Звёздный час Серго
Звёздный час Серго
На ум сразу приходят все те же региональные бароны. Без них явно не обошлось бы. Но, конечно, одни они в атаку не пошли бы. Да и какую возможность имели косиоры и эйхе прямо повлиять на показания подсудимых? Здесь нужен был «железный нарком» Ягода, который очень плотно работал с Зиновьевым, Каменевым и прочими подследственными. Скорее всего, он и добился исключения Молотова из числа несостоявшихся красных «великомучеников».
Роль Ягоды в оправдании правых очевидна. Даже Р. Конквест, автор известного антисталинского триллера «Большой террор», признаёт: «Временная реабилитация Бухарина и Рыкова была объявлена без единого их допроса. Тем не менее вряд ли можно сомневаться, что политическое решение об их реабилитации сопровождалось, по крайней мере формально, рапортом НКВД о сомнительности выдвинутых против них обвинений… Возможно… что Ягода как-то пытался смягчить судьбу участников оппозиции… Есть также сообщения о том, что внутри самого НКВД было некоторое сопротивление террору, что следователи ставили вопросы в такой форме, чтобы предостеречь и даже защитить подозреваемых».
Но ведь подсудимые «оговорили» и Бухарина с Рыковым. Что же, Ягода подгадил лидеру своей же политической группировки? Нет, тут всё гораздо тоньше и просчитывается лишь на уровне хитрой, многоходовой комбинации. Как известно, через несколько дней после августовского процесса с Бухарина и Рыкова были сняты все обвинения. Это было их триумфом. Сначала людей обвинили, а потом оправдали, что может быть лучше в плане отбеливания сомнительных фигур? Бывшие лидеры правого уклона нажили себе неплохой политический капиталец, который им, правда, не очень помог в ближайшее время (почему, выясним ниже). По сути, была сделана попытка полной и окончательной реабилитации Бухарина и Рыкова.
А как же быть с Томским, который застрелился, узнав о показаниях на процессе? Есть все основания полагать, что Томский вообще хотел отойти от группы Бухарина и находился в состоянии стресса. Об этом свидетельствует и написанное им письмо, в котором он рассказал о роли Ягоды. Томский не выдержал напряжения и покончил жизнь самоубийством, он, несомненно, был «слабым звеном» бухаринской оппозиции. А может, ему и помогли. В НКВД это хорошо умели делать.
Консенсус между регионалами и правыми был невозможен без Орджоникидзе, который связывал эти две фракции воедино. Он был близок к группе регионалов, но, как ведомственный магнат, имел свои собственные интересы и потому сохранял независимость от самой группы. С другой стороны, Серго был очень близок к бухаринской группировке. С самим Бухариным у него был очень хорошие, дружеские отношения. Когда Бухарина попёрли с высоких партийных постов, его подобрал именно Орджоникидзе. Он устроил Бухарина на место заведующего объединённым научно-исследовательским и технико-пропагандистским сектором НКТП. Часто Бухарин прибегал к помощи Орджоникидзе, чтобы избавиться от критики чересчур злопамятных партийцев. Во время большой партийной чистки он писал ему письма с просьбой о защите. Вот, например: «Дорогой Серго. Извини, ради Бога, что я к тебе пристаю. У меня к тебе одна просьба: если меня будут чистить… то приди ко мне на чистку, чтобы она была в твоём присутствии». В декабре 1936 года на пленуме ЦК Орджоникидзе фактически выступил в защиту Бухарина, подтвердив, что тот плохо отзывался о Пятакове, одном из лидеров левых. После смерти Серго Бухарин скажет: «Теперь надеяться больше не на кого».
