За победу при Прейсиш-Эйлау. 1807 г.
За победу при Прейсиш-Эйлау. 1807 г.
После разгрома союзных войск под Аустерлицем 20 ноября 1805 года, где было потеряно только русских 21 тысяча человек, Наполеон начал проводить политику захвата Польши. Спекулируя на национальных чувствах поляков, он обещал им после «освобождения» от Пруссии и России восстановить Польшу, предоставив ей автономию. Пруссия, защищая свои интересы, не дождавшись поддержки русских, в сентябре 1806 года столкнулась с наполеоновской армией и уже в октябре была наголову разбита под Йеной и Ауэрштадтом. Таким образом, к началу военных действий России в новой кампании прусской союзницы уже не существовало.
28 ноября Мюрат вступил в Польшу. А 19 декабря в Варшаву под восторженные приветствия населения прибыл как «освободитель» Польши сам Наполеон. Поляки верили ему, не зная о тайных замыслах «благодетеля». А он готовил Польшу в качестве плацдарма для нападения на Россию, а польских солдат — в качестве «пушечного мяса».
Русская армия, к тому времени насчитывавшая до 100 тысяч человек, была сосредоточена в двух корпусах — Беннигсена и Буксгевдена. Необходимо было подчинить их единому командующему. Но кому? Немало в России было крупных воинских фигур, но император Александр I в растерянности разводил руками: «Вот все они, и не в одном не вижу дарований командующего».[535] О Кутузове после Аустерлица он не хотел и слышать. И в конце концов был назначен на этот пост прославленный полководец прошлого века генерал-фельдмаршал М. Ф. Каменский-старший — соратник Румянцева и Суворова. Но он настолько был стар, что даже «…ни одного города на карте сам отыскать не мог».[536] Отказываясь от назначения, Каменский писал императору: «…истинно чувствую себя не способным к командованию столь обширным войском».[537] В решающий момент перед битвой у Пултуска Каменский, не дожидаясь решения о его замене, уехал из армии. И всё-таки, невзирая на отсутствие главного командования, русские войска сумели сдержать наступление Наполеона, идя «…на увечья и смерть без единого стона», — как об этом писали сами французы.[538] «Казалось, — писал Рамбо (француз — участник сражения), — что мы дерёмся с призраками».[539] И более того, после такого жестокого боя Наполеон вообще отказался от дальнейшего наступления, ссылаясь на неудачное время: «…Для Польши господь создал пятую стихию — грязь».[540]
С наступлением зимы военные действия возобновились. Русская армия сдерживала наступление, отходя с упорными арьергардными боями в сторону Кенигсберга, где были сосредоточены все её базы снабжения.
И вот Л. Л. Беннигсен, ставший к этому моменту главнокомандующим, решил проявить свои способности. В январе 1807 года он внезапно врезался со своей армией между французскими корпусами Нея и Бернадота, намереваясь отрезать последнего, окружить и сбросить в море, а затем расправиться с Неем. Задуманный план был сорван стойким сопротивлением французов. Так назревало сражение при Прейсиш-Эйлау.
К месту боёв экстренно прибыл из Данцига сам Наполеон, окинул взглядом окрестности, и у него созрело решение, как писали сами французы: «…обойти левое крыло русских, отрезать отступление и принудить к сдаче».[541] Но Беннигсену повезло. Русские перехватили депешу Наполеона к Бернадоту и сумели предотвратить катастрофу. А чтобы французы не зашли в тыл и не отрезали дорогу к русским границам, Беннигсен отошёл с контрударами под Лансбергом и Гофом к Прейсиш-Эйлау. И вот тут 27 января 1807 года произошло решающее сражение.
