Н. Обручев Подлинный облик Царя-мученика как человека, христианина и Монарха

«Я имею непоколебимую веру в то, что судьба России, моя собственная судьба и судьба моей семьи в руках Господа, Который поставил меня на то место, где я нахожусь. Что бы ни случилось, я склонюсь перед Его волей в убеждении, что никогда не имел иной мысли, как служить той стране, которую Он мне вручил».

Император Николай II

Вступление

Настоящий очерк посвящен светлой памяти Царя-мученика Николая II Александровича[1], столетие со дня рождения которого исполняется в текущем — 1968 году.

Под каким углом ни рассматривать историю мира, она всегда и прежде всего представляет картину извечной борьбы, происходящей между силами Добра и Зла. Со дня вступления Царя-мученика на престол своих предков и до последнего своего вздоха он оставался выдающимся, если не единственным в современном ему мире поборником Добра и в этой борьбе занял первостепенное место. На фоне исторических событий его царствования и мрачных событий в истории мира, происшедших в течение пятидесяти лет со времени ухода Царя-мученика от власти, преисполненный нравственной красоты облик его возносится во весь свой гигантский рост и остается единственным светлым образом в галерее мрачных портретов большинства правителей и политиков нашего безвременья, погрязших и погрузивших весь мир в беспросветное Зло. Христианнейший правитель Православного Русского Царства, помазанник Божий Царь-мученик Николай II не только олицетворял собою бытие Православного Русского Царства, но и был единственным в мире удерживающим от Зла. Вот почему темным силам так важно было очернить, устранить и убить его.

Надо быть слепым, чтобы не видеть той резкой перемены, которая произошла в состоянии мира после ухода Царя-мученика от власти. Потрясаемый беспрерывными революциями и войнами, он тонет в крови и переживает невероятный по своей остроте моральный, политический и экономический кризис. Политическая карта мира перекраивается чуть ли не ежегодно. Сотни миллионов людей гибнут от мятежей и войн, от террора и жестокостей властей, от голода. Никакие конституции, никакие парламенты, никакие лиги народов и наций не препятствуют победоносному шествию воцарившегося в мире Зла. Уверенности в безопасности и стабильности завтрашнего дня нигде и ни у кого нет. Над перепуганным до смерти обывателем повис кошмарный призрак атомной войны — призрак конца грешного мира, — когда он начнет гореть от края и до края.

17 июля 1968 года исполнилось пятидесятилетие дня мученической кончины всей Царской семьи, зверски и подло убитой в подвале дома купца Ипатьева, превращенного советскими чекистами в «Дом особого назначения». История мира не знает другого преступления, по своей бессердечной жестокости, подлости и низости равного убийству Царской семьи и ее верных слуг-союзников[2]. За это ужасное преступление против человечества главный убийца — Янкель Свердлов не только не был осужден на «нюрнбергском процессе», но был прославлен на весь мир; город Екатеринбург, где произошло убийство, был переименован в Свердловск и до сих пор носит это проклятое Богом и людьми имя[3].

Смерть свою Царственные узники ожидали и готовились к ней, но пришла она не сразу; ей предшествовало полное лишений, глумлений и мучений заключение, официально начавшееся по повелению Временного правительства и его генерального прокурора товарища А.Ф. Керенского 21 марта 1917 года[4] и продолжавшееся 1 год, 3 месяца и 25 дней.

Прологом к нему было самое ужасное и нелепое в тысячелетней истории государства Российского событие — вынужденное отречение Царя-мученика от престола. Произошло это событие 2/15 марта 1917 года в результате заговора небольшой группы лиц, имевшего целью произвести дворцовый переворот и заменить Царя-мученика, по мнению заговорщиков неспособного править Россией, другим лицом — из числа членов Императорской Фамилии. Однако, как об этом явствуют последовавшие исторические события, такого лица ни среди членов Императорской Фамилии, ни среди заговорщиков не нашлось. Это было покушение на захват в свои руки власти над Россией, совершенное негодными лицами, применившими негодные средства.

Одним из этих средств была отвратительная клевета, направленная против мученика-Царя и Царицы. С уверенностью можно сказать, что от сотворения мира не было другой четы, которая была бы более незаслуженно и подло опорочена и оклеветана, чем Царь Николай Александрович и Царица Александра Феодоровна.

Из тайников немецкой агентуры, из недр международных политических партий 1-го и 2-го Интернационалов[5], из подрывных организаций и общин, свивших свои гнезда на территории иностранных государств, правительствами и «частными капиталами» которых поддерживались и субсидировались их деятельность и само существование, из стана заклятых врагов Христа, из отечественных великосветских салонов, хозяева которых чувствовали себя «оскорбленными и униженными», по их мнению, якобы недостаточными к ним милостями и вниманием со стороны Царя и Царицы, зловонным потоком потекла самая невероятная и мерзкая клевета, направленная против Царственных мучеников и Российского Православного Царства. Под дружным напором этих разнообразных по своему составу и различных по своим мерзким убеждениям и чаяниям элементов, объединенных общей жгучей ненавистью к Удерживающему и к Православному Русскому Царству, Царственные мученики были «принесены в жертву» Злу. Вслед за тем рухнуло Православное Русское Царство, и на российский народ обрушились неисчислимые бедствия: ограбленный, тонущий в собственной крови, он был загнан в кабалу 3-го Интернационала[6]; самые названия «Россия» и «русский» исчезли (почему это так важно было для блага русского народа?); и дальнейшее их бытие протекает под анонимной кличкой «советских».

Как вызвавшие, так и совершившие эти злодеяния преступники убийством Царской семьи не ограничились; вот уже 50 лет, как они с бесовским упорством прилагают все свои усилия к тому, чтобы продолжением своей богомерзкой клеветы очернить светлые образы Царя и Царицы. Особенно преуспевает в этом старающийся клеветой на невинных обелить свой красный облик корифей Февраля и диктатор товарищ А.Ф. Керенский, который гласит на весь мир о том, что «не будь Распутина — не было бы и Ленина» (Роберт К. Месси. Николай и Александра. Нью-Йорк: Атенеум, 1967). Какая подлая и глупая ложь! Керенский и Ленин, которых связывали между собой узы личной дружбы, общие революционные убеждения и общая работа по разрушению России, существовали еще задолго до появления Распутина в Царском дворце. С одинаковым успехом Керенский мог написать: «Не было бы Распутина — не было бы и меня». Но, если бы Керенский, хоть на склоне своих лет, пожелал бы стать хоть мало-мальски честным человеком, то в порядке преемственности власти он должен был бы написать: «Не было бы меня — Керенского, — не было бы и Ленина».

Этот закоренелый атеист-революционер, из уст которого никто никогда не услышал слов «Бог» и «Россия», вместо этого с упорством маньяка беспрерывно твердил о завоеваниях революции и о ее углублении. Каждому российскому обывателю, к какому бы лагерю он в то судьбоносное для России время ни принадлежал, было совершенно очевидным, что «завоевания» революции, равно как и ее углубление, олицетворялись немецким агентом и диверсантом В.И. Лениным-Ульяновым — социал-демократом, большевиком — и Львом Троцким (Лейбой Бронштейном), тогда еще социалистом-революционером, то есть членом той самой партии, из недр которой на поверхность революции вынырнул и товарищ Керенский. И Ленин, и Троцкий совершенно открыто и беспрепятственно гласили об этом в своих ежедневных речах, на заседаниях всяких съездов, в печати и в своей пропаганде, наводнявшей фронт и все просторы России. Их приход к власти был подготовлен и обеспечен именно Керенским, который к тому времени занимал половину всех министерских постов Временного правительства, от которого он получил диктаторские полномочия, кроме того.

Корифей русской адвокатуры Н. Карабчевский в своей книге «Что глаза мои видели»[7] описывает состоявшееся в Петрограде в конце 1916 года собрание петроградских адвокатов, в котором принял участие товарищ Керенский. Вот как описывает Н. Карабчевский выступление на этом собрании Керенского. «Враг у ворот, — начал Керенский и стал нервно, истерично повторять то, что уже много раз он пытался говорить в Думе… — Наседающего внешнего врага мы можем победить, только расправившись с нашим внутренним врагом, собственным правительством, помышляющем лишь о предательстве и унижении России». «Положение мое, — рассказывает далее Карабчевский, — среди заволновавшегося многолюдного собрания было не из легких. Я начал с комплимента по адресу „трудовика“[8], который вне судеб рабочего класса, наконец, обеспокоен судьбой всей России и согрет самыми патриотическими чувствами. Чувства эти заставляют его видеть неминуемую опасность там, где пока еще ее, слава Богу, нет, и не позволяют провидеть большую опасность, может быть, гибель России от той революции, к которой он так властно призывает нас во время войны»… Во время возникшего спора Керенский крикнул: «Поймите наконец, что революция может удасться только сейчас, во время войны, когда народ вооружен, и этот момент может быть упущен навсегда!»

Русская революция, к осуществлению которой так настойчиво стремились и товарищ Керенский, и Немецкий Генеральный штаб, который ее субсидировал, не щадя немецкого золота, была встречена в стане наших врагов с энтузиазмом и с облегчением; но, пожалуй, еще больший энтузиазм вызвала она в стане наших друзей-союзников. Особенно ликовала по этому поводу английская пресса. При таком положении вещей не было удивительным, что со всех концов мира, как стая ворон на падаль, слетались в Россию для углубления революции ненавистники русского народа. Одними из первых прибыли из Соединенных Штатов Троцкий и Рыков. Начальник Разведывательного отделения Американских экспедиционных сил в Сибири капитан Монтгомэри Шуйлер в секретном рапорте своему правительству от 9 июня 1919 года доносил, что к апрелю 1919 года только из одних Соединенных Штатов Америки в Россию прибыло 264 еврея-большевика. Эти евреи заняли самые видные комиссарские должности в советском правительстве, в ЧК и в Политуправлении. Выезд этих уголовных и политических преступников в Россию со стороны правительств союзных нам держав препятствий не встречал, как не встречал препятствий со стороны Керенского и Временного правительства их въезд в Россию. Наоборот, Керенский приветствовал их прибытие в Россию с энтузиазмом, на какой он только был способен. Германский Генеральный штаб организовал переезд Ленина, Крупской и 16 других видных большевиков из Швейцарии в Россию. Свое историческое путешествие через Германию они совершили в запломбированном вагоне. Об их прибытии в Россию Винстон Черчилль высказался следующими словами: «Немецкие вожди употребили против России самое ужасное из всех оружий. Подобно чумной заразе, они перевезли Ленина в запломбированном вагоне из Швейцарии в Россию».

16 апреля 1917 года после десятилетнего пребывания в Швейцарии Ленин высадился на Финляндском вокзале в Петрограде, где Керенским ему была приготовлена торжественная встреча с царскими почестями: перрон и весь путь его следования к автомобилю были устланы красными коврами; на перроне был выстроен от частей Петроградского гарнизона почетный караул с оркестром. Приняв от начальника караула рапорт, под звуки «Марсельезы» Ленин проследовал к выходу, где его поджидал бронированный автомобиль (о безопасности будущего вождя Октября вожди Февраля не забыли); многотысячная толпа, над которой развевалось целое море красных флагов, встретила его дикими криками восторга; Ленин сел в броневик, который доставил его в специально реквизированный для него Временным правительством обширный, комфортабельный, роскошно меблированный дворец известной балерины Кшесинской, находившийся на Каменоостровском проспекте и ставший, таким образом, первой цитаделью большевиков в России. На следующий день утром Ленин выступил на приуроченном к его приезду Всероссийском съезде Советов и произнес свою первую речь, в которой потребовал свержения Временного правительства.

Первый Совет рабочих и солдатских депутатов, от которого впоследствии и произошла оскорбительная и гнусная кличка «Советский Союз» и «советский народ», заменившая многовековые, священные для каждого россиянина наименования «Россия» и «русский народ», был организован в Петрограде, в самом начале возникших там на почве перебоев в снабжении его населения хлебом беспорядков. В состав его вошли интеллигенты, принадлежавшие к разным сословиям; рабочих и солдат там не было или, быть может, почти не было. Это было сборище людей, принадлежащих к разным расам, народам и племенам и крайне левым политическим партиям, объединенных общей ненавистью к России.

25 и 26 февраля женщины, стоявшие в очередях за хлебом, возмущенные недостатком его, начали громить пекарни. Никаких противодействий, никаких воззваний к населению столицы со стороны властей не последовало. Этот беспрепятственно бушевавший в столице, благодаря мягкости и попустительству властей, бабий бунт был как бы приглашением петроградской черни принять в нем участие. Приглашение было принято, и чернь начала грабить магазины и лавки. С заведомого благословения Государственной Думы на улицу высыпали рабочие некоторых заводов. Наступил тот вожделенный и «быть может, единственный момент» для организации революции «во время войны», который Государственная Дума не «могла упустить». Она взяла в свои руки руководство бунтом, организовала свой Думский комитет и, непомерно увеличивая масштаб петроградских беспорядков, сопровождавшихся полным спокойствием во всех остальных городах и областях России, принялась создавать психоз о необходимости государственного переворота и об отречении Государя Императора, под который подпали некоторые генералы на высших командных должностях, как имевшие с заговорщиками из Государственной Думы контакт, так и в заговоре не участвовавшие. Среди этих лиц оказался и Главнокомандующий Кавказским фронтом Великий Князь Николай Николаевич. Их коленопреклоненные просьбы Государю об отречении завлеченный в псковский тупик Государь-мученик принужден был принять. Видный организатор переворота Думского комитета и Временного правительства, лидер конституционно-демократической партии профессор П.Н. Милюков в своем труде «История русской революции»[9] откровенно и не без гордости говорит: «…революция вышла из стен Государственной Думы». Член партии социал-революционеров, коллега по профессии и по партии товарища Керенского, миллионер Исаак Штейнберг, перешедший впоследствии в лагерь большевиков и ставший первым народным комиссаром юстиции в составе первого Советского правительства, в своей книге «От февраля по октябрь 1917 г.» (Берлин-Милан, издательство «Скифы»)[10]пишет: «Творение часто бывает глубже, чем думает автор. Также и революции часто делают и дают больше, чем предполагают в начале их». К сожалению, наша «прогрессивная» интеллигенция, наши политические и общественные деятели оказались политически неграмотными и всеми силами тормозили прогресс подлинный, к которому Россия в царствование Императора Николая Второго шла гигантскими шагами. Никакого понятия о политике и прогрессе не имели и коленопреклоненные генералы во главе с Великим Князем Николаем Николаевичем. У нас в России было принято рубить сплеча по нашей науке, по нашей политике, по нашим традициям, и крепче всего рубили те, которые меньше всего были в этом компетентны. Рубили, так сказать, обратно пропорционально своей неосведомленности, неграмотности и непорядочности. Но клевету творили мастера этого дела, имевшие иногда большую эрудицию при полном отсутствии совести.

В упомянутой выше книге И. Штейнберг посвящает мартовской революции эпитафию, выраженную следующими словами: «Кто знает? Быть может, человечество когда-нибудь благословит и март русской революции. Ибо без его ошибок и его страданий, быть может, не пришел бы в мир октябрь». Большевистский комиссар И. Штейнберг высказывает предположение, что без «марта» могло и не быть «октября», и этим самым подтверждает, что «октябрь» вышел из «марта». «Великий и бескровный март» вышел из стен Государственной Думы.

Одновременно с формированием Думского комитета и Временного правительства началось и формирование Петроградского Совета, так называемых рабочих и солдатских депутатов, ставшего прототипом будущего Советского правительства. Большевистский комиссар юстиции И. Штейнберг в упомянутой выше книге уделяет много места этому учреждению. Привожу некоторые выдержки из его труда. «Как известно, в момент свержения царизма, — пишет И. Штейнберг, — формальное продолжение государственной власти принял на себя сначала Комитет Государственной Думы, а потом Временное правительство, — и далее: — На самом деле было иначе. Рядом с Временным правительством в Петрограде организовался сразу Совет рабочих и солдатских депутатов». «Под давлением Совета, — пишет далее И. Штейнберг, — Временное правительство приняло восемь пунктов соглашения, которые давали сразу выход организации народных масс и в которые входил и созыв Учредительного Собрания. Под его давлением была оставлена мысль о продолжении монархии. Под его давлением принимались различные правительственные решения. В результате установилось то самое политическое понятие, которое известно под названием „двоевластия“. Формально юридически власть в стране принадлежала Временному правительству и его комиссарам, но реально эта власть находилась в руках Советов Петроградского и местного». На странице 17, вторая строка сверху, И. Штейнберг пишет: «Но тогда были мыслимы постоянные разноречия и столкновения между ними, и возникал вопрос: кто же будет их разрешать? Очевидно, решалось по воле Совета или достигался компромисс по соглашению с Советом. Но, таким образом, налицо было второе правительство, а не только орган контроля». Одним из инициаторов организации Петроградского Совета и выдающимся его организатором был товарищ А.Ф. Керенский, который занимал в нем пост первого его вице-председателя. В своей книге «История русской революции» П. Милюков рассказывает о том, что Керенский, когда ему был предложен пост министра юстиции Временного правительства, долго колебался его принять, прежде чем расстаться с постом вице-председателя Совета.

При деятельном участии Керенского в Петрограде была организована из подонков населения и уголовных преступников всех категорий, выпущенных Керенским из тюрем, красная гвардия, ставшая опорой Советов, главным очагом грабежей и насилий и сыгравшая крупную роль в порабощении России большевиками.

Керенский в октябре, если бы он только пожелал, мог легко не допустить большевиков к власти, как это случилось помимо его воли в июле[11], за что командующий войсками Петрограда генерал Половцев получил от Керенского разнос. Но Керенский совершенно определенно этого не желал. К этому времени у подавляющего большинства русской интеллигенции, тогда еще представлявшей общественное мнение России, наступило отрезвление от революционного угара и осознание того, что революция поставила Россию, в полном смысле этого слова, на край гибели. Такое положение вещей ставило перед Керенским дилемму: или разрешить национально и государственно мыслящим людям подавить большевистское движение, возглавляемое немецким шпионом и диверсантом Лениным, Троцким и компанией, или передать им власть без сопротивления. Керенский предпочел последнее, так как он твердо знал, что с подавлением большевистского восстания будет подавлена и революция, так как власть из рук интернациональных шахер-махеров перейдет в руки русских патриотов. На это ни Керенский, ни те лица, которые руководили его политической деятельностью и субсидировали ее, согласиться не могли.

Вся политическая деятельность Керенского, основанная на клевете и провокации, была направлена в сторону разрушения России. Какими бы фразами он ни прикрывался в своих выступлениях и воспоминаниях, исторические подлинные факты неопровержимо свидетельствуют о том, что он решительно защищал большевиков и всегда решительно выступал против их противников и подавлял их. Никто иной, как Керенский, освободил из тюрьмы большевистских главарей во главе с Бронштейном- Троцким и Нахамкесом-Стекловым, арестованных при подавлении июльского восстания. Из кабинета Керенского вынесли окровавленный труп генерала Крымова, войска которого находились на подступах к Петрограду и которого Керенский пригласил к себе для «переговоров». Именно Керенский, облеченный всею полнотою власти, решительно выступил против генерала Корнилова и в своем обращении, начинавшемся словами «Всем, всем, всем», объявил Корнилова «контрреволюционером» и «вне закона». Именно Керенский заключил в быховскую тюрьму генералов Корнилова, Деникина и других русских патриотов — противников большевиков. Это он позднее грозил русскому патриоту генералу Каледину и возглавляемым им донским казакам «огнем и мечом» и готовил против них карательную экспедицию, которая была осуществлена уже большевиками, после того когда Керенский в октябре передал им всю полноту власти над Россией.

Все действия Керенского во время Октябрьского переворота были ничем иным, как очередной тонкой и обдуманной провокацией. Единственной силой, находившейся в то время в столице и в ее окрестностях, готовой с оружием в руках противостоять большевикам и защищать Россию, представленную Временным правительством, как тогда казалось многим, были военные училища, школы прапорщиков и женский батальон под командой капитана Бочкаревой. Бочкарева, простая русская крестьянка из Вологодской губернии, была организатором этого батальона, где наряду с простыми фабричными работницами и крестьянками служили представительницы русской интеллигенции и аристократии; так, среди офицеров этого батальона были подпоручики Скрыдлова — дочь адмирала и княжна Гагарина. Все эти училища и женский батальон получили от Керенского приглашение принять участие в защите Временного правительства под его личной командой. Все они были завлечены Керенским в приготовленную для них в Петрограде ловушку. Никакого плана наступления или обороны они от Керенского не получили. Вместо создания из них стратегического кулака с резервом они были рассеяны по всей столице: в Зимнем дворце, в своих училищах и казармах, на телефонной станции, в Михайловском манеже и в других местах. Лишенные общего руководства и связи между собой и Главковерхом Керенским, преданные им на растерзание во много раз превосходящим их числом, хорошо организованным и вооруженным большевикам, опиравшимся на самый важный в Петрограде стратегический пункт — Петропавловскую крепость, давным-давно, не без ведома Керенского, занятую большевистским гарнизоном, и на большевистский крейсер «Аврору», эти русские девушки и мальчики сделали в кровавом хаосе тех дней все, что они могли, свято исполнили свой долг перед Россией и с честью погибли. Чести у товарища Керенского не было от рождения. 6 ноября большевики начали действовать; 7 ноября утром Керенский сел в автомобиль с развевающимся американским флагом и, беспрепятственно проехав среди большевистских войск по улицам, покрытым кровью брошенных им на произвол судьбы своих защитников, благополучно прибыл в расположение казачьих частей контрреволюционного генерала П.Н. Краснова, ища у него защиты. Генерал Краснов по просьбе Керенского спешил ему на помощь и был задержан на подступах к Петрограду большевистскими войсками под общей командой мичмана Русского флота, большевика Раскольникова и обер-лейтенанта Германской армии Бауэра (Архив Русской Революции под редакцией профессора Гессена)[12]. Переодевшись здесь бабой, Керенский скрылся и только в мае 1918 года выехал через Мурманск за границу. Семимесячное пребывание Керенского под властью Советов не было ими обнаружено и выезд его за границу был совершен беспрепятственно.

Выезд Керенского за границу произошел в тот момент, когда в России разгоралось успешно Белое движение. Попав за границу, Керенский не прекратил своей защиты большевиков; в качестве премьера последнего небольшевистского правительства, признанного всеми другими правительствами мира, он появлялся то в Лондоне, то в Париже, то в Нью-Йорке и всюду требовал и просил у сильных демократического мира прекратить помощь Добровольческим армиям, боровшимся против большевиков, грозя им в противном случае проклятьем русского народа. Совет рабочих и солдатских депутатов, организованный Керенским на заре названной им «великой народной и бескровной» революции, в котором он занимал пост его первого вице-председателя, был прототипом пришедшего к власти Советского правительства; и сам Керенский был прототипом пришедшего ему на смену Ленина, который захватил власть над Россией не только благодаря попустительству Керенского, но и благодаря его помощи. И Ленину, и Керенскому было наплевать на Россию. В этом отношении между ними была та существенная разница, что Ленин говорил об этом открыто, а Керенский прикрывал это фразами о необходимости кровавых завоеваний революции и об ее дальнейшем углублении.

Известный адвокат-швейцарец доктор Обер писал: «Определить границу, где кончается социализм и начинается коммунизм, совершенно невозможно»[13]. Точно так же совершенно невозможно определить, где кончался революционный социализм Керенского и начинался демократический социализм Ленина; оба они были мазаны одним и тем же миром, источником которого были Первый и Второй Интернационалы, задачей которых было не благополучие Православного Русского Царства и его народов, а их уничтожение. Стремление Керенского произвести революцию в России именно во время войны было изменой русскому народу, который, изнывая и кровавя в борьбе с внешним врагом, руководимый твердой волей Царя-мученика, добился к моменту организованной Керенским и его товарищами революции победы. Никто не может опровергать тот исторический и совершенно очевидный для всех факт, что войну проиграли не союзники России, а ее враги. Нельзя отрицать и того факта, что к революции в России во время войны в одинаковой мере стремились и Немецкий Генштаб, и Ленин, и Керенский. Как юрист по образованию, Керенский не мог не знать того, что совершение государственного переворота во время войны было изменой своей собственной стране. Беспрепятственный приезд в Россию Ленина был вторым актом измены членов Временного правительства, среди которых «златоуст революции» Керенский играл первую скрипку. Ни члены Временного правительства, ни Керенский не могли предполагать, что находившийся на службе у врага Ленин был прислан в Россию Немецким Генеральным штабом для спасения России. Они не могли не знать того, что Ленин — германский агент, уже потому, что все правительства союзников, в том числе и Временное правительство, получили об этом исчерпывающие сведения от контрразведок союзных с Россией держав. Третьим актом измены Керенского была передача им власти немецкому шпиону и диверсанту Ленину; подготовкой к этому акту Керенский систематически занимался в течение почти семи месяцев — с первого же дня приезда Ленина в Петроград. Когда большевики взяли власть в свои руки и вместо «Марсельезы» Керенского запели «Интернационал» Ленина о разрушении старого мира, разрушать в России было нечего. Многовековое государственное устройство России к приходу к власти большевиков было разрушено Керенским до основания. Не спрашивая на то разрешения русского народа, во имя и от имени которого якобы он действовал, Керенский произвел следующие реформы: Русская Православная Монархия была отменена; Россия была объявлена федеративной республикой, и разным ее национальностям дано было право «самоопределения вплоть до отложения»; Русская Православная Церковь была отделена от государства; русский народный гимн был заменен «Марсельезой»; русский национальный флаг был заменен красным — эмблемой крови; для пополнения кадров революционных активистов преступники всех категорий были выпущены из тюрем; для поощрения грабежей, убийств и анархии смертная казнь была отменена; конституция была отменена; для разложения армии были созданы кадры правительственных комиссаров и Солдатские комитеты; дисциплина была отменена приказом № 1[14]; с морских офицеров были сняты погоны; генералитет был дискредитирован и разогнан; была введена чехарда верховных главнокомандующих; правительственные комиссары и Солдатские комитеты контролировали служебную деятельность командного состава армии и отменяли боевые приказы и т. д. и т. д.; полиция была перебита, из уголовных преступников была организована заменившая ее милиция; на железных дорогах был введен 8-часовой рабочий день; русский неподкупный, быстрый и справедливый суд был заменен более быстрым судом Линча; Государственный Совет, Сенат и Государственная Дума были закрыты, была организована ЧК (Чрезвычайная Комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией), заменившая собой следственные власти судебного ведомства (Керенский лично произвел обыск в Царском дворце, перерыв все ящики столов и комодов и все шкафы); по обвинению в измене были отданы под следствие ЧК Государь, Государыня и члены правительства, но убийства адмиралов Непенина, Вирена и др., убийство Управляющего Балтийским заводом генерала Мотофанова[15], и ни одно убийство генералов, офицеров, священников, полицейских, помещиков не были расследованы, и виновники за все время царствования Керенского никогда не были преданы суду; царские деньги были заменены «керенками», которые к концу его власти курсировали не одиночными купонами, а аршинными лентами на вес. В результате всех этих реформ законы не функционировали, армия была разложена, транспорт разрушен, нравственность уничтожена, Петроград голодал, и люди умирали на улицах, лошадей всех съели, потому извозчики перестали существовать, школы не функционировали, валюта была обесценена, страна была погружена в состояние анархии, грабежи были повсеместные, от убийств по всем просторам России гибли ежедневно сотни, если не тысячи людей.

И, как оказывается, по словам Керенского, виной всему был не он и не Временное правительство, а Григорий Распутин. Между Распутиным и Керенским была та существенная разница, что Керенский создал себя сам, но Распутина создали Керенский и подобные ему клеветники, так как им нужно было создать хоть какой-нибудь повод для совершения революции; в своей же «творческой» революционной деятельности они не брезговали ничем. Относительно клеветы, связанной с именем Распутина, лейб-медик Государя — доктор Евгений Сергеевич Боткин, разделивший заключение и трагическую судьбу Царской семьи, говорил: «Если бы не было Распутина, то противники Царской семьи и подготовители революции создали бы его своими разговорами из Вырубовой, не будь Вырубовой — из меня, из кого хочешь». (Татиана Мельник, рожденная Боткина. Воспоминания о Царской семье и ее жизни до и после революции. Белград, Всеславянский книжный магазин М.И. Стефанович и К^о,1921).