Группа Бухарина, сильная своими позициями в НКВД, была нужна Орджоникидзе для противовеса группе регионалов. Сам же он мыслил себя именно в центре этих качелей, первым среди равных, мудрым «технократом», направляющим развитие страны. И он был очень близок к тому, чтобы выдвинуться на первое место, оттеснив Сталина. Серго удовлетворял запросам всех политических групп, кроме сталинской. Он явно не желал лезть в вожди и был в принципе удовлетворён своим положением ведомственного диктатора. Ведущая роль в партии ему была нужна для того, чтобы не допустить создания монолитного национал-большевистского единства, которое враз бы покончило с групповщиной и местничеством.
Конец августа — начало сентября были неким звёздным часом в политической жизни Орджоникидзе. В это время он предпринимает нечто вроде наступления. Оно было призвано продемонстрировать его кадровое могущество. Орджоникидзе образцово-показательно приказывал прекратить все политические дела, заведённые на работников его «вотчины» — тяжёлой промышленности. Например, 28 октября он потребовал от Ежова восстановления в партии директора Кыштымского электролитного завода Курчавого. Тот был исключён из ВКП(б) за связь с троцкистами. Теперь по требованию Орджоникидзе его восстановили. А 31 августа Орджоникидзе выступил на Политбюро в защиту директора Криворожского металлургического комбината Я.И. Весника, также исключённого за содействие троцкистам. На заседании ПБ было принято постановление о работе Днепропетровского обкома ВКП(б). В нём Весник и заместитель Ильдрым были взяты под защиту высокого партийного руководства. Члены ПБ направили в адрес обкома специальную телеграмму, в которой предписывалось прекратить любые преследования Весника. А несколькими днями позже, 5 сентября, в «Правде» была размещена информация о пленуме Днепропетровского обкома. На нём критиковались организации, допустившие «элементы перехлёстывания, перегибов, мелкобуржуазного страховочного паникёрства». Пленум снял с поста секретаря Криворожского горкома.
В начале сентября Орджоникидзе вынудил Вышинского прекратить уголовное дело против нескольких инженеров Магнитогорского металлургического комбината.
Но, пожалуй, наиболее характерная история произошла с директором саткинского завода «Магнезит» Табаковым. 29 августа 1936 года газета «Известия» опубликовала статью своего челябинского корреспондента. Называлась она вполне в духе тех лет — «Разоблачённый враг». В ней сообщалось о том, что директор Табаков был изобличён в связях с троцкистами и исключён за это из партии. Орджоникидзе как будто ждал этой статьи и немедленно организовал крупномасштабную проверку. И уже (вот это оперативность!) 1 сентября ЦК принимает специальное решение, в котором с Табакова были торжественно сняты все обвинения.
Обращает на себя внимание схожесть почерка. И в случае с обвинениями в адрес лидеров правого уклона, и в деле Табакова наблюдается задействование схожих технологий отбеливания. Сначала людям предъявляют страшные обвинения, а потом их торжественно оправдывают. А если вспомнить, что газету «Известия» редактировал именно Бухарин, всё становится абсолютно понятным.
Любопытно, что ещё и раньше наркомат Орджоникидзе практически не подвергался партийным чисткам. Например, во время так называемого «обмена документов», проходившего весной-летом 1936 года, из 832 номенклатурных работников НКТП было уволено всего 11, из них 9 исключили из партии и арестовали.
Теперь же Орджоникидзе наступал. В августе и в начале сентября действовала и усиливала свои позиции одна и та же спайка, один и тот же блок, во главе которого стоял «король тяжпрома».
Куда же глядел Сталин? А есть все основания полагать, что его в то время никто ни о чём особо и не спрашивал. На стыке двух месяцев, августа и сентября, Иосифа Виссарионовича вообще не было в столице, он находился на отдыхе в Сочи. Практически все руководители — Калинин, Ворошилов, Чубарь, Каганович, Орджоникидзе, Андреев, Косиор, Постышев — вернулись из отпуска 27 августа. Чуть позже прибыл Молотов. Только Сталин продолжал оставаться в Сочи. Вопросы о лидерах «правого уклона» и о вредителях были решены в его отсутствие. И это показатель того, что вождь на тот момент находился в состоянии некоей изоляции.