Численность русских войск — 70 тысяч при 400 орудиях. У Наполеона — 70 тысяч при 450 орудиях.[542] Русские войска расположились для встречи противника следующим образом: левый фланг — под командованием А. И. Остермана-Толстого, правый — Н. А. Тучкова и центр — Ф. В. Сакена. Но Наполеон не собирался в этот день воевать. Он ждал подхода корпусов Даву и Нея. К тому же бушевала сильная метель. Неожиданно завязалась схватка русских с французскими фуражирами в самом селе Прейсиш-Эйлау. Она переросла в целое сражение, которое скатилось на замёрзшие пруды. В неё втянулись все войска обеих армий. Позже подоспели корпусы Нея и Даву, которые Наполеон направил в обход русских войск, чтобы отрезать им отступление к русской границе. В центр он бросил корпус Ожеро, который из-за снежных вихрей «…неожиданно появился за пятьдесят шагов».[543] Русская артиллерия в упор расстреляла его, и он «…был почти весь истреблён», — так писали сами французы.[544] У Наполеона создалось критическое положение. Русские охватили французов полукругом, артиллерия стихла, и противники сошлись в рукопашной схватке. На русских обрушилась всей своей мощью кавалерия Мюрата. К этому моменту погода прояснилась, буран стих. Наполеон находился у часовни, среди кладбищенских крестов, и следил за ходом сражения, кипевшим внизу, на льду прудов. «Это было не сражение, а резня».[545] Вот как описывал его адъютант П. И. Багратиона Денис Давыдов:
«…Произошла схватка, дотоле невиданная… тысяч(и) человек с обеих сторон вонзали трёхгранное острие друг в друга. Толпы валились. Я был очевидным свидетелем этого гомерического побоища и скажу поистине, что в продолжение шестнадцати кампаний моей службы… я подобного побоища не видывал! Около получаса не было слышно ни пушечных, ни ружейных выстрелов, ни в середине, ни вокруг его: слышен был только какой-то невыразимый гул перемешавшихся и резавшихся беспощады тысячей храбрых. Груды мёртвых тел осыпались свежими грудами; люди падали одни на других сотнями, так что вся эта часть поля сражения вскоре уподобилась высокому парапету…»[546] «…Штык и сабля гуляли, роскошествовали и упивались досыта. Ни в каких почти сражениях подобных свалок пехоты и конницы не было…».[547]
И вот в этот момент произошло то, чего совсем не ожидал Наполеон. Весь французский центр был вдруг опрокинут конницей Д. В. Голицына, бросившейся на помощь русской пехоте. Французы в панике ринулись по косогору вверх, к кладбищу, где находился Наполеон. Казаки М. И. Платова в пылу преследования ворвались на кладбище «…в ста шагах от Наполеона…»,[548] «и… не быть бы бедам 1812 года, если бы не Мюрат, который подхватил его на ходу, бросившись наперерез русским со своими гвардейцами».[549]
О, как о таком случае мечтал Я. П. Кульнев, говоря своему «незабвенному другу и собрату» Денису Давыдову: «…Не выходит у меня из головы поймать Бонапарта и принести голову его в жертву наипервейшей красавице…».[550] Но мечта его, увы, не осуществилась. Он геройски погиб в самом начале войны 1812 года.
