ЛЕГЕНДА О ПЕРНАТОМ ЗМЕЕ

ЛЕГЕНДА О ПЕРНАТОМ ЗМЕЕ

Самое главное из преданий, касающихся этого бога, содержится в так называемых Хрониках из Куаутитлана. В них я прочел о сговоре трех других богов против Кецалькоатля:

«Те, кого звали Тескатлипока, Йуимекатль и Толътекатль, сказали:

— Надо, чтобы он покинул свое место, где должны жить мы. — И добавили: — Сделаем pulque, дадим ему выпить, чтобы замутить его разум и чтобы было ему приятно.

Потом сказал Тескатлипока:

— Говорю я, чтобы дали мы ему его тело.

Как тут не рассказать, как они договорились, чтобы это сделать!

Первым двинулся Тескатлипока, взял он двойное зеркало из благородного камня, завернул его, а когда прибыл туда, где находился Кецалькоатль, сказал стерегущим его пажам:

— Идите скажите жрецу: прибыл юноша, чтобы показать тебе, господин, и дать тебе твое тело. Вошли пажи уведомить Кецалькоатля, который сказал им:

— Что это, почтенный мой паж? Что это за вещь, мое тело? Посмотрите, что принес он, — только тогда он войдет.

Тот не хотел им показывать и сказал:

— Идите скажите жрецу, что я лично должен ему это показать.

Пошли они и сказали ему:

— Он не соглашается, требует сам показать тебе, господин. Сказал Кецалькоатль:

— Пусть войдет.

Пони пошли передать Тескатлипоке, и тот вошел, поздоровался и сказал:

— Отец мой, жрец Се-Акатль Кецалькоатль, приветствую тебя, а пришел я, господин, чтобы ты узрел тело свое.

Сказал Кецалькоатль:

— Добро пожаловать, почтенный, — откуда ты прибыл? Что там с телом моим? Да увижу его. Тот ответил:

— Отец мой, жрец, я твой подданный… смотри, господин, вот твое тело… — Потом подал ему зеркало и сказал: — Смотри на себя и узнай себя, ибо должен ты возникнуть в зеркале.

Тут увидел себя Кецалькоатль, сильно испугался и сказал:

— Если б видели меня мои подданные, наверняка бы убежали…»

Я прервал чтение и попытался представить себе, что место событий — невидимый для нас мир, образованный колоссальной массой всех организмов Земли. Эта масса — единое тело и состоит из разделенных только пленками клеток. По сути, она есть полужидкая цитоплазменная субстанция Древа Жизни. Это в нее погружены миллиарды миллиардов хромосом всех живых существ. В ней действуют силы и процессы, повелевающие живыми существами и подвластные, по мифу, как я пытался показать, только богам Мексики. И там именно, не ведая о существовании внешнего мира, таился Кецалькоатль.

И вот оттуда хитростью выманил его Тескатлипока, положив тем самым начало тем необратимым событиям, которые привели к возникновению людей. Он явно знал о том, что Кецалькоатль, будучи в потенции человеком, генетической его записью, в состоянии сам реализовать себя вне той сферы, в которой он, Тескатлипока, всесильный бог, вынужден, однако, обретаться вечно.

Источники ясно говорят, что этот бог, именуемый еще Богом Того, что Близко, и Того, что Рядом, пребывал и действовал в вечной ночи и, всегда незримый, управлял процессами жизни, никогда не принимая внешнего обличил, видимого людям. Он был всеприсутствующим «духом, воздухом, тьмой»; его конечностью, заменяющей ему стопу, было темное зеркало, источающее струйки дыма. «Тескатлипока» и переводится именно как «дымящееся зеркало». По Лоретте Се — журне, этот бог был персонификацией всего человечества со всеми присущими ему взлетами и падениями, высокими и прозаическими делами. «Таким образом, — пишет она, — различные воплощения бога представляют собою отражения непрозрачной массы, копошащейся в поисках избавления».

Теперь легко понять, почему Тескатлипока хотел дать тело Кецалькоатлю, подтолкнуть его к переходу из хромосомного состояния в человека, к созданию человечества со всей сферой его деятельности.

