Далешице, Чехословакия, 3 мая 1938 года
Далешице, Чехословакия, 3 мая 1938 года
Теплый весенний день подходил к концу; было уже около десяти часов вечера. Поручик Адольф Опалка в прекрасном настроении возвращался в казарму после свидания. Он всю зиму встречался с очень милой, но совсем молоденькой девушкой; она еще училась в выпускном классе гимназии. Но это ничего не значило: ему и самому надо будет еще года два подождать жениться. Он совсем недавно кончил военные курсы и только начал служить по-настоящему. А вот года через два он уже наверняка получит повышение, станет настоящим офицером и вполне может подумать о собственном доме.
Сначала поручик со своей Юлианой гулял по парку, потом они нашли укромный уголок и, сидя на скамейке, долго целовались. Он до сих пор чувствовал на своих губах ее теплые и полные губы.
Опалка свернул в один из проулков, которым всегда пользовался, чтобы сократить дорогу до казармы. Откуда-то из темноты ему навстречу вышли три парня.
— Вы только посмотрите-ка, кто идет, — воскликнул один парень, — это вояка, который нас будет защищать, когда сюда явятся наши братья, чтобы нас обидеть.
Адольф решил сделать вид, что ничего не слышал, и пройти мимо, но это ему не удалось, потому что парни пошли прямо на него. Когда парни оказались совсем перед ним, он заметил, что у всех на лацканах куртки были небольшие круглые значки со свастикой.
Поручик много слышал разных россказней про немецкие союзы, но еще ни разу не встречался с их членами, которых здесь называли «орднеры». Он попытался обойти троицу, но в этот момент кто-то сзади нанес ему сильный удар по основанию черепа.
Поручик Опалка начал медленно оседать на землю. Он еще не успел коснуться земли, как тяжелый ботинок нанес ему удар прямо в лицо.
Когда юноша пришел в себя, то никого в проулке уже не было. Все тело болело. Он дотронулся до лица, и почувствовал, как испачкал руку в чем-то липком. Он сразу понял, что это кровь. Поручик с трудом поднялся на ноги. Голова кружилась, очень болела грудь. Форма пришла в неприглядное состояние: один рукав тужурки был почти оторван. Пошатываясь и проклиная нацистских молодчиков, он поплелся в казарму. От его прекрасного настроения не осталось и следа.