Париж, 14 июля 1938 года

Париж, 14 июля 1938 года

Гершель Гриншпан возвращался в свою квартирку, которая находилась в мансарде одного из домов Латинского квартала. Сегодняшний день прошел довольно удачно: он сумел заработать столько, сколько обычно зарабатывал дня за три. Он, как и многие другие евреи, торговал и считал, что к этой области деятельности у него есть природный дар. Когда он проходил мимо бистро «Золотая лилия», которое находилось почти напротив его дома, он подумал, что дома его никто и ничто не ждет. Ему вдруг захотелось оттянуть момент возвращения в пустую квартиру, и он решил зайти и посидеть немножко в бистро; поболтать с кем-нибудь из постоянных посетителей, поглазеть через окно на проходящих мимо девушек. Гершелю было всего семнадцать лет, и все вокруг он видел в розовом свете.

Гершель выбрал себе удобный столик у окошечка, вальяжно развалился на стуле и заказал гарсону рюмочку коньяка и чашечку кофе. Он просидел в бистро уже около пятнадцати минут, когда в дверях появился стройный рыжеватый молодой парень. Парень быстрым взглядом окинул зал бистро, задержал взгляд на Гершеле и подошел к его столу.

— Хороший вечерок, — улыбнулся парень, обнажив свои широкие белые зубы, — Если не ошибаюсь, вы — Гершель Гриншпан.

Парень говорил по-французски неплохо, но с каким-то резким, гортанным акцентом. Гершель не любил и не доверял таким развязным незнакомым молодым людям, но явного повода послать незнакомца к черту у него пока тоже не было.

— Не ошибаетесь, — неохотно ответил он.

— У меня к вам поручение, — сказал парень, переходя на немецкий.

— Какое еще поручение? — удивился Гриншпан.

— Передать письмо от ваших родителей.

И парень протянул ему конверт. Пока Гершель разворачивал письмо, парень успел закурить какую-то вонючую сигарету и заказал себе виски с содовой. По мере того как Гриншпан читал, настроение его портилось. Он читал в газетах о том, что из Германии выслали евреев польского происхождения, но он никак не думал, что это коснулось его родителей: его родители родились уже в Германии, а из Польши приехали оба его деда. К тому же он и представить себе не мог, что это происходило таким скотским образом. Дочитав письмо, он уже более миролюбиво спросил у парня:,

— Вы их видели?

— Да. Я только что из Польши. Жуткое зрелище.

— Почему? — взволнованно спросил Гершель.

— Да посуди сам, довезли до границы и вышвырнули там как котят. Несколько тысяч. Ни у кого ни денег, ни пищи. Ни крыши над головой. Местные евреи, конечно, постарались им помочь, но их возможности тоже ограничены. Твоих устроили батраками на польский хутор.

— Батраками? — ужаснулся Гершель.

— Ну не хозяевами же, — пожал плечами парень, — Основная масса высланных — это учителя, аптекари, врачи и торговцы. Вот и подумай сам. Торговец без денег — ноль. А аптекарей, врачей и учителей там и своих хватает. Прибавь, к этому, что далеко не все из них знают польский. Твои-то тоже в этом, кажется, не сильны.

— Да, они родились уже в Германии. Я читал в газетах об этом выселении, но что это происходило так, я и не подозревал. Не думал я, что это коснулось и родителей.

— Да разве газеты будут об этом писать, — усмехнулся парень, — Писать об этом значит признать бедственное положение нескольких тысяч людей. А тогда надо как-то помочь полякам и придется раскошелиться. Нет, лучше сделать вид, что ничего не знаешь. Я проехал половину Польши, на всех полях, как рабы, трудятся евреи. В этом году полякам повезло: столько почти дармовой рабочей силы. Эти выселенные не в том положении, чтобы торговаться. Но я был и в Германии. И ты знаешь, что я тебе скажу, может быть, твоим и повезло, что их выслали.

— Как так? — удивился Гершель.

— А так. В Германии к еврею может привязаться любой немец и ни за что отправить его в трудовой лагерь, считай, за решетку. Не знаю, конечно, какие там условия, но думаю, что с ними там не церемонятся. Я слышал, что в Германии еврей может бесследно пропасть в любой момент. Такое послушаешь и придешь к выводу, что уж лучше быть тягловой скотиной на поле у поляка.

— Какой ужас, — прошептал Гриншпан, — Надо их как-то перевезти сюда.

— Да нет ничего проще, — пожал плечами парень, — Там на конверте есть их новый адрес, вышли им денег на дорогу и считай, что они уже тут.

Гершель, который за день делал в уме сотни вычислений, сразу же прикинул ту круглую сумму, которая для этого потребуется.

— Легко сказать, — уныло протянул он, — но у меня сейчас таких денег и нет. Даже если я буду экономить и копить, то все равно на такую сумму у меня уйдет года два, а то и больше.

— Погано, — согласился незнакомец. — А кем ты работаешь?

— Торгую разной ерундой, — не захотел вдаваться в подробности молодой Гриншпан.

— Надо подумать — может, я и помогу тебе кое-что заработать, — почесывая затылок, задумчиво сказал незнакомец.

Несмотря на свой юный возраст, Гершель никогда не доверял такому вот бескорыстному альтруизму совершенно посторонних людей.

— А кто вы такой? — спросил он парня, потом заглянул в письмо и добавил: — Родители пишут, что посылают письмо с моим другом. С каким?

— Меня зовут Пауль Фогель. Я — американец. Просто твой отец помог мне там, в Польше. Наверное, когда он писал письмо, он что-то напутал. Я говорил ему, что заеду к другу, тоже еврею, в Париж. Он что-то напутал. Да и неудивительно: сам поставь себя на его место. Тут все что хочешь напутаешь.

Гершель подумал и решил, что парень, пожалуй, прав, от такого и рассудка лишиться можно.

Они обменялись адресами и расстались. Гершель так был ошарашен известием о напасти, свалившейся на родителей, что даже не задумался, как незнакомец узнал его в бистро.

В эту ночь Гершель спал плохо: ему снились картинки из учебника древней истории, где на египетских полях под бичами надсмотрщиков трудились рабы, среди этих рабов были и его родители. Среди ночи он проснулся и почувствовал, что все его лицо мокро от слез. Во сне он плакал.