МУДРОСТЬ БОГОВ
МУДРОСТЬ БОГОВ
Начал я с пиктограммы, которая показалась мне самым подходящим ключом к пониманию всей записи.
Справа в среднем ряду уже знакомая нам княжна З-Кремень связана с пуповиной с произведенным ею на свет ребенком. Стало быть, здесь изложена история ее очередных родов. Но — довольно своеобразно. За нагой женщиной змей, говорящий своим видом миштекским грамотеям, дошлым в расшифровке такого рода письма, о каком, собственно, действии идет речь и о том, что человеческое тело вначале подобно змееобразному существу. Все это показано на фоне округлого изумрудного пятна, сделанного в кодексе, скорее всего в виде исключения. Только еще один раз на 84 страницах рукописи я обнаружил такое же пятно и в такой же сцене.
Рисунок очень натуралистичен, а это не свойственно миштекским книгам, поэтому я решил, что картинку надо понимать как примечание, пояснение, приведенное как бы в скобках и на всякий случай. Настоящие же события происходят в ином плане, на ином уровне посвящения и касаются глубочайших, истинных причин того, что человеческому глазу становится доступным только в конечной фазе их познания.
Переход к этому иному измерению создатель рукописи совершает, показывая княжну 3-кремень уже одетой, в горизонтальном положении и головою до плеч погруженной в символ горы. Как и раньше, ей сопутствует змей — двойник тела, наше состояние в мире клеток.
Тут поставлен знак равенства между двумя символами. И дано понять, что тело следует воспринимать как некую гору, И действительно, подумал я, оно ведь и есть гора клеток! Цветные, наклонно расположенные полоски на горе подтверждали сию догадку. Они говорили мне, что содержимое горы есть производное тех полосок, которые на 36-й странице покрывают тело змея-хромосомы, и там приравненного к человеческому телу. Более того, «поры» на обрамлении горы такие же, что и на змеиной коже и на коре Древа Жизни! Наконец, многозначительно полосчатый плащ на странице 10-й — как наружное покрытие, земная форма существ, обязанных своею жизнью Солнцу.
Одним словом, ничто не мешало мне полагать, что полоски выражают здесь суть генов — свойств, «записанных» на полосчатой ленте и строящих по «записи» живые горы клеток — организмы. Да, ничто не мешало, кроме замечания, о котором я не могу умолчать, а именно: большинство исследователей считает символ горы знаком, иероглифом местности, города или селения. В некоторых случаях это действительно так и доказывалось. Однако, как писала М. Э. Смит: «В исторических кодексах упомянуто по меньшей мере несколько сотен названий местностей, но идентифицировано лишь около двадцати знаков». Это тем более странно, думал я, если учесть, что и сейчас живет около двухсот тысяч миштеков, называющих на своем языке города и поселки их древними именами.
Не исключено, что просчет исследователей можно объяснить, если считать, что часть таких знаков относится к людям» возможно, к целым их родам, а то и к местностям, но понимаемым — и это в перенасыщенном символикой мышлении мексиканцев вполне нормально — как популяции, колонии, места, заселенные скоплениями многоклеточных тел.
Я на время отложил более подробное рассмотрение этого вопроса, приняв за истину, что в изображении княжны З-Кремень ее тело и есть «гора». Кстати, на соседней, 15-й странице есть рисунок, который еще более убеждал меня в этом: княжна со знаком своего имени у ног держит в руке дымящую кадильницу. Эта на первый взгляд обыденная сцена жертвенного сожжения копаля приобретала для меня особое значение в сочетании с нарисованной перед княжной горой, как бы ее умозрительным отражением. У горы есть ноги, тоже обутые в сандалии, а ее поверхность на этот раз покрывают не полоски, а точки. Как я уже объяснял, точки означали не только ночное небо, но и ту невидимую сферу, в которой текут скрытые жизненные процессы. А поскольку одновременно это был и символ жертвенного копаля, все в своем единстве поддавалось точному объяснению: сжигая копаль в кадильнице, княжна как бы воспроизводила тот процесс, то течение жизни, которое идет в глубине ее тела, в ее клетках. Было и еще одно маленькое указание на то, что тут имеется в виду не ее жизнь, а другая жизнь, которая в ней зажглась. На треугольном «слюнявчике», повязанном под ее подбородком, знак раковины, выпускающей росток. А ведь раковина — символ зародыша, и это значит: княжна зачала! И в честь ребенка зажгла копаль. Зажгла его для того, чтобы наполнить теплом, оживить, напитать энергией видимую на ее одежде под левой рукой ленту, лесенку драгоценного камня. А какова особая роль таких лент, таких камней для развития плода— повторять не было нужды. Жертва принята — на следующей странице речь уже о родах.
