выписывал девиц на дом»! Его взрослый уже сын, все еще живший со своей семьей под одной с ним крышей, довольно долго терпел отцовские «разгрузочные дни», но, в конце концов, дал отцу понять, что пора бы и честь знать. Пришлось Катону жениться. Если верить летописцам, то вся эта история звучала примерно так: «По пути на Форум Катон зашел к некому Салонию, в бытность свою служившему у него младшим писарем, и громко поинтересовался, просватал ли он уже свою дочь. Ответ Салония был максимально вежлив: он никогда бы не решился сделать такой ответственный шаг, не спросив сначала совета у… самого Катона. На что Катон покровительственно заметил, что им уже найдена подходящая кандидатура в мужья Салониевой дочери. «Вообще-то жених хоть куда, но… староват!» После того как Салоний, благодаря за столь высокое покровительство, попросил Катона довести дело до конца, то услышал совершенно шокирующую новость: женихом будет… сам Катон! Весь Рим «встал на уши» от невероятной новости: прижимистый Марк Порций Катон, которому пошел девятый десяток лет, женится на… 15-летней девочке-бесприданнице! Сын Катона решил остановить старика-отца и замять разраставшийся скандал. Но на семейном совете он услышал как всегда краткое отцовское резюме: «Просто он, Марк Порций Катон, на закате дней своих хочет оставить после себя… еще сыновей, чтобы у государства было побольше таких замечательных, совершенных граждан, как его старший сын!» Сын не нашелся, что ответить отцу, а тот вскоре наглядно показал всем свою мужскую состоятельность: у старшего сына появился младший братик! В ответ на эту новость весь Рим только разводил руками…

Катон не ограничился нападками на жену Сципиона, и он поставил себе целью морально и нравственно уничтожить своего знаменитого земляка.

Началось с того, что жертвой происков Катона Старшего стал не сам Публий, а его брат Луций. Напасть впрямую на самого победителя Ганнибала, человека, выигравшего «Ганнибалову войну», Марк Порций при всей его невероятной наглости не посмел. Будучи человеком умным и осторожным, Катон прекрасно понимал, что, сам выступив против Сципиона Африканского, он приобретет как у современников, так и у потомков самую зловещую славу «гончего пса». Ему навеки приклеили бы зловеще-позорное клеймо клеветника, подло погубившего величайшего гражданина Рима, победителя Врага Рима № 1 – самого Ганнибала! Коварно-расчетливый Марк Порций подговорил накинуться с обвинениями двух трибунов, страстно желавших привлечь к себе внимание и таким образом сделать карьеру.

В 187 г. до н. э. младшего брата Сципиона обвинили в присваивании части денег из военной контрибуции, полученной Римом от Антиоха. Сыр-бор разгорелся из-за 500 талантов. (Суммы, безусловно, не маленькой, но и не колоссальной, как на это напирали в сенате враги братьев Сципионов.) Публий Корнелий Сципион выступил в защиту брата, и когда тот достал счетные (бухгалтерские) книги, в которых содержались доказательства невиновности Луция, Публий забрал их у него и демонстративно разорвал, а потом гордо заявил, что каждый желающий волен копаться в обрывках (фрагментах) – может, что-нибудь и найдет. Жест, безусловно, был неразумным, но очень по-человечески понятным. Пусть любой поставит себя на его место, место человека, который беспримерными усилиями спас Рим от смертельной угрозы в час роковой опасности, и сделал его бесспорным и неоспоримым хозяином мира, а затем его брат был вынужден отчитываться в сумме денег во сто крат меньшей, чем он – Публий (!) – принес Риму.

Не следует забывать, что к тому времени Сципион-Младший уже страдал от некой мучительной болезни, которая вскоре свела его в могилу, а больные люди, как известно, склонны к раздражительности. Не исключено, что его всесторонняя уверенность в своих действиях теперь, когда его силы подтачивала неизлечимая болезнь, превратилась в нечто очень похожее на надменность. В одной из его гневно-раздраженных фраз, брошенных враждебно настроенному сенату, прозвучало ожидание некоторого особого уважения за свои выдающиеся заслуги: «Негоже римлянам слушать обвинения против Публия Корнелия Сципиона, которому обвинители обязаны тем, что вообще имеют возможность говорить!»

Только исключительный авторитет Сципиона Африканского – все-таки благодаря его деятельности Рим стал господствовать в Испании, Африке и Азии – позволил замять это дело, и Луций отделался большим штрафом вместо тюрьмы.

…Между прочим, парадоксально, но факт: два самых великих полководца той поры – Ганнибал и Сципион Африканский – оказались на родине изгоями! Первый – за то, что проиграл затеянную им многолетнюю изматывающую войну, второй – за то, что… выиграл ее и тем самым нажил себе массу завистников!..

Но невероятно упрямый Катон не собирался отступать. Спустя несколько лет – в 184 г. до н. э. – ему удалось снова привлечь Сципионов к ответственности. На этот раз Публия Корнелия, которому Антиох без всякого выкупа вернул пленного сына. Порций дальновидно подготовил почву для максимально эффективного «наезда» на слишком гордого Публия. С подачи злокозненного Марка по Риму поползли слухи, один омерзительнее другого! В темных закоулках завистники, хихикая, шептались: «Не потому ли Антиох вернул Публию его сына, которого не единожды страстно ласкал и вернул без выкупа, чтобы Сципион согласился на очень мягкий вариант мирного договора?!»

На этот раз обвинение было во много раз страшнее предыдущего – здесь намечалась совсем другая статья – Сципиону инкриминировали… государственную измену!

На официальный запрос Катона и его подельников – почему Сципион вел переговоры с врагом римского народа на равных? – Публий опять не пожелал снисходить до объяснений. Явившись на суд вопреки традиции не в рубище, не небритый и не нечесаный и не с толпой стенающих родственников, а один, да еще в модном греческом одеянии, красиво причесанный и благоухающий, Корнелий с места в карьер «взял быка за рога». Пользуясь своим исключительным авторитетом победителя самого Ганнибала (!), он ловко «перевел стрелки» на крайне актуальную для всего римского народа тему. Поскольку на тот день пришлась очередная годовщина судьбоносной для Рима битвы при Заме, то собравшейся толпе он предложил отправиться вместе с ним на Капитолий и вознести богам молитвы, чтобы они даровали Риму в будущем достойных полководцев. Обойдя с гигантской массой народа все городские храмы, он снова почувствовал себя триумфатором.

Потом, воспользовавшись тем, что слушание дела отложили, он навсегда покинул Рим, добровольно удалившись в свое имение в кампанском городе Литерне, расположенном на побережье.

Парадоксально, но подробности последнего года жизни некогда Первого Гражданина Рима окутаны мраком тайны, вплоть до того, что даже точная дата его смерти остается предметов сомнений и дискуссий среди современных историков.

…Ходили слухи, что якобы перед смертью победитель самого Ганнибала говорил жене о неблагодарности сограждан и родины. Так ли это?! Не очень-то это похоже на такого исключительно гордого и самодостаточного человека, каким, несомненно, был легендарный Публий Корнелий Сципион Африканский! Молва гласит, что своей супруге он запретил хоронить его в семейной усыпальнице Сципионов в Риме, а сделать это в гроте на берегу моря. И надгробная надпись явно намекала на отнюдь не радостный финал его бурного жизненного пути: «Неблагодарное отечество, да оставит тебя и прах мой».

Где конкретно погребен человек, так много сделавший для своей родины в суровую годину тяжелейших испытаний и победивший ее Врага № 1, осталось неизвестно…

По крайней мере, нам…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.