Глава 15 Самоубийство Серго

Глава 15

Самоубийство Серго

19 февраля 1937 года центральные советские газеты вышли в траурной рамке. В них сообщалось: «18 февраля в 5 часов 30 минут вечера в Москве скоропостижно скончался крупнейший деятель нашей партии, пламенный бесстрашный большевик-ленинец, выдающийся руководитель хозяйственного строительства нашей страны — член Политбюро ЦК ВКП(б), Народный Комиссар Тяжелой Промышленности СССР товарищ ГРИГОРИЙ КОНСТАНТИНОВИЧ ОРДЖОНИКИДЗЕ». Во врачебном заключении о смерти говорилось: «С утра 18-го февраля никаких жалоб т. Орджоникидзе не заявлял, а в 17 часов 30 минут, внезапно, во время дневного отдыха почувствовал себя плохо, и через несколько минут наступила смерть от паралича сердца».

Однако впоследствии эта версия была опровергнута. В опубликованном через 30 лет, в 1967 году, 11-м томе «Советской исторической энциклопедии» было написано, что Г. К. Орджоникидзе «покончил жизнь самоубийством».

Первоначальное сокрытие подлинных обстоятельств ухода из жизни Г. К. Орджоникидзе, или Серго, как его звали еще во времена большевистского подполья, породило различные объяснения причин его самоубийства и даже предположения о его убийстве. В своем докладе на закрытом заседании XX съезда КПСС Н. С. Хрущев утверждал: «Орджоникидзе пытался помешать Берии осуществить его гнусные планы. Берия убирал со своего пути всех, кто мог бы ему помешать. Орджоникидзе всегда был противником Берии и говорил об этом Сталину. Но вместо того, чтобы разобраться в этом вопросе и принять соответствующие меры, Сталин допустил ликвидацию брата Орджоникидзе и довел самого Орджоникидзе до такого состояния, что он был вынужден застрелиться. (Возмущение в зале.) Таков был Берия».

Через сорок лет Эдвард Радзинский в своей биографии Сталина не упоминал Берию в связи с гибелью Орджоникидзе. Он писал: «Наступило 17 февраля — последний день жизни Орджоникидзе… Утром у Серго был разговор с Хозяином (т. е. со Сталиным. — Примеч. авт.), причем несколько часов — и с глазу на глаз. Встреча эта закончилась, скорее всего, мирно: не в принципах Хозяина накануне пленума доводить дело до разрыва с одним из главных докладчиков. И далее рабочий день Орджоникидзе проходил спокойно, без нервозности: встречался с Молотовым, обедал дома… Из наркомата уехал около полуночи, подписав очередную телеграмму — в ней очень тревожился по поводу отгрузки труб… Приехал, ушел в спальную — отдыхать. Вскоре раздался выстрел. Вбежала жена, увидела его — мертвого, в белье, залитом кровью».

Радзинский рассуждал: «Покончил ли он с собой? Или… выстрел был результатом встречи с Хозяином? Возможно, он понял: доведенный до отчаяния Серго может что-то выкинуть на пленуме… И Ежов позаботился: когда Орджоникидзе лег в постель, в его квартиру с черного хода вошел его же охранник… Точного ответа мы никогда не узнаем».

Итак, когда же погиб Орджоникидзе: в ночь с 17 на 18 февраля или во второй половине дня 18 февраля? Кто виноват в его гибели: Берия или Ежов? Если же Сталин довел Серго до самоубийства, то каким образом? Вот уже три четверти века вокруг смерти Орджоникидзе не прекращаются пересуды.

Что же предшествовало гибели Серго? Известно, что итоги процесса по делу о «параллельном центре» должны были стать предметом обсуждения пленума ЦК ВКП(б), назначенного на конец февраля 1937 года. Поскольку на процессе шла речь прежде всего о «вредительстве» в различных областях советского хозяйства главным докладчиком был назначен член Политбюро и нарком тяжелой промышленности СССР Г. К. Орджоникидзе.

В это же время в наркомате тяжелой промышленности были продолжены аресты, начавшиеся после ареста заместителя наркома Г. Л. Пятакова. Еще осенью 1936 года был арестован Пачулия Орджоникидзе, который дал показания против своего влиятельного брата. Из записи тайных переговоров Каменева и Бухарина Сталин знал о том, что Орджоникидзе «ругательски ругал Сталина». Знал он и о не прекращавшихся столкновениях Орджоникидзе с Молотовым и попытках Орджоникидзе отстранить Молотова от власти. Сталину было известно и о том, что Орджоникидзе не раз защищал Пятакова, Ломинадзе и других, обвиненных в антигосударственной деятельности.