Правда, подумал я, чтобы отвести возможные возражения, о таком изображении горы могут сказать, что она, дескать, попросту курящийся вулкан, умолчав при этом о такой «мелочишке», как торчащие внизу ноги в сандалиях. Но на это я, в свою очередь, ответил бы, что наши тела, горы наших клеток, вполне можно сравнить и с вулканами: они вырастают из маленьких горок, а внутреннее их тепло, жар есть проявление жизни.
Я нашел и еще один аргумент в пользу своей точки зрения. По мифу, после сотворения человека Кецалькоатль должен был дать ему пищу, тогда раздобыл сокрытую дотоле кукурузу… А ее миф именовал «горой нашего питания». Так словом «гора» — гора клеток — определяли организм вообще, как растения, так и человека.
Стало быть, перед нами гора, или тело, носившее некогда имя З-Кремень. И еще одним символом обозначалось тело — «дом» или «храм». Тут не требуется особых комментариев. Организм для древних мексиканцев есть место обитания богов — их действий, ответственных по поддержанию жизни, а потому он храм.
Из горы-женщины втекает изумрудный поток живой воды. Он в обрамлении — а в каком бы еще! — драгоценного сосуда, который уже при толковании 36-й страницы кодекса предстал как символ оплодотворенной яйцеклетки — ovum. И те же, что и там, плавают здесь в воде создания: рыба праначал и плодовитости жизни; раскрывающиеся раковины, прорастающие лентами, и просто раковина — знак зародыша и явленной души — в такую вот дул Эекатль, оделяя людей сознанием. Из воды при делении клетки вырастает первый побег Древа Жизни — один лист уже раскрылся, второй, его двойник, начинает еще только раскрываться. Система всех этих символов была повторением того, что помещено на округлом пятне: колония клеток порождает новую жизнь — драгоценный сосуд, который, раскрывшись, дает бесценной реке живой субстанции течь дальше, в будущее.
Даже биолог, подумал я, не смог бы, пожалуй, показать более обобщающе сущность рождения. Сочтя нижнюю правую четверть страницы объясненной, я вернулся к ее началу. Верхний правый рисунок состоит из двух частей. Центр занимает абрис горы. Внутри нее, подобный предыдущему, но дымящий храм еще раз напоминает о том, что речь идет не о рельефе местности, а о святыне жизни, «доме рождений», лоне женского тела. Об этом как будто говорит и помещенное рядом, тоже в абрисе. Изображение холма конусом, который тоже горит, но гораздо сильнее. Его внутренняя, зернистая структура наводила на мысль о клеточной ткани, вырастающей из первой белой клетки. Так это было, если подробнее, или иначе, но в целом все говорит за то, что речь идет тут о развитии нового «холма» в чреве большой «горы».
Вторая часть этого рисунка, как обрамление, изображает двух божеств, или по крайней мере жрецов, сидящих на неких вершинах и толкующих религиозный смысл того, что представлено пред ними, но на этот раз уже иным, я бы сказал, «биологическим» языком.
Возвышенность с левой стороны — материнский организм, помеченный генными полосками и выросший, на что указывает рисунок основания, из драгоценного сосуда; этот организм порождает яйцеклетки — изумрудные драгоценные камни на фоне питающих их солнечных дисков, окруженных колечком, нарисованным также в основании горы, обозначающим тыкву йетекоматль — иероглиф «пищи». Кроме того, последний справа драгоценный камень впитывал жизненную энергию, тлеющую в шарике покрытого точками копаля, помещенного за ним. Этот «камень» оплодотворен.
Он начинает производить на свет поколения клеток, и эти маленькие кружочки образуют растущую справа новую гору — детский организм. О том, что здесь говорится именно об этом, свидетельствует делящееся Древо Жизни, а также пучок палочек! Ибо в материнской горе «слои», созданные генами, уже осели и загустели, в то время как здесь еще продолжается процесс построения по «записи» в хромосомах.
И наконец, три символа, помещенных между двумя этими возвышенностями. Первый слева как бы накапливает элементы, существенные для созидания. Это, идя снизу: драгоценный сосуд, пучок палочек, полосчатая лента амапамитль и шарик смолы, «дымящей» пером кецаля. В соответствии с придаваемым им смыслом они были обозначением поочередно — яйцеклетки, комплекта хромосом, хромосомных полосок, а также энергии, необходимой жизненным процессам. Такой их набор на одном «алтарике» еще раз подтверждал правильность моего прочтения. О том же свидетельствуют и два следующих символа.
Это добыча Кецалькоатля из Миктлана. Тут пучки животворных палочек, которые в таком графическом изображении древние мексиканцы именовали «пучками бога Шипе-Тотека». Первый, как я считал, изображает материнский набор хромосом, украшенный лентами с полосками — как бы напоминание о генах. Второй, правее, дочерний, помеченный точками, уже входит в состав детского тела.