Клевета на Царственных мучеников, начавшаяся при их жизни, продолжается и после их мученической смерти, уже пятьдесят лет, и чем дальше — тем сильнее. Эта отвратительная кипучая деятельность врагов российского народа вызвана их страхом перед грядущим и, верим мы, неизбежным возрождением национальной России. Она применяется как превентивное средство против этого возрождения. Разношерстные ненавистники христианнейшего правителя — Русского Православного Царя, Православного Русского Царства и российского народа в его целом — не могут ограничиться только убийством Царской семьи, разрушением Православного Царства и геноцидом русского народа. Чтобы оправдать свою гнусную кровавую деятельность, они стараются очернить все три элемента, из которых состояло Русское Государство до их прихода к власти, и создать ложное представление о них как в толще самого русского народа, так и в общественном мнении всего мира. Это логическая последовательность всей их деятельности с самого начала ее возникновения. Самыми разнообразными, широко применяемыми ими средствами искажают они истину, не останавливаясь даже перед созданием всевозможных заведомых фальшивок.

В вольном или невольном союзе с ними, по обе стороны железного занавеса, работали и продолжают работать многочисленные отечественные мемуаристы и сочинители всевозможных «исторических» трудов. В своей бессовестной работе большинство этих авторов руководствуется возможностью легким трудом заработать деньги. Некоторых из них обуревает горечь, вызванная крушением их политической или служебной карьеры, их вожделений, их жизненного благополучия, происшедшим главным образом по их же собственной вине. Творческая деятельность третьих подогрета как возможностью заработка, так и горечью их чувств. Все эти писания наглядно свидетельствуют об атрофии у их авторов национального чувства и являются той водой, которая непрерывной струей льется на колесо мельницы русофобской пропаганды. И ныне, чуть ли не ежедневно, на страницах иностранной прессы, равно как и на страницах прессы, печатаемой на русском языке, но издаваемой не русскими людьми, появляются статьи, содержащие самую бессовестную клевету, стремящуюся исказить до неузнаваемости подлинный образ тех трех элементов: Веры, Царя и Отечества, из совокупности которых состояло Русское Государство.

Уже в самом начале появления в печати клеветы на Царственных мучеников с возмущением и глубоким негодованием отзывается о ней благородный и мужественный чужестранец-швейцарец Пьер Жильяр, который в течение, почти полных тринадцати лет находился в непосредственной близости к умученной Царской семье и был одним из наиболее близких к ней людей.

В сентябре 1905 года Пьер Жильяр принял на себя обязанности преподавателя французского языка мучениц — Великих княжен, а 2 октября 1912 года он был назначен, кроме того, воспитателем мученика Великого князя и Наследника Цесаревича Алексея Николаевича. Пьер Жильяр добровольно разделил заключение Царственных мучеников, пребывая в нем с 21 марта 1917 года по 23 мая 1918 года, когда, за пятьдесят пять дней до мученической кончины Царской семьи, по распоряжению советских диктаторов, несмотря на свои просьбы и протесты, он был насильственно грубо отстранен от нее. В течение этих тринадцати лет П. Жильяр жил, что называется, под одной крышей с Царской семьей в Царском Селе, в Ливадии, в Ставке, в местах ее заключения и участвовал в ее поездках по России и фронту, неотлучно сопровождая мученика-Царевича. Пребывание Пьера Жильяра в непосредственной близости к Царской семье давало ему возможность наблюдать жизнь этой святой семьи не только в официальной или в повседневной интимной обстановке, но и в обстановке мрачного, полного издевательств и ужасов заключения. Будучи человеком хорошо образованным и наблюдательным, П. Жильяр досконально изучил характеры как самого Государя-мученика, так и каждого из членов его семьи. Особенно способствовали этому беседы Жильяра с Царственными мучениками, которые велись запросто, затрагивали самые разнообразные темы, в которых выявлялись самые сокровенные духовные устремления, взгляды на совершающиеся политические события, чаяния и убеждения.

Не будучи связанным с какими-либо придворными кругами, политическими партиями или общественными группировками, преследовавшими свои узкие, эгоцентрические цели, Жильяр был свободен от всяких навязчивых идей, выращенных на почве личного самолюбия, личного благополучия или личной материальной выгоды. Будучи же человеком безупречно честным, П. Жильяр в своих суждениях о людях и событиях руководствовался исключительно своей совестью и старался быть в них беспристрастным.

В своей книге «Трагическая судьба Николая II и его семьи», первое издание которой вышло в свет в июле 1921 года[16], Жильяр пишет, что в течение своего трехлетнего пребывания в Сибири он был совершенно изолирован от остального мира и не имел никакого представления о тех трудах об Императоре Николае II, которые в течение этого времени были напечатаны в Европе. Вернувшись в Европу в сентябре 1920 года, Жильяр поспешил ознакомиться с содержанием этих трудов. Вот доподлинное заключение о них Жильяра: «В то время как в некоторых из них сведения, касающиеся Императорской Фамилии, очень часто были ошибочны и неполны, большинство остальных представляло собою сплетение бессмыслицы и лжи — ту подлую литературу, которая пользовалась самой гнусной клеветой. Достаточно, для того чтобы удостовериться в ценности этих писаний, указать на тот случай, когда в одной из этих книг, все содержание которой основано на показаниях одного „очевидца“ екатеринбургской драмы, „точность“ которых заверена, можно прочесть описание моей смерти. Коль скоро я ознакомился с содержанием некоторых из них, я был возмущен; я возмутился еще больше, убедившись, к моему удивлению, что они нашли одобрение широкой публики. Возникла насущная необходимость реабилитации нравственного облика русской Царской Четы; исполнение этого требовало чувство справедливости и порядочности (Выделено мной. — Н.О.)»[17].

Цель настоящего очерка, посвященного светлой памяти Царя-мученика Николая Александровича, выявить Его подлинный облик как человека, христианина и правителя, на основании подлинных исторических фактов, событий и мнений людей справедливых и порядочных, лично близко знавших его.

Часть первая

Царь-мученик Николай Александрович как человек

28 октября 1866 года Наследник Цесаревич и Великий князь Александр Александрович вступил в брак с принцессой Софией Фредерикой Дагмарой — дочерью Датского Короля Христиана IX и Королевы Луизы. Перед этим принцесса Дагмара была присоединена к Православию с наречением Марией и стала именоваться Великой княгиней Марией Феодоровной.

Их первый сын, Великий князь Александр Александрович, родившийся в 1867 году, умер в младенчестве, вскоре после своего рождения[18].

Их второй сын, Великий князь Николай Александрович, будущий Император Всероссийский Николай II, родился 6/19 мая 1868 года, после смерти своего старшего брата. День его рождения совпал с днем памяти святого Иова Многострадального, что было, как он это всегда предчувствовал, как бы предзнаменованием его многострадальной жизни и мученической смерти.

С первого дня своего рождения, согласно «Закону о Престолонаследии», Великий князь Николай Александрович стал преемником Императоров Российских; поэтому на воспитание и образование будущего монарха его Августейшими Родителями было обращено особое внимание.

Первоначальной учительницей Великого князя Николая Александровича была его пестунья Сургучева, жившая во дворце вместе со своим сыном — сверстником и товарищем детских забав будущего Императора.

В 1877 году руководителем учебных занятий был назначен генерал-адъютант Г.Г. Данилович — человек большого ума и большой эрудиции. Генерал-адъютант Данилович, согласуясь с указаниями Августейшего Родителя Великого князя и Наследника Цесаревича Александра Александровича, тщательно разработал и составил программу учебных занятий. В программу эту входил восьмилетний общеобразовательный курс и пятилетний — высших наук. Общеобразовательный курс был составлен по программе учебных занятий для восьмиклассных классических гимназий с изменениями: вместо преподавания классических языков (латинского и древнегреческого) было введено преподавание минералогии, ботаники, зоологии, анатомии и физиологии; курс политической истории, русской литературы и иностранных языков был значительно расширен. Курс высшего образования включал следующие науки: политическую экономию, право и военное дело (военно-юридическое право, стратегию, военную географию, службы Генерального штаба). Выбор преподавателей был сделан тщательный; в его состав вошли корифеи науки — профессора высших учебных заведений Российской Империи, такие, как К.П. Победоносцев, выдающийся юрист и автор замечательного трехтомного труда о русском праве, блестящий оратор и глубоко верующий человек; Н.Х. Бунге, М.Н. Капустин, Е.Е. Замысловский и выдающиеся авторитеты военной науки, такие, как профессор Академии Генерального штаба генерал-адъютант М.И. Драгомиров, любимец Императора Александра III — генерал-адъютант трех Императоров, Начальник объединенных штабов Российской Империи (Генерального и Главного); автор военно-научных трудов Николай Николаевич Обручев; генералы Г.А. Леер и П.Л. Лобко. Тактику преподавал генерал-майор Гудим-Левкович. Английский язык — англичанин Карл Иосифович Хисс. Строевой службе, ружейным приемам и воинским уставам обучал Великого князя полковник Лейб-гвардии Преображенского полка Дрентельн. Наследник и Великий князь Николай Александрович был прекрасным наездником, отличным стрелком и увлекался тогда еще всюду малоразвитым спортом, достигнув большого совершенства в игре в теннис, в управлении парусной яхтой, в конькобежном и гребном спорте.

1 марта 1881 года было совершено седьмое по счету злодейское покушение на жизнь Царя-Освободителя Александра II, в результате которого он был убит; на престол вступил Царь-Миротворец Александр III, и Великий князь Николай Александрович, которому тогда было 12 лет, стал Наследником престола.

Мой двоюродный дед, генерал-адъютант Н.Н. Обручев, всегда с восторгом отзывался об уме и прекрасных душевных качествах своего ученика и неоднократно рассказывал о способности Наследника Цесаревича быстро схватывать суть излагаемого предмета и о его феноменальной памяти. Преподаватель английского языка говорил о своем ученике: «Он был очень любознателен и прилежен, вызывая даже добродушные насмешки других, и чрезвычайно увлекался чтением, проводя большую часть свободного времени за книгой. Любил также, чтобы ему читали, и сам отлично читал вслух». По окончании курса наук Наследник Цесаревич сохранил к ним интерес на всю жизнь и продолжал совершенствовать свои знания путем чтения и бесед с компетентными и выдающимися людьми своего времени и поражал их своими обширными познаниями в различных областях. «Обладая основательными знаниями, — сообщает Н.Д. Тальберг[19], — Государь всю жизнь пополнял их, поражая своею осведомленностью тех, кто имел с ним дело. Вспоминаю то впечатление, которое он произвел на министра путей сообщения Клавдия Семеновича Немешаева. Последний управлял долгое время обширной и образцовой Юго-Западной железной дорогой, был большим знатоком своего дела. Он рассказывал мне, как поражен был знаниями Государя в этой области. Приходилось слышать то же от других лиц». В.И. Мамантов, главноуправляющий канцелярией по принятию прошений на Высочайшее Имя приносимых, который занимал эту должность очень долго и по роду своей службы был очень близок к Государю, пишет: «Впоследствии, когда мне пришлось часто докладывать Государю, я убедился, что Его Величество удивительно быстро схватывал сущность того, что повергалось на его усмотрение и что, казалось бы, требовало подробных объяснений. Память у Государя была поразительная: мало-мальски выдающееся дело, ему доложенное, он помнил в течение очень долгого времени в мельчайших подробностях»[20].

«Государь Император Николай Александрович был самым интеллигентным и образованным человеком, какого я когда-либо встречал в своей жизни», — свидетельствует лейб-медик Евгений Сергеевич Боткин, погибший мученической смертью вместе с Царской семьей и который очень хорошо и близко знал Царя-мученика, пребывая с ним в ежедневном общении, в обстановке интимной жизни Царской семьи, в течение 13 лет.

Историк Царствования Императора Николая II Ольденбург пишет: «Император Николай II обладал живым умом, быстро схватывающим существо докладываемых ему вопросов — все, кто имел с ним деловое общение, в один голос об этом свидетельствуют. У него была исключительная память, в частности на лица»[21].

К этому остается добавить, что Император Николай Александрович в совершенстве владел немецким и особенно французским и английским языками; его английский выговор приводил в удивление и в восхищение англичан и мог ввести в заблуждение оксфордского профессора, который неминуемо принял бы его за настоящего англичанина.

Если образование Наследника Цесаревича Николая Александровича было превосходным, то воспитание его под непосредственным руководством его Августейших Родителей, нравственность и душевные качества которых находились на самом высоком уровне, не оставляло желать ничего лучшего.

От них Наследник Цесаревич унаследовал ничем непоколебимую веру в Бога, глубокое благочестие, преданность и покровительство Святой Православной Церкви, осознание своего священного долга монарха как главного правителя и первого слуги Богом вверенного его попечению народа российского, что стало традицией Российских самодержавных монархов, которая так резко выделяла их из среды других правителей, которые только правили народом, но никогда ему не служили. Эта традиция, передававшаяся от прадедов к правнукам, нашла в лице Царя-мученика самого выдающегося последователя. Царь-мученик глубоко верил, что только неуклонное исполнение своего долга делало жизнь человека осмысленной и полезной. Это чувство в его душе доминировало над всем остальным, стояло у него на первом месте и было для него важнее его собственной жизни. Его кажущаяся некоторым слабость исходила не от того, что у него не было силы воли, но от его человеколюбия, от врожденного у него уважения к мнению других и как следствие этого от нежелания кого-либо обидеть. Воспитанные, интеллигентные и умные люди, как правило, никогда не бывают грубыми и высокомерными. Однако полное отсутствие у Царя-мученика высокомерия и грубости отрицательно воспринималось многими его современниками и сотрудниками.

Царь-Миротворец воспитывал своих детей в строгости и в спартанской простоте. Спали они на простых деревянных кроватях, на твердых матрасах и подушках. Пища их была без излишества и состояла из самых простых блюд: черный хлеб, разных сортов каши и вареные яйца составляли обычное меню их завтраков. Во время обеда, общего с их Августейшими Родителями, им подавали блюдо после того, как был обслужен последний из гостей. В тот момент, когда вставал от стола отец, вставали и дети. От них требовалось строгое исполнение их обязанностей и точное соблюдение распорядка дня и расписания занятий. Вставали они в 7 часов утра ежедневно, после чего шли под холодный душ. Отличительные качества доброй души Царя-мученика: простота, скромность, смирение и человеколюбие — были превратно поняты и приняты за слабость характера не только многими иностранцами, но и многими из его подданных. На самом же деле благодаря этим душевным качествам в нем была воплощена огромная нравственная сила, которой он руководствовался как в управлении страной, так и в своей личной жизни до последнего своего вздоха.

Французский президент Феликс Фор считал Государя Николая II самым воспитанным человеком, какого он когда-либо встречал. Ему вторит граф С.Ю. Витте, который в одном месте своих, кстати сказать, весьма противоречивых, начиненных ложью и скверными анекдотами воспоминаний в точности повторяет мнение президента Ф. Фора; в другом же месте он пишет: «Его Величество — человек весьма деликатный, и эта черта деликатности и крайней воспитанности проявлялась в нем особенно в молодости»[22].

Кроме воспитания и обучения своего сына, Император Александр III, с той же тщательностью и систематичностью, подготовлял его к принятию тяжелой и ответственной обязанности будущего монарха огромной Российской Империи. Путем бесед и поучений он систематически посвящает Наследника престола в суть проводимой им внутренней и внешней политики, знакомит его со своими планами государственных преобразований в связи с насущными потребностями страны. Иначе говоря, Наследник престола с юных лет получает профессиональное образование будущего правителя. В основу этого образования кладется программа государственного строительства России, вырабатывавшаяся русскими монархами на протяжении веков и передававшаяся прадедами своим правнукам для последовательного исполнения ее предначертаний, направленных всегда в сторону общего благополучия всего населения России, а не отдельных групп, политических партий или сословий.

6/19 мая 1884 года Наследник Цесаревич, достигший 16-летнего возраста, совершеннолетия для Особ Императорской Фамилии, в торжественной обстановке, под штандартом Лейб-гвардии Атаманского полка, приносит присягу на верность Государю Императору Александру III и в его лице России, присягу, которой он останется верен всю свою жизнь — до последнего своего вздоха. С этого момента Наследник Цесаревич зачисляется на действительную военную службу.

23 июня 1887 года Наследник Цесаревич приступает к строевой службе и назначается на должность младшего офицера Государевой роты Лейб- гвардии Преображенского полка, а 17 июня 1888 года назначается ее командиром. В 1890 году он служит в Лейб-гвардии Гусарском Его Величества полку — сперва младшим офицером, а потом командиром эскадрона Его Величества. В 1891–1892 годах Наследник служит в артиллерии, где сперва он командует взводом в Лейб-гвардии 1-й конной Его Величества батарее, а потом командует Лейб-гвардии 6-й пешей Его Величества батареей.

В декабре 1892 года, в возрасте 24 лет, Наследник Цесаревич производится в полковники и 1 января 1893 года принимает 1-й батальон Лейб-гвардии Преображенского полка, которым и командует до своего вступления на престол — 21 октября 1894 года, сохранив за собой звание командира батальона на всю жизнь, вследствие чего приказы по полку ежедневно посылаются Государю-мученику как командиру батальона, что дает ему возможность следить за ежедневной жизнью преображенцев. Назначаемые же на эту должность офицеры называются не командирами батальона, а командующими. Бывший камер-паж Генштаба генерал-майор Александр Александрович Зуров, в конце своей военной службы бывший командиром Лейб-гвардии Семеновского полка, после своего выхода в отставку в 1908 году бывший бессменным личным секретарем сестры Царицы- мученицы Александры Феодоровны — Великой княгини Елизаветы Феодоровны, зверски убитой большевиками 18 июля 1918 года в окрестностях Алапаевска, — бывал во дворцах и лично знал членов Императорской Фамилии и Императорской Семьи. Но особенно хорошо и близко он знал Государя-мученика, который во время своей службы в Лейб-гвардии Преображенском полку сперва был его однополчанином, а потом и непосредственным прямым начальником, как командир 1-го батальона, в котором Зуров в это время командовал ротой. Генерал А. А. Зуров, которого я очень хорошо и близко знал, подолгу живал с ним под одной крышей и последние 20 лет его жизни находился с ним в постоянном общении, дарил меня своей дружбой и доверием. В наших беседах он постоянно возвращался к темам, касавшимся жизни Царственных мучеников, неоднократно рассказывал мне о той простоте отношения к окружающим людям, которая была самой характерной чертой Наследника Цесаревича и в бытность его Самодержцем Всероссийским, о том, что он одевался всегда очень просто, то есть строго по форме, без всякого намека на франтовство. «Наследник Цесаревич, — рассказывал генерал Зуров, — всегда аккуратно приходил на занятия; он не числился только, но действительно служил и был образцовым офицером и командиром. Его отношение к своим однополчанам, офицерам и солдатам было всегда дружелюбным и доброжелательным. Он был подлинным отцом-командиром, заботившимся о своих подчиненных, как офицерах, так и солдатах, о солдатах же в особенности, так как он любил их всем своим русским сердцем; его влекла к ним их бесхитростная простота, что было основной чертой его собственного характера. Наследник Цесаревич не только интересовался их питанием и условиями их казарменной жизни, но и их домашними делами, жизнью и нуждами их семей и помогал их нужде».

Другой однополчанин Наследника Цесаревича по Лейб-гвардии Гусарскому Его Величества полку, Генштаба генерал-лейтенант Евгений Карлович Миллер, свидетельствует, как по душе был Наследнику весь уклад полковой жизни и «тесная товарищеская среда, простые и вполне определенные взаимоотношения, дружественные вне службы и строго дисциплинированные во время несения службы. Но особенно привлекала его возможность ближе подойти к солдату, к простому человеку из толщи народной. Входя в жизнь и быт солдат вверенной ему роты или эскадрона, наблюдая и изучая солдатскую психологию, взаимоотношения офицеров и солдат, Наследник вынес из своего пребывания в войсковых частях не только глубокую, искреннюю любовь к военной среде, к армии, но совершенно определенные взгляды на духовную сторону жизни в казарме. Мечтой Наследника была возможность командовать полком. Он желал провести в жизнь свои взгляды на офицера и солдата, на их взаимоотношения, на отношение к службе и собственным примером увлечь офицеров на путь еще большего приближения к солдату» (Тальберг Н.Д. Отечественная быль. Джорданвилль, Нью-Йорк: Издание Свято-Троицкого монастыря, 1960).

Бывший преображенец, впоследствии киевский губернатор, А.Ф. Гире в своей книге «На службе Императорской России», дополняя свидетельства генерала Зурова и Миллера, пишет: «Наследник Цесаревич обошел с командующим полком Великим князем Константином Константиновичем и полковником Огаревым (от которого Наследник Цесаревич принимал в командование 1-й батальон Лейб-гвардии Преображенского полка) (Примечание мое. — Н.О.) все ротные и батальонные помещения, посетил кухню, пробовал пищу, знакомился с состоянием денежных сумм и батальонного имущества и по окончании занятий в ротах прошел в офицерское собрание, где перед общим завтраком ему были представлены все офицеры. С этого дня Наследник почти ежедневно приезжал в батальон во время утренних занятий, наблюдал за их ходом, вел подробные беседы с ротными командирами и младшими офицерами по вопросам, касающимся службы, в перерыве разговаривал с солдатами и скоро начал поражать знанием всех фамилий унтер-офицеров своего батальона и губерний, из которых они вышли. С самого начала Наследник обратил внимание на занятия с солдатами грамотностью, стараясь внушить им, что звание солдата высоко и почетно, как то значилось в раздававшейся им памятке. Присутствуя при обучении нижних чинов фехтованию, Наследник любил взять ружье и с небольшого разбега проткнуть штыком чучело, а при стрельбе дробинками пострелять в цель с солдатами. В этом сказывалось его влечение к спорту, в те далекие времена еще крайне примитивному. Наследник исполнял все сопряженные с его должностью обязанности и наряду с другими батальонными командирами назначался дежурным по караулам. К этой службе он относился с особым вниманием, увлекая других своим примером. В исполнение инструкции Санкт-Петербургского коменданта, невзирая ни на какую непогоду или зимнюю стужу, он поздно вечером объезжал караулы и для обхода постов вызывал разводящего»[23].

В октябре 1891 года Наследник Цесаревич в сопровождении своего брата Великого князя Георгия Александровича (старшего после него сына Императора Александра 111, умершего от туберкулеза летом 1899 года в возрасте 27 лет), начал свое большое заграничное путешествие приездом в Грецию, где к ним присоединился и Наследник Греческого престола Георгий. Отсюда на броненосце «Память Азова», через Суэцкий канал, Наследник Цесаревич совершил свое путешествие на Восток, посетив по пути Египет, Индию, Цейлон, Сингапур, Яву, Сиам, Сайгон, Гонконг и Японию, где он побывал в Нагасаки, Киото и Тсу. Здесь на Наследника Цесаревича было произведено японским самураем покушение, являвшееся отражением того враждебного отношения к России, которое царило тогда в Японии и которое поддерживалось правительственными кругами Англии и других держав и должно было неминуемо привести к Русско-японской войне. Это покушение не окончилось убийством Наследника исключительно благодаря быстрому вмешательству Наследника Греческого Георгия, который своей тростью ослабил удар сабли самурая, вследствие чего рана оказалась поверхностной, но шрам от нее сохранился на голове Наследника Николая Александровича на всю жизнь. В момент покушения, как и после него, Николай Александрович сохранил полное спокойствие[24]. В мае 1892 года Наследник Цесаревич прибыл во Владивосток, где 19 мая старого стиля, после молебна, он заложил первый камень железнодорожного вокзала — конечной станции Великого Сибирского пути, соединившего Европейскую Россию с ее портом на берегу Тихого океана, постройка которого была закончена в царствование Императора Николая II. В Санкт-Петербург Наследник Цесаревич вернулся сухопутным путем. Это путешествие очень расширило умственный кругозор Наследника.

Наряду с военной службой Наследник Цесаревич практически знакомился с государственными делами, неизменно присутствуя на заседаниях Государственного Совета, в заседаниях Финансовой комиссии, председателем которой он состоял, принимал послов иностранных держав, усиленно занимался сбором средств, как председатель комиссии по оказанию помощи пострадавшим от неурожая, жертвуя на нее крупные суммы из своих собственных средств, и т. д.

В результате своего образования и воспитания по традициям, им усвоенным, Царь-мученик Николай Александрович был олицетворением того идеального русского человека, образ которого выдающийся русский писатель Иван Шмелев изобразил следующими словами: «Русский тот, кто никогда не забывает, что он русский. Кто знает родной язык, великий русский язык, данный великому народу. Кто знает свою историю, Русскую историю — великие ее страницы. Кто чтит родных героев. Кто знает родную литературу, русскую великую литературу, прославленную в мире. Кто неустанно помнит: ты — для России, только для России! Кто верит в Бога, кто верен Русской Православной Церкви: она соединяет нас с Россией, с нашим славным прошлым. Она ведет нас в будущее; она — водитель наш, извечный и верный».

Сын учительницы Царских детей И. Сургучев в своей книге «Детство Императора Николая II» (Париж, 1953), росший и воспитывавшийся со своими Царственными сверстниками — будущим Императором Николаем Александровичем и его братом Великим князем Георгием Александровичем, рассказывает о том, как Великий князь Николай Александрович, будучи отроком, уже тогда обнаруживал самостоятельность своих суждений и, несмотря на дворцовый этикет, был в сердечных и простых отношениях с детьми дворцовой прислуги. В книге 5-й журнала «Русская летопись» (Париж, 1923) флигель-адъютант А.А. Мордвинов передает случай, рассказанный ему учителем английского языка Великого князя Николая Александровича Хиссом: «Однажды, — рассказывает Карл Иосифович, — мы читали вместе с маленьким Николаем Александровичем один из эпизодов английской истории, где описывается въезд короля, любившего простонародье и которому толпа восторженно кричала: „Да здравствует король народа“. Глаза у мальчика заблистали, он весь покраснел от волнения и воскликнул: „Ах, вот я хотел бы быть таким…“ Это интимное желание быть любимым „многими“, „всеми“, по преимуществу простыми людьми и притом только русскими, хотя и было запрятано у Николая Александровича глубоко, все же чувствовалось во многих случаях и впоследствии, когда он достиг зрелого возраста и стал Императором. Его простую, незлобивую, непритязательную, глубоко верующую, застенчивую натуру тянуло более к бесхитростным людям, с душою простого человека. Во внутреннем мире крестьянства, составлявшем три четверти его подданных, Государь, видимо, искал все те черты, которые были ему дороги и которые он так редко встречал в окружавшей его среде. Это любовное чувство к простому народу мне приходилось неоднократно наблюдать во время многочисленных разговоров Государя с крестьянами. Оно всегда проявлялось в особой, легкоуловимой, задушевной интонации его голоса, в чутком выборе задаваемых вопросов, в высказывавшихся затем по окончании разговора впечатлениях — неизменно доверчивых, добродушно ласкательных и заботливых»[25].

Привожу выдержку из письма Государя, написанного в декабре 1905 года своей матери Императрице Марии Феодоровне, находившейся в это время в Дании, которая особенно ярко иллюстрирует его душевную простоту и Его чувства, которые были вызваны в нем разговорами с солдатами во время смотра 1-го армейского корпуса, вернувшегося с войны: «Такая радость была видеть этих славных людей, которые с таким самоотвержением послужили в страшной и трудной войне. Старый Мейендорф, их командир, бегал около них и расспрашивал о тех боях, в которых он был с ними; а я рядом говорил с другими, на это он не обращал никакого внимания. Было очень забавно»[26].