Но что же увидел Кецалькоатль, глядя в тот оптический прибор — зеркало, которое поднес к нему Тескатлипока? Чем его так напугало отображение собственной персоны? Неужто он увидел нечто, подобное тому, что видим под микроскопом мы в ядре клетки: извивающуюся ленточку хромосомы?..

Не спорю, такое предположение абсурдно, но я должен напомнить, что в кодексе Лауд на 21-й странице Эекатль — Кецалькоатль показан в виде именно такой вот появляющейся из моря живой воды, ленты, преобразующейся в человеческое тело!..

Такая же полосчатая лента на 36-й странице кодекса Нутталь тоже — как символ хромосомы — является, думаю, эквивалентом человека. Это прямо означает, что в Древней Мексике первичной, исходной формой Пернатого Змея считали именно раздваивающуюся ленту — по-современному хромосому.

Но — бедняга Кецалькоатль! Потрясенный открытием, лишенный покоя, он, каявшийся и постившийся до сих пор в своей обители — ибо чем же еще, как не постом является прозябание без земного тела, пусть даже в самой химически сложной структуре клетки, — поддается увещеваниям богов-созидателей. Он позволяет им соблазнить себя бокалом pulque и, одурманенный, угощает напитком прекрасную Кецальпетатль, после чего, опьянев, они уже совсем по-человечески проводят вместе ночь.

«Когда рассвело, — продолжаю читать я, — они очень смутились; растаяло сердце его. И сказал Кецалькоатль:

— Я, о, несчастный!

И запел жалостливую песню, которую сложил на прощание:

«Плохо заканчивать день вне дома своего. Слишком трудным и опасным считал я, чтобы отсутствующие так раскисали здесь. Пусть существует и поет только тот, у кого есть земное тело. Меня не угнетает лакейская работа».

Когда Кецалькоатль запел, все его пажи загрустили и заплакали. И тут же запели:

«Еще не обогатились в чужом доме наши господа. Нет у Кецалькоатля шапки из драгоценных камней. Древо чисто, может, только местами. Вот оно, здесь. Мы плачем»».

Кецалькоатль принял решение уйти, увидя самого себя, точнее свое предназначение. Ведь он был змееподобным созданием — на языке науки, мотком нитей с генетической «записью», которую надлежало реализовать в живое, видимое. Узнав об этом, он с отчаянием сказал:

«Пусть существует и поет только тот, у кого есть земное тело». (В этой фразе я увидел констатацию того, что у него такого тела еще нет.) Тем не менее он решил пожертвовать своим покоем, покинуть свой невидимый мир, принять человеческий облик, а вместе с ним и «лакейскую», рабскую работу и забвение в pulque, пении и плотских радостях…»

«Древо чисто, возможно, только местами», — предупредили пажи. Они пели, по моему убеждения, о куауипыь (cuahuitl) — «цветущем дереве», иными словами — о Древе Жизни. И верно, подумал я, реальная земная, телесная жизнь— ее и олицетворяет это древо — не свободна от грязи. Не зря ведь сокрушаются Кецалькоатль и его пажи, прощаясь со своим чистым, невинным состоянием — если научно: с существованием в виде генетической информации в полосчатой ленте.

«Когда кончили пажи петь, сказал им Кецалькоатль:

— Довольно, почтенные пажи. Покидаю я это место, ухожу. Прикажите, пусть сделают для меня каменный ящик.

Немедленно вырубили ему ящик из камня. И когда кончили его вырубать, уложили в него Кецалькоатля. Только четыре дня лежал он в каменном ящике. Когда почувствовал себя хуже, сказал своим пажам:

— Достаточно, почтенные пажи. Замните, где удастся, и спрячьте богатства и приятные вещи, которые мы открыли, и все наше добро.

Тут пошевелился Кецалькоатль, встал, призвал всех своих пажей и заплакал вместе с ними. Потом отправился в Тлиллан Тлапаллан на место сожжения…

Говорят, что… прибыв на небесное побережье божественной воды, остановился он, заплакал, надел свои украшения, взял свои регалии из перьев и свою зеленую маску… когда он уже приоделся, то сам разжег огонь и спалил себя… Говорят, что когда он сгорел, тут же вознесся его пепел, и, чтобы его увидеть, явились все драгоценные птицы, которые взмывают и навещают небо… И увидели в тот момент, когда догорел пепел, взмывающее сердце Кецалькоатля.