Вот такое обобщенное краткое изложение биологии рождения предваряло более подробные сведения, касающиеся княжны З-Кремень и растолкованные мною в начале моих рассуждений. Окончание истории рождения, тоже обобщенное, в левом нижнем углу страницы кодекса Нутталь.
Снова контур драгоценного сосуда, который раскрыт в чреве женщины. Чтобы не было никаких сомнений относительно этого, ее нагое тело, с именем З-Кремень у ее головы, плавает в живой воде меж двух богов, управляющих процессом. С левой стороны яйцеклетки поднимается уже известное нам Древо Жизни, ствол которого наделен такими же «порами», как и символ «тело-гора», что и понятно.
На спине княжны раковина — знак зародыша, а над раковиной рука княжны, так неудобно, условно вывернутая, держит нечто такое, что я для себя назвал «орлиным тотемом». Две отвернутых друг от друга, как бы в зеркальном отражении, орлиных головы с разинутыми клювами, соединенные в центре драгоценным камнем, а потом еще и ожерельем из драгоценных камней — иероглифом «ребенок». В разинутых клювах два совершенно одинаковых лица — копии. Орлиные перья украшены ножами, выражающими здесь, как я полагал, идею деления.
Все вместе взятое я толковал так: «орлиный тотем» — это ребенок, обозначенный именем 10-Кайман. Вырастает он в теле женщины из зародыша благодаря увеличению количества клеток — драгоценных камней в процессе деления, а также копированию при каждом таком делении генетических свойств тела (лица-копии). Весь же процесс — проявление созидательной солнечной силы, которая изображена в виде Орла.
Особо весомыми для моих рассуждений были два лица-двойника. Мне показалось, что они являются еще одним доказательством того, что создателям кодекса была понятна идея генов.
Не претендуя на раскрытие дефиниции гена, отнюдь не однозначной и даже усложняющейся по мере развития биологических знаний, я, однако, мог принять уже с достаточной для моих целей уверенностью, что ген есть «запись», занимающая часть хромосомы, какой — то ее участочек. Материальной основой «записи» является отрезок двойной гелисы ДНК, вдоль которого расположен ряд оснований, причем каждая последовательная их тройка есть кодовый знак для одной из аминокислот. Цепь аминокислот в соответствии с «рецептом», данным в гене, образует уже белковую молекулу.
Белки составляют большую часть материи организма, а кроме того, их молекулы контролируют все химические процессы внутри клетки, в определенное время и в необходимых местах «включая» и «выключая» их. Таким действенным белком является гемоглобин нашей крови. Его молекула состоит из 514 аминокислот, размещенных четырьмя цепочками, скрученными друг вокруг друга и образующими шарообразную, чрезвычайно сложную пространственную структуру. В ней нет ничего случайного. И еще: благодаря «рецепту», «записанному» в гене, 6 тысяч миллионов молекул гемоглобина, содержащихся в человеческом теле, ничем не отличаются одна от другой.
Гены являются носителями свойств, передаваемых из поколения в поколение, они — основа наследственности. Без кропотливой их работы по их «считыванию» в ядрах клеток не мог бы в теле матери возникнуть детский организм. Эффективность их деятельности основана на абсолютно верном копировании. Гены живут в астрономическом количестве особей, рассредоточенных в столь же невероятном числе организмов. То, что у людей — с тех пор, как они стали людьми, — на руках и ногах по пять пальцев, и то, что пять пальцев у млекопитающих, и то, что пять пальцев, хотя обыкновенно уже видоизмененных, атрофированных или рудиментных, имеют или имели все сухопутные позвоночные, есть единственно следствие того, что гены пяти пальцев, которые существовали в момент выхода первых позвоночных из моря 400 миллионов лет назад, у большинства развивающихся видов не изменились до сих пор. После неисчислимого количества копирований они по-прежнему остаются собою, все время безошибочно, при развитии зародыша, «отдают распоряжение» создавать пять зародышей пальцев.
Естественно, в генах тоже происходят изменения: ведь без, изменений в них эволюция живого была бы невозможна. Неверно скопированный ген может стать причиной того, что образуются вдруг не пять, а три пальца. Если это свойство при каких-либо обстоятельствах окажется полезным, особь, которая им обладает, будет успешно размножаться и передавать его своим детям. Так— упрощая, конечно, — возникнет новый вид, — носитель «трехпальцевого» гена.
Тело любой особи представляет собою лишь временное «хранилище» данной комбинации генов. Двуполое размножение ведет к тому, что гены перемещаются и тасуются. Благодаря оплодотворению и механизму обмена генов между хромосомами, осуществляемыми в половых клетках, нет двух особей с одинаковым «набором» генов, за исключением однояйцевых близнецов. Пути генов непрестанно пересекаются и расходятся по поколениям, и каждый ген является той малой единицей, которая проходит через огромное количество особей.