Но что же всё-таки послужило причиной столь резкого усиления оппозиции? Очевидно, произошли определённые подвижки в сталинской группировке. Там появились колеблющиеся, готовые перебежать на другую сторону.
К таким колеблющимся можно с большой долей вероятности отнести Кагановича. Его считают тенью Сталина, но ведь тень она на то и тень, чтобы уменьшаться или даже исчезать в зависимости от движения Солнца. Вообще, любой человек гораздо сложнее, чем то стереотипное мнение, которое складывается о нём. Каганович тоже был вовсе не так прост, как его пытаются изобразить. Любопытно, что наша антисталинская историческая школа грешит теми же шаблонами, что и официальная советская. Её представителям и в голову не может прийти, что какие-то деятели сталинского окружения могли позволить себе определённые уклонения от нормы. Есть готовая схема, есть привычный образ, и ничего за их рамки выйти не может.
Мы, однако же, не будем уподобляться догматикам от либерализма. Задумаемся над таким вопросом: не могла ли произойти определённая эволюция во взглядах Кагановича за время его пребывания на посту наркома транспорта? В 1934 году, на XVII съезде, Каганович жёстко критиковал руководителей наркоматов. Но ведь тогда он не занимал пост наркома, а был прежде всего секретарём ЦК. Ясно, что за два года работы в экономическом наркомате Железный Лазарь не мог не подвергнуться влиянию узковедомственного духа, царившего в таких заведениях.
Исследования американского историка А. Риза, опиравшегося на архивные источники, показывают, что в 1936 году Каганович был очень близок к Орджоникидзе. Их переписка отличается подчёркнутым дружелюбием. Два наркома-хозяйственника исходили из своих ведомственных интересов. Так же, как и Орджоникидзе, Каганович протестовал против любых попыток тронуть кого-нибудь из работников своей отрасли. В публичных выступлениях Кагановича в тот период содержатся призывы избегать массовых преследований «вредителей». На основании изученных источников Риз пришёл к выводу, что и Орджоникидзе, и Каганович на определённом этапе сумели установить неплохие отношения с НКВД. Что ж, неудивительно, если учесть, что и Ягода, и Орджоникидзе дружили против Сталина вместе с одним и тем же человеком — Бухариным.
Не следует сбрасывать со счетов и того, что старший брат Кагановича, Михаил Моисеевич, был в то время одним из заместителей Орджоникидзе. Перед нами типичный ведомственный клубок, характеризующийся тесным переплетением аппаратных связей. Такие клубки, впрочем, существовали и в партийных организациях. Сталин их ненавидел страшно, а организованную в кланы бюрократию называл «проклятой кастой». Теперь эта каста брала вождя за горло, причём с участием его же соратников.
Именно Каганович присутствовал на очной ставке Бухарина и Рыкова с Сокольниковым, который давал показания против правых. После беседы Каганович доверительно сказал Бухарину о Сокольникове: «Всё врёт, б… от начала и до конца! Идите, Николай Иванович, в редакцию и спокойно работайте». Какая трогательная забота!
Можно предположить, что Каганович был настроен не столько против Сталина, сколько против Молотова. Будучи председателем правительства, Молотов неоднократно пытался образумить ведомственных баронов. Мы уже видели, насколько серьёзные разногласия у него были с Орджоникидзе, пытавшимся выпускать меньше продукции при увеличении капиталовложений. Но в любом случае позиция Кагановича в 1936 году была объективно антисталинской. Очевидно, именно это и привело к резкому усилению оппозиции, которая потребовала крови Молотова. В сущности, оппозиция уже переставала быть оппозицией.
Позже, когда вождь возьмёт реванш за свои временные неудачи, Каганович вернётся на сталинские позиции. В попытке реабилитировать себя в глазах Сталина он развернёт беспрецедентную кампанию по борьбе с вредителями в своём наркомате. И так уж получится, что этот «верный изменник» будет прощён. У Сталина конечно же тоже были свои слабости и свои ошибки.