Жестокое сражение продолжалось. Русский генерал-фельдмаршал Л. Л. Беннигсен, к сожалению, не использовал переломный момент битвы. Не дал свой резерв для подкрепления наступления и сам уехал с поля сражения за помощью к прусскому союзнику генералу Лестоку и, как писали современники, «по дороге заблудился».[551]
А в это время на центр русских напирал корпус Сульта с остатками Ожеро, а Ней и Даву обходили с флангов. Заменявший Л. Л. Беннигсена генерал Ф. В. Сакен, командовавший центром, решил отступить. Но тут вмешался находившийся в резерве П. И. Багратион. Решительным ударом он отбросил французов. К тому же удачный манёвр А. И. Кутайсова — тоже из резерва — и помощь подоспевшего прусского корпуса Лестока дали возможность укрепить положение русской армии. Французы бежали, и очень далеко! «…Некоторые искали спасения даже за Торном и, может быть, достигли Одера». Наполеон писал, будто бы его уверяли, «…что между этими беглецами были также и офицеры. Если это правда, то дайте приказание некоторых из них схватить, чтобы показать строгий пример…».[552]
Русские потеряли в этом сражении 18 тысяч убитыми и 7900 ранеными, а французы — 29 тысяч убитыми и ранеными, 700 французов были пленены.[553] Денис Давыдов горевал: «…Родной брат мой, тогда двадцатилетний юноша… получил пять ран саблею, одну пулю и одну штыком…».[554] По этим фактам можно представить, какое это было страшное побоище — недаром в пылу боя генерал Ней восклицал с ужасом, как о том позже писали французы: «Что за бойня, и без всякой пользы!».[555]
И всё-таки это была победа русских, завоёванная огромной кровью. Наполеон несправедливо пытался присвоить её себе, заявив А. И. Чернышову: «…Я назвал себя победителем при Эйлау потому только, что вам угодно было отступить».[556] А отойти русскую армию заставила необходимость, но Наполеону впервые за все войны не досталось в трофеи ничего.
Получив известие о победе, император Александр I написал Беннигсену: «…На вашу долю выпала слава победить того, кто ещё никогда не был побеждён…»[557] Беннигсен был жалован высшей государственной наградой — орденом Андрея Первозванного, а также обеспечен пожизненным пенсионом — 12 тысяч рублей годовых.
Для награждения офицеров был учреждён специальный золотой крест (размером 36x36 мм), напоминавший по форме орден св. Георгия.
Он отличался от него более широкой розеткой, на лицевой стороне в которой помещена прямая четырёхстрочная надпись: «ЗА — ТРУДЫ — И — ХРАБРОСТ». Вручался, как и предыдущие три креста этой серии — за Очаков, Измаил и Прагу — на Георгиевской ленте.
В первоначальном именном указе Александра I от 31 августа 1807 года, данном «…Кавалерской Думе Военного Ордена Св. Георгия. — О пожаловании Офицерам, отличившимся в сражении при Прейсиш-Эйлау, золотых знаков для ношения в петлице», говорится следующее: «В ознаменование отличного мужества и храбрости, оказанных в сражении 27 Генваря сего года при Прейсиш-Эйлау, офицерам армии Нашей, всем тем, кои не получили орденов Военного Св. Георгия и Св. Владимира, но представлены Главнокомандовавшим к получению знака отличия, жалуем золотые знаки для ношения в петлице на ленте с чёрными и жёлтыми полосами, с тем, что в пользу награждаемого таковым знаком убавляется три года службы, как к получению Военного Ордена, так и пенсиона».[558]
Но по каким-то необъяснимым причинам Александр I этот знак, учреждённый ранее им же, запретил выдавать. Об этом написано в документе от 5 марта 1808 года, объявленном «Генералу от Кавалерии Барону Беннигсену Дежурным Генерал-Адъютантом. — О недокладывании Его Императорскому Величеству о пожаловании Офицеров знаками отличия за победу при Прейсиш-Эйлау».
Вот как он трактуется:
«По всеподданнейшему докладу отношения Вашего Высокопревосходительства ко мне от 12 числа минувшего февраля за № 40, с приложением списка Офицерам, удостоивающимся к получению знаков отличия за победу при Прейсиш-Эйлау, Его Императорское Величество, на пожалование им таковых знаков не соизволил и повелел мне и впредь не докладывать».[559]
Ну коли самим офицерам отказали в заслуженной награде, то что говорить о нижних чинах?
Некоторые из офицеров, пренебрегая отказом, заказывали себе эти кресты в частных мастерских. Но поскольку в таком деликатном случае на золото тратиться было нерезонно, то делали их бронзовыми, покрывая позолотой. Один из таких крестов, как пример, принадлежавший когда-то Денису Давыдову, хранится в Ленинградском военно-историческом музее.[560]