Именно такое свойство генов и выражает, считал я, несомая «орлиным тотемом» мысль. Изображенные в нем драгоценный камень и два лица с абсолютно одинаковыми чертами и цветом говорят именно о копировании свойств, во всяком случае — внешних признаков человека, как об одном из фундаментальных факторов жизненного процесса.
Итак, окончательно — гены? — спросил я себя. Вначале, на 9-й странице кодекса Нутталь, явлен апофеоз хромосом, теперь — снова гены. Их символ, два лица, интегрально соединенные с точно такой же двойной орлиной головой, придает этому явлению исключительное значение. Таким образом, способность к копированию выведена из более широкого плана: из той силы, которая — как мне казалось — лежит в основе всех природных явлений, позволяет материи организовываться до уровня молекул, способных уже к самокопированию — жизни.
Так которая же из структур была важнее для древних мексиканцев: хромосомы или гены? Гены были выражением мудрости богов, не осуществляющих власть над жизнью, но управляющих ею. Хромосомы были способом «упаковки» этих генов. Стало быть, не столь важным был сам змей на 36-й странице, сколько его полосчатость. Не столь существенной была сама лента в драгоценном сосуде на 9-й странице, сколько ее расцветка. И именно кодеры, размещенные один за другим, как линейная информация покрывали плащ бога на 10-й странице.
Однако сообщение майя равнозначно говорило о «лентах и шнурах, упавших с неба». В лентах я усматривал идею хромосом, а в скрученных, как двойная гелиса, отрезках шнура малиналли — подобие ДНК.
Чтобы найти разгадку дилеммы, я решил поискать указаний в современной науке. Обратился к тому, что говорит о самореплицирующихся молекулах в своих славословиях генам биолог Ричард Доукинс в книге «Эгоистичный ген»:
«Они роятся в гигантских колониях, находясь в безопасности внутри огромных грузовых роботов, отрезанные от внешнего мира, общающиеся с ним запутанными, кружными путями, манипулируя им с помощью управления на расстоянии. Они и в тебе, и во мне, они нас создали, тело и мысль, а их выживание есть единственное оправдание нашему существованию. Эти репликанты прошли древний путь. Сейчас они именуются генами, а мы— их машины, обеспечивающие им выживание».
Оказывается, я был не одинок в разрешении проблемы генов, да и древние символы мексиканцев, похоже, не были, как говорится, притянуты к ней за хвост. Современный биолог, Доукинс, размышляя о сущности генов как органического механизма, обеспечивающего продолжение жизни на Земле, тоже видел необходимость в их дифференциации, коли говорил:
«Если рассматривать хромосому как основную генетическую единицу, то история ее жизни занимает всего лишь одно поколение».
Так происходит потому, что «содержание» хромосом изменяется от тела к телу и никогда не повторяется дважды. Разве что за исключением случая однояйцевых близнецов, рожденных на основе единого генотипа. И дальше:
«Индивидуумы являются объектами не постоянными, а текучими. Хромосомы, как набор карт на руках у игроков после многочисленных раздач, перемешиваются до неузнаваемости. Но сами карты при этом сохраняются. Карта — это гены. Гены не уничтожаются при кроссинговере. Они лишь меняют партнера и двигаются дальше. Конечно двигаются! Это их задача! Они — репликанты, а мы их машины для выживания. Стоит нам выполнить свою задачу, и нас отбрасывают в сторону. Но вот гены-то — жители геологических периодов времени…»
Это свойство генов, их существование как малых генетических единиц в бесчисленных копиях обеспечивает им выживание в эволюционно значимом времени, в отличие не только от хромосом, но уже и индивидуумов, групп или видов, которые такой возможности не имеют.
«Другим аспектом исключительности гена есть то, что он не стареет, вероятность его смерти не зависит от времени. Он переносится из тела в тело через поколения. Манипулируя телами на своем «личном» пути к своим «личным» целям, покидая смертные тела прежде, чем те одряхлеют и умрут».
Таким образом, Доукинс был склонен признать», что у генов особое положение, особая роль внутри живой материи. И наконец, он высказал мысль, которая оказалась мне прекрасным комментарием к моему «переводу» 16-й страницы, которая сводит человека до уровня объекта, реплицирующего гены. Он писал:
«Некоторые пользуются метафорой «колония», описывая тело как колонию клеток. Я предпочитаю думать о теле как о колонии генов, а о клетках— как о предприятиях, необходимых для химического производства генов».
После штудирования Доукинса, его пространных и исчерпывающих доводов, однозначно говорящих в пользу исключительной роли генов, я пришел к выводу, что если я не ошибаюсь и кодексы действительно несут в себе биологическое содержание, то идея гена должна найти в них графическое отображение. Исходя из этого предположения, я принялся сравнивать современные изображения хромосом с нарисованными в кодексах лентами, которые украшали