Бывший киевский губернатор Александр Федорович Гирс в своей книге «На службе Императорской России» в следующих словах передает рассказанное ему полтавским губернатором графом Н.Л. Муравьевым описание представления Государю, во время полтавских торжеств в 1909 году, крестьянских делегаций, на этих торжествах присутствовавших: «По его свидетельству, самым замечательным в Полтаве днем было 26 июня — канун празднования Полтавской победы. По распоряжению Столыпина в Полтаву было вызвано из сел более 2000 крестьян, которые расположились в поле лагерем. Об этом лагере Столыпин доложил Государю, выразившему желание в 4 часа, до всенощной, его посетить. Крестьяне были расположены по уездам кольцом, в которое вошел Государь, и началось представление. Оно имело сначала характер официальный, но по мере продвижения Государя оно стало обращаться в оживленную беседу. Лицо Государя просветлело, его собеседники заговорили свободно. Перед Царем развернулась вся картина крестьянской жизни, их забот и обычаев. Столыпин со своей стороны задавал крестьянам вопросы, вызывая их высказаться по занимавшему Государя и его вопросу о разверстании надворной чересполосицы и хуторскому расселению. Ответы крестьян были метки и веселы; смеялся Государь и все присутствовавшие»[27].

Тысячи и тысячи случаев свидетельствовали о доброте Государя и о его неустанной заботе о своих подданных.

Государь Николай Александрович был среднего роста (5 фут. и 7 дм)[28]. Его стройная фигура пропорциональностью своего сложения была безукоризненной, блистала исключительной элегантностью своего врожденного изящества, которое в соединении с военной выправкой, спортивным совершенством, мягкой плавностью движений Государя являла собой внешний облик его Царственного величия и Царственной простоты. Государь был прекрасным наездником; его посадка на лошади отличалась необыкновенным кавалерийским изяществом. Вид Царственного всадника, слитого воедино с лошадью, являл образ совершенной красоты.

Волосы Государя были золотисто-рыжеватого цвета; несколько темнее была Его всегда тщательно подстриженная холеная борода. Украшением его красивого продолговатого лица, на котором часто светилась очаровательная улыбка, были его голубые глаза. Всех, кто имел счастье когда- либо видеть Государя, поражала бездонная глубина этих чудных глаз, в которых, как в зеркале, отражалась его прекрасная душа. Его внешняя наружность была достойным обрамлением его светлой души. Все это, в совокупности с приятным мягким голосом, в самом начале беседы с Государем создавало у его собеседника впечатление, что перед ним находится очень дружелюбный человек.

В апреле 1894 года Наследник Цесаревич Николай Александрович отбыл из Петербурга в Кобург на свадьбу принца Гессенского Эрнеста. По прибытии в Кобург он был встречен на вокзале сестрой принца Алисой Викторией Еленой Луизой Беатрисой — будущей Императрицей Александрой Феодоровной. Обоюдная симпатия, возникшая между ними во время их многократных встреч за границей и в России, бывшая ранее, перешла у них с течением времени в то глубокое, чистое, святое чувство взаимной и преданной любви, которое было украшением их примерной супружеской и семейной жизни и никогда и ничем не нарушалось вплоть до их мученической смерти. Здесь, в Кобурге, Наследник Цесаревич сделал принцессе Алисе официальное предложение о вступлении с ним в брак, которое принцессой было принято.

Из Кобурга Наследник Русского престола вернулся в Петербург официальным женихом. Вскоре после этого у Императора Александра III появились признаки той роковой болезни, которая свела его в могилу. В связи с этим Царская семья по предписанию врачей переехала на жительство в Ливадию, куда за десять дней до смерти Императора Александра III прибыла невеста его сына. Находясь в безнадежном состоянии, сильно ослабленный болезнью, несмотря на протесты врачей и семьи, желая оказать внимание невесте своего сына, Император Александр III, встав с кровати, встретил принцессу сидя в кресле, одетый в полную парадную форму и тут же благословил коленопреклоненных у его ног жениха и невесту.

20 октября 1894 года Император Александр III в Бозе почил. На следующий день на трон вступил Император Николай II.

14 ноября 1894 года — в день рождения вдовствующей Императрицы Марии Феодоровны — в атмосфере грусти и в скромной обстановке, в присутствии лишь ближайших членов семьи митрополит Санкт- Петербургский и Ладожский совершил в церкви Зимнего дворца Таинство Венчания Императора Николая Александровича и принцессы Алисы, принявшей перед этим Святое Православие.

Ввиду траура Коронация Государя Николая II была отложена на 1896 год. О своем намерении короноваться Государь объявил следующими словами своего Манифеста:

«Божиею Милостью, Мы, Николай Вторый, Император и Самодержец Всероссийский, Царь Польский, Великий Князь Финляндский, и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем верным нашим подданным: При помощи Божией, вознамерились Мы, в Мае месяце сего года, в Первопрестольном граде Москве, по примеру Благочестивых Государей Предков Наших, возложить на Себя Корону и восприять, по установленному чину, Святое Миропомазание, приобщив к сему и Любезную Супругу Нашу Государыню Императрицу Александру Феодоровну.

Призываем всех верных Наших подданных в предстоящий торжественный день Коронования разделить Нашу радость и вместе с Нами вознести горячую молитву Подателю всех благ, да излиет на Нас дары Духа Своего Святого, да укрепит Он Державу Нашу и да направит Он Нас по стопам Незабвенного Родителя Нашего, Коего жизнь и труды на пользу дорогого Отечества останутся для Нас навсегда светлым примером.

Дан в Санкт-Петербурге, в 1-й день Января в лето от Рождества Христова Тысяча Восемьсот Девяносто Шестое, Царствования же Нашего во второе».

На подлинном Собственною Его Императорского Величества рукою подписано: «НИКОЛАЙ».

6 мая 1896 года юная Царская Чета прибыла в Москву на Брестский вокзал, откуда направилась в Петровский дворец. По всему пути ее следования, несмотря на дождь, густые массы народа радостно ее приветствовали.

В Петровском дворце Их Величества, пребывая в полном уединении, говели и причащались Святых Таинств. 9 мая состоялся торжественный въезд Их Величеств в Москву. По дороге в Кремль Царский кортеж остановился у Иверской часовни, где Их Величества приложились к чудотворной иконе Иверской Божией Матери.

На коронационные торжества со всех концов мира прибыли в Москву многочисленные иностранные посольства. Среди возглавителей этих посольств находились: одна королева, три великих герцога, два владетельных князя, двенадцать наследных принцев и шестнадцать принцев и принцесс. 14 мая совершилось Священное Коронование Их Величеств и Миропомазание. После Святого Миропомазания Государь входит в алтарь, где перед Святой Трапезой он приобщается Святых Таин по «чину Царскому», как священнослужители, то есть особо Тела и особо Крови Христовой. Государыня приобщается у Царских Врат, обычным порядком. После окончания службы Божией в Успенском соборе, где происходило Святое Коронование, Их Величества в сопровождении вдовствующей Императрицы-Матери направились в Архангельский и Благовещенский соборы, где приложились к мощам святых угодников. Вслед за тем Их Величества, увенчанные коронами, взошли на Красное Крыльцо и троекратным поясным поклоном приветствовали заполнивший всю площадь народ. Привет Царственной Четы был встречен народом громовым восторженным «ура» и несмолкаемым пением национального гимна.

Венчание Их Величеств было омрачено смертью отца Государя, Венчание Государя на Царство было омрачено катастрофой на Ходынском поле, происшедшей по недосмотру и нерадению московской администрации. В коронационных торжествах, кроме миллионного населения Москвы, приняли участие и сотни тысяч крестьян, пришедших в Москву из ближних и дальних ее окрестностей. На Ходынском поле было приготовлено для этой массы людей угощение и раздача царских подарков-сувениров и сладостей. Администрация не учла многолюдности толпы и недисциплинированности народа. В происшедшей давке было задавлено несколько сот человек, и больше тысячи людей потерпело повреждения. Когда об этом доложили Государю, он был потрясен до глубины души, по лицу его потекли слезы, и все последующие дни выражение глубокой печали лежало на его прекрасном лице. Царственная Чета поспешила в госпитали Москвы, где навещала пострадавших. Государь отдал распоряжение, чтобы похороны жертв ходынской катастрофы были совершены за его собственный счет; каждый покойник должен был быть похоронен в отдельной могиле. Независимо от этого каждой пострадавшей семье было выдано из собственных средств Государя вознаграждение в одну тысячу рублей.

Первые 10 лет супружества Царской Четы были самыми счастливыми годами в их личной семейной жизни. В ноябре 1895 года родился их первый ребенок — Великая княжна Ольга Николаевна, в июне 1897 года — Татиана Николаевна, в 1899 году в мае — Мария Николаевна, в июне 1901 года — Анастасия Николаевна. 30 июля 1904 года, к великой радости родителей, у них рождается первый ребенок мужеского пола, долгожданный Наследник Цесаревич и Великий князь Алексей Николаевич. В это время Россия находилась в войне с Японией, и Государь спешит поделиться своей радостью с Дальневосточной армией, которая вся — в полном своем составе, представленная крестным отцом родившегося Наследника — Великим князем Алексеем Александровичем, — становится его восприемницей. Рождение Наследника, как и перед тем Коронация Государя Николая Александровича, сопровождается его Манифестом, предоставляющим всему населению России широкие общие льготы.

Но злой рок продолжает беспощадно преследовать Русскую Царскую Чету; великая радость родителей, вызванная рождением Царевича Алексея, вскоре омрачается великой печалью, которая превращается в ту тяжелую душевную драму, которую они будут таить в глубинах своих душ скрытой от постороннего взгляда, но постоянно ими самими переживаемой — вплоть до конца их земной жизни.

Через несколько дней после своего рождения у Наследника делается кровотечение; все попытки врачей остановить его остаются тщетными; через некоторое время оно само по себе прекращается. Когда же ребенок подрастает настолько, что начинает самостоятельно ползать, у него на теле в результате даже только лишь резкого прикосновения к твердым предметам появляются синяки — признак внутреннего кровоизлияния, сопровождающегося опухолью суставов, высокой температурой и мучительными болями. Врачи определяют, что Наследник болен гемофилией — болезнью, при которой самое незначительное повреждение кожного покрова, даже в виде незначительной царапины, сопровождается сильным кровотечением, могущим вызвать смерть. Болезнь эта передается по наследству исключительно особами женского пола и исключительно детям мужеского пола. Передатчицей этой болезни оказалась Государыня- мученица Александра Феодоровна, унаследовавшая эту биологическую особенность своего организма от своей бабушки и воспитательницы — Английской Королевы Виктории, младший сын которой принц Леопольд оказался гемофиликом, к удивлению его ничего не подозревавшей матери. Две из ее пяти дочерей оказались передатчицами этой болезни, равно как в следующем поколении передатчицами оказались две ее внучки — Императрица Российская и Королева Испанская. Для исследования болезни Наследника и ее лечения Царская Супружеская Чета приглашает целый ряд светил медицины — своих и заграничных; врачи подтверждают диагноз, но остаются совершенно беспомощными во время припадков болезни (никаких средств и лекарств для лечения болезни как не было тогда, нет и теперь). С этого времени Царственные родители погружаются в пучину глубокого постоянного горя и пребывают в постоянной тревоге за жизнь их ребенка; к этим чувствам невольно примешивается чувство как бы своей виновности перед сыном в невольной передаче ему наследственного недуга. Особенно остро переживает это мученица-мать.

Горячая вера в Бога, в Его неисчерпаемую милость поддерживает в их страдающих душах надежду на совершение чуда исцеления их сына.

6 января 1905 года, в день праздника Богоявления, у проруби на Неве, вблизи Зимнего дворца, совершалось в Высочайшем Присутствии освящение воды. После церковной службы, во время орудийного салюта, по крышам павильона, в котором находился Государь, защелкали картечи, и в то же время послышался звон разбитых стекол в окнах дворца. Одна из картечей упала на пол в зале дворца вблизи стоявшей у окна Императрицы Александры Феодоровны. Оказалось, что одно из орудий Лейб- гвардии 1-й конной Его Величества батареи было заряжено неким вольноопределяющимся из студентов боевым зарядом. Государь не дрогнул.

Вообще неустрашимость и невозмутимое спокойствие Царя-мученика были отличительными чертами его мужественного характера. К этому случаю Государь отнесся очень снисходительно и к виновным были применены лишь дисциплинарные наказания. Командир батареи полковник Давыдов, с которым Государь вместе служил в той же батареец отбывая ценз в артиллерии, был переведен на такую же должность в армейской артиллерии. В своих лживых, начиненных чванством и злобой мемуарах граф С.Ю. Витте следующим образом описывает этот случай: «6 января, во время традиционной процессии Крещения, когда Его Величество со всем духовенством и блестящей свитой вошел в беседку присутствовать на освящении воды митрополитом и когда после священного акта традиционно с Петропавловской крепости, находящейся против беседки, на другой стороне Невы, начали стрелять орудия, то оказалось, что одно из орудий было заряжено не холостым зарядом, а боевым, хотя и весьма устарелым, тем не менее, если бы этот снаряд попал в беседку, то он мог произвести большую катастрофу.

Из расследования потом оказалось, что это был простой промах, простая случайность, и Государь Император отнесся к лицам, допустившим этот промах, эту случайность, крайне милостиво, как вообще Государь всегда относится к военным, — к этому сословию Его Величество особенно милостив, особливо добр.

Тем не менее случай этот во многих слоях общества трактовался как покушение если не на Царскую жизнь, то на Царское спокойствие»[29].

Ко времени рождения Наследника Цесаревича Алексея Николаевича в высшем петроградском обществе стала распространяться слава о сибирском неграмотном крестьянине Григории Ефимовиче Распутине как о благочестивом старце и чудесном целителе болезней. Особенно способствовало этому то обстоятельство, что Григорий Распутин сделался завсегдатаем дворцов Великих князей — братьев Николая Николаевича и Петра Николаевича, женатых на родных сестрах Великих княгинях Анастасии и Милице Николаевнах — дочерях Черногорского Короля Николы I.

Узнав о безнадежности болезни Наследника и о той душевной драме, которую в связи с этим мучительно переживали его родители, Великие княгини поспешили сообщить Государыне и Государю о чудодейственной целительной силе Распутина и стали горячо уговаривать их призвать Распутина для лечения их безнадежно больного сына. Считая своим долгом перед больным сыном использование всякой представлявшейся им возможности его лечения, Их Величества дали свое согласие, и 1 ноября 1905 года супруга Великого князя Петра Николаевича — Милица Николаевна лично привезла Распутина во дворец. Распутин был приведен к ложу больного Наследника, стал шептать молитвы; постепенно ребенок стал успокаиваться и через некоторое время заснул совершенно спокойным сном. У проснувшегося после долгого спокойного сна младенца на лице появился румянец, кровотечения не было обнаружено, и он стал постепенно поправляться.

О необъяснимой, сверхъестественной силе, которой обладал Распутин, имеются тысячи свидетельств. Его появление у ложа больного Наследника неизменно вызывало быстрое прекращение кровотечения, больной, как правило, засыпал, а когда он просыпался, всех окружавших его поражала та явная резкая перемена к лучшему в состоянии его здоровья, которая наступала после посещения его Распутиным: боли и жар прекращались, на изнеможденном бледно-желтом лице появлялся румянец жизни и наступало постепенное восстановление сил. Совершенно беспомощные в лечении болезни врачи только разводили в недоумении руками. Целительный дар Распутина — вероятно, гипнотизм — подтверждают все лица, близко соприкасавшиеся с Царской семьей, в том числе и врачи, под постоянным наблюдением которых находился Наследник Цесаревич Алексей Николаевич. Об этом утверждает в своих воспоминаниях, неоднократно присутствовавшая во время сеансов лечения Наследника Распутиным Великая княгиня Ольга Александровна, младшая из сестер Царя-мученика, лейб-медик доктор Е.С. Боткин, воспитатель Наследника Пьер Жильяр, постоянно жившая во дворце Анна Александровна Вырубова и множество других лиц. Оценка Распутина как целителя у разных лиц была разной: одни приписывали это его глубокой вере, другие объясняли тем, что он обладал способностью гипнотизировать, третьи считали его ловким шарлатаном; но все в один голос свидетельствовали о том, что с появлением Распутина у ложа больного Наследника припадок гемофилии, не поддававшийся лечению врачей, прекращался и в состоянии его здоровья наступал резкий поворот к лучшему.

В 1915 году, будучи в домовой церкви на Кирочной улице в Петрограде, прихожанами которой были исключительно представители высшего петроградского общества, я был поражен, увидев среди молящихся крестьянина с длинными волосами, разделенными посередине головы прямым пробором, с длинной бородой, в высоких сапогах, в шароварах, в косоворотке с русскими вышивками на выпуск, перепоясанной домотканым узорчатым поясом. Когда наши взгляды встретились, я был поражен выражением глаз этого человека, которые, казалось мне, проникали во все тайники моей души, светились каким-то огнем, который сверлил меня насквозь. На мой вопрос: «Кто этот человек?» — я получил ответ, что это Распутин. Это была моя единственная мимолетная встреча с этим таинственным сибиряком, впечатление от которой сохранилось у меня на всю жизнь.

Приглашение Распутина к больному сыну было частным делом его родителей. Последующие его появления у ложа больного оправдывались неизменно прекращением кровоизлияния и мучительных болей, от которых маленький Наследник престола невыносимо страдал, и происходило это, повторяю, при полном бессилии врачей, под постоянным наблюдением которых Наследник находился. Поэтому вполне естественным было чувство глубокой благодарности у добрых и благородных родителей к целителю их страдальца-сына, смерть которого можно было ожидать от каждого очередного припадка болезни. Неестественным, неблагородным и жестоким было поведение некоторых лиц, принадлежавших к высшему обществу и административным и политическим кругам, которые, узнав о близости неграмотного сибирского мужика к Царской семье, решили эксплуатировать его для своих личных, эгоистических, грязных целей. Распутина начали систематически развращать, его стали обхаживать, перед ним стали пресмыкаться. Первоначальная скромность сибирского неграмотного крестьянина, который сам себе не отдавал отчета в той необыкновенной таинственной силе, которая в нем таилась, стала исчезать. Окруженный роскошью и почетом заискивающих перед ним бар, неграмотный, но смекалистый, сибирский мужик не брезговал отношениями с ними и вытекающими из них удовольствиями и выгодами. К нему стали обращаться с просьбами, ходатайствовать о разных милостях и назначениях у высокопоставленных лиц. В конце концов усилиями этих лиц Распутин был перенесен от постели больного Наследника на политическую арену. Эти господа, забыв о самых элементарных правилах морали и собственном достоинстве, разделились на два враждующих лагеря: распутинцев и его противников. Распутин под натиском на него знатных просителей начал досаждать советами и просьбами Государю. За вмешательство не в свои дела Распутин по приказанию Государя был дважды выслан в свою деревню — Покровское. Но всякий раз, когда жизни Наследника угрожала смерть в связи с очередным приступом болезни, а врачи по-прежнему оставались бессильными, Распутин срочно вызывался для лечения больного мальчика.

Современная медицина широко пользуется гипнотизмом для лечения различных болезней и даже применяет его как анестезирующее средство при некоторых операциях. Сегодня имеется обширная литература по гемофилии, среди которой имеются научные труды крупных ученых-специалистов по гемофилии, которые утверждают, что под влиянием гипноза на нервную систему пациентов, больных гемофилией, у последних происходит сужение кровеносных сосудов, вследствие чего кровоизлияние прекращается.

Каждое новое появление Распутина в столице неизменно сопровождалось возобновлением старых и появлением новых интриг. Из интимной переписки Государя Императора с Государыней Императрицей явствует, что когда Государыня сообщала Государю о советах или просьбах Распутина, Государь в своих ответных письмах неоднократно отвечал лаконической фразой решительного отказа: «Наш друг в этих делах ничего не понимает» или: «Наш друг дает весьма странные советы». Иногда, в очень редких случаях, эти советы или просьбы Распутина независимо от него совпадали с собственными пожеланиями Государя. Так эксплуатировалось аморальными и жестокосердными людьми — грубо и беззастенчиво — самое большое несчастье в жизни Царской семьи, а из Распутина создавалась в умах некомпетентных, несведущих людей какая-то фантастическая политическая величина, имевшая неограниченное влияние на весь ход государственных дел России. Клевета же делала свое дело, и в конце концов из Распутина был создан жупел, которым широко пользовались для своей пропаганды Государственная Дума, безответственные подрывные революционные элементы и Немецкий Генеральный штаб, имевший своих агентов и в России. Этот распутинский фантом был окончательно зафиксирован его убийством — ненужным, гнусным и отвратительным преступлением, совершенным 16 декабря 1916 года, и был, собственно говоря, первым толчком к дворцовому перевороту, немедленно превратившемуся, с падением единственного государственного авторитета, каким был Царь-мученик для всего населения России, в тот «жестокий и бессмысленный бунт», который постепенно захватывал народные массы России на том основании, что народ пришел к заключению, «что, раз баре Царя сбросили, теперь все можно». Эту фразу можно было слышать по всей России, и стала она лейтмотивом того отвратительного явления, обильно политого кровью лучших русских людей, которое Керенский и его соумышленники и сотрудники по уничтожению России называли «великим, бескровным Февралем».

Инициатором убийства Распутина был князь Феликс Феликсович Юсупов граф Сумароков-Эльстон, который года за 2–3 перед этим женился на родной племяннице Царя-мученика — княжне Ирине Александровне, дочери младшей сестры Государя Великой княгини Ксении Александровны и ее супруга Великого князя Александра Михайловича. Юсупов был одним из самых богатых и красивых людей России.

Внешний облик Юсупова состоял из контрастов: его женственной красоте и женственным манерам противоречило жестокое, холодное выражение его больших голубых глаз, отражавших беззастенчивость и жестокость его души. До девятилетнего возраста он воспитывался девочкой, носил длинные волосы, и мать, обожавшая свою «дочь», наряжала его в неизменно розового цвета платьица. Окончательное воспитание и образование князь Юсупов получил в Англии — в Оксфордском университете, где он усвоил не только английские вкусы и привычки, но и английские взгляды на свою родину — Россию.

19 ноября 1916 года «обожатель» Государя, видный монархический деятель крайне правого фланга, если не ошибаюсь, в то время председатель «Союза Русского Народа»[30], член Государственной Думы Владимир Митрофанович Пуришкевич, в унисон со штурмовой речью своего партийного и личного врага — профессора П.Н. Милюкова, лидера партии конституционных демократов, обвинившего правительство и Государыню в глупости и в измене[31], - произнес тоже погромную речь, направленную против правительства[32]. На следующий день ему позвонил по телефону князь Юсупов, которого он до этого никогда не встречал, прося у него свидания. На следующий день — 21 ноября — князь Юсупов приехал к Пуришкевичу и предложил ему принять участие в задуманном им убийстве Распутина, на что Пуришкевич немедленно согласился. Уже перед этим Юсупов втянул в заговор Великого князя Димитрия Павловича, которому в этом предприятии сопутствовал некий гвардейский поручик С. Пуришкевич же втянул в заговор непосредственно ему подчиненного врача его санитарного поезда доктора С.С. Лазаверта, с которым он был на «ты».

По заранее выработанному плану действий Распутин был приглашен под неблаговидным предлогом свести его с одной дамой из высших сфер общества. Свидание было назначено в ночь с 16 на 17 декабря 1916 года в известном всему Петрограду роскошном дворце князя Юсупова на Мойке.

К заговору был привлечен и член конституционной демократической партии будущий министр Временного правительства масон Василий Алексеевич Маклаков, который благословил заговор, но от личного участия в убийстве Распутина уклонился. Было решено Распутина отравить, и заговорщики были снабжены доктором Лазавертом большой дозой цианистого калия. К приезду Распутина во дворец были приготовлены отравленное вино и отравленные пирожные. Распутин был привезен, и началось угощение. Распутин пил отравленное вино и закусывал его отравленными пирожными, яд на Распутина никакого действия не производил, и между ним и его отравителем продолжалась вялая, искусственно поддерживавшаяся находившимся в ожидании мгновенной смерти Распутина князем Юсуповым беседа. Прошло около получаса, никаких признаков отравления не было заметно, тогда недоумевающий Юсупов поднялся в свой кабинет, находившийся в верхнем помещении дворца, где находились все остальные скрытые от Распутина заговорщики. После короткого совещания было решено застрелить Распутина, и князь Юсупов, спрятав в карман револьвер, спустился вниз и, подведя Распутина к Распятию, сказал ему: «Григорий Ефимович, Вам пора замаливать Ваши грехи». Когда же Распутин стал перед художественно сделанным из слоновой кости изображением Распятого Христа, Юсупов выстрелил в него — в спину, в область сердца. Распутин упал, но следов крови не было. Через некоторое время Юсупов нагнулся, чтобы пощупать пульс «мертвого» Распутина, и в то же время Распутин, поднявшись на ноги, со словами: «Феликс, Феликс!» — схватил его за горло. С трудом вырвавшийся из рук Распутина, обезумевший от страха князь Юсупов бросился удирать наверх, к заговорщикам. Взбежав на верхнюю площадку, он обернулся и увидел, что Распутин шатающейся походкой направляется к выходным дверям. На дикий крик Юсупова: «Распутин удирает!», — в погоню за ним бросился Пуришкевич. Последняя сцена разыгралась уже снаружи, во дворе дворца, где Пуришкевич открыл по Распутину стрельбу, из четырех выстрелов два попали в Распутина: одна пуля — в спину, другая — в голову; Распутин упал у выходных ворот.

К лежащему Распутину подбежал с двухфунтовой каучуковой гирей князь Юсупов и стал бить его этим гимнастическим прибором по голове и в висок. С трудом удалось присутствующим оттянуть от бездыханного тела Распутина обезумевшего князя Юсупова. После этого тело Распутина было погружено в автомобиль и сброшено с моста в Неву — в прорубь. Утром 17 декабря Пуришкевич послал находившемуся в Москве упомянутому раньше будущему министру Временного правительства В.А. Маклакову телеграмму с извещением, что Распутин убит. В своих клеветнических воспоминаниях, в которых Пуришкевич старается себя обелить очернить целый ряд неповинных лиц, в том числе обеих Императриц, Государя и т. д., о посылке им Маклакову телеграфного донесения об убийстве Распутина он сообщает в следующих словах: «Еще не было половины девятого в день 17 декабря, когда, кто бы сказал, свежие и бодрые, несмотря на проведенную ночь, мы с доктором Лазавертом, расставив дневальных санитаров у вагонов, стали поджидать думских гостей, они явились в начале десятого с А.И. Шингаревым (будущим министром Временного правительства. — Н.О.), как врачом во главе, и детальнейший осмотр поезда длился почти до полудня, причем оба мы давали гостям все нужные разъяснения, характеризуя работу наших отрядов.

В начале первого члены Государственной Думы уехали, а я, сев в автомобиль, заехал к матери попрощаться, да заехать в Государственную Думу, чтоб послать послать телеграмму в Москву В. Маклакову: „Когда приезжаете?“, обозначавшую, как было условлено, что Распутин убит»[33].

Почему так важно было послать врагу существовавшего в России режима телеграмму об убийстве Распутина? Не был ли он инспиратором и душой заговора? Маклаков это отрицает. Однако, если принять умственную ограниченность Пуришкевича и других участников заговора, эта возможность далеко не исключена. Весьма сумбурное сочинение Пуришкевича, которое он называет своим дневником, полно всяких фантастических измышлений, в которых он старается оправдать себя и потому обвиняет режим и целый ряд лиц из политических и высших сфер. Распутина Пуришкевич до дня его убийства никогда не встречал, и надо полагать, что его решение на самоотверженное участие в убийстве Распутина было сделано под влиянием князя Юсупова, графа Сумарокова-Эльстона, недавно всю эту позорную историю, из каких-то коммерческих соображений повторившего на холливудском процессе. Участие Пуришкевича в убийстве Распутина, надо полагать, было обусловлено двумя обстоятельствами: во-первых, Пуришкевич сам пал жертвой пропаганды немецких и революционных кругов, во-вторых, Пуришкевич искренне жаждал славы и популярности; мечтал о министерском портфеле, представлял себя в роли князя Пожарского. Поэтому вполне естественно, что пожалованный ему Государем чин действительного статского советника и орден Святого Станислава 1-й степени его не удовлетворяли; отказ же Царя-мученика следовать его советам он счел для себя оскорбительным, и потому в своем сочинении он показал режиму свои «оскорбленные»… ослиные копыта. Поэтому с нижеприведенным мнением Маклакова о «дневнике» Пуришкевича нельзя не согласиться.