О том, что ряды сталинистов дрогнули, свидетельствует поведение «дедушки Калинина». И.М. Гронский, редактор «Известий», а затем и «Нового мира», сообщает о следующих словах председателя ЦИК, сказанных в адрес вождя в 1936 году: «Сталин — это не Ленин. Ленин на десять голов был выше всех окружающих его людей, он ценил всякого образованного, умного, толкового работника и пытался его сохранить. У Ленина все бы работали — и Троцкий, и Зиновьев, и Бухарин. А Сталин это не то — у него нет ни знаний Ленина, ни опыта, ни авторитета. Он ведёт дело к отсечению этих людей». Калинин и раньше не очень жаловал Сталина. В 20-е годы Михаил Иванович говорил о генсеке: «Этот конь когда-нибудь завезёт нашу телегу в канаву». Он, как и Ворошилов, был по своим взглядам ближе к Бухарину и Рыкову. И только неуклонное усиление Сталина вынудило хитроватого «дедушку», работающего под простачка, решительно встать в ряды сталинистов. И какой же должен был начаться раздрай в сталинской команде, чтобы это осторожное растение посмело вякнуть на вождя? Конечно, потом Калинин вернётся обратно, к отцу народов, который по-отечески простит его. Кстати, этот факт, как и прощение Кагановича, лишний раз опровергает миф о сверхмстительном Сталине.
Усиление оппозиции сильно отразилось на внешней политике страны. Оппозиция хотела продолжать свою прежнюю политику Народного фронта. В связи с этим она добилась того, что СССР оказал поддержку республиканской Испании против мятежников Франко. Сталин поддерживать республиканцев явно не хотел. Его никак не радовала перспектива противостоять Германии и Италии, патронировавшим мятежного генерала. И, самое главное, — во имя чего? Победа левых сил в Испании была вождю совершенно не нужна. В противном случае он поддержал бы испанских коммунистов и социалистов ещё в 1934 году, во время рабочего восстания в провинции Астурии (чего сделано не было). Испания буквально кишела троцкистами, анархистами и прочими леваками, которые были настроены враждебно в отношении сталинистской Компартии Испании (КПИ). Если бы они взяли верх в ходе политической борьбы, Испания вполне могла стать полигоном для реализации коммунистических проектов, не укладывающихся в схему сталинского национал-большевизма. А такая угроза реально была. Те же самые анархисты контролировали многие районы, где они терроризировали местное население. Особенную ярость леваков вызывали католические монахи и монахини, которых они уничтожали и насиловали, закрывая и даже разрушая сами монастыри. Вообще, в республиканскую Испанию съезжался авантюристический сброд со всего мира, создавая питательную среду для явных и скрытых троцкистов.
Показательный факт. Два высокопоставленных невозвращенца, занимавших видные посты в советской разведке, И. Райсс и упоминавшийся уже Кривицкий, решили порвать со Сталиным и поддержать Троцкого ещё в 1936 году. Тогда от этого шага их удержало только желание использовать свои посты в разведке для оказания помощи испанской революции.
Исходя из всего этого, Сталин первоначально решил не поддерживать республиканцев, заняв позиции невмешательства. Ещё в первых числах сентября 1936 года Литвинов писал советскому послу в Мадриде М. Розенбергу: «Вопрос о помощи испанскому правительству обсуждался у нас многократно, но мы пришли к заключению о невозможности посылать что-либо отсюда». И всё-таки 6 сентября руководство приняло решение продать республике самолёты через Мексику. Решение это, кстати сказать, саботировалось в течение трёх месяцев, очевидно, самим Сталиным, который резонно считал, что назначенные к продаже самолёты больше пригодятся нашей армии. Инициатива перешла к представителям ленинской гвардии, по инерции мыслящим в категориях прежнего интернационализма. И ничего переиграть уже было невозможно.