Видели, пошло оно на небо и ступило на небо. Старики говорили, что превратилось оно в звезду, которая восходит на рассвете, и говорят еще, что появилась она, когда умер Кецалькоатль, которого поэтому называли Господином Рассвета. Говорили, что когда он умер, то не появлялся только четыре дня, потому как находился меж мертвых, а также, что четыре дня запасался стрелами, из-за чего через восемь дней появилась большая звезда, которую зовут Кецалькоатль. И добавили, что тогда-то он вступил на престол как Господин».

«Прибыв на небесное побережье божественной воды…» — повторил я. А перед тем был вопрос, обращенный к Тескатлипоке: «Откуда ты приплыл?» В этих двух фразах, подумал я, скрывалось указание на то, что местом обитания, оставленным богом, была жидкая среда, скорее всего океан «живой воды», той самой, которая заполняла «драгоценный сосуд», — живой субстанции, текущей во всех клетках мира.

Такое прочтение этих строк легенды прекрасно подтверждается мифами многих племен. Например, тем, которого касается Эдуард Зелер в комментарии к кодексу Борджиа:

«Серия изображений, описывающих переход из места рождения тольтекского племени, осевшего в Мичкоане. Эти картинки находятся на так называемом «Полотне из Хукутакато»… Рисунок показывает, как племя выходит из чальчиуитль апаско (сЬакМиШ аразсо), совуда драгоценного камня, места своего происхождения и происхождения человечества, как пересекает море и прибывает в Чальчиккуайекан, то есть на побережье Веракрус. Море изображено на линии раздела первой и второй картинок в виде чего-то вроде пернатого змея, из которого выходит человек. Одних членов племени переносит на другой берег стадо из девяти черепах, другие пересекают море на собаках».

Итак, сутью этого мифа тоже является утверждение, что люди вышли из «драгоценного сосуда» — яйца, из его жидкой среды, что одно вышло из оперенного змееподобного, сходного со стилизованным изображением хромосомы. Быть может, тут и отзвук древнего знания о том, что жизнь зародилась в море…

Наверняка, сказал я себе, то, что Кецалькоатль увидел в зеркале, вовсе не было, как полагают исследователи, истощенным телом аскета, кающегося грешника. Да нет, его отражение ничем еще не походит на тело, а являло лентообразное существо, которому Тескатлипока еще только собирался «дать тело», высвободив к жизни содержащуюся в нем генетическую «запись». В этом исключалась божественная интрига богов!

А продолжение? Вот картинка с 47-й страницы кодекса Виндобоненси.

Здесь Кецалькоатль изображен уже в виде человека— существа, обладающего сознанием, на что указывала его мифическая маска Эекатля, владыки ветра и духа; на плечах он держит небо или, точнее, его границу, составленную из повторяющихся символов планеты Венера. Именно его, это небо, и должен был он пересечь, изгнанник по мифу. «Небесное побережье божественной воды…» Все сразу вставало на свои места! Над «берегом неба» мы видим и божественные воды! Лазурный поток с символами клеток на гребнях волн тот же, что на 36-й странице кодекса Нутталь омывает корни Древа Жизни. А в его русле, как и там, те же символы прорастающих клеток: яйцеклеток и сперматозоидов.

И еще один рисунок на странице 38-й повторяет это совершенно однозначно. Знак Венеры, то есть неба, помещен здесь непосредственно в «драгоценном сосуде», в яйце с его цитоплазмой, «живой водой». Над яйцом, поднятые гребнями волн, увековечены ею клетки-потомки.

Выходит, «небо Кецалькоатля» размещается внутри живых организмов!

Да, сказал я себе, этот миф, как и иллюстрирующие его рисунки, не обманул моих ожиданий. В нем запечатлен смысл иного — но столь связанного с нами! — мира удивительных созданий, заселяющих биохимическое «небо» клеток.

Я не раз задумывался, а не вульгаризует ли бога и связанных с ним верований мой метод прочтения этой религиозной доктрины. Не подменяю ли того духовного дара, который этот бог вручил миру, одной биологией? Не обхожу ли молчанием ту колоссальную этическую и вообще гуманитарную сферу, которую создал и которой оброс миф о Кецалькоатле?