Дневник Пуришкевича был издан в конце 1918 года на юге России. В 1923 году некий псевдоним Я. Е. П. переиздал его. Перед напечатанием «дневника» Пуришкевича Яков Евгеньевич П. обратился к Маклакову с письмом, прося его, как лицо, хорошо знакомое с делом об убийстве Распутина, как он выразился в этом письме: «…дополнить эту страничку истории»[34]. В ответ на это предложение В.А. Маклаков написал ему, в свою очередь, письмо, которое и было помещено в виде предисловия к переизданному Яковом Евгеньевичем П. сочинению Пуришкевича. Цитирую две выписки из этого письма В.А. Маклакова: «Если мы будем искать в нем фактической точности, столь естественной для дневника, то, наверное, впадем в ошибку. Дневник Пуришкевича — вовсе не дневник; это только литературная форма, которую он избрал для своих воспоминаний. Что это так, едва ли стоит доказывать; само по себе невероятно, чтобы в этой суете, в которой проходило время перед убийством, Пуришкевич мог найти досуг, чтобы вести дневник, особенно в такой форме, то есть не в виде простой записи фактов, а в виде рассказа с лирическими отступлениями, в велеречивом и декламаторском стиле. Самый этот стиль доказывает, что перед нами не дневник, а „литература“. Что это не дневник, я убеждаюсь еще и потому, что нахожу в нем такие неточности, которые естественны и неизбежны в воспоминаниях, но были бы необъяснимы для дневника. Я мог констатировать их почти во всех случаях, где мог их лично проверить…» и далее: «Но в рассказах современников, а тем более участников, заключается обыкновенно еще та условная правда, которую принято называть „исторической“. Эти рассказы ценны не только правдой, но и своими заблуждениями; даже сознательная неправда может быть характерна и способствовать пониманию эпохи и ее настроения. Дневник Пуришкевича не может не быть интересен и с этой точки зрения, но только с одной оговоркой: он рельефно и ярко изображает не столько эпоху, сколько его собственную личность. Для суждения об эпохе и людях нельзя полагаться на его отзывы и суждения; многие из них явно вздорны: Пуришкевич был человек и страстный, и пристрастный, ему не было свойственно чувство ни справедливости, ни терпимости; к тому же его суждения, и самые основные, часто менялись».

Пуришкевич, как В.В. Шульгин, принадлежал к числу так называемых обожателей Государя Императора, о которых Царь-мученик (которого Пуришкевич в своем «литературном произведении» представил ничего не знающим о том, что творится не только в России, но и в его, Государя, ближайшем окружении; а Государь, оказывается, прекрасно разбирался в людях) неоднократно говорил: «Больше всего я боюсь своих обожателей — обязательно подведут». И эти пророческие слова Царя-мученика полностью оправдались в отношении Пуришкевича и Шульгина — оба они стали на путь революции и отличались от своих коллег слева тем, что они делали самый худший вид революции — революцию справа.

Участники убийства Распутина за совершенное ими преступление никакого наказания не понесли, за исключением Великого князя Димитрия Павловича, который был отправлен в русский отряд, находившийся в Персии, что спасло ему жизнь, и князя Юсупова, который был сослан в свое имение.

Пуришкевич после прихода к власти большевиков был ими арестован и заключен в пересыльную каторжную тюрьму «Кресты» в Петрограде, где он был на привилегированном положении, исполняя обязанности истопника. 1 мая 1918 года Пуришкевич был большевиками амнистирован и перебрался на юг России в расположение Белой армии и умер в Новороссийске от сыпного тифа в 1920 году, незадолго до оставления его белыми войсками.

Князь Юсупов благополучно перебрался за границу, жил в Париже, где он содержал ночное увеселительное заведение, пользовавшееся весьма сомнительной славой, где он хвастливо рассказывал посетителям о своем геройском поведении при убийстве Распутина, писал свои «литературные сочинения», например «Распятие», вел удачные и неудачные судебные процессы и во время НЭПа не брезговал вступать в коммерческие сделки с советчиками, благодаря чему, указав им место, где были спрятаны юсуповские фамильные драгоценности, половину их ему удалось, таким образом, получить из окровавленных рук палачей русского народа, впрочем… у самого Юсупова руки были тоже в крови.

Труп Распутина, насколько мне помнится, на второй день после его убийства был извлечен со дна Невы. Судебно-медицинская экспертиза обнаружила, что легкие Распутина были наполнены водой, что означало, что в прорубь он был брошен еще живым и умер от утопления. В желудке его было обнаружено присутствие цианистого калия в количестве, достаточном для того, чтобы мгновенно отравить 26 лошадей. Живучесть его была потрясающей.

Однако нельзя не отметить еще и того, что, кроме его способностей лечить болезни и сверхъестественной, необъяснимой живучести, он обладал еще и даром предвидения. Он неоднократно предсказывал, что с его смертью царствование Династии Романовых прекратится; но были и другие его предсказания. Об одном из его предсказаний, оправдавшемся во время путешествия Царской семьи из Царского Села в ссылку в Тобольск, весьма критически относившийся к Распутину Пьер Жильяр рассказывает следующими словами записи в своем дневнике: «Выехав 14 августа в 6 часов утра, мы вечером 17-го прибыли в Тюмень — на станцию железной дороги, наиболее приближенной к Тобольску. Через несколько часов после этого мы грузились на пароход „Русь“. На другой день мы плыли мимо деревни — места рождения Распутина, и семья (Царская семья. — Н.О.), собравшаяся на мостике, могла созерцать дом „старца“, который ярко выделялся посреди изб. Это событие не было для них неожиданностью, так как Распутин это предсказал, и это стечение обстоятельств, казалось, еще раз подтверждало его пророческие слова»[35].

За десять дней до своего убийства Григорий Распутин каракулями написал Государю безграмотное письмо, в котором он прощался с Царской семьей, предсказывая, что он скоро будет убит и что он наверное знает, что новый 1917 год (по старому стилю. — Н.О.) он уже встречать не будет. В дальнейшем он сообщал в этом своем письме о том, что если в его убийстве примут участие члены Императорской Фамилии, то через два года на территории России ни одного из членов Императорской Фамилии в живых не останется. Это последнее предсказание Распутина, независимо от того, какое название ему дать — «пророчества» или «совпадения обстоятельств», оправдалось полностью: в 1919 году большевиками был убит находившийся в заключении в Петропавловской крепости в Петрограде Великий князь Николай Михайлович — последний из оставшихся еще в живых на территории России членов Императорской Фамилии.

3 марта 1918 года в г. Брест-Литовске большевистской делегацией, возглавляемой Адольфом Иоффе и Лейбой Бронштейном (Троцким), был подписан мирный договор с Германией. В этот унизительный, позорный для России договор было включено поставленное немцами условие о том, что Государь и Государыня должны быть доставлены в Германию целыми и невредимыми. Большевики дали немцам обещание исполнить это требование в точности. Через некоторое время после подписания договора в Москву прибыл немецкий посол — генерал граф Мирбах, который стал настаивать на исполнении этого пункта мирного договора. Уступая его настойчивым требованиям, большевики дают ему обещание доставить Царскую семью в Москву. Немцам это было крайне необходимо, так как Германский Император Вильгельм II делал все свои политические расчеты на спасении жизни Царской семьи, полагая, что спасенный им Император Николай II будет посажен немецкими штыками на Русский престол и в благодарность за это станет союзником Германии. На подобных эфемерных предположениях основывалась вся внешняя коварная политика Императора Вильгельма II. Но коварные планы Императора Вильгельма и на этот раз рушатся благодаря более тонкому коварству, проявленному Председателем Центрального Исполнительного Комитета Совета рабочих, крестьянских, солдатских и казачьих депутатов, иначе говоря, Президентом Российской Социалистической Федеративной Советской Республики, как тогда большевиками официально именовалась Россия, — Янкелем Свердловым.

Обещая графу Мирбаху привезти Царскую семью в Москву, большевики втайне решают убить ее «по дороге». Для будто бы предполагаемого перевоза Царской семьи в Москву Янкель Свердлов официально командирует в Тобольск в сопровождении небольшого отряда комиссара Яковлева, снабженного особыми полномочиями. Непосвященный большевистской головкой в ее план убийства Царской семьи «по дороге», комиссар Яковлев искренне верит в правдивость своего поручения. Он не знает, что одновременно с командировкой его, Яковлева, в Тобольск Янкель Свердлов дает Председателю Уральского областного комитета Вейсбарту (Белобородову) инструкцию «самовольно» задержать Царскую семью в Екатеринбурге и предать ее там убийству.

22 апреля 1918 года Яковлев со своим небольшим отрядом прибывает в Тобольск. 26 апреля 1918 года Государь, Государыня, Великая княжна Мария Николаевна в сопровождении некоторых из своих союзников, конвоируемые Яковлевым, покидают Тобольск. Зная из печати и других источников о чрезвычайной враждебности Вейсбарта-Белобородова и возглавляемого им Совета по отношению к Царской семье, опасаясь, что этот Совет задержит Царственных узников в Екатеринбурге, Яковлев решает ехать в Москву окружным путем — через Омск, Челябинск, Уфу и Самару. Как только поезд с узниками тронулся со станции Тюмень, Уральский Областной Совет получает оттуда донесение, что поезд движется в противоположном направлении. Собравшийся на экстренное заседание Уральский Областной Совет шлет Омскому Совету распоряжение задержать поезд и одновременно объявляет комиссара Яковлева предателем революции и вне закона. В 60 верстах от Омска — на станции Куломзино — остановленный поезд окружается отрядом красной гвардии.

Предъявленное Яковлевым удостоверение об его особых полномочиях от Центрального Исполнительного Комитета дела не меняет, и Яковлев на отцепленном от поезда паровозе спешит в Омск. Омский Совет требованиям Яковлева пропустить поезд не уступает. Тогда Яковлев соединяется прямым проводом с находящимся в Москве Я. Свердловым, который в связи со «сложившейся» обстановкой приказывает ему передать узников Уральскому Областному Совету. Таким образом, уже тогда решается ужасная участь Царской семьи, освобождение которой большевики не хотят допустить.

Привожу ниже несколько выдержек из дневника Пьера Жильяра, иллюстрирующих переживания Царской семьи и ее союзников, как в период времени, непосредственно предшествовавший ее переезду в Екатеринбург, так и во время самого переезда.

«Понедельник, 25 февраля. Полковник Кобылинский получил телеграмму, извещавшую его, что начиная с 1 марта „Николай Романов должен получать солдатский паек, что каждый член семьи будет получать 600 рублей в месяц, взятых с процентов из собственного капитала“. Нужно будет содержать весь дом на 4200 рублей в месяц, раз семья состоит из семи человек. (К этому времени фактическая стоимость рубля не превышала одной пятой его номинальной стоимости.)

Вторник, 26 февраля. Ее Величество просит меня помочь ей в счетоводстве и составить бюджет семьи. У нее сохранилась некоторая сумма денег, которую она сэкономила на своей одежде.

Среда, 27 февраля. Государь объявляет нам с юмором, что, так как теперь все организуют комитеты, то он также решил назначить комитет для ведения дел коммуны. Она будет состоять из генерала Татищева, князя Долгорукого и меня. Сегодня после полудня мы заседали и пришли к решению, что необходимо сократить личный состав. Сердце у нас сжимается, так как нужно будет уволить 10 человек прислуги, из коих многие имеют свои семьи в Тобольске. Когда мы докладываем об этом Их Величествам, то мы видим, какое огорчение они переживают, сама преданность слуг в этом случае должна уменьшить нужду.

Понедельник, 4 марта. Солдатский комитет постановил разрушить ледяную горку, которую мы соорудили (в начале зимы, для детей. — Н.О.), под тем предлогом, что Их Величества взошли на нее, чтобы отсюда видеть отъезд солдат 4-го Стрелкового Императорской Фамилии полка. Каждый день новые докучливые ограничения делаются по отношению к членам семьи и окружения. Вот уже давно, как мы не можем выходить иначе, как в сопровождении часового; по всей вероятности, что нас скоро лишат и этой последней льготы.

Вторник 5 марта. Вчера солдаты, как преступники (они отлично сознавали, что они делают подлость), разрушили кирками ледяную горку. Дети опечалены.

Пятница, 15 марта. Жители города, будучи осведомлены о положении, в котором мы очутились, разными способами снабжают нас яйцами, сладостями и печеньем.

Понедельник. 18 марта. Семья, по обыкновению, будет говеть на этой первой неделе поста. Службы совершаются утром и вечером. Так как певчие больше не могут приходить, Императрица и Великие княжны поют вместе с диаконом.

Среда, 19 марта. После завтрака обсуждали недавно подписанный в Брест-Литовске мир. Государь с глубокой грустью высказался по этому поводу: „Это такой стыд для России, и это равнозначно самоубийству. Я никогда бы не поверил, что Император Вильгельм и немецкое правительство могли бы пасть так низко, чтобы пожимать руки этим негодяям, которые изменили своей родине. Но я уверен, что это не принесет им счастья; это не спасет их от разгрома!“ Несколько позже, когда князь Долгорукий сказал, что в газетах говорится о статье в договоре, по которой немцы требуют передать им Царскую семью в полной сохранности, Император воскликнул: „Если это не попытка опозорить меня, то это оскорбление, которое мне наносят!“

Государыня добавила тихим голосом: „После всего зла, которое они сделали Государю, я предпочитаю погибнуть в России, нежели быть спасенной немцами“.

Пятница, 22 марта. В 9 часов 15 минут, после всенощной, все исповедались: дети, прислуга, свита и в конце Их Величества.

Суббота, 23 марта. Сегодня в 7 часов с половиной мы отправились в церковь и причащались Святых Таинств.

Вторник, 26 марта. Из Омска прибыл отряд из 100 человек красногвардейцев; это первые красные солдаты, прибывшие в Тобольск.

Вторник, 9 апреля. Большевистский комиссар, прибывший из Омска вместе с отрядом, потребовал, чтобы его допустили осмотреть дом. Солдаты нашей охраны отказались его впустить. Полковник Кобылинский очень обеспокоен, т. к. он опасается столкновения. Приняты меры предосторожности: патрули и парные часовые. Мы проводим беспокойную ночь.

Среда 10 апреля. Общее собрание нашей охраны, на котором большевистский комиссар предъявляет свои полномочия. Он имеет право расстрелять в 24 часа без суда всякого, кто будет противиться его приказам. Его впускают в дом.

Пятница, 12 апреля. Алексей Николаевич остается в постели, так как со вчерашнего дня он страдает от сильнейших болей в паху, как последствия от усилия. Он так хорошо себя чувствовал эту зиму. Только бы не было ничего серьезного.

Один из солдат нашего отряда, который был послан в Москву, сегодня вернулся и вручил полковнику Кобылинскому бумагу от Центрального Исполнительного Комитета партии большевиков с приказом подвергнуть нас еще более строгому режиму. Генерал Татищев, князь Долгорукий и графиня Гендрикова должны быть переведены в наш дом и находиться под стражей. Сообщают также об ожидающемся приезде комиссара с особыми полномочиями, который привезет с собой отряд.

Суббота, 13 апреля. Все те, кто жил в доме Корнилова: графиня Гендрикова, барышня Шнейдер, генерал Татищев, князь Долгорукий и мистер Гиббс (мой коллега мистер Гиббс присоединился к нам в Тобольске. Он, как и я, сопровождал Царскую семью в Екатеринбург), переезжают к нам. Лишь доктор Боткин и Деревенко оставлены на свободе. Страдания Алексея Николаевича увеличились.

Понедельник, 15 апреля. Алексей Николаевич очень страдал вчера и сегодня. Это один из тяжелых припадков гемофилии.

Среда, 16 апреля. Полковник Кобылинский, караульный офицер и несколько солдат произвели в доме обыск. От Государя отобрали кинжал, который он носил с черкеской.

Понедельник 22 апреля. Сегодня из Москвы прибыл с небольшим отрядом комиссар Яковлев. Он предъявил свои документы Солдатскому комитету и полковнику Кобылинскому. Вечером я пил чай у Их Величеств. Все обеспокоены, напуганы… В приезде комиссара чувствуется неопределенная, но действительная угроза.

Вторник, 23 апреля. В 11 часов приходит комиссар Яковлев. Он осматривает весь дом, потом идет к Императору и вместе с ним заходит к лежащему в кровати Алексею Николаевичу. Не имея возможности повидать Государыню, которая не была готова, он возвращается несколько позже со своим заместителем и вторично заходит к Алексею Николаевичу (он хотел, чтобы его помощник лично убедился в болезни ребенка). Выходя, он справился у коменданта, много ли у нас имеется багажа. Касается ли это отъезда?

Среда, 24 апреля. Все мы очень перепуганы. У нас чувство, что все нас забыли, что мы предоставлены самим себе, на милость и немилость этого человека. Возможно ли, чтобы никто не попытался сделать даже малейшую попытку спасти Царскую семью? Где же все те, кто остался верен Императору? Почему они запаздывают?

Четверг, 25 апреля. Около трех часов, когда я проходил по коридору, я встретил двух рыдающих слуг. Они говорят мне, что Яковлев объявил Государю, что он его увезет. Что же происходит? Я не смею войти без зова и иду к себе. Вскоре Татьяна Николаевна стучится в мою дверь. Она вся в слезах и сообщает мне, что Ее Величество просит меня прийти. Я следую за ней. Императрица одна, очень взволнована. Она сообщает мне, что Яковлев был прислан из Москвы, чтобы увезти Императора и что отъезд назначен сегодня ночью.

— Комиссар уверяет, что никакого вреда Государю не будет причинено, и, если кто-нибудь пожелает его сопровождать, он не будет этому препятствовать. Я не могу допустить, чтобы Император ехал один. Его хотят удалить от его семьи, как тогда… (Императрица намекает на отречение Государя). Они хотят заставить его сделать нечто плохое, вызвав у него опасение за жизнь его близких… Император им необходим, они прекрасно понимают, что только он один представляет Россию… Вдвоем мы будем сильнее сопротивляться, и я должна быть при нем в этом испытании… Но маленький еще болен. Если произойдет осложнение… Боже мой! Какое страшное мученье!.. Это первый раз в моей жизни, что я не знаю, что мне делать; я всегда чувствовала вдохновение перед тем, как принять какое- нибудь решение… А теперь я не знаю, что мне делать… Но Господь не разрешит этот отъезд, он не может осуществиться, он не должен состояться… Я уверена, что сегодня ночью тронется лед… (во время ледохода в течение нескольких дней река бывает недоступна для судоходства, нужно было ждать несколько дней для возобновления судоходства).

В этот момент вмешивается Татьяна Николаевна:

— Но, мама, если отец неизбежно должен ехать, нужно все-таки что- нибудь решить.

Я поддержал Татьяну Николаевну, сказав, что Алексей Николаевич чувствует себя лучше и что мы будем хорошо за ним ухаживать.

Чувствовалось, как сомнения раздирали душу Ее Величества, она шагала туда и назад по комнате, она продолжала говорить, но больше сама с собою, нежели с нами. Наконец, она подошла ко мне и сказала:

— Да, так лучше; я поеду с Государем, я поручаю Вам Алексея!..

Спустя мгновение вошел Император; Императрица двинулась ему навстречу:

— Решено, я поеду с тобой, и Мария будет нас сопровождать.

Император ответил:

— Хорошо, раз ты это желаешь.

Я возвратился к себе, и весь день прошел в приготовлениях. Князь Долгорукий и доктор Боткин будут сопровождать Их Величества, так же как Чемодуров (камердинер Государя), Анна Демидова (горничная Государыни) и Седнев (лакей Великих княжон). Было решено, что 8 офицеров и солдат охраны поедут вместе с ними.

Все время после полудня семья провела у кровати Алексея Николаевича.

Вечером, в десять часов с половиной, мы поднимаемся пить чай. Императрица сидит на диване, две ее дочери сидят по обеим ее сторонам. Они так много плакали, что лица у них распухли. Каждый из нас старается скрыть свои мучения и казаться спокойным. Мы сознаем, что, если один из нас поддастся, все остальные последуют ему.

Император и Императрица серьезны, сосредоточенны. Чувствуется, что они готовы на любую жертву, включая их собственную жизнь, если Господь, пути Которого неисповедимы, потребует это для блага Отечества. Никогда они не высказали нам столько доброты и заботы, как в этот вечер.

Их спокойствие, невозмутимость, их чудотворная вера воспринимались нами.

В одиннадцать часов с половиной слуги собираются в большой зале. Их Величества и Мария Николаевна прощаются с ними. Государь целует всех мужчин, Государыня — женщин. Все плачут. Их Величества уходят; мы все идем вниз — в мою комнату.

В три с половиною часа во двор въезжают повозки. Это все ужасные тарантасы (крестьянские повозки, состоящие из большой сделанной из лозы корзины, положенной на двух длинных жердях, заменяющих рессоры, без сиденья), в которых сидеть и лежать можно на самом дне. Только одна повозка имеет покрышку. Мы находим на заднем дворе немного соломы, которую мы расстилаем на дне повозок. В повозку Государыни мы кладем матрац.

В четыре часа мы поднимаемся в комнаты Их Величеств, которые в это время выходят от Алексея Николаевича. Государь, Государыня и Мария Николаевна с нами прощаются. Государыня и Великая княжна в слезах. Государь спокоен и говорит каждому из нас ободряющие слова; он нас целует. Прощаясь со мной, Государыня просит меня не провожать и остаться при Алексее Николаевиче.

Я вхожу к ребенку, который плачет в своей кровати.

Через несколько минут мы слышим стук колес отъезжающих повозок. Великие княжны, возвращаясь к себе, рыдают, проходя мимо дверей комнаты их брата…

Суббота, 27 апреля. Возница, который отвозил Императрицу к первой остановке, приносит записку от Марии Николаевны: на дорогах распутица, условия путешествия ужасны.

Как сможет Государыня перенести это путешествие? Какой страх испытываем за них!

Воскресенье, 28 апреля. Полковник Кобылинский получил телеграмму, извещающую, что все благополучно прибыли в Тюмень в субботу вечером, в 9 часов с половиною.

В большом зале поместили походную церковь, священник сможет служить обедню, так как имеется освященный алтарь.

Вечером приходит вторая телеграмма из Тюмени: „Путешествуем в хороших условиях. Как здоровье маленького? Да будет Господь с вами“.

Понедельник, 29 апреля. Дети получили из Тюмени письмо от Императрицы. Путешествие было утомительное. При переезде ручьев вода доходила лошадям до брюха. Несколько раз ломались колеса.

Среда, 1 мая. Алексей Николаевич встал. Нагорный занес его к его креслу на колесах, его вывозили на солнце.

Четверг, 2 мая. До сих пор никаких известий с тех пор, как они покинули Тюмень. Где же они? Они могли уже во вторник приехать в Москву.

Пятница, 3 мая. Полковник Кобылинский получил телеграмму, что путешественники задержаны в Екатеринбурге. Что произошло?

Суббота, 4 мая. Грустный канун Пасхи. Все подавлены.

Воскресенье, 5 мая. Пасха. До сих пор никаких известий.

Вторник, 7 мая. Дети наконец получили письмо из Екатеринбурга, сообщающее, что все здоровы, но ни одного слова, почему произошла задержка в Екатеринбурге. Сколько опасений проскальзывает между строк.

Среда, 8 мая. Офицеры и солдаты нашей охраны, которые сопровождали Их Величества, вернулись из Екатеринбурга. Они рассказывают, что поезд Императора по прибытии в Екатеринбург был окружен красногвардейцами и что Император, Императрица и Мария Николаевна заключены в доме Ипатьева, что князь Долгорукий находится в тюрьме и что они сами были освобождены лишь после двухдневного ареста.

Суббота, 11 мая. Полковник Кобылинский устранен, и мы подчинены Тобольскому Совету.

Пятница, 17 мая. Солдаты нашей охраны заменены красногвардейцами, прибывшими с комиссаром Родионовым, который приехал за нами. Генерал Татищев и я считаем нашим долгом задержать наш отъезд возможно дольше, но Великие княжны стремятся возможно скорее соединиться со своими родителями, и мы не считаем себя вправе противиться их страстному желанию.

Суббота, 18 мая. Всенощная. Священник и инокини были раздеты донага и обысканы по приказанию комиссара.

Воскресенье, 19 мая (6 мая старого стиля). День рождения Государя…

Наш отъезд назначен на завтра. Комиссар отказался впустить священника, он запретил Великим княжнам закрывать их дверь на ночь. В 11 часов с половиною мы покидаем дом и грузимся на „Русь“. Это тот же самый пароход, который привез Их Величества и нас 8 месяцев тому назад. Баронесса Буксгевден, которой разрешили ехать вместе с нами, присоединилась к нам. В 5 часов мы покидаем Тобольск. Комиссар Родионов запирает Алексея Николаевича в его каюте вместе с Нагорным. Мы протестуем; ребенок болен, и доктор должен иметь возможность входа к нему в любое время.

Среда, 22 мая. Сегодня утром мы прибыли в Тюмень. Прибыв 22 мая в Тюмень, мы немедленно были отправлены под сильнейшим конвоем к специальному поезду, который должен везти нас в Екатеринбург. В то время когда я собирался войти в вагон вместе с моим учеником, я был отстранен от него и загнан в вагон 4-го класса, который, как и все прочие вагоны, охранялся часовыми. Ночью мы прибыли в Екатеринбург, поезд был остановлен вдали от города. Около 9 часов утра (23 мая) появилось несколько извозчичьих повозок, которые выстроили вдоль поезда, и я увидел четырех мужчин, направляющихся к вагону детей.

Прошло несколько минут, и мимо окон моего вагона прошел преданный Алексею Николаевичу Нагорный, неся маленького больного на руках; за ними шествовали Великие княжны, неся чемоданы и мелкие предметы. Я хотел выйти, но часовой грубо отпихнул меня обратно в вагон.

Я вернулся к окну: последней шла Татьяна Николаевна, неся свою собачку и с трудом волоча тяжелый коричневый чемодан. Шел дождь, и я видел, как она на каждом шагу увязала в грязи. Нагорный поспешил к ней на помощь; он был грубо отброшен одним из комиссаров… Через несколько минут извозчики тронулись, увозя детей в сторону города.

Как мог я предположить, что мне не суждено более увидеть тех, возле которых я провел столько лет! Я был уверен, что за нами вернутся и что вскоре мы снова будем вместе. Между тем проходили часы. Наш поезд был введен на станцию, и я видел, как вели под конвоем генерала Татищева, графиню Гендрикову и барышню Шнейдер. Несколько позже наступила очередь Волкова — лакея Государыни, Харитонова — главного повара, лакея Труппа и маленького Леонида Седнева — четырнадцатилетнего поваренка.

За исключением Волкова, которому удалось бежать, и маленького Седнева, которого пощадили, никто из перечисленных не вышел из рук большевиков.

Мы все ждали. Что происходило? Почему не приходил наш черед быть взятыми? Мы строили всякие предположения, когда около 5 часов комисcap Родионов, который приезжал за нами в Тобольск, вошел в наш вагон и объявил нам, „что в нас больше не нуждались“ и что „мы свободны“.

Свободны! Как, нас разлучали с ними? Тогда все кончено!»[36]

25 июля 1918 года Екатеринбург был взят с бою белыми войсками. На улицах города висели расклеенные 20 июля сообщения Уральского Областного Комитета, извещавшие, что «смертный приговор, вынесенный бывшему Царю Николаю Романову, был приведен в исполнение в ночь с 16 на 17 июля, что Царица и дети были эвакуированы и находятся в безопасном месте». Военное командование выставило вокруг дома купца Ипатьева часовых. На стенах комнаты подвального этажа этого дома виднелось множество следов от пуль и ударов штыками, были и следы от замытых кровавых пятен. Весь вид комнаты свидетельствовал о том, что здесь были совершены убийства нескольких людей. В комнатах верхнего этажа, где помещались Царственные узники, царил хаотический беспорядок. На полу лежали кучки пепла, вынутого из печей. В них было найдено множество полуобуглившихся предметов: зубные щетки, пуговицы, шпильки для волос, ручка от щетки из слоновой кости, принадлежавшей Государыне, с ее инициалами «А. Ф.» и т. д.