Правда, Сталин сделал всё, чтобы предотвратить «социалистическую революцию» в Испании. По большому счёту именно он, а не Франко, спас испанцев от ужаса большевизма, который повторили бы в этой стране левые социалисты, анархисты, троцкисты. Повторили бы, дай им Сталин волю.
Однако вождь СССР скомандовал революции: «Стоп!» 21 декабря 1936 года он, вместе с Молотовым и Ворошиловым, направил телеграмму испанскому премьер-министру Ларго Кабальеро. В телеграмме было высказано пожелание воздержаться от конфискации имущества мелкой и средней буржуазии, заботиться об интересах крестьян, привлекать к сотрудничеству представителей не только левых организаций. А коммунистам строго предписывалось забыть о всякой революции.
И они забыли. Компартия Испании стала ориентироваться на средний класс и говорить больше о национальной независимости, чем о социализме. Во время гражданской войны её ряды пополняли главным образом мелкие предприниматели, офицеры, чиновники. По сути, КПИ занимала позиции национального, патриотического социализма. Но только её национальный социализм, в отличие от гитлеровского, был свободен от ксенофобии и шовинизма.
По словам чилийского дипломата М. Серрано, который был приближен ко многим сильным мира сего, Гитлер сожалел по поводу своей «испанской политики». Фюрер пришёл к выводу о том, что Германия поддержала «не тех». Конечно, не тех, Франко был марионеткой в руках адмирала Канариса, агента влияния Англии. Во время Второй мировой войны Франко «отблагодарил» Гитлера тем, что отказался открыть для немцев проход через Гибралтарский пролив. Это и предопределило поражение вермахта в Северной Африке.
Прозрение пришло к Гитлеру очень поздно. Он надеялся, что когда-нибудь эмигранты-республиканцы вместе с левыми фалангистами (фашистами) поднимут победоносное восстание против Франко. Он явно имел в виду сталинскую когорту республиканцев. Эх, если бы Гитлер ещё при этом понял, что именно Сталин, воспитавший такие кадры, был главным противником и мировой революции, и мировой плутократии. История пошла бы тогда совершенно по-иному.
Обращает на себя внимание то, что оправдание «гуманиста» и германофоба Бухарина совпало с решением поддержать испанских левых, противостоящих европейскому национализму. Также любопытно и абсурдное обвинение (на августовском процессе) Зиновьева и Каменева в сотрудничестве с нацистской разведкой. Будучи левыми, они, безусловно, никак не могли работать на Гитлера. Такое ощущение, что организаторы процесса указывали на Германию как на главного врага, демонстративно игнорируя простейшие вещи. Обычно организацию всех «московских процессов» приписывают Сталину, но в 1936 году засудить Зиновьева и Каменева хотело всё высшее партийное руководство, в среде которого Сталин не чувствовал себя уверенно. Более того, летом-осенью сталинская группа теряет инициативу, уступая её «стойким ленинцам»-интернационалистам. Это обстоятельство делает понятным германофобскую упаковку первого московского процесса.
А вот на третьем процессе (март 1938 года), когда Сталин уже расправился с большинством своих противников, внешнеполитический антураж был совсем иным. Правотроцкистов Бухарина, Рыкова, Крестинского и др. обвиняли в том, что они пытались сорвать нормализацию отношений между СССР и Германией, причём именно с 1933 года, когда Гитлер пришёл к власти. На процессе утверждалось: троцкисты-бухаринцы ещё в 1931 году вступили в сговор с определёнными кругами в нацистской партии. Оказывается, в 1936 году ими планировалось втянуть Германию в войну с СССР. Сталин явно указывал Гитлеру, кто мешает сближению двух социалистических и национальных государств. И он же обращал его внимание на то, что в самой НСДАП существуют силы, заинтересованные в их стравливании. Скорее всего, вождь имел в виду германофилов в высшем немецком руководстве, таких, как Гесс, сбежавший в Англию в 1940 году.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.