Однако в истории взаимоотношений между Сталиным и Орджоникидзе были десятилетия сотрудничества со времен подполья. Вместе со Сталиным Орджоникидзе входил в подпольный Бакинский комитет большевистской партии. Вместе с ним он был избран в ЦК партии в 1912 году. После победы Октябрьской революции Орджоникидзе выполнял самые ответственные поручения партии и вместе со Сталиным боролся против оппозиции. 10 ноября 1930 года Орджоникидзе возглавил Высший Совет Народного Хозяйства (ВСНХ) СССР и стал одним из ведущих руководителей индустриализации страны. После разделения ВСНХ на хозяйственные наркоматы Орджоникидзе возглавил наркомат тяжелой промышленности СССР. В декабре 1930 года Орджоникидзе стал одним из 10 членов Политбюро ЦК ВКП(б). На XVII партконференции (январь — февраль 1932 г.) и XVII съезде ВКП(б) (январь — февраль 1934 г.), а также на многих совещаниях Г. К. Орджоникидзе выступал с докладами по итогам выполнения пятилетнего плана по промышленности.

Сталин прекрасно знал все сильные стороны и слабости этого эмоционального человека, с невероятной энергией отдававшего всего себя решению государственных дел, несмотря на наличие ряда хронических болезней. Несмотря на аресты Пятакова и других сотрудников наркомата тяжелого машиностроения, арест Пачулия Орджоникидзе и его показания против брата, Сталин доверял Серго. Чтобы подчеркнуть степень доверия и уважения к нему, 28 октября 1936 года в СССР торжественно отметили 50-летие Г. К. Орджоникидзе. На первых страницах газет публиковались приветствия юбиляру от ЦК партии и правительства, от героев-летчиков Советской страны, стахановцев, деятелей науки и техники. Поэт Демьян Бедный писал:

Родной Серго, большой поэт когда-нибудь

Из биографии твоей создаст поэму.

Исходя из всех этих обстоятельств, Сталин решил поручить Орджоникидзе сделать самокритичный доклад о вредительской деятельности в советской экономике. Аресты в его окружении и предложение Сталина поставили Орджоникидзе перед нелегким выбором, и он находился в тяжелом состоянии. Об этом свидетельствуют воспоминания его вдовы Зинаиды Гавриловны: «Он невероятно переживал аресты наркомтяжпромовцев, не верил даже в то, что Пятаков шпион, хотя тот и был старым троцкистом. И только, когда Серго дали показания, написанные почерком Пятакова, Серго поверил и возненавидел его. Вы знаете, как мог Серго любить и ненавидеть? — сказала Зинаида Гавриловна. — Он мог отдать жизнь за того, кого любил, и мог застрелить того, кого ненавидел».

В то же время настроения этого темпераментного человека быстро менялись. Как вспоминал Микоян, приблизительно 13–14 февраля 1937 года он долго беседовал с Орджоникидзе, гуляя вокруг Кремля. В это время Орджоникидзе работал над докладом на пленуме ЦК. Он сказал Микояну, что не согласен с произведенными арестами и отрицал сведения о вредительстве в промышленности. По словам Микояна, Орджоникидзе был в угнетенном состоянии, заявив, что не может больше сотрудничать со Сталиным и даже думал покончить жизнь самоубийством. Микоян уговаривал его отказаться от этого намерения, но на другой день Орджоникидзе «снова заговорил о самоубийстве». Как вспоминала Зинаида Гавриловна, в это время Сталин забраковал наброски доклада ее мужа.

В середине февраля в отсутствие Орджоникидзе был произведен обыск на его квартире, а 17 февраля у него произошли два долгих разговора со Сталиным по телефону. Утверждают, что разговоры были бурными, но никаких точных свидетельств об их содержании нет, хотя Зинаида Гавриловна вспоминала, что перебранка происходила по поводу содержания доклада.

Вечером 17 февраля Орджоникидзе долго писал у себя в спальне и, судя по словам Зинаиды Гавриловны, он продолжал работать над докладом. На другой день, в четверг 18 февраля, он с утра продолжил работать у себя дома. В середине дня Орджоникидзе сказал, что плохо себя почувствовал, и прилег на кровать. Прибывший к Орджоникидзе его друг Г. Гвахария ждал его в столовой. Казалось, что Орджоникидзе заснул, но в 17.30 в его спальне неожиданно раздался выстрел. Когда в комнату вбежала Зинаида Гавриловна, она увидела мужа, лежавшего на ковре. Он был мертв. Выстрел был сделан в сердце. Рядом лежал пистолет. Зинаида Гавриловна позвонила Сталину на дачу, сказав ему: «Серго сделал, как Надя!» Через 30–40 минут Сталин приехал к ней вместе с другими руководителями страны.