Верховным правителем России, адмиралом Александром Васильевичем Колчаком, было отдано распоряжение о производстве следствия для выяснения судьбы исчезнувшей Царской семьи. Ведение следствия первоначально было поручено члену Екатеринбургского Окружного Суда Ивану Александровичу Сергееву. С первых же шагов начатого расследования Сергеев пришел к заключению, что все члены Царской семьи были убиты, но никаких следов местонахождения их останков не было.

В январе 1919 года адмирал Колчак поручил генералу Дитерихсу привезти ему из Екатеринбурга следственный материал и все найденные предметы. Ознакомившись с материалом, адмирал Колчак поручил дальнейшее ведение следствия следователю по особо важным делам Омского Окружного Суда Николаю Алексеевичу Соколову, назначение которого состоялось 7 февраля 1919 года распоряжением министра Старынкевича.

Следствием были допрошены сотни свидетелей, среди них были и специально оставленные большевиками их агенты с целью направлять следствие на ложный путь, что очень тормозило его работу. В деле убийства Царской семьи очень важными были показания красногвардейцев из охраны «дома особого назначения» Анатолия Якимова и Филиппа Проскурова, захваченных в плен белыми частями. Первый из них присутствовал при убийстве, второй хотя и не присутствовал при этом, но знал все подробности и обстоятельства убийства от лиц, участвовавших в нем непосредственно. Наконец, в феврале 1919 года в г. Перми был взят в плен один из главных убийц Царской семьи — комиссар Екатеринбургской «чрезвычайки» бывший каторжник Павел Медведев, который хотя и подтвердил все обстоятельства убийства Царской семьи, однако утверждал, что ему неизвестно, что большевики сделали с телами узников. Тела были найдены благодаря показаниям крестьян деревни Коптяки. Следствием было обнаружено и множество документов, непосредственно относившихся к убийству Царской семьи. Среди этих документов находились оригиналы требований на серную кислоту и бензин, подписанные комиссаром Петром Лазаревичем Войковым, аптекарем из г. Керчи, и лента телеграммы, посланной Вейсбартом-Белобородовым из Екатеринбурга в Москву Янкелю Свердлову.

Весь собранный Н.А. Соколовым материал был им классифицирован, сфотографирован, вывезен за границу. Впоследствии весь этот материал был Соколовым опубликован в его документальной книге «Убийство Царской семьи» (Париж, 1921). Из содержания этой книги выявляется правдивая мрачная картина последних дней жизни узников Ипатьевского дома, жуткие подробности их смерти и вся подоплека совершенного большевиками гнусного преступления. Прологом к нему являются дипломатические переговоры, которые ведутся между советскими преступными заправилами и германским правительством, поставившим своей тайной целью, но разгаданной их большевистскими контрагентами, восстановление в России монархии в пользу Императора или Наследника престола при условии признания ими Брест-Литовского договора, заключенного Германией с большевиками. По мнению следователя по особо важным делам А.Н. Соколова, этот план не осуществился лишь благодаря сопротивлению Императора Николая 11, категорически отказавшегося от какого-либо компромисса и ставшего потому жертвой своей непоколебимой верности России и данному им ее союзникам слову. В этот период времени большевики очень считались с Германией, войска которой заняли почти всю Прибалтику и дошли до Пскова на севере, в то время как на юге России они заняли всю Малороссию, включая Киев, Харьков и Ростов-на-Дону, и демаркационная линия между немецкими и советскими оккупантами проходила по рубежу между тогдашними Черниговской и Орловской губерниями.

В половине апреля 1918 года Янкель Свердлов, председатель Центрального Исполнительного Комитета в Москве, как бы уступая требованиям германского посла графа Мирбаха, командирует в Тобольск для перевезения Царской семьи в Москву или Петроград комиссара Яковлева. Как показало следствие, Яковлев встречает неожиданно для него сопротивление Уральского Областного Комитета в Екатеринбурге, которое он старается преодолеть. Янкель Свердлов, который, с ведома всей советской головки, ведет двойную игру, притворяется, что он подчиняется требованиям графа Мирбаха, в действительности же тайно уговаривается с екатеринбургскими комиссарами воспрепятствовать Царю-мученику вырваться из их рук. Об этом свидетельствует тот факт, что одновременно с командировкой в Тобольск комиссара Яковлева в Екатеринбурге в спешном порядке выселяется из своего дома купец Ипатьев, дом этот в два дня обносится крепкой сплошной изгородью из толщенных досок, высота которой достигает до верхов окон второго этажа и получает название «дома особого назначения». В эту заранее приготовленную для Царственных узников тюрьму, 17/30 апреля 1918 года, по прибытии привезшего их в Екатеринбург поезда, немедленно были заточены Государь, Государыня, Великая княжна Мария Николаевна, доктор Боткин и трое слуг: Анна Демидова — горничная Государыни; Чемодуров — камердинер Государя и старший Седнев — лакей Великих княжен.

Вначале состав охраны этого дома состоял из случайно набранных людей, в большинстве случаев бывших солдат. Состав охраны постоянно менялся. Позже состав ее состоял исключительно из распропагандированных большевиками рабочих Систерского завода и фабрики братьев Злоказовых, явившихся добровольно сторожить «Николая Кровавого». Эта охрана была непосредственно подчинена комиссару Авдееву, коменданту «дома особого назначения». Авдеев, бывший уголовный преступник- каторжник, был алкоголиком, подверженным самым грубым инстинктам. Его главным ежедневным занятием было изобретательство совместно со своими подчиненными все новых издевательств над мучениками, отданными во власть этих подлых, низких и грубых существ, потерявших человеческий облик. 23 мая, сейчас же после своего прибытия в Екатеринбург, Наследник Цесаревич и его три сестры под конвоем были отправлены в дом Ипатьева. Соединение всей семьи, несмотря на тяготевшую над их жизнью угрозу и беспросветность их тягостного положения, было последним радостным событием в их страдальческой жизни. Через несколько часов в «дом особого назначения» были приведены повар Харитонов, старик-лакей Трупп и мальчик Леонид Седнев. Генерал-адъютант Татищев, графиня Гендрикова, барышня Шнейдер и лакей Государыни Волков были непосредственно после своего прибытия в Екатеринбург отведены в тюрьму.

24 мая заболевшего Чемодурова отправили в тюремную больницу, что чудесно спасло его жизнь, так как о нем забыли. Несколько дней спустя в тюрьму были отправлены дядька Наследника матрос Нагорный и старший Седнев, которые не могли скрыть своего негодования и открыто протестовали, увидев, как чекисты завладевали маленькой золотой цепочкой с образками, которая висела у изголовья кровати больного Наследника. Число лиц, желавших разделить заключение Царской семьи, ее главным тюремщиком, во время правления Временного правительства, товарищем Керенским, уже с самого начала было ограничено до минимума. После того как власть перешла в руки большевиков, под их давлением число это стало быстро уменьшаться: 10 человек прислуги были уволены из-за недостатка средств еще в Тобольске. До самого конца с Царской семьей оставались лишь четыре человека: доктор Боткин, Анна Демидова, Харитонов и Трупп. Большой поддержкой для Царской семьи было присутствие доктора Боткина, который прилагал все усилия, чтобы защитить ее членов от безобразных издевательств и грубостей тюремщиков, и окружал их своими заботами. В состоянии здоровья Наследника после утомительного переезда, лишений и волнений, которым постоянно был подвержен мальчик, наступило сильное ухудшение, и большую часть дня он оставался прикованным к своему ложу. Когда заключенных выпускали на прогулку, Государь выносил сына в сад.

Царская семья и слуги обедали вместе с чекистами, которые, как и люди охраны, когда им только заблагорассудится, входили в комнаты Царской семьи. Большею частью они бывали пьяными, и их грубостям и издевательствам не было границ. Глубокая, безграничная вера Царственных мучеников, их безропотная покорность воле Божией, незлобливость и смирение давали им силы твердо переносить все страдания. Они уже чувствовали себя на той стороне бытия и, с молитвой в душе и на устах, готовились к своему переходу в жизнь вечную. Государыня и Великие княжны, пребывая в этом чекистском аду, постоянно пели молитвы, вызывая у своих тюремщиков невольное смущение. Пораженные их простотой, мягкостью, человеколюбием и смирением, и эти потерявшие человеческий образ тюремщики были ими покорены. Их первоначальная озверелость сменилась глубоким сочувствием к заключенным. Под влиянием их христианской твердости и величия их душ даже закоренелый преступник-каторжник Авдеев осознал свое собственное ничтожество и подлость. «Дом особого назначения» был ничем иным, как отделением «Чеки» — того всемогущего учреждения, на котором держалась тогда и продолжает держаться ныне советская власть. Екатеринбургская «Чека», как и всякая другая «Чека» в провинции, непосредственно подчинялась главному ее правлению — Всероссийской Чрезвычайной Комиссии (В.Ч.К.), находившейся в Москве и подчиненной кровавейшему из палачей российского народа, поляку Феликсу Дзержинскому.

Уральский Областной Совет состоял приблизительно из 30 членов. Председателем его был Белобородов (Вейсбарт). Президиум его представлял собой Исполнительный Комитет этого Совета, в состав которого входили: председатель — еврей Вейсбарт (Белобородов) и члены: Шая Голощекин и Войков — евреи, Сафаров — татарин и Сыромолотов — русский, каторжник. Наиболее влиятельными членами екатеринбургской «Чеки» были: Янкель Юровский, Шая Голощекин и Войков; Авдеев был подчинен им и другим комиссарам, членам Президиума «Чека». Так выглядели большевистские учреждения г. Екатеринбурга и их представители, непосредственно выполнявшие порученное им советской головкой истребление Царской семьи.

Представители этих учреждений не могли не заметить наступившей резкой перемены в чувствах тюремщиков по отношению к Царственным узникам. Эта перемена стала известна и в Москве, вызвав там серьезные опасения. В связи с этим Свердлов вызвал в Москву комиссара Шаю Голощекина. 4 июля 1918 года Вейсбарт-Белобородов послал в Москву Янкелю Свердлову и Шае Голощекину телеграмму следующего содержания: «Сыромолотов выехал в Москву для организации дела, согласно указаниям из Центра. Напрасные опасения. Авдеев отстранен. Мошкин (помощник Авдеева. — Н.О.) арестован. На место Авдеева назначен Юровский. Внутренняя охрана заменена другими. Белобородов». В этот день Авдеев и Мошкин были арестованы комиссарами Янкелем Юровским и его помощником Никулиным. Юровский привел с собой десять человек отборных палачей екатеринбургской «Чеки», которые заняли все внутренние посты в доме Ипатьева. Смененная ими охрана, состоявшая из русских рабочих, была переведена в соседний дом Попова и занимала лишь наружные посты. В это время план убийства всех членов Царской Фамилии был окончательно разработан Янкелем Свердловым и утвержден Лениным и другими членами советского правительства.

Командированный в Москву для организации дела согласно с указаниями из Центра, Сыромолотов вместе с Голощекиным вернулся в Екатеринбург, привезя с собой инструкции, полученные лично от Свердлова. Одновременно Юровский начинает разъезжать верхом в окрестностях Екатеринбурга в поисках укромного места, где должно будет произойти бесследное исчезновение тел Русского Православного Царя, его семьи и союзников. Для этого им была облюбована поляна в лесу, вблизи заброшенной шахты, недалеко от деревни Коптяки, находящейся в 20 верстах на северо-запад от г. Екатеринбурга.

В воскресенье, 14 июля, Царская семья и ее союзники присутствуют на последнем богослужении, которое совершает священник отец Иоанн Сторожев, — последний человек извне, который видит Царскую семью еще живой. На другой день, 15 июля, Юровский отдает распоряжение о переводе 14-летнего Леонида Седнева в дом Попова, в котором помещается внешняя охрана «дома особого назначения», состоящая из русских рабочих, подчиненная комиссару-чекисту Павлу Медведеву, пользовавшемуся полным доверием Янкеля Юровского.

16 июля, в 7 часов вечера, Юровский отдает Павлу Медведеву приказ — принести ему 12 револьверов системы «Наган», входивших как добавочное вооружение отряда из русских рабочих. Когда Медведев приносит наганы Юровскому, последний сообщает ему, что сегодня ночью вся Царская семья будет умерщвлена, одновременно он приказывает Медведеву сообщить об этом позднее русской охране. Около 10 часов вечера Медведев сообщает об этом своим подчиненным.

Через несколько минут, по прошествии 12 часов ночи, Юровский входит в комнаты Царской семьи и лиц, разделяющих с ней заключение, и приказывает им одеться, чтобы следовать за ним. Как причину он выставляет будто бы происходящее в Екатеринбурге восстание, поясняя при этом, что в помещении полуподвального этажа дома они будут находиться в большей безопасности. Перед этим Юровский посещает Наследника Цесаревича и справляется о его здоровье. Такое поведение Юровского свидетельствует о том, как он озабочен, чтобы не вызвать никаких подозрений у своих жертв, — чтобы убийство их прошло бы в возможно наиболее спокойной обстановке. Вскоре все готовы и, захватив с собой некоторые мелкие вещи и подушки, спускаются по внутренней лестнице, выходят во двор и оттуда направляются в комнату подвального этажа. Во главе шествия идут Юровский и Никулин, за ними следует Государь, который несет на руках больного Наследника, за ним следуют: Государыня, Великие княжны, доктор Боткин, Анна Демидова, Харитонов и Трупп. Здесь происходит довольно долгая остановка, во время которой вышедший Юровский дает последние распоряжения убийцам, распределяет между ними жертвы, причем себе он выбирает Государя и Наследника. В ожидании дальнейших событий узники просят, чтобы им принесли стулья. Им приносят три стула. Больной Наследник, который не может стоять на ногах, садится на стул посередине комнаты. Государь садится влево от него, доктор Боткин становится справа от него, несколько сзади. Государыня садится возле стены — вправо от двери, через которую они вошли, недалеко от окна. Сзади нее стоит Великая княжна Татьяна Николаевна. В углу комнаты, с той же стороны, стоит Анна Демидова, в руках она держит две подушки. Великие княжны Ольга, Мария и Анастасия стоят, прислонившись к задней стене, справа от них — в углу стоят Харитонов и старик Трупп. Ожидание затягивается…

Неожиданно в комнату входит Юровский в сопровождении семи человек, бывших германо-австрийских военнопленных и трех своих друзей-каторжников, уголовных преступников, выпущенных на свободу Керенским: Ермакова, Ваганова и Медведева — палачей местной «чрезвычайки». Юровский приближается к Государю и говорит: «Ваши хотели Вас спасти, но им это не удалось, и мы принуждены Вас убить». Не расслышав, что сказал Юровский, Государь спрашивает: «Что?» «А вот что!» — отвечает Янкель Юровский и стреляет одновременно в Государя в упор. Государь падает, убитый наповал. Выстрел Юровского служит сигналом к общей пальбе. Смерть большинства узников наступает почти мгновенно, но не всех. Лежащий на полу рядом с отцом Алексей Николаевич ощупывает рукой шинель отца и издает стон. Один из палачей ударяет его ногой в висок, после чего Юровский приставляет дуло своего револьвера к уху Наследника и дважды стреляет в него. Анастасия Николаевна только ранена и начинает кричать. Убийцы добивают ее штыками. Анна Демидова благодаря подушкам, которыми она прикрыта, остается невредимой. Она мечется из угла в угол, пока не падает мертвой под ударами убийц.

После убийства комиссары снимают с жертв драгоценности, а тела относят и укладывают на грузовик, который стоит возле ворот — между первой и второй дощатой стеной, окружающей «дом особого назначения». Затем грузовик направляется через погруженный в сон город в сторону леса; никакого восстания в городе не происходит. Для предосторожности на некотором расстоянии впереди грузовика верхом на лошади едет комиссар Ваганов. Недалеко от поляны, где должно произойти «бесследное» исчезновение останков Царской семьи и их союзников, Ваганов замечает двигающуюся навстречу по дороге из деревни Коптяков крестьянскую телегу. В телеге находится крестьянка, ее сын и его жена — все из деревни Коптяки; они направляются в Екатеринбург для продажи наловленной ими рыбы. Подъехавший к телеге Ваганов приказывает им немедленно повернуть и направиться обратно в деревню; под страхом смерти он запрещает им оборачиваться и смотреть назад. Чтобы быть уверенным, что приказание его будет исполнено в точности, Ваганов часть пути сопровождает мчащуюся во весь опор телегу, скача рядом с ней. Однако крестьяне успели заметить в предутреннем рассвете контуры далекого грузовика и по прибытии в деревню рассказывают о происшествии своим односельчанам. Заинтересованные рассказом крестьяне отправляются на разведку и натыкаются на цепь часовых, расставленных в лесу.

Между тем прибывший на поляну грузовик останавливается, тела выбрасывают и начинают раздевать, при этом чекисты находят множество драгоценностей, которые Великие княжны носили спрятанными под своими платьями или зашитыми в них. Комиссары жадно набрасываются на добычу и в лихорадочной поспешности роняют некоторые из них на землю, где они затаптываются ногами. После этого тела рубят на куски и укладывают на больших кострах, предварительно полив их бензином. Останки тел, не сгоревшие в огне, поливаются серной кислотой. В течение трех дней и ночей чекисты работают над уничтожением останков их жертв. По требованиям, подписанным комиссаром Войковым, следствием установлено, что на поляну было доставлено 175 килограммов серной кислоты и 300 литров бензина. 20 июля убийцы уничтожают следы костров, зола и пепел выбрасываются в колодезь шахты или рассеиваются вдали от поляны. Главный эксперт и руководитель по уничтожению останков, комиссар Войков, остается совершенной «работой» доволен и в восторге восклицает: «Мир никогда не узнает, что мы с ними сделали!»

Непосредственно после совершения злодеяния главный исполнитель его — Янкель Юровский — отдает Павлу Медведеву приказ: «Сохрани наружные посты, а то еще народ восстанет!» Во исполнение этого приказа в последующие дни на наружных постах вокруг дома Ипатьева продолжают стоять часовые, как будто внутри дома ничего не произошло.

Организаторы убийства — члены Советского правительства — отдавали себе отчет в том, что совершить это отвратительное и позорное преступление могут лишь потерявшие совесть, хорошо сплоченные палачи. Этими палачами оказались Янкель Юровский, ставший им не только наживы ради, но и по убеждению, Медведев, Никулин, Ермаков и Ваганов — уголовные преступники из каторжан, выпущенных на свободу товарищем Керенским, и 5 человек бывших военнопленных австро-венгерской и германской армий, личности которых не были в точности установлены. По мнению судебного следователя Соколова, их иностранные фамилии не указывали на их латышское происхождение, хотя латыши в то время представляли наибольший контингент палачей в «чрезвычайках».

25 июля 1918 года пермская газета печатает следующие официальные сообщения советских палачей: «Постановление Президиума Уральского Областного Совета рабочих, крестьянских и красногвардейских депутатов: Принимая во внимание, что чехословацкие банды угрожают столице красного Урала Екатеринбургу, принимая во внимание, что коронованный палач может избежать народного суда (только что раскрыт заговор белогвардейцев, целью которого было похищение всей семьи Романовых), Президиум Областного Комитета во исполнение воли народа решил: бывшего Царя Николая Романова, виновного перед народом в бесконечных кровавых преступлениях, расстрелять.

Решение Президиума Областного Совета было приведено в исполнение в ночь с 16 на 17 июля.

Президиум Уральского Областного Совета рабочих, крестьян и красногвардейцев.

Решение. Президиум Центрального Исполнительного Комитета от 18 июля с. г. Центральный Исполнительный Комитет Совета рабочих, крестьянских, красногвардейских и рабочих депутатов в лице своего председателя одобряет действия Президиума Уральского Комитета. Я. Свердлов».

В этих сообщениях о судьбе остальных членов Царской семьи и их союзников нет ни одного слова. Казалось, что концы преступления канули в воду.

Но вот приходят крестьяне из деревни Коптяки, они заявляют, что в ночь с 16 на 17 июля большевики расположились вблизи их деревни на просеке лесного урочища «Четыре брата», что они развели там большой костер и оставались на просеке в течение нескольких дней. Крестьяне принесли некоторые предметы, которые они нашли там, возле заброшенной шахты. Несколько офицеров отправляются в указанное место и находят там еще и другие предметы, которые, как и предметы, принесенные крестьянами, опознаются лицами, близко знавшими Царскую семью, как вещи принадлежащие ей. Одновременно возле шахты обнаружены следы большого костра. Весной 1919 года судебный следователь Соколов, как только растаял снег и земля обсохла, переносит следствие на просеку урочища «Четыре брата». Каждый дюйм земли осматривается, исследуется, земля поляны и шахты просеивается, и следствие обнаруживает сотни новых предметов, которые опознаются. Среди этих предметов находят: пряжку от пояса Государя, остатки его фуражки, маленькую портативную рамку, в которой Государь всегда носил при себе фотографию Государыни, и другие предметы.

Любимые сережки Государыни, одна из которых сломана, куски ее платья, стекло из ее очков, опознанное по своей особой необыкновенной форме, и другие предметы.

Пряжка от пояса Наследника, пуговицы и куски его шинели и другие предметы.

Большое количество вещей, принадлежащих Великим княжнам, кусочки их ожерелий, обуви, пуговиц, крючков, кнопок и т. д.

Шесть металлических застежек от корсетов (Государыни, четырех Великих княжен и Анны Демидовой).

Челюсть доктора Боткина, остатки его очков, пуговицы его платья.

Кости и куски обугленных костей, частично разрушенных серной кислотой, со следами зазубрин от острых предметов и пил, револьверные пули из числа застрявших в телах и большое количество расплавленного олова этих пуль. Всего было найдено 460 вещественных доказательств, начиная с драгоценностей и кончая трупом собачки Наследника Джой, который был вывезен вместе с останками мучеников.

Еврей-комиссар Войков ошибался; мир узнал во всех подробностях, что они с ними сделали: ночью с 16 на 17 июля 1918 года они — презренные убийцы — возвели на вершину Голгофы помазанника Божьего, христианнейшего, подлинно народного правителя, мужественного, добрейшего и кроткого сердцем Православного Русского Царя Николая II Александровича. Бестрепетно взошел он на ее вершину, предводительствуя своей святой семье и великомученикам союзникам, неся на своих руках к подножию Трона Всевышнего своего больного, горячо и нежно любимого отрока сына. На вершине Голгофы простирал к ним Свои руки скорбный Христос…

И сбылись неоднократно высказанные Царем-мучеником слова: «Я имею больше чем предчувствие — полную уверенность, что я предопределен ужасным испытаниям и не получу награды здесь — на земле». Об этих знаменательных словах Царя-мученика повествует в своих мемуарах также и бывший долголетний посол Франции в России Морис Палеолог[37].

Непоколебимо верным своему долгу Царь-мученик оставался на протяжении всей своей жизни и до последнего своего издыхания. «Он скорее пожертвует жизнью, чем изменит своему слову», — свидетельствует о Царе-мученике Морис Палеолог[38].

Царь-мученик безгранично был предан воле Божией и всем своим сердцем любил горячо и был предан России. Даже в трагический момент своего вынужденного отречения он думал прежде всего о ней, о российском народе, что было так просто и искренне выражено им следующими словами: «Быть может, нужна искупительная жертва, чтобы спасти Россию? Я буду этой жертвой. Да совершится воля Господня… Для России, для ее счастья я готов отдать и трон, и жизнь»[39].

«Государь был одарен замечательными личными качествами, — пишет Жильяр, — Он был воплощением самых благородных и лучших чувств русской души. Он подчинился своей судьбе и покорно принял сверхчеловеческий труд, порученный ему Богом. Всеми силами своей души он любил свой народ и свое отечество. Особенно горячо любил Государь простонародье и русского крестьянина, к улучшению жизни которого Государь стремился всей душой. История отдаст ему должное»[40].

Но коварные убийцы и пошедшие с ними рука об руку преступные клеветники прилагают все усилия к тому, чтобы создать свою лживую историю, которая замученному ими Царю должного не отдает. Они — слуги Антихриста — стараются представить грядущим поколениям святой облик замученного ими Царя в самых мрачных красках. Они, преступники против Бога и человечества, погрязшие по горло в крови русского народа, с присущим им цинизмом осмеливаются именовать добрейшего, христианнейшего Православного Русского Царя Николая II Александровича «кровавым».

После совершения ими злодеяния убийцы в своих лживых официальных сообщениях стараются придать этому злодеянию вид некоей законности — как бы исполнение приговора некоего суда. Но ни следствия, ни суда над Царем-мучеником назначено не было. Да если и была бы сделана ими попытка инсценировки суда, то разве могли бы эти безбожные преступники, организовавшие в России под названием «Советского правительства» интернациональную, рабовладельческую, кровавую диктатуру, представлять собой правосудие?

Во имя какого правосудия скрыли они от русского народа совершенное ими злодейское убийство мучеников: больной Царицы Александры Феодоровны, тяжелобольного Наследника Алексея Николаевича, не достигшего полных 14 лет жизни, Великих княжен Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии Николаевных, из коих старшей было 22 года, а младшей 17 лет, горничной Анны Демидовой, доктора Евгения Сергеевича Боткина, повара Харитонова и старика лакея Труппа? Об этом «правосудии» красноречиво свидетельствует зашифрованная телеграмма, посланная 17 июля 1918 года Вейсбартом-Белобородовым секретарю Совета Народных Комиссаров в Кремль — в Москву: «Передайте Свердлову, что все семейство постигла та же участь, что и главу. Официально семья погибнет при эвакуации. Белобородов».

Для полного представления о советском «правосудии» необходимо указать на состоявшийся в сентябре 1919 года в городе Перми процесс 28 членов партии социал-революционеров, обвиненных советским правительством в самовольном убийстве Царской семьи на пути ее следования в «безопасное место» (!).

В своих лживых официальных сообщениях о совершенном ими гнусном убийстве Царя-мученика советские вожди указывают, что было оно совершено «во исполнение воли народа», не указывая при этом имени этого народа. Встает вопрос: «во исполнение воли какого народа»? Того ли, который боролся с советской властью на полях Гражданской войны и во время бесчисленных восстаний рабочих, крестьян, матросов и красноармейцев? Или в рядах противосоветских армий и формирований во время Второй мировой войны? Или в рядах тех российских людей, которые поныне ведут непрекращающуюся пятидесятилетнюю борьбу против международных поработителей их родины? Или, быть может, «во исполнение воли» тех 100 миллионов российских людей, безжалостно и жестоко уничтоженных советской властью во время Гражданской войны, во время небывалых в истории мира искусственно созданных советскими палачами голодных 1921–1922 и 1932–1933 лет, унесших около 30 миллионов человеческих жертв; во время принудительной коллективизации, на стройках, в концентрационных и принудительного труда лагерях, во время завоевательных войн, в застенках «Чеки», НКВД, МВД и МГБ? Или «во исполнении воли» тех русских людей, о которых Пьер Жильяр повествует в своей книге следующими словами: «Мне часто приходилось видеть людей, встречавшихся на пути нашего шествия в Церковь или обратно, которые при виде Царской семьи крестились и становились на колени. В подавляющем своем большинстве жители города Тобольска были глубоко преданы Царской семье, и наши охранники должны были принимать решительные меры против людей, останавливавшихся под окнами нашего дома, снимавших шапки и крестившихся, проходя мимо него»[41]. Или, быть может, это убийство было совершено «во исполнение воли» крестьян-белорусов Гродненской губернии, отданной большевиками Польше по Рижскому договору, которых я имел возможность видеть ежегодно на непопулярных у польских властей панихидах по убиенной Царской семье, вплоть до занятия этой части Польши большевиками в 1939 году? Как сейчас вижу эту крестьянскую массу, тесно наполняющую внутренность монументального храма, вмещающего около 1000 человек, и весь обширный двор вокруг него, стоящую на коленях, усердно молящуюся и рыдающую, пришедшую на панихиду без всякого особого приглашения, а по влечению своего сердца из деревень, отдаленных даже до 20 километров. Было ли это вопиющее к Богу преступление совершено «во исполнение воли» населения казачьих областей, южнорусских и поволжских губерний и Сибири, которое, несмотря на грозящую ему «высшую меру наказания», прятало портреты Царственных мучеников и с приходом частей Белой армии обратно вешало их в красном углу — под образами? Нет! История со всей очевидностью свидетельствует о том, что убийства Царской семьи, членов Императорской Фамилии и их слуг, обоего пола, были совершены… вопреки воле российского народа.