Но именно в слове «оброс» был во многом укрепляющий меня в моем подходе ответ. Ведь чем дальше уходил новый бог от своих истоков, от дня своего порождения в Шочикалько, от клана посвященных в его мифологизацию жрецов, тем больше миф обогащался содержанием, сведениями, идеями, подробностями, признаками, отсутствовавшими в его первозданном образе. Это всем хорошо известный процесс возвеличивания идеи, идеализирования героя, порой настолько значительный, что в бездне времени теряется первоначальный, исходный смысл создания. Тем более здесь, в Мексике, которую после завоевания залил потоп новой религии, а древние истины начали пересказывать новым языком, приноравливая к новой доктрине, пуская в ход софистику христианских священников.

Естественно, все это только мешало мне в моих рассуждениях. Если же я и остановился на этом, то только для того, чтобы отметить, что по Кецалькоатлю у нас имеется два источника. Один оригинальный, чистый, незамутненный — он в рельефах и рисунках кодексов, изображающих именно то, что хотели сказать жрецы. А другой — это тексты, обросшие комментариями, предположениями, домыслами, порой далеко отстоящими, а то и совершенно ложными.

Вдобавок много путаницы в миф о боге привнесло исторически доказанное существование великого мудреца, жреца тольтеков, который под именем Кецалькоатля долгие годы подвизался среди народов того региона. Учения и действия его и его преемников, носивших то же имя, настолько переплелись с мифом о боге, что в конце концов даже самым проницательным исследователям было трудно отделить человека от бога.

Эти и другие причины должны были вызвать известное несоответствие между иконографией и текстами. Кецалькоатль, изображаемый на рисунках в кодексах, этих завораживающих ребусах, и вырезанный в камне, явился мне как бог, тесно связанный с жизнью, функциональный, практичный, если так можно сказать, выражающий физическое состояние бытия, хотя, несомненно, погруженный и в проблемы, порожденные человеческим сознанием. Такой образ уже отстоял от текстов, особенно комментариев, которые, считал я, уж слишком далеко ушли, пытаясь перевести этого бога в сферу чистой мистики или этики.

Я не посягал ограничивать божественные свойства Кецалькоатля. Однако те же самые источники ясно говорили о его действительном положении в мезоамериканском пантеоне богов. По сути он никогда в нем не был «главным» богом, хотя его и по духовному порыву почитали более других. Выше него стоял древний бог огня — Уеуетеотль. У майя над Кукульканом — Кецалькоатлем превалировал Унаб-Ку — единый бог, который, будучи творением чисто духовным, не мог являться людям в материализованном, телесном виде. Таким же незримым был у народа науа Тескатлипока — невидимый и вездесущий.

Что касается самого создания человека, то Кецалькоатль не был тем богом, который мог просто возгласить: «Да будет человек!» Он гораздо ближе был к роли естественного исполнителя, нежели мистического создателя чего бы то ни было. По книге киче «Пополь-Вух», решение о создании человека приняло Сердце Небес Уракан, единое в трех лицах, а исполняли его Тепев и Кукумац— Змей с зелеными перьями. А когда очередная попытка дала неудачный результат — людей, не соответствующих замыслу богов, то в книге даже молитвенно просят: «…Сердце Небес, не наказывай Тепева и Кукумаца — Змея с зелеными перьями»».

В другом источнике, из круга культуры науатль, Кецаль-коатль для того, чтобы создать людей, должен был, прибегая к различным способам, отнять их «кости» у бога мертвых — Миктлантекутли. Наконец, в самом акте творения всюду участвует пара первичных богов: Алом и Каолом, Великая Мать и Великий отец у киче, а у народов науа — пара «владык нашего тела», богов тринадцатого неба, мест двойственности — Омейокана, Тонакачиуатль и Тонакатекутли. Одним словом, все творческие усилия Кецалькоатля — такие, какими я их видел, — напоминали именно исполнение, воплощение в материю какой — то заданной программы. При этом всякие его шаги на этом поприще вызывали представления о естественном природном процессе. Но ежели только эти процессы были предметом мифа о веровании, то почему в таком случае с ним были связаны