Несмотря на некоторые разночтения, рассказ Зинаиды Гавриловны, как и воспоминания Г. Гвахария, которые привел в своей книге Р. Медведев, исключают версию о том, что Орджоникидзе был застрелен тайным убийцей, который необъяснимым образом проник в его кремлевскую квартиру и исчез, незамеченный никем из находившихся там.

В то же время невозможно сказать, когда Орджоникидзе принял окончательно решение о самоубийстве. Хотя Орджоникидзе заранее говорил с Микояном о желании свести счеты с жизнью, очевидно, что утром 18 февраля он вплоть до того, как он почувствовал себя плохо, писал доклад для пленума, а не предсмертную записку. Очевидно именно по этой причине Орджоникидзе разрешили пропустить заседание Политбюро, которое как всегда проводилось по четвергам. Одновременный приезд на квартиру вместе со Сталиным видных руководителей страны позволяет предположить, что они либо проводили совещание на даче Сталина, либо находились на даче Сталина после какого-то совещания, на котором не присутствовал Орджоникидзе. Возможно, что приступ физического недомогания был вызван его острыми душевными переживаниями, которые не покидали его несколько дней, а роковой выстрел был совершен импульсивно в состоянии эмоционального аффекта на фоне общего ухудшения физического и душевного здоровья.

Хотя Хрущев безапелляционно объявил Сталина виновником гибели Орджоникидзе, но, судя по воспоминаниям Зинаиды Гавриловны, Сталин был потрясен неожиданным для него самоубийством. Она рассказывала, что Сталин и сопровождавшие его люди «прошли прямо в спальню… Ко мне подошел с утешением Ворошилов. „Что ты меня утешаешь, — сказала я Ворошилову, — если вы не смогли для партии его сберечь…“ На меня посмотрел Сталин и позвал легким кивком головы. Встали друг против друга. Он весь осунулся, выглядел старым, жалким. Я спросила его: „Что же теперь людям скажем?“ „У него не выдержало сердце“, — ответил Сталин… Я поняла, что так напишут в газетах. И написали…»

На другой день в «Правде» и других газетах было опубликовано сообщение ЦК ВКП(б) о смерти Орджоникидзе от паралича сердца и некролог, подписанный всеми членами советского руководства. Тут же была опубликована фотография, изображавшая тело Орджоникидзе в окружении вдовы, Молотова, Ежова, Сталина, Жданова, Кагановича, Микояна, Ворошилова. Открытие пленума ЦК партии, назначенного на 19 февраля, было перенесено на 4 дня, а докладчиком о «вредительстве троцкистов в промышленности» вместо Г. К. Орджоникидзе стал человек, с которым он постоянно вступал в пререкания — В. М. Молотов.

Самоубийство Орджоникидзе явилось новым глубоким потрясением в жизни Сталина после гибели Надежды Аллилуевой и Сергея Кирова, и вновь он мог искать виновных в смерти близкого человека. Размышляя о самоубийстве жены, он винил тех, кто мог вольно или невольно подтолкнуть ее к роковому выстрелу и в то же время осуждал ее за безрассудный шаг. Размышляя об убийстве Кирова, он обвинял прежде всего тех, кто подталкивал Николаева, но в то же время сокрушался по поводу беспечности Кирова, не принявшего решительных мер для своей безопасности.

Теперь он мог задуматься о том, почему Орджоникидзе выбрал смерть как единственный выход из альтернативы между бескомпромиссным осуждением противников Сталина и отказом от такого шага. Если Орджоникидзе предпочел застрелить себя, но не осудить врагов Сталина, то это означало, что он столь решительно отказывался поверить в вину заговорщиков, что готов был это доказать своей смертью. Возможно, Сталин считал, что Орджоникидзе был настолько связан с заговорщиками, что готов был умереть, но не встать рядом со Сталиным в борьбе против них. Из этого мог следовать вывод и о том, что некоторые связи с противниками Сталина Орджоникидзе решил унести в могилу. Эти соображения могли заставлять Сталина размышлять о том, что же скрыл от него Орджоникидзе. Он не мог не прийти к выводу о том, что, если Орджоникидзе решил найти выход из отчаянной для него альтернативы лишь в самоубийстве, то другие люди, оказавшиеся в схожем положении, но не обладавшие его бескомпромиссным и импульсивным характером, могли лишь притвориться сторонниками Сталина, а на деле скрывать свои связи с заговорщиками.