Втайне задуманный интернациональной волей, заранее разработанный ею до мельчайших подробностей, план убийства, тщательная подготовка к его выполнению, хладнокровная, беспощадная расправа убийц с жертвами, дикая жестокость, которой она сопровождалась, в своей совокупности со всей очевидностью свидетельствует о том, что убийство это, совершенное в подвале Ипатьевского дома, было актом жгучей мести помазаннику Божьему — христианнейшему православному Царю, его благоверной христианнейшей семье и всему Православному Русскому Царству со стороны фанатиков-изуверов.

Тайна, которой убийство было окутано, меры предосторожности, которые были убийцами предприняты, тщательное скрытие ими следов своего преступления, уничтожение останков жертв и лживые сообщения убийц непреложно свидетельствуют о том, что это потрясающее, ужасное, вопиющее к Богу преступление было совершено в строгой тайне от русского народа и что именно он — русский народ — не должен был об этом знать.

Часть вторая

Государь-христианин

Ибо для меня жизнь — Христос, и смерть — приобретение.

Флп. 1, 21

Эти слова святого апостола целиком относятся и к праведному Русскому Царю-мученику Николаю II. Душа его была захвачена мистицизмом[42]; в ней жил Бог. Отсюда происходила его глубокая убежденность в своем священном призвании к правлению Царством, вверенным его попечению как помазаннику Божьему Самим Богом. Отсюда происходила его пламенная вера в Бога и его непоколебимая преданность Христу-Спасителю и Его заповедям. Из его насыщенной Светом Христовым души проистекали все ее качества: любовь к Богу, человеколюбие, смирение, простота, незлобливость, чувство долга.

Об усердии и пламенности молитвы Царя-мученика рассказывал мне, тогда еще отроку, духовник и друг трех поколений нашей семьи, замечательный по своим духовным качествам и строгой, праведной жизни старец — митрофорный протоиерей отец Наум Мезецкий, бывший с начала этого столетия вплоть до эвакуации Варшавы в 1915 году настоятелем церкви в Летнем дворце в Лазенках. Помню, как однажды, после исповеди, когда мы остались с ним в церкви дворца лишь вдвоем, указывая мне на коврики, лежавшие на полу, отец Наум сказал: «Вот здесь, на этом месте, стоя на коленях, молились Государь Император и Государыня Императрица. Они молились так ревностно, так проникновенно, что, глядя на них, мне казалось, что души их, оставив всякое земное попечение, вознеслись туда — одновременно он поднял руку вверх — на небо. О, если бы Господь дал бы и тебе такую силу веры! И вот смотри! Эту мою, недостойного иерея, руку смиренно целовал Самодержец всея России», — при этих словах отец Наум простер вперед свою руку, показывая ее мне. Позднее, в 1930-х годах, то же самое рассказывал мне член Варшавско-Холмской Духовной консистории Православной Церкви в Польше протоиерей отец Александр Субботин. Православный Русский Царь-самодержец целовал руку каждому священнику; в этом сказывалось и его смирение, и его уважение к сану священнослужителя.

Государь молился и за своих врагов и прощал им обиды. Об этом имеются записи Пьера Жильяра: «13 апреля, Страстная Пятница. Вечером вся семья исповедуется. Суббота, 14 апреля. В 9 часов 30 м. утра обедня и Святое Причастие. Вечером, в 11 часов с половиной, все собираются в церкви к заутрене. Полковник Коровиченко, комендант охраны и личный друг Керенского, и три офицера охраны также присутствуют. Служба длится до 2-х часов, все направляются в библиотеку для обмена пасхальными поздравлениями. Император, по русскому обычаю, целует всех присутствующих, в том числе коменданта дворца и офицера охраны караула, который при нем остался. Эти два человека не могут совладать с волнением, которое в них вызывает этот чистосердечный поступок. Воскресенье, 15 апреля. Пасха. Мы с Алексеем Николаевичем первый раз выходим на террасу перед дворцом. Чудный весенний день. Вечером в 7 часов богослужение наверху, в апартаментах детей. Нас около 15 человек. Я замечаю, что Государь усердно крестится в то время, когда священник читает молитву с поминовением Временного правительства»[43].

В Бозе почивший благочестивый и всесторонне высокообразованный Блаженный митрополит Антоний (Храповицкий) — основатель Русской Церкви За границей — был одним из немногих современников Царя-мученика, хорошо его понимавших и отдававших ему должное. В своем Слове, сказанном им в Житомирском кафедральном соборе 21 октября 1905 года, через четыре дня после Манифеста 17 октября, установившего народное представительство и в области государственного управления России, владыка Антоний в следующих словах охарактеризовал Государя и тогдашнее моральное и политическое состояние русских людей: «Сегодня окончился одиннадцатый год царствования нашего монарха, и настает двенадцатый год с несколько изменившимися условиями, обозначенными в последнем Манифесте. Оглянитесь же, русские люди, на сей закончившийся первый период царствования нашего Государя, оглянитесь на себя, насколько вы за это время оправдали данную вами перед Крестом и Евангелием присягу, и ныне, когда густая тьма бессовестной лжи и разнузданного себялюбия обложила небосклон нашей жизни, воззрите мысленно на того, кому так мало вы подражаете в добродетели и кому столь неблагодарными оказались многие. Наш Государь вступил на отеческий престол в юном возрасте, но оказался мудр перед искушением власти. Большею частью цари и другие высокие начальники, достигая власти, стараются о том, чтобы сразу выдвинуть перед глазами всех свою личность в противовес личности предшественника, чтобы показать ожидаемые преимущества своего управления сравнительно с предшественником… Подобные приемы действий особенно свойственны государям молодым, как это было при первых царствованиях в народе библейском. Не так, совсем не так поступил наш, тогда еще юный Государь, сделавшись властителем величайшего в мире Царства. Он обещал следовать во всем примеру и указанию своего в Бозе почившего родителя и постоянно ссылался на его авторитет. Он сохранил при себе его советников и не только не старался о том, чтобы выдвигать самолюбие, свою личность, но, напротив, постоянно смирялся пред своим Отечеством, исповедывая свою сердечную привязанность к старинной Москве, и первый из Русских Императоров не усрамился распространять свои изображения в старинной одежде.

Смирение — это первая заповедь Евангелия, это первая ступень из десяти блаженств, через которые открывается нам Господень рай, — сколь редкая, сколь ценная эта добродетель в наш горделивый, изолгавшийся век. И если мы справедливо ценим ее так высоко среди простых смертных, то как она вожделенна в могущественнейшем Императоре. Учись же, русский народ, у своего Царя этой великой мудрости быть смиренным… Как же сохранить в себе дух смиренномудрия? Как сохранил его в себе наш Государь? Хранить такой дух может лишь тот, кто боится Бога, кто всем сердцем верит во Христа, кто благоговеет перед святыми угодниками. И сему учитесь у своего Царя, русские люди.

Наш Государь начал царствовать в сегодняшний день 21 октября, причастившись в храме Святых Таинств Тела и Крови Христовых. Вторично причастился он Божественных Таинств через три недели, в день своего бракосочетания. Сие необычно земным царям, которые, хотя и стараются всегда показать, что они не чужды веры, весьма опасаются прослыть слишком благочестивыми… Такая раздвоенность совершенно чужда нашему Монарху: Слава Божия являлась главным направляющим началом его деятельности. Ревнуя о прославлении святых угодников с тем же бескорыстным упованием, с каким относится к ним народное сердце, он с радостью разрешил открытие мощей святого Феодосия Черниговского в год своей Коронации[44], а затем приложил старания к тому, чтобы провозглашена была Церковью святость другого угодника Божия — преподобного Серафима Саровского. Но и на сем не успокоилось сердце Царево: оно повлекло его с Царицей-супругой и Царицей-матерью в далекую Саровскую пустынь и побудило его собственными руками поднять священный гроб Чудотворца и вместе со своим народом, собравшимся сюда в количестве трехсот тысяч, проливать слезы умиления, открывать свою совесть духовнику и причащаться Святых Таинств у одной Чаши с простолюдином[45].

Слышал ли ты что-либо подобное, о русский народ, за последнее столетие и более? Часто ли встречал такую силу веры среди людей знатных и богатых и укажешь ли мне во всей вселенной нечто подобное в жизни царей, именующих себя христианскими? Учись же у своего Царя вере, умилению и молитве. Искреннее благочестие остается не полным, если не украшается любовью и состраданием к ближним. И сию любовь наш Государь проявил в первые же месяцы по своем воцарении, когда, по примеру Всероссийского праведника отца Иоанна Кронштадтского, начал повсюду учреждать дома трудолюбия для бедных, ибо в этом нуждается городская беднота»[46].

В 1914 году, при прославлении праведного Симеона Верхотурского, протоиерей отец Иоанн Сторожев (совершивший 1/14 июля 1918 года последнюю обедницу и преподавший Царственным мученикам последнее в их жизни пастырское благословение), в следующих словах описал присутствовавшим благочестие Царя-мученика: «Какое, братие, великое, какое неизъяснимое утешение знать и видеть, что Державный вождь народа русского, коему вверены Богом судьбы Отечества нашего, в основу всего в своем Царстве полагает не иное что, как благочестие, самолично подавая пример глубокого, чисто древнерусского благочестия, любви к благолепию служб церковных, почитания святынь русских, заботы и усердия к прославлению памяти великих подвижников святой благоугодной жизни».

19 июня 1949 года в храме-памятнике, сооруженном в г. Брюсселе для увековечения памяти Царя-мученика Николая И, выдающийся святитель Русской Православной Церкви и ее Первоиерарх за рубежом — в Бозе почивший Блаженный митрополит Анастасий, инок аскетического образа жизни, молитвенник пламенный за русский народ, всесторонне образованный и обладавший большой эрудицией, в своем прекрасном по содержанию и по форме Слове в следующих словах описал евангельские добродетели убиенного Государя:

«Это был подлинно Царь Православный, в котором воплотились многие евангельские добродетели и прежде всего те, за которые ублажает Христос Спаситель своих последователей в Нагорной проповеди.

Во главе их поставлена нищета духовная, то есть смирение сердца, которым наш самодержавный Царь обладал в такой степени, как никто другой из венценосцев. Она возносит его на высоту и делает его достойным уже не земного, а вечного Царства Небесного. Родившись в день ветхозаветного страдальца Иова, Государь должен был испить чашу тяжких, горьких страданий. Они проходят через все его царствование и достигают высшего предела в конце его жизни.

Он плакал горькими незримыми слезами не столько о своей участи и несчастной судьбе своей семьи, сколько о непонимании его лучших благородных стремлений и особенно об ослеплении своего народа, отрекшегося от своего Царя, от своей истории и частью от самой своей веры.

Он не нашел уже утешения на земле, как некогда Иов, и за то обретает его сторицею в блаженном Царстве Христовом.

Кротость его смиренного сердца известна всем, и если кроткие наследят землю, то и он унаследует землю благих и посажен будет на престоле, который не поколеблется вовеки.

Его возвышенная душа никогда не переставала алкать и жаждать правды, за которую он положил душу свою, — и он насытится ею там, где правда будет царствовать вовеки.

Милосердие — сердце милующее, готовое обнять всех, — это лучшее украшение монархов, составляет самую сердцевину его души. Через эту добродетель он сам обретает помилование у Бога. Чистота сердца, которую он хранил до последнего издыхания, сделает его достойным открытыми очами взирать на славу Божию, а любовь и мир, какие он распространял вокруг себя, как духовный воздух, и к которым он призвал все народы тотчас же по вступлении на Царство, приобщают его к сонму истинных сынов Божиих наряду с прочими миротворцами.

Наконец, кто больше его претерпел незаслуженных поношений, гонений, унижений, клеветы и поруганий, постигших его только за то, что он хотел быть христианином не по имени только, но и в самой жизни показать себя исполнителем заповедей Христовых, положенных им в самое основание своего Царствования. Тернии клеветы и лживых обвинений сплетаются в скорбный венец вокруг его чела даже теперь, когда он отошел от этого мира и предстал на Суд Божий. Но чем больше суждено было ему пострадать за правду в этом мире, тем большая награда ожидает его в грядущей жизни. <…>.

Когда гнев Божий возгремел над Русскою землею и власть тьмы водворилась в ней, дыша неистовою злобой против всего, что пыталось стать на ее пути, тогда лучшие русские люди принесли себя в жертву во искупление Отечества. Господь потребовал прежде всего такой жертвы от Государя — как первого сына и Верховного вождя России, — и он безропотно принес ее вместе со всею своею семьею, которую справедливо можно назвать его „домашнею церковью“. Государь мужественно взошел на свою Голгофу и в кроткой покорности воле Божией вкусил мученическую смерть, оставив после себя в наследие ничем не омраченное монархическое начало, как драгоценный залог, полученный им от своих Царственных предков»[47].

Протопресвитер отец Михаил Польский в своей книге «Новые мученики Российские» пишет: «Государь был умучен от маловерного, неверного и отступнического общества русских людей, ставших чуждыми принципам Святой Руси, умучен, как хранитель этих принципов. Он умучен, как слуга Божий, ограниченный в своей воле и власти только законом Божиим, законом правды и любви, которым и служил до смерти. За верность своей присяге, клятвенному обещанию, данному при восшествии на престол. За веру в святость своего Миропомазания на Царство и в свою ответственность перед Богом. За благочестие и за свидетельство Христовой Истины своей жизнью, благодаря чему он стал чужд окружавшему его развращенному обществу. За правду русской жизни и культуры, дух которой в Православии»[48].

Только под влиянием горячих и непреклонных убеждений Царя- мученика его невеста-лютеранка согласилась приобщиться к Святому Православию. Только познав в глубинах души своего супруга источник пламенной веры и горячей любви к своему народу и под влиянием их, немецкая принцесса превращается в пламенную исповедницу Святого Православия, в ту любящую русский народ и преданную ему до самозабвения подлинно Русскую Царицу Александру Феодоровну, какой знали ее все близко стоявшие к ней люди и о чем так ярко свидетельствует ее неутомимая широкая благотворительная и милосердная деятельность на протяжении всей ее многострадальной жизни и письма из Тобольска, проникнутые горячей верой, покорностью воле Божией и всепрощающей любовью к русскому народу. Вот о чем пишет в них Царица-мученица: «Чем больше здесь страдания, тем ярче будет на том светлом берегу, где так много дорогих нас ждут (21 октября. 1917 г.).

Дух у всех семи бодр. Господь так близок, чувствуешь Его поддержку, удивляешься часто, что переносишь вещи и разлуки, которые раньше убили бы. Мирно на душе, хотя страдаешь сильно за Родину (9 декабря).

Не надо так мрачно смотреть — голову наверх — бодрее всем в глаза смотреть. Никогда надежду не терять — непоколебимо верить, что пройдет этот кошмар…

Какая я старая, но чувствую себя матерью этой страны и страдаю, как за своего ребенка, и люблю мою Родину, несмотря на все ужасы и согрешения. Ты знаешь, что нельзя вырвать из моего сердца и Россию тоже, несмотря на черную неблагодарность к Государю, которая разрывает мое сердце — но ведь это не вся страна. Болезнь, после которой она окрепнет. Господи, смилуйся и спаси Россию (10 декабря).

Ведь очень согрешили мы все, что так Отец Небесный наказывает своих детей. Но я твердо, непоколебимо верю, что Он все спасет, Он один это может. Странность в русском характере — человек скоро делается гадким, плохим, жестоким, безрассудным, но и одинаково быстро он может стать другим; это называется бесхарактерность (9 января 1918 г.).

…Но что время? Ничего, жизнь — суета, все готовимся в Царство Небесное. Тогда ничего страшного нет. Все можно у человека отнять, но душу никто не может, хотя диавол человека стережет на каждом шагу, хитрый он, но мы должны крепко бороться против него: он лучше нас знает наши слабости и пользуется этим. Но наше дело — быть на страже, не спать, а воевать. Вся жизнь — борьба, а то не было бы подвига и награды. Ведь все испытания, Им посланные, попущение — все к лучшему; везде видишь Его руку. Делают люди тебе зло. А ты принимай без ропота: Он и пошлет Ангела-хранителя, утешителя Своего. Никогда мы не одни, Он — Вездесущий, Всезнающий, Сама любовь. Как Ему не верить (2/15 марта 1918 г.).

Отбросим старого Адама, облечемся в ризу света, отряхнем мирскую пыль и приготовимся к встрече Небесного Жениха. Он вечно страдает за нас и с нами и через нас: как Он и нам подает руку помощи, то и мы поделим с Ним, перенося без ропота все страдания, Богом нам ниспосланные. Зачем нам не страдать, раз Он, Невинный, Безгрешный, вольно страдал. Искупаем мы все наши столетние грехи, отмываем в крови пятна, загрязнившие наши души (13/26 марта).

Когда совсем затоптаны ногами, тогда Он Родину подымет. Не знаю как, но горячо этому верю. И будем непрестанно за Родину молиться. Господь Иисус Христос, помилуй меня, грешную, и спаси Россию (19 марта).

Атмосфера электрическая кругом, чувствуется гроза, но Господь милостив и охранит от всякого зла.

Хотя гроза приближается, на душе мирно — все по воле Божией. Он все к лучшему делает. Только на Него уповать. Слава Ему, что маленькому (Наследнику. — Н.О.) легче (8/21 апреля 1918 г.)»[49].

Святая Русь, во всей ее духовной силе и красоте, выявляется в замечательных строках той, которая подвергалась такой клевете и поношению, даже некоторыми членами Императорского Дома, пренебрегшими нарочитой присягой, ими даваемой. «Пламенной верой, силой древнего христианства, величием благороднейшей души преисполнены письма узницы революционеров, Царицы Александры Феодоровны», — пишет Н.Д. Тальберг в своей книге «Святая Русь».

Генерал М.К. Дитерихс рассказывает[50], как после занятия Екатеринбурга белыми войсками в каретнике во дворе дома Ипатьева был обнаружен перерытый убийцами сундук с книгами Царской семьи. В одной из английских книг, принадлежавших Великой княжне Ольге Николаевне, было обнаружено записанное рукой Царицы-мученицы следующее стихотворение, которое, по предположению генерала Дитерихса, было сочинено тоже ею[51]:

Молитва

Пошли нам, Господи, терпенья

В годину буйных, мрачных дней

Сносить народное гоненье

И пытки наших палачей.

Дай крепость нам, о Боже Правый,

Злодейства ближнего прощать

И крест тяжелый и кровавый

С Твоею кротостью встречать.

И в дни мятежного волненья,

Когда ограбят нас враги,

Терпеть позор и униженья,

Христос Спаситель, помоги.

Владыка мира, Бог вселенной,

Благослови молитвой нас

И дай покой душе смиренной

В невыносимый, страшный час.

И у преддверия могилы

Вдохни в уста Твоих рабов —

Нечеловеческие силы

Молиться кротко за врагов.

О доброте души и человеколюбии Царя-мученика имеется много свидетельств, и перечислить их все невозможно. Но некоторые из них нельзя не привести. В своей книге «Отечественная быль» Н.Д. Тальберг передает в следующих словах рассказанное ему генералом П.П. Орловым: «Будучи, как флигель-адъютант, на дежурстве во дворце в Царском Селе или в Петергофе (точно не помню), он в поздний час вынужден был принять молодую женщину, упорно настаивавшую на свидании с ним. Волнуясь, сквозь слезы она сообщила ему, что через несколько часов предстоит казнь ее жениха, которого судил военный суд вместе с несколькими революционерами. По ее словам, молодой человек только случайно оказался связанным с группой террористов и ни в чем не виноват. Она умоляла испросить у Государя повеление о приостановке его казни. Орлов знал, что Государь удалился уже в спальню и, возможно, спит. Все же искренность ее горячей мольбы побудила Орлова постараться исполнить ее просьбу. Спрошенный им камердинер ответил, что Государь ложится спать. Орлов просил осведомить Царя о необходимости сделать ему доклад по неотложному делу. Через короткое время Государь вышел в домашнем костюме и спросил: „Что случилось, Орлов?“ Выслушав доклад, он поблагодарил Орлова, не побоявшегося побеспокоить его по такому важному делу, и приказал передать немедленно по телефону коменданту Петропавловской крепости Высочайшее повеление о приостановке казни молодого человека. На следующий день Государь отдал распоряжение выяснить обстоятельно степень виновности последнего. Обнаружена была в отношении его судебная ошибка. Он был освобожден, и через год Орлов случайно встретил в Крыму счастливую супружескую пару». Этот эпизод тоже передает в своей книге «Николай и Александра»[52] американский писатель Роберт К. Месси, добавляя к рассказанному Н.Д. Тальбертом подробности о том, что молодая женщина, узнав об исполнении ее просьбы Государем, в порыве благодарности и радости сказала, что она всю свою жизнь будет ежедневно молиться за него. На другой день утром Орлов рассказал об этом Государю, который, выслушав Орлова, сказал ему: «Я Вам очень благодарен, Орлов, так как своим вчерашним докладом Вы сделали счастливыми двух людей: ее и меня»[53].

В октябре 1915 года Государь в сопровождении Наследника начал объезд фронта. В следующих словах П. Жильяр, неизменно сопровождавший своего ученика, описывает свои переживания и виденное на одном из участков этого фронта. «24 октября, — пишет Жильяр, — мы отправились на фронт. На следующий день мы прибыли в Бердичев, где к нашему поезду присоединился командующий войсками Юго-Западного фронта генерал-адъютант Н.И. Иванов. Через несколько часов мы прибыли в Ровно, где находился Штаб генерал-адъютанта Брусилова. Мы тотчас же сели в автомобили, так как нам нужно было сделать более 20 километров. Эскадрилья аэропланов сопровождала нас до места смотра. Государь и Наследник обошли фронт всех частей. После этого Государь вызвал из строя офицеров и солдат, представленных к знакам отличия святого Георгия, и собственноручно приколол им таковые. Когда смотр и награждение окончились, наступила ночь. Узнав на обратном пути от генерала Иванова, что недалеко от этого места находился перевязочный пункт, Государь тотчас же решил его навестить. Мы направились в густой лес и вскоре заметили маленькую постройку, слабо освещенную факелами. Государь в сопровождении Наследника вошел в дом, обошел каждого раненого и с присущей ему добротой вступал в разговор, не минуя никого. Его неожиданный приезд в столь поздний час в непосредственную близость к фронту вызвал удивление, которое отражалось на лицах солдат. Один из солдат, который только что пришел в себя после перевязки, своей единственной рукой начал ощупывать одежду Царя, чтобы убедиться, что возле него действительно находился Царь, а не призрак»[54].

В своей книге «Светлой памяти Императора великомученика Николая II» (Париж, 1933)[55] флигель-адъютант В.В. Свечин, со времени еще совместной службы с Государем в Лейб-гвардии Преображенском полку хорошо и близко его знавший, описывает посещение Царем-мучеником лазаретов в Москве, куда Государь прибыл по дороге в Петроград, после посещения Кавказского фронта, где он приветствовал доблестные войска, только что одержавшие блестящую победу над турками при Саракамыше[56]. Сопровождавший Государя при его посещениях лазаретов В.В. Свечин сообщает: «Сопровождая, таким образом, Его Величество в его поездках по лазаретам, я имел неоднократно случай наблюдать, какое глубокое впечатление производил на него вид тяжелораненых, ампутированных, ослепших и изуродованных, еще так недавно вполне здоровых людей, принесенных в жертву Молоху войны, столь всегда противной сердцу Государя. Впечатление это бывало настолько сильно, что, несмотря на присущие Государю выдержку и самообладание, он иногда был не в силах скрыть своего душевного волнения.

И надо было видеть его глаза, когда, переходя от койки к койке, он склонялся над несчастными страдальцами и заботливо расспрашивал о их ранениях и сражениях, где они были ранены, интересовался, какой они части, какой губернии, есть ли семья и т. д.

Я, который знал его глаза и столько лет уже ими постоянно любовался и, казалось, вполне их изучил, я всякий раз в лазаретах поражался их новой скорбной красотой.

Не могу выразить словами, сколько было в них сострадания и любви к ближнему.

Всегда прекрасные, но обыкновенно не легко проницаемые, они были в это жестокое время истинным отражением его благочестивой христианской души, и в них нетрудно было разглядеть, какие сокровенные струны затронула навязанная ему ужасная война и понять, какой искренней и великой печалью звучали эти невидимые струны…

В день своего отбытия в Петроград Государь Император повелел мне остаться еще несколько дней в Москве, дабы объехать неосмотренные лазареты и в первую голову побывать в том, который Его Величество посетил перед самым отъездом.

— Мне пришлось сейчас торопиться, — сказал Государь, — и я опасаюсь как бы кого не обидел, обойдя тяжелораненых и наградив случайно менее достойных… Поезжайте и проверьте и если такие случаи обнаружите, то исправьте мой грех и обласкайте от моего имени обойденных.

Эти простые слова Русского Императора, запечатлевшиеся в моем сердце, — как решительно рассеивают они возведенную врагами и недоброжелателями на него клевету о присущем ему будто бы бессердечье и безразличном отношении к участи и страданиям своих подданных!»

Далее флигель-адъютант В.В. Свечин рассказывает, как он обнаружил одного такого «обойденного» Государем солдата.

«Подойдя к контуженному, — рассказывает В.В. Свечин, — я увидел одно из тех хороших, открытых, привлекательных простонародных лиц, которые особенно часто встречаются среди жителей Полтавской, Черниговской и других малороссийских губерний, всегда дававших прекрасных солдат.

Он был бледен, как полотно его рубашки, и худ до чрезвычайности; впавшие глаза казались погасшими, губы были совершенно белы.

Несчастный был контужен в спинной хребет и страдал невероятно. По мнению врача, на выздоровление он имел очень мало шансов…»

Фамилия этого солдата была Сиволенко. Далее В.В. Свечин повествует о том, как он наградил Сиволенко и какой между ними произошел по этому поводу разговор:

«Глубоко растроганный таким невероятным смирением, я приколол к его рубахе Георгиевскую медаль и сказал, что передаю ему, от имени Государя Императора, особо сердечное спасибо за службу и за тот геройский дух, который он сохранил среди страданий.

— Покорнейше благодарю, Ваше Высокоблагородие, — начал он, но засим, видимо от волнения и под влиянием сильных болей, забывая обычные уставные формулы, он продолжал, пересыпая русскую речь малороссийскими словами, просто, душевно, — премного благодарны Государю Императору за их милость… Нам тут хорошо — уход, что за господами… А они, Государь-то, и так нас наградили, що нас грешных посетили… Ваше Высокоблагородие, — продолжал он, все более и более волнуясь, — у Государя такие глаза, що в жисть не бачил — до смерти не забуду. Люди говорили, що ему до нас дила нет… Теперь я знаю: то злодеи, хуже немца — все брешут… Уж мене теперь сего не скажут… Коли Бог даст, выдужаю — убью всякого, хто скажет що такое подобное… Я видел его глаза и знаю теперь правду. В них слезы были, вот те Христос, сам видел. Сказать — не поверят: Царь, Император Рассийский, да плаче… Смотрел на нас, искалеченных, и плакал… Знать, жалел. Видно, правду в полку учили, когда сказывали, що мы для него, як дити. Как есть отец по детям и плаче… Ваше Высокоблагородие, помирать буду, не забуду его глаз…»

Вернувшись в Петроград, В.В. Свечин сделал доклад Государю, но, зная о скромности Государя, о его нелюбви обнаруживать свои душевные переживания, Свечин о сказанном Сиволенко о глазах Государя и виденным им его слезах умолчал.

«По повелению Государя престарелым родителям героя-страдальца было послано в деревню денежное пособие. Кроме того, начальнику Московского Военного Округа было указано периодически сообщать о состоянии его здоровья Военно-Походной Канцелярии, для доклада Его Величеству».

Два с небольшим месяца спустя, на одном из моих дежурств, Государь, как только меня увидел, сказал:

«Вчера я получил известие о смерти Сиволенко. Командующий войсками доносит, что он последнее время безумно страдал.

При таких условиях, это, конечно, к лучшему, но мне очень жаль, что я его не увижу… Я надеялся, что он поправится, и хотел обеспечить ему тихую и спокойную жизнь».

В.И. Мамантов, очень долго бывший главноуправляющим Канцелярией по принятию прошений на Высочайшее Имя приносимых и по роду своей службы бывший очень близко к Государю, характеризует Государя следующими словами: «С врожденным и сильно развитым чувством справедливости, — пишет в своих воспоминаниях Мамантов, — добрый, слишком, к сожалению, добрый, гуманный, он с величайшей готовностью шел навстречу предлагавшимся ему Канцелярией мерам восстановления попранных прав и смягчению суровых велений закона, когда изъятие из него не нарушало ничьих интересов и вызывалось требованиями высшей справедливости. Я не говорю уже об оказании им широкой помощи впавшим в нужду — доброта его в таких случаях не имела предела, — и только недостаток средств заставлял его с сожалением отказывать»[57].

Царь-мученик был подлинно Православным Царем — борцом за христианские идеалы, подвижником в своем Царском служении российскому народу. Правление Россией было у него неотъемлемо от его религиозного убеждения, как помазанника Божьего.

В этой своей религиозной убежденности черпал он силы для управления бурлившей страной, продолжавшегося более 22 лет.

Несмотря на самые мрачные предзнаменования и предчувствия, он никогда не терял своего христианского оптимизма. Подлинно христианское смирение было отличительной чертой его праведной души; он никогда не предавался унынию, какие бы скорби и печали ни встречались на его жизненном пути.

Свой жизненный путь он прошел ровной и твердой поступью — с именем Божьим на устах и с образом Христа в своем сердце.

Часть третья

Государь-правитель

«Не самодержавие я защищаю, а Россию».

Император Николай II

21 октября 1894 года, на пятидесятом году жизни, в Бозе почил великан-Царь Миротворец Александр III, подточенный неожиданно подкравшейся болезнью.

Под этой датой Царь-мученик Николай II сделал в своем дневнике следующую краткую запись: «Государь умер. Боже, что будет с Россией!» Это был вопль Царской души к Богу. Об этом сокровенном вопле Царя мир узнал случайно от его и России врагов, похитивших и опубликовавших Царский дневник, писанный не для огласки[58].

Этот вопль наглядно указывает на то, что центром устремленного на Добро духовного взгляда Царя была Россия, у которой — он это хорошо знал — нет друзей извне и есть много врагов внутри.

В этом вопле звучало осознанное им понимание того тяжкого бремени, ложившегося на его плечи, каким являлось управление разнородной по своему составу, идейно разъединенной, бурлившей, огромной страной, в которой никогда не заходило солнце. В его сознании глубоко были внедрены все затруднения и проблемы политического, экономического и хозяйственного характера, которые он унаследовал вместе со своим Царством. Он хорошо понимал, что все это и те нестроения, которые начались за 100 лет до него, отныне придется разрешать ему — только ему одному…

И в этом его вопле звучал вопрос: «Справлюсь ли я?»

Этот самый вопрос он, умудренный 22-летним правлением Россией, задал представителям Временного правительства — монархистам Гучкову и Шульгину, когда они требовали от него, плененного собственным генерал-адъютантом Рузским в Пскове, отречения от престола: «Справитесь ли Вы?» И эти бессовестные, преступные политические слюнтяи, не имевшие ни его знаний, ни опыта, не задумываясь, ответили: «Справимся!» Как они справились, об этом знаем мы — русские, знает весь мир и непреложно свидетельствует история.

Но в этом вопле Царя перед вступлением на трон звучала, и звучала громче всего, его покорность воле Божией. В ней представлялся акт величайшей, по учению Христианской Церкви, жертвы любви акт величайшего послушания — изъявление готовности ради искупления грехов русского народа принять на себя страдания.

Вслед затем прозвучали слова Манифеста о вступлении на престол: «Божией Милостью, Мы, Николай Второй, Император и Самодержец Всероссийский…», и началось самое гуманное, самое благодатное, полное реформ и жертвенного служения российскому народу царствование Царя- мученика Николая II Александровича, продолжавшееся 22 года, 4 месяца и 13 дней, приведшее Россию на небывалую до того высоту ее экономического и хозяйственного развития, благополучия, благоденствия и неповторимой подлинной свободы российского народа.

В основу своего правления Царем-мучеником было положено сохранение принципов государственного строя, укрепление Церкви; дарование благоразумных, основанных на христианской морали свобод; выполнение исторических задач, стоявших перед российским народом; сохранение великодержавного авторитета Империи; повышение общего благосостояния населения путем широких хозяйственных и экономических преобразований; освоения просторов Российской Империи; повышение уровня образования и патриотического воспитания юношества и ведение миролюбивой внешней политики.

28 января 1897 года по Высочайшему повелению была произведена первая общая всероссийская перепись населения, давшая подробную картину состояния России. По данным этой переписи, население Империи достигло цифры в 128 миллионов 239 тысяч. Общая площадь огромной Империи, растянувшейся на двух материках (1/2 Европы и 1/3 Азии), — от Балтийского моря до Тихого океана с запада на восток и от Северного Ледовитого океана до границ Турции, Индии и Китая — с севера на юг, была равна 1/6 части всего земного шара и составляла 19179000 кв. верст, или около 8320000 кв. миль. В административном порядке она была разделена на 97 губерний и областей, разделенных, в свою очередь, на 816 уездов.

Гениальный русский ученый Димитрий Иванович Менделеев, бывший не только химиком, но и экономистом, и государственным деятелем, в своем замечательном труде «К познанию России», изданном незадолго до его смерти, в 1906 году, дает подробную картину российского благополучия. Основываясь на статистических данных Всероссийской переписи 1897 года и на данных Статистического комитета, приведенных им в своем отчете «Движение населения Европейской России в 1897 г.», опубликованном в 1900 году, Менделеев подчеркивает, что в 1897 году «рождаемость составляет 4,95 %, смертность — 3,14 %, а естественный прирост населения — 1,81 %».

«Считаю очень не излишним, — пишет Менделеев, — обратить внимание на то, что такого естественного прироста, какой найден для 1897 года в Европейской России (1,81 %), ни для одной страны до сих пор неизвестно». Сравнивая статистические данные России с данными Соединенных Штатов и Аргентины, Менделеев указывает, что прирост населения этих стран больше потому, что он состоит из естественного прироста, увеличенного иммиграцией населения из других стран. Одновременно он указывает на самую благополучную в этом отношении страну — Германию, где годовой прирост населения составляет 1,5 %. Далее он приводит статистику Ирландии, где происходит явная убыль населения. «Согласно статистическим данным для Ирландии, — пишет Менделеев, — в Ирландии в 1871 г. жило 5,4 млн., в 1886 г. — 5,2 млн., в 1896 г. — 4,7 млн., в 1901 г. — только 4,46 миллиона».

В добавление к сведениям профессора Менделеева считаю нужным указать, что, по статистическим данным Ирландии за 1966 год, численность населения ее выражалась цифрой в 2880752 человека. Убитый президент Соединенных Штатов Джон Кеннеди, ирландец по отцу, во время посещения им городка, откуда происходил его отец, в произнесенной им там, обращенной к компатриотам своего отца речи, сказал, между прочим, следующее: «В настоящее время в Соединенных Штатах живет больше ирландцев, нежели в самой Ирландии». Ни для кого не секрет, что бегство ирландцев за границу происходит благодаря тому давлению со стороны демократического английского правительства, при котором экономическое, политическое и религиозное существование ирландцев сделалось для них совершенно невозможным.

Далее Менделеев указывает в своей книге, что существуют страны, в которых население постепенно вымирает. Такой страной после Великой революции, развращенная ее революционной философией и падением нравственности, стала Франция, население которой перед Первой мировой войной систематически уменьшалось. И после Первой мировой войны, несмотря на присоединение к ней Эльзас-Лотарингии, тенденция к вымиранию у французов продолжалась; так, в 1935 году, согласно статистическим данным, смертность во Франции превысила рождаемость на 26476 человек.

Знала ли обо всем этом увлеченная западными идеями русская интеллигенция? Знают ли об этом русские интеллигенты из числа хулителей Царя и Царской России, очутившиеся после революции на положении беженцев за границей?

В упомянутом своем труде Менделеев вычисляет, что если из «предосторожности взять для прироста населения России 1,5 % вместо 1,81 %, то в 1950 году оно будет составлять 282,7 млн.».

Общая численность населения России, по статистическим данным за 1914 год, составляла 182,5 млн.

По советской статистике, общая численность населения Советского Союза составляла в 1967 году цифру в 235 миллионов, тогда как, по вычислениям Менделеева, она должна была бы достигнуть цифры в 360 миллионов как минимум. Вот этот «дефицит» в населении России, равный 125 миллионам людей, представляет собой тот подлинный итог, во что обошлась российскому народу революция и «достижения» советской власти. По советской статистике, прирост населения за 1967 год составляет 1,11. Есть над чем задуматься каждому!

Разбирая данные статистики 1897 года, Менделеев сообщает, что в 49-й ее статье «перечислены лица, не заявившие о способах, которыми они живут; или заключенные за свои проступки, или занятые неопределенными и сомнительными видами промысла, например проституцией. Общее число таких лиц, равное 851 000, все же в России сравнительно невелико по отношению к тому, что известно для других стран. А тут-то и содержится истинный пролетариат или настоящее бедствие человечества». В добавление к вышеизложенному нельзя не обратить внимания русских людей, какой категорией граждан была представлена диктатура пролетариата.

«В России ежегодно, — сообщает Менделеев, — прибывает 2000000 жителей, то есть в каждую минуту дня и ночи общее число рождающихся в России превышает число умирающих на 4 человека».

В дальнейшем великий русский ученый и патриот обращает внимание российской общественности на рост населения, которое к 2000 году должно достигнуть 600 000 000 душ.

Исходя из этого, Менделеев приходит к выводу, что для обеспечения и увеличения благополучия населения необходимо увеличить рост отечественной промышленности, заняться землеустроением, поднять производительность сельского хозяйства и труда вообще. На основании же результатов переписи и данных о движении населения он приходит к твердому выводу о том, что вопрос этот Императорским правительством правильно понимается и трактуется, о чем свидетельствует более быстрый рост городского населения за счет сельского и рост крестьянского землевладения.

Касаясь нашей промышленности, Менделеев указывает на то, что наша бумагопрядильная промышленность завоевала вне всякой конкуренции все рынки Азии. Он указывает на то, что экспорт прекрасных по качеству и очень дешевых бумагопрядильных изделий, как ситцы, кумач, сатинет, «чертова кожа» и т. д., совершенно вытеснили такие же товары английской промышленности в Китае и других азиатских странах, включая Индию, бывшую тогда английской колонией.

Экспорт за границу сахара, табака, папирос, водочных изделий, икры, рыбных и других консервов достигает внушительных размеров.

«Всякий русский, ездивший за границу, — пишет Менделеев, — знает, что в России конфетные изделия всякого рода, начиная от простых карамелей и варенья до конфет высшего сорта, не только лучше, чем где бы то ни было, но и дешевле».

Со своей стороны я не могу не указать и уверен, что каждый, живший в Императорской России, это подтвердит, что таких лимонадов, какие там выделывались, по своему качеству и вкусу нигде за границей не было и нет и сейчас; особенно в этом отношении выделялись московские: «Фруктовые воды» Ланина и «Ситро» и «Клюквенный» Калинки- на. Наши консервы Прохорова, выделывавшие малороссийский борщ, судака в майонезе, жареных куропаток и тетеревов, сладкий горошек и т. д., и т. д., фруктовые консервы, особенно фабрики Магомета Омар-Оглы в Темир-Хан-Шуре, наши рыбные консервы: шпроты, кильки, бычки, скумбрия, наши балыки, сиги, семга были и, хоть в прошлом, до сих пор остались вне конкуренции, так же как разные виды икры, папирос, табака и водки.

Статистика за 20 лет царствования Царя-мученика дает следующие сведения:

Развитие промышленности в России шло гигантскими шагами — в 1914 году насчитывалось около 14 000 крупных фабрик и заводов, на которых работало уже около 2500000 рабочих, производивших товаров общей стоимостью около 5 миллиардов золотых рублей.

Согласно статистическим данным, в 1914 году в России имелось 150000 промышленных и 900000 торговых предприятий с оборотом в 27 000000000 золотых рублей в год. Кроме того, была развита кустарная промышленность, в которой принимало участие несколько миллионов главным образом малоземельных крестьян, занимавшихся этим промыслом (большей частью в Северной России), как подспорьем к сельскому хозяйству. Кустари выделывали ножи, ножницы, обувь, валенки, гончарные изделия, мебель, игрушки и много художественных изделий из слоновой кости, серебра, дерева, эмали и посуду. В Москве имелся большой музей кустарного искусства, где можно было приобрести любые кустарные изделия. Владимирская губерния славилась иконописью, Кавказ — оружием и всякими украшениями, Бухара, Хива и Туркестан — коврами, Великороссия и Малороссия — вышивками, Белоруссия — сукнами и тончайшим полотном, Ярославская губерния — валенками и полушубками, Архангельская губерния и север России — пимами и дохами[59], и т. д.

В России устраивалось ежегодно 30 000 ярмарок, из которых наиболее славились международные ярмарки в Нижнем Новгороде.

Царь-мученик был разумным русским патриотом и всячески покровительствовал отечественной культуре, промышленности, сельскому хозяйству, росту государственных и частных финансов.

Любовь Царя-мученика к простому народу не была абстрактной: он стремился систематически к улучшению его быта и благополучия; целый ряд законодательств и реформ, проведенных на их основании, свидетельствует об этом. Особенно ярко это сказалось в его реформах, касавшихся землеустроения крестьян. Стремление Царя-мученика к улучшению быта крестьян, можно сказать, было врожденным и по мере понимания им глубже государственных задач России возрастало. Он хорошо понимал то, что не понимали теоретики социализма, выставившие демагогический лозунг «Вся земля — крестьянам». Царь-Мученик ясно сознавал, что раздел всей земли поровну был утопичен и неминуемо привел бы сельскохозяйственную продукцию страны в катастрофическое состояние в ближайшие же десятилетия. Говорить о разделе сельскохозяйственных угодий могли лишь безграмотные люди и безответственные демагоги. В 1914 году на всей площади России в 19179 000 кв. верст, что равнялось 1997799714 десятинам, проживало 182,5 миллиона жителей. Если разделить поровну всю площадь России, то в среднем выходило бы 10,95 десятины на одну душу. Но в общее число этих десятин входили площади, занятые населенными пунктами, железными и другими дорогами, озерами, реками, болотами, горами и огромнейшими пространствами солончаков, пустынь, тундр и лесов. Государь хорошо сознавал, что это были «бессмысленные мечтания»[60] и что нужны были коренные реформы для улучшения продукции сельского хозяйства как в частновладельческом понимании, так и в общегосударственном масштабе. Для этого прежде всего требовалось уничтожение общинного владения и чересполосицы. Убежденность Государя о необходимости проведения такой реформы разделяли величайшие умы России: профессор Менделеев, генерал-адъютант Н.Н. Обручев, профессор Н.Х. Бунге, профессор Д.И. Пестржецкий, министры Димитрий Сергеевич Сипягин и Петр Аркадьевич Столыпин, начавший проводить эту реформу в жизнь.

Интересно отметить, что по этому поводу пишет в своих мемуарах С.Ю. Витте. Упоминая о мнении по этому вопросу, существовавшем у генерал-адъютанта Н.Н. Обручева, Витте сообщает: «Упомянув о Н.Н. Обручеве, не могу не сказать, что он систематически проповедовал обратить внимание на крестьянство. Многократно об этом докладывал Государю». Говоря о себе, он пишет: «Должен сказать, что, с одной стороны, я еще не вполне изучил крестьянский вопрос относительно преимуществ того или другого способа крестьянского владения землей, не установил себе окончательного воззрения». И далее: «Таким образом, я не высказался ни за общину, ни за личное владение, а находил, что было бы благоразумнее, пока не будет выяснен и разобран крестьянский вопрос во всей его совокупности, действие статьи о выделении приостановить»[61]. Как мы видим, землеустроительные реформы были задержаны не без влиятельного участия в этом Витте, которому это не помешало впоследствии — в конце своих воспоминаний — упрекать Государя и правительство в запоздалом проведении этих реформ. Такого рода казуистика очень характерна для Витте и неоднократно повторяется в его книге «Воспоминания». В тот день, когда этот вопрос разбирался в специальном заседании Государственного Совета, Витте имел по этому вопросу долгую беседу с Царем-мучеником, тогда еще Наследником Престола, которая произошла во время поездки Наследника Цесаревича, совместно с Витте, из Гатчины в С.-Петербург для присутствия на заседании Государственного Совета. «Как подал свой голос Цесаревич, — пишет Витте, — я не знаю. Но едучи с Цесаревичем, я имел случай говорить с ним довольно долго о крестьянском вопросе, я тогда заметил, что Его Высочество, со свойственной ему сердечностью и благожелательностью, относился в высокой степени милостиво к крестьянским интересам и считал их первенствующими». Все реформы царствования Императора Николая II полностью подтвердили тогдашнее мнение Витте, хотя в своих воспоминаниях он свое мнение меняет чаще, чем перчатки.

Едва ли стоит упоминать о том, что в результате совершенной революции все имения помещиков не только не были разделены среди крестьян, но были в том же виде и в той же площади переименованы в советские хозяйства — «совхозы», в то время как крестьяне потеряли свою собственность, как частновладельческую, так и общинную.

Не то было при Императорском правительстве, произведшем по инициативе Царя-мученика целый ряд реформ, направленных на улучшение быта крестьян. Русский выдающийся ученый-специалист по сельскому хозяйству Д.И. Пестржецкий в своей книге «Около земли» (Берлин, 1922) сообщает, что в 1905 году было произведено поземельное обследование-перепись. «С 1906 года, — пишет профессор Пестржецкий, — обеспечение малоземельных и безземельных крестьян составило предмет особой заботливости правительства. Таким крестьянам выдавались из Крестьянского банка ссуды в 100 % оценки. При переселении земли они пользовались особыми преимуществами. Поземельная землеустроительная комиссия и Переселенческое управление выдавали таким крестьянам ссуды и пособия на обзаведение хозяйством, возведение построек, покупку живого и мертвого инвентаря». Перевоз переселенцев производился за счет казны. «С 1906 года, — сообщает Пестржецкий, — началось усиленное переселение крестьян в Сибирь. Переселявшиеся дворы продавали обычно свои хозяйства односельчанам. С начала 1906 года до начала Мировой войны переселилось из Европейской России в Сибирь 3460169 душ мужского пола».

Этим переселенцам, сообщает профессор Пестржецкий, «отводилось даром по 15 десятин на душу казенной или кабинетской земли[62], то есть в общей сложности было отведено 51902 503 десятины удобной земли, не считая земель неудобных и долевого значения».

По указам 1906 года, все не засаженные лесом казенные и удельные земли[63] Европейской России были переданы крестьянам. Кабинетские и удельные земли, оставшиеся к 1 января 1917 года, составляли исключительно лесную площадь и ничтожное количество высших культур. За время с 1906 года по 1917 год, по вычислениям Пестржецкого, только в Европейской России крестьянам было распродано 6000000 десятин казенной земли и 1868224 десятины удельной земли. Землю же эту приобрели исключительно малоземельные крестьяне. Кроме того, при посредстве Крестьянского банка ими было приобретено в рассрочку на 50 лет из 2 % годовых около 15 миллионов десятин дворянской, купеческой и мещанской земли и без участия Крестьянского банка — около 25 миллионов десятин. «На 1 января 1917 года, — сообщает проф. Пестржецкий, — по исчислениям, произведенным мною с А.Н. Тройницким, на основании данных Министерства земледелия, Крестьянского банка и „Движения земельной собственности по данным Старших нотариусов“, количество крестьянской земли только в Европейской России превысило 188 миллионов десятин против 42,5 миллиона дворянских земель, половину которых составляли леса».

В Азиатской России под переселение крестьян отводились земли, исключительно пригодные для сельского хозяйства и в полосе, климат которой был наиболее мягкий и здоровый. Так указом от 16 сентября 1906 года Царь-мученик приказал передать Переселенческому управлению для устройства малоземельных и безземельных крестьян Европейской России все удобные для сельского хозяйства земли Алтайского округа, в том числе 25 миллионов десятин, принадлежащих лично Царю-мученику.

Россия к 1917 году была совершенно крестьянской страной в большей степени, чем какая-либо из европейских стран. Накануне революции крестьянам принадлежала вся пахотная площадь земли в Азиатской России и 80 % ее в Европейской России.

9 ноября 1906 года Царем-мучеником был издан закон о свободном выходе крестьян из общин и об установлении личной крестьянской собственности на землю — личной, а не семейной. По этому закону крестьяне могли выходить на хутора, дробление которых в будущем запрещалось. Для проведения этой реформы никаких насильственных мер не предпринималось — проведение ее обусловливалось постановлением, то есть согласием всей общины. Непонимание крестьянами выгоды этого закона сильно тормозило дело землеустроения. Над проведением землеустроительной реформы работало 5000 казенных землемеров. К 1914 году было подготовлено к выходу на хутора 2 862 000 крестьянских дворов с 25 728000 десятин земли, вышло 2040000 дворов с общей площадью около 18000000 десятин. Обследование хуторских хозяйств, произведенное в 1911 году, выяснило, что урожайность у хуторян по сравнению с общинниками в среднем увеличилась на 16 %, но, что особенно важно, посевная площадь их владений увеличилась на 60 %.

Улучшение сельского хозяйства, иначе говоря, улучшение быта и экономического благосостояния 75 % всего населения России было постоянной заботой Царя-мученика. Одновременно с реформами по землеустроению очень много было сделано для улучшения сельского хозяйства и для поднятия сельскохозяйственной продукции. Количество начальных, средних и высших сельскохозяйственных учебных заведений быстро росло. Была создана прекрасная сельскохозяйственная пресса, среди которой особенно выделялись еженедельники: «Прогрессивное садоводство и огородничество», «Сельский хозяин» и «Хуторянин» (ежемесячник), имевшие большой тираж и дававшие подписчикам в виде приложений к ним множество книг по самым разнообразным отраслям сельского хозяйства.

Русская сельскохозяйственная литература была очень обширной, очень ценной по своему содержанию и прекрасно изданной. Такие труды, как «Книга о лошади» князя Урусова, «Огородничество» агронома Шредера и целый ряд книг агронома Кичунова, не имели себе равных во всем мире. В России было выведено много сортов плодовых деревьев, овощей, ягод и злаков. На этом поприще особенно много достиг известный русский ученый Мичурин. Туркестанские и кавказские персики, виноград, абрикосы, груши и сливы были лучшими в мире. Черноморский чернослив вытеснил в последние годы перед революцией знаменитый французский чернослив. Росло виноделие; русские крымские и кавказские вина, донское шампанское, удельное «Абрау-Дюрсо» если не превосходило, то и не уступало по своему качеству французскому. Выводились новые породы скота и лошадей. Среди последних особенно выделялись по своим превосходным качествам: рысаки Хреновского государственного завода и завода графа Орлова, текинская — замечательно красивая и ценная порода лошади, исключительно выносливая сибирская, незаменимая в горах кабардинская, воронежские тяжеловозы «битюги» и прекрасная донская горбоносая кавалерийская лошадь, дававшая самый большой контингент строевых лошадей для службы в армии.

Императорским правительством по всей стране была создана сеть агрономических, ветеринарных и сельскохозяйственных испытательных пунктов. Устраивались сельскохозяйственные выставки. На выставке в Киеве в 1912 году отделом коврового цветоводства были созданы две ковровые клумбы из низкорослых растений и цветов, представлявшие художественно воспроизведенные портреты Императора Александра I и Льва Толстого.

По обследованиям профессора Д.И. Менделеева, климат России из всех стран Европы был наименее благоприятным для сельского хозяйства. Особенно страдало сельское хозяйство от засух, когда под влиянием дувшего из юго-восточных пустынь Азии ветра, так называемого «суховея», весь урожай Поволжья, юго-востока и юга России сгорал на корню. Такие засухи происходили иногда в течение трех лет подряд.

«До революции, — пишет профессор Пестржецкий, — в 46 губерниях Европейской России было 84 тысячи хлебозапасных общественно-крестьянских магазинов. В этих магазинах оказалось натуральных запасов хлеба и овса: на 1 января 1891 года — 94430410 пудов, на 1 января 1900 года — 110590 738 пудов, на 1 января 1907 года — 38847 000 пудов озимого и 178 000 четвертей ярового хлеба. На 1 января 1917 года хлеба в хлебозапасных магазинах было: ржи, пшеницы и ячменя — 190 456 411 пудов и овса — 27 356 453 пуд. В эти цифры входит только хлеб бывший в наличности, в закромах продовольственных магазинов. Сверх того, огромное количество было за отдельными крестьянами в ссудах».

В 14-й — последней главе своей книги профессор Пестржецкий делает выводы и приводит некоторые статистические данные. Так, например, средний размер крестьянского землевладения на 1 января 1917 года составлял 14 десятин на двор. «Средние размеры крестьянского землевладения в России, — пишет Пестржецкий, — превышают средние размеры землевладения вообще где бы то ни было в Европе. В Германии, например, средний размер землевладения вообще 5,8 гектара, в других странах Европы еще меньше».

По статистическим сведениям за 1912 год, в Российской Империи состояло: 35 300 000 лошадей, на втором месте были Соединенные Штаты, имевшие 23015902 лошади; крупного рогатого скота — 51 900000 — второе место после Соединенных Штатов, имевших 613682648 штук; овец — 84500000 шт. — второе место в мировой продукции после Австралии, имевшей 85057 402 головы; свиней — 16000000 голов — третье место: 1-е — Соединенные Штаты — 59473636 голов и 2-е — Германия — 21 923 707 голов.

Царская Россия была житницей Европы. «В среднем за 1909–1913 годы, — сообщает профессор Пестржецкий, — продукция зерна в России составляла в год 75 114895 тонн (или 4669992690 пудов). Во всех остальных странах Старого и Нового Света вместе с рисом собиралось 360879000 тонн (или 22314980000 пудов). Таким образом, зерновая продукция России составляла 21 % продукции всего мира. Наряду с Россией наиболее крупными производителями зерна были Соединенные Штаты — 108 млн. тонн, Германия — 27 млн., Австро-Венгрия — 22 млн., Франция — 16 млн., Канада — 12 млн. тонн».

По данным профессора Пестржецкого, в 1910 году вывоз зерна и муки составлял 848823000 пудов, а других семян — 50908000 пудов, то есть почти 1 000000000 пудов. Россия вывозила больше зерна, муки и семян, чем Соединенные Штаты и Аргентина совместно.

В России очень было развито мукомольное дело и производилось 10 сортов муки, в то время когда в Европе производилось только 4 сорта.

Одновременно с ростом обыкновенных сельскохозяйственных культур в России быстро росла и продукция специальных и высших культур. По сравнению с 1894 годом общая площадь плантаций сахарной свекловицы возросла с 289 000 до 729 000 десятин; за тот же период времени площадь хлопковых плантаций возросла с 150 000 десятин на 675 000 десятин в 1914 году. Табаку производилось 7000000 пудов. Ввоз русского льна в Европу составлял 2/3 общего ввоза. Ввоз зерна составлял: 35 % — пшеницы, 94 % — ячменя и 80 % — овса общего ввоза. Россия доставляла в Европу 3,5 миллиарда яиц. Улов и заготовка рыбы в 1914 году составляли 142 миллиона пудов. Продукция сахара стояла в Европе на первом месте, текстильная промышленность — на четвертом в мире после Англии, Германии и Соединенных Штатов. Заводились собственные плантации риса и чая.

Совершенные в царствование Царя-мученика колоссальные сооружения в огромной мере способствовали развитию отечественного сельского хозяйства, промышленности и торговли. За этот период времени Россией было построено и оборудовано пять крупных портов: Александра III — в Ревеле, Дальний — на Ляодунском полуострове, Мурманск и Романов — на Ледовитом океане и Новороссийск — на Черном море[64]. В Новороссийске был сооружен второй в мире по емкости после чикагского элеватор- зернохранилище с механическим оборудованием для приема, очистки, сушки и погрузки зерна на пароходы. Из Баку в Батум был проведен нефтепровод длиной в 750 верст. Все эти постройки производились исключительно русскими фирмами, из русского строительного материала, под наблюдением русских инженеров и при помощи русских техников и рабочих. В 1897 году была закончена постройка начатой в 1893 году транссибирской железной дороги «Великий Сибирский путь» общей длиной около 9 375 верст. Дорога эта была проложена через девственную тайгу, через болота и топи, через горы, через реки. Общая длина пробитых туннелей составляла 300 верст, было построено около 1000 мостов разной величины. Дорога пересекла с запада на восток весь азиатский материк и соединила Европейскую Россию с Тихим океаном во Владивостоке. Вся эта колоссальная постройка была выполнена в рекордный срок исключительно русскими силами, то есть русскими инженерами, водолазами, техниками, рабочими и исключительно из русского материала — начиная с ферм для мостов и кончая рельсами, шпалами и костылями. В 1902 году по этой дороге было открыто прямое сообщение — Париж, Берлин, Варшава, Москва, Владивосток и обратно. Культурное, хозяйственно-экономическое и стратегическое значение этой дороги было огромным.

Менее чем в полуторагодовой срок, начатая во время войны в 1914 году и законченная в 1916 году, была построена Мурманская железная дорога длиною в 2 тыс. верст, включая все необходимые сооружения.

В 1894 году в России имелось 31812 верст железных дорог, в 1917 году — 74000 верст, и было приступлено к постройке другой грандиозной, уже провешенной[65], дороги — Туркестанско-Сибирской, сооружение которой было закончено уже советской властью. Для сравнения привожу данные о длине железных дорог в 1939 году: Франция имела 26116 километров, Германия — 36 271 километров, или 33993 версты.

2 января 1897 года под личным председательством Царя-мученика состоялось заседание Финансового комитета. На этом заседании было постановлено немедленно приступить к проведению давно подготовлявшейся денежной реформы — введения металлического обращения, основанного на золоте. Эта реформа подготавливалась министрами финансов: профессором и крупным ученым Н.Х. Бунге, преподававшем Государю-мученику в бытность его Наследником финансовые науки и политическую экономию, и профессором Вышнеградским.

Проведение этой реформы в жизнь выпало на долю тогдашнего министра финансов С.Ю. Витте. «Все это, — пишет Витте в своих воспоминаниях, — было совершено мною и приведено в исполнение совершенно против течения; я имел за собою доверие Его Величества и благодаря его твердости и поддержке мне удалось совершить эту величайшую реформу. Это одна из реформ, которая, несомненно, будет служить украшением царствования Императора Николая II.

Против этой реформы была вся мыслящая Россия: во-первых, по невежеству в этом деле, во-вторых, по привычке и, в-третьих, по личному, хотя и мнимому, интересу некоторых классов населения».

«Наконец, — пишет далее Витте, — против этой реформы в том виде, в каком я ее проводил, то есть реформы, основанной исключительно на золоте, иначе говоря, — реформы денежного обращения, основанной на монометаллизме, — были многие из весьма компетентных и достойных финансистов».

Единственный человек, который преодолел все эти затруднения, был Царь.

«Из изложенного краткого очерка, — пишет Витте, — видно, что, в сущности, я имел за себя только одну силу, но силу, которая сильнее всех остальных, это — доверие Императора, а потому я вновь повторяю, что Россия металлическому золотому обращению обязана исключительно Императору Николаю II»[66].

Начавшееся частичное, по инициативе Императора Александра III, введение винной монополии в царствование Императора Николая II было закончено, и в 1903 году винная монополия была введена во всей России.

Народное образование, патриотическое воспитание и развитие спорта были предметами неустанной заботы Царя-мученика.

В 1894 году в средних учебных заведениях обучалось 224179 человек, в 1914 году — 733387, в начальных школах Европейской России только в 1894 году обучалось 3275362 ученика, в 1914 году — 6416247. В высших учебных заведениях России, за исключением женских, военных и духовных, в 1914 году обучалось 40000 человек. По числу женщин, обучавшихся в высших учебных заведениях, Россия стояла на первом месте в мире. Образовательный курс в России стоял очень высоко, как нигде в мире.

Народное образование в России в царствование Императора Николая II быстро развивалось. Бюджет народного образования с 40000000 рублей в 1894 году достиг 400000000 рублей в 1914 году. Плата за обучение в русских университетах по сравнению с заграничной была исключительно низкой — 50 (пятьдесят) рублей в год. Студенты из крестьянских, рабочих и незажиточных семей освобождались от платы за учение и были стипендиатами. Высшее образование в России не было привилегией исключительно богатого класса, как это было за границей. Императорское правительство всячески покровительствовало студентам и ученикам средних учебных заведений. Обследование положения студентов Московского университета выяснило, что из 4017 студентов, обучавшихся в 1899–1900 учебном году, 1957 были совершенно освобождены от платы за учение, кроме того, 874 студента получали стипендии. То же самое было и в других университетах и в средних учебных заведениях, где приблизительно 50 % освобождалось от платы. Обучение же в начальных школах было бесплатным. Студенты и учащиеся средних учебных заведений (в старших классах) имели возможность зарабатывать интеллигентным трудом, главным образом уроками или в качестве репетиторов, или гувернеров. В Императорской России никогда не было такого положения, чтобы студент или ученик среднего учебного заведения работал на фабрике, подметал улицы, рубил дрова или работал чернорабочим на постройках.

В 11-й книге «Вестника Европы» за 1913 год бывший лидер фракции трудовиков в 1-й Государственной Думе И. Жилкин писал: «Снова более и более выпукло выступает одна знаменательная черта — стихийно растет дело народного образования. Неслышно, почти неуследимо (главным образом, потому что на поверхности громыхают события, сегодня волнующие нас досадой, раздражением, ожиданием, а завтра сменяющиеся такими же скучными и дутыми явлениями и быстро забываемые) совершается громадный факт: Россия из безграмотной становится грамотной… Вся почва громадной российской равнины как бы расступилась и приняла в себя семена образования — и сразу на всем пространстве зазеленела, зашелестела молодая поросль».

В 1906 году Государственной Думой и Государственным Советом был принят законопроект министра народного просвещения П.М. Кауфмана- Туркестанского, утвержденный Царем-мучеником о введении в России всеобщего образования. Эта реформа в области народного образования должна была быть законченной в 1922 году и требовала увеличения контингента учителей на 171918 человек. В связи с этим в России ежегодно строилось 10 000 начальных школ и открывалось 60 средних учебных заведений.

В царствование Императора Николая II в России повсеместно были организованы «потешные дружины», имевшие большое воспитательное значение, носившие специальную форму, главным образом древнерусскую- стрелецкую, обучавшиеся военному строю и военной дисциплине. Уже в 1911 году на Марсовом поле в Петербурге Государь произвел смотр 10000 потешных.

В 1909 году в Царском Селе была основана первая дружина русских разведчиков (скаутов), в которую был зачислен Наследник Цесаревич Алексей Николаевич.

В это царствование было много сделано в деле призрения сирот. Все доходы от акциза на игральные карты шли исключительно на содержание женских сиротских приютов.

В царствование Императора Николая II, как и в тогдашних Соединенных Штатах, подоходного налога не существовало. Вообще налоговое обложение в России было самое низкое по сравнению с другими великими державами Европы. По статистическим данным за 1912 год, налоги (в рублях) на одну душу населения составляли:

Несмотря на это, государственные доходы России с 1 410000000 золотых рублей в 1897 году возросли до 3417000000 золотых рублей в 1913 году.

Золотой запас Государственного банка с 300000000 рублей в 1894 году возрос до 1600000000 рублей в 1914 году. Сумма государственного бюджета с 950000000 золотых рублей в 1894 году возросла до 3 500 000 000 золотых рублей в 1914 году. За все это время государственный бюджет Российской Империи не знал дефицита.

Государь Император покровительствовал отечественному капиталовложению и был непреклонным противником иностранного. Государь отлично понимал, какое отрицательное влияние может иметь иностранный капитал на внешнюю и внутреннюю политику России и на ее национальное экономическое развитие. На эту особенность Государя Витте неоднократно сетует в своих воспоминаниях. «Мне представляется, — пишет Витте в одном месте, — что это несочувствие происходило прямо от того, что Государь Император — близко не знакомый ни с финансовой историей, ни с финансовой наукой — боялся того, чтобы посредством этого пути не внести в Россию значительного влияния иностранцев»[67]. Более образованный, чем Витте, обладающий большим государственным умом, которого у Витте не было, и более дальновидный, чем это предполагал Витте, Государь твердо знал, что завоевательские аппетиты международных империалистов удовлетворялись не столько пушками и генералами, сколько финансистами и их золотом.

И, несмотря на ограничения для иностранных капиталов, экономическое благополучие России, и в частности ее промышленность, быстро росли. «С конца XIX века, — пишет Ленин, — промышленное развитие России происходило быстрее, чем в любой другой стране»[68].

Вместе с тем Россия не была страной классического капитализма. Все железные дороги, за исключением небольших: Московско-Рязанско-Казанской, Владикавказской и еще одной, кажется, Юго-Западной, принадлежали государству, да и те с течением времени должны были перейти по уговору государству, почта и телеграф были государственными, как и большинство путей сообщения; все военные суда строились на государственных верфях в Николаевске Херсонском, Ревеле, Петрограде; все заводы, выделывавшие оружие, принадлежали государству — Златоустовский, Ижевский, Вятский, Тульский, Балтийский, Сестрорецкий и т. д., государство владело золотыми россыпями и рудниками, лесами, конскими заводами и другими предприятиями и паровозо- и вагоностроительными заводами; наши сормовские паровозы были лучшими в Европе и не уступали по своим качествам американским.

В России очень поощрялась кооперация, и в этом отношении Россия, пожалуй, тоже стояла на первом месте в мире. В 1914 году в России было 45000 кооперативных сберегательных касс и, вероятно, около 30 000 лавок.

Интересы рабочих защищались специальным законодательством. В царствование Императора Александра III были учреждены должности фабричных инспекторов, обязанностью которых было следить за исправностью машин на фабриках и заводах и за принятием предохранительных мер и защитительных сооружений при станках для предохранения рабочих от несчастных случаев. Были введены обязательные расчетные книжки, в которых вписывались часы работы и заработки, была запрещена работа для малолетних, подростки от 14 до 16 лет не могли работать больше 8 часов, для мужчин был установлен 11-часовой рабочий день в обыкновенные дни и 10-часовой в субботы и накануне праздников. Работа на фабриках в ночное время была запрещена женщинам и подросткам мужского пола до 17 лет. Законом от 2 июня 1900 года было введено вознаграждение рабочим, потерпевшим от несчастных случаев; законом от 12 декабря 1904 года было введено государственное страхование рабочих, такого закона не существовало еще очень долго в Соединенных Штатах. 4 февраля 1906 года были учреждены профессиональные союзы рабочих. Профессиональный союз углекопов был организован в России раньше, чем в Соединенных Штатах.

Сельскому и городскому населению земствами оказывались бесплатная медицинская помощь и бесплатное лечение в больницах и госпиталях. Русский врач никогда не отказывал больному ни днем, ни ночью в приеме его у себя или в поездке на дом. В больницах и госпиталях больных принимали в любое время дня и ночи, независимо от того, приехал ли он самостоятельно или по распоряжению врача; были ли у него счета в банке или он был совершенный бедняк и безработный. Первой страной в мире, учредившей Департамент народного здравоохранения, была Россия.

Знала ли обо всем этом предреволюционная интеллигенция и полуинтеллигенция России, своей революционной деятельностью подрывавшая благополучие и само существование России? Знают ли об этом сегодняшние грамотные и полуграмотные поклонники завоеваний революции, прозябающие за границей и считающие себя квинтэссенцией русской государственной мысли?

Царь-мученик внес живую струю в религиозную и церковную жизнь России. В его царствование состоялись прославления: в 1896 году — святителя Феодосия (Углицкого), архиепископа Черниговского († 1696); в 1897 году — святого мученика Исидора, пресвитера Юрьевского, и совместно с ним 72 его пасомых, утопленных в 1472 году в р. Омовже римо-католиками за стойкое исповедание Православной веры; в 1903 году — преподобного Серафима Саровского († 1833); в 1911 году — святителя Иоасафа Белгородского († 1754); в 1913 году — святителя Ермогена, Патриарха Московского, умученного поляками († 1612); в 1914 году — святителя Питирима, епископа Тамбовского († 1698); в 1916 году — святителя Иоанна, митрополита Тобольского († 1715). В 1910 году состоялось торжественное перенесение из Киево-Печерской Лавры в Полоцк мощей преподобной Евфросинии, княжны Полоцкой († 1173)[69].

Усилилась миссионерская деятельность. В июле 1908 года в Киеве состоялся Всероссийский миссионерский съезд, на котором обсуждались меры борьбы с проникшей в Россию из Соединенных Штатов в 80-х годах прошлого столетия иудействующей сектой «адвентистов седьмого дня». Эта секта возникла в немецких колониях Таврической губернии и к 1901 году насчитывала 137 общин с 13 проповедниками. Одновременно на съезде обсуждались средства борьбы с развивавшимся атеизмом и социализмом, как с глубоко материалистическими воззрениями. В 1909–1910 учебном году в курс преподаваемого в Духовных семинариях нравственного богословия был введен особый отдел «разбора и опровержения социализма».

Очень успешно работали наши православные миссии в Китае, в Японии и в Святой земле. При Православной миссии в Иерусалиме было учреждено существующее и поныне Императорское Палестинское Общество[70]. Это общество благодаря притоку средств из России, в том числе сборов, производившихся по распоряжению Святейшего Синода во всех церквах России в Неделю Ваий (Цветную), организовывало дешевый проезд паломников в Святую землю, принимало на себя все заботы о них в странноприимных домах и гостиницах, создало целый ряд врачебных заведений, в которых оказывалась помощь как местному населению, так и паломникам. По отчету Общества за 1901/2 год в одной только Иерусалимской больнице насчитывалось 10 733 больничных дня, а в пяти амбулаториях была подана врачебная помощь 110 000 пациентам с бесплатным отпуском лекарств. В 1903 году имелись мужская и женская учительские семинарии, и, кроме того, в Палестине и Сирии имелось 87 русских православных школ при 10 225 учащихся и 417 учебного персонала.

Росло храмостроительство, и редко в каком храме не имелось пожертвований, сделанных мучениками — Царем и Царицей. В царствование Императора Николая II и главным образом на деньги, им пожертвованные, были сооружены храмы в Нью-Йорке, в Буэнос-Айресе, в Каннах, в Штутгарте, в Карлсбаде, в Меране, в Вене, в Гамбурге (два), в Киссингене, в Герберсдорфе, во Флоренции, в Мариенбаде, в Бад-Наугейме, в Бухаресте, в Ницце и Лейпциге. Были введены жалованье и пенсии для духовенства. Росло книгопечатание церковных и религиозных книг. Расширялась церковная и религиозно-нравственная пресса. В каждой епархии к концу царствования Императора Николая II издавались «Епархиальные Ведомости». Число церковноприходских школ, семинарий духовных и епархиальных — закрытых среднеучебных женских заведений для дочерей духовенства — быстро росло. К 1 января 1917 года Святая Православная Русская Церковь возглавлялась 4 митрополитами и 64 епархиальными архиереями, при которых состояло 40 викарных епископов. Число православных с 15 миллионов при Императоре Петре I возросло до 115 и более миллионов к концу царствования Императора Николая II. В 1908 году в России имелось 51 413 церквей.

В 1901 году был Высочайше учрежден Комитет попечительства о русской иконописи, целью которого было изыскание мер к обеспечению развития русской иконописи. В 1913 году в Москве на Варварке была устроена выставка древних икон. «Организованная в 1913 году, — пишет историк царствования Императора Николая II Ольденбург, — в Москве Романовская церковно-археологическая выставка, устроенная в Чудовом монастыре, и выставка древнерусского искусства Императорского Археологического Института дали возможность широким русским кругам познакомиться с русским искусством XIV–XVII веков, которое так ценил Государь. Художественное значение русской иконописи впервые получило должную оценку. „Эти выставки (отмечал кадетский „Ежегодник Речи“) — самое крупное событие в русской художественной жизни за последние годы“» (Ольденбург С.С. Царствование Императора Николая II. Т. 2. Мюнхен, 1949)[71].

Особое внимание Царя-мученика было обращено на армию. Уровень образования в военно-учебных заведениях был сильно повышен. Было обращено большое внимание на дело воспитания в кадетских корпусах и в военных училищах. В связи с этим обновлен воспитательский и учительский персонал. Были учреждены военно-педагогические курсы для будущих воспитателей кадетских корпусов. Деятельным помощником Государя в деле реорганизации военно-учебных заведений был назначенный в 1900 году Главным начальником военно-учебных заведений, памятный и любимый всеми их питомцами — Великий князь Константин Константинович, человек высокой культуры, благородной души и добрейшего сердца.

В первые же дни своего царствования Царь-мученик увеличил содержание и пенсии офицерам. Производство в чины обер-офицеров было установлено: из подпоручиков в поручики — через три года, в следующие чины — через четыре года. Было повышено жалованье солдатам, было увеличено число и продолжительность их отпусков, было улучшено довольствие и отпуск постельных принадлежностей. Телесные наказания, существовавшие в России единственно в штрафных солдатских батальонах, были отменены. Особенное внимание было обращено Государем на обеспечение дальнейшей судьбы сверхсрочных унтер-офицеров, которым после выслуги ими срока были обеспечены места с соответствующим положением в других ведомствах. В армии были введены новая походная защитная форма и новое снаряжение; желая испытать на себе накладку и удобство такового, Царь-мученик 24 октября 1909 года, одетый в форму рядового 16-го стрелкового Императора Александра 111 полка, при полном боевом снаряжении совершил двадцативерстный переход. По просьбе командира 1-й роты, из которой были доставлены винтовка и снаряжение, Государь собственноручно выполнил все графы ее, вписал свое имя и фамилию и в графе «На службе с» вписал: «16 июня 1887 г.», а в графе «На правах» вписал: «Никаких до гробовой доски». И эти слова «до гробовой доски» были искренним выражением того, как понимал Царь-мученик исполнение своего царственного долга — служения горячо любимому им российскому народу.

Царем-мучеником была совершена грандиозная по своим размерам работа государственного устроения. Благополучие России в его царствование очень быстро достигло небывалой до того высоты. Но давалось это ему нелегко, так как ни в одном слое общества не было ни понимания, ни сочувствия к великодержавной политике России. Исключение составлял небольшой процент людей в среде образованного общества. Даже среди многих из своих министров Царь-мученик не встречал сочувствия, и нередко ему приходилось преодолевать сопротивление некоторых из них в проведении своей политики и необходимых мероприятий.

В этом отношении особенно выделялся С.Ю. Витте, который, будучи исключительно поклонником какой-то своей собственной, иногда противоречивой политики, в основном был противником великодержавной политики России. Объективностью суждения он не отличался. Всякое проявление инициативы в деле государственного управления, исходившее не от него, а от другого министра или государственного деятеля, решительно им отрицалось и подвергалось пристрастной и острой критике. Будучи в основном противником великодержавной национальной русской политики, которая с такой настойчивостью и неослабевающей силой воли проводилась в жизнь Царем-мучеником, Витте, в частности, был противником крестьянского землеустроения, усиления нашей государственной обороны, развития нашей промышленности на здоровых основах — путей отечественного капиталовложения, которому он с упорством противопоставлял привлечение иностранных капиталов, в особенности же иностранных еврейских капиталов, что неминуемо должно было бы привести к подчинению им всей хозяйственно-экономической жизни России и было бы сопряжено с жестокой эксплуатацией как богатств, так и самого русского народа. Витте не отдавал себе отчета в том, что агрессивная империалистическая политика Запада проводилась не так пушками и генералами, как банкирами и их золотом. Не сочувствовал он и проведению в России принудительного всеобщего образования.

Будучи министром финансов, Витте был противником усиления нашей обороны и вооружений. Так, упоминая о начальнике Объединенных Штабов — генерал-адъютанте Н.Н. Обручеве, Витте в своих воспоминаниях пишет: «К сожалению, он впадал в то противоречие, что одновременно требовал различных облегчений для крестьянства и настаивал на все большем и большем увеличении военного бюджета и вообще расходов по обороне»[72].

Бывший военный министр и Главнокомандующий Дальневосточной армией — генерал-адъютант А Н. Куропаткин — указывает в своих записках[73], что на четырехлетний бюджет Военного министерства (на 1899–1903 годы) в 455 млн. рублей Витте ассигновал лишь 160 млн. рублей, обрезав его, таким образом, до 35 %! В этом отношении государственная политика Витте ничем не отличалась от «деятеля» П.Н. Милюкова и других левых представителей Государственной Думы, которые всегда голосовали против нашего военного бюджета и потом обвиняли Императорское правительство, точно так же, как это делал Витте, в том, что оно к войне не было подготовлено.

В значительной мере ответственность за наши поражения во время Русско-японской войны, наряду с неумелым руководством нашими войсками генералом Куропаткиным и некоторыми другими высшими начальниками, падает и на Витте. После занятия нами Порт-Артура рядом с ним — на Квантунском полуострове — под личным руководством Витте был построен коммерческий порт Дальний, обошедшийся России в 20 млн. золотых рублей. Благодаря же экономии, проявленной Витте в области нашей военной обороны, крепость в Порт-Артуре не была построена, порт Дальний совершенно не был укреплен и, будучи с налета захвачен японцами, оказался прекрасной базой для армии генерала Ноги, осаждавшей Порт-Артур. Витте совершенно не хотел предвидеть войны с Японией и не хотел замечать предшествовавших ей событий, которые еще задолго до того начали нагромождаться на территории Китая, как раз в том самом месте, где лежали и наши насущные государственные интересы, обусловливавшиеся не только проведением Великого Сибирского пути, но и нашим выходом к Великому океану в незамерзающей бухте. Огромная многомиллионная страна, какой была Россия, не имела свободного выхода в море: выход из Черного моря находился в руках Турции, выход из Балтийского моря был в руках Дании и Скандинавских стран и в стратегическом отношении находился под контролем германского и английского флотов; наш единственный порт на Великом океане — Владивосток — большую часть года был покрыт льдами и потому был недоступен для судоходства, стратегически он находился под контролем Японии, полукруг островов которой его почти запирал.

В 1841 году англичане захватывают Гонконг. В 1885 году Франция аннексирует Индокитай (сегодняшние Лаос, Камбоджа и два Вьетнама)[74]. С 1882 года начинается интенсивное политическое и финансовое влияние Японии в находившемся тогда под протекторатом Китая Корейском королевстве, вызвавшем между Японией и Китаем целый ряд вооруженных столкновений, вылившихся в 1894 году в войну, окончившуюся полным поражением Китая и начавшуюся затоплением японцами большого каравана китайских судов без объявления войны. В результате военных действий Япония захватила о. Формозу[75] и весь Ляодунский полуостров, которые и были ей уступлены Китаем по Симоносекскому мирному договору[76]. Таким образом, Япония переходила на материк. Россия же могла не позволить Японии укрепиться на Ляодунском полуострове. Россия, заручившись предварительно согласием Германии и Франции, поставила Японии ультиматум, в котором Японии предлагалось покинуть эту территорию взамен за уплату ей Китаем контрибуции. Япония была вынуждена согласиться.

С 1895 года японская экспансия в Корее начинает быстро расти. Япония оккупирует своими войсками Корею, где поселяются десятки тысяч японских колонистов, где Япония устраивает дворцовые перевороты, проводит железные дороги, захватывает в свои руки почту и телеграф.

В 1896 году Россия заключает с Китаем тайный военно-оборонительный союз против Японии и договор о постройке прямой ветви Транссибирской железной дороги: из Читы — по китайской территории, через Харбин — во Владивосток. Через 36 лет Китай имел право выкупить эту так называемую Восточно-Китайскую железную дорогу, а через 80 лет она по договору переходила к нему бесплатно.

Презрительное и жестокое отношение японцев к корейцам вызывает в Корее волну восстаний. Корейский король обращается за помощью к России, вследствие чего в Корею посылаются русские финансовые советники и военные инструктора. В 1896 году между Россией и Японией состоялось соглашение о разделе влияния в Корее.

В 1897 году Германия без всякого повода захватывает Кио-Чао, Франция — бухту Гуань Чжо-вань, Португалия обосновывается в устьях реки Кантон — в Макао, Англия захватывает Вей-хай-вей и готовится занять Порт-Артур.

На фоне того хаотического состояния, в котором находится Китай, интересы России, находящейся на 1/3 азиатского материка, где лежит ее будущность, попадают под угрозу со стороны экспансии Японии и европейских колониальных стран и сталкиваются с торговыми интересами Соединенных Штатов.

15 марта 1898 года Россия заключает с Китаем договор на аренду сроком на 25 лет Квантунской области с ее портами Порт-Артур и Далиенван[77]и дает разрешение на проведение Южно-Маньчжурской ветви железной дороги через Мукден к Порт-Артуру.

Несмотря на то, что в дальнейшем Россия шла на все уступки по отношению к интересам Японии в Корее и в Маньчжурии и что Россия в Далиенване построила порт Дальний, объявленный коммерческим и свободным для судов всех государств мира, без взимания каких-либо торговых пошлин и других торговых оплат (портофранко), конфликт с Японией назревал.

В 1902 году Англия заключила военно-оборонительный союз с Японией. Приехавший в Соединенные Штаты Японский принц Фушима был принят там весьма приветливо и получил заверения в поддержке на том основании, что Соединенные Штаты имеют общие с Японией не только коммерческие, но и политические интересы (!). Англией и Соединенными Штатами была оказана Японии политическая поддержка и широкая экономическая и финансовая помощь. Кроме того, Японии было оказано деятельное участие в создании первоклассного современного флота. С моральной стороны политику Англии и Соединенных Штатов на Дальнем Востоке в ту эпоху можно рассматривать по-разному, но последовавшие затем события в Перл-Харборе, на Филиппинах, в Гонконге, в Австралии и на просторах Великого океана[78] убедительно показывают, что дальновидной она не была. Еще больше это подтверждают последовавший затем распад Великобритании, превратившейся в маленькую Англию, политическое состояние современного Китая, корейские и вьетнамские войны и общий экономический кризис всего мира.

Мнение же Витте о том, что Русско-японская война была вызвана русскими лесными концессиями в Корее — на пограничной реке Ялу, больше напоминает детский лепет, нежели мнение государственного деятеля.

Американский летописец Русско-японской войны С. Тайлер о концессии отставного ротмистра Безобразова на реке Ялу имел, по-видимому, свое особое мнение, когда он писал: «Россия должна была прочно утвердиться на Печелийском заливе и найти свой естественный выход к его свободным гаваням, иначе все труды и жертвы долгих лет оказались бы бесплодными и Великая Сибирская Империя осталась бы только гигантским тупиком»[79]. То, что понимал американец Тайлер, не понимали русская «передовая» интеллигенция и шедший у нее на поводу государственный деятель Витте.

Несмотря на всю ненависть и предубеждение к Царскому режиму со стороны советских заправил, все же в «Красном архиве» Красной армии напечатана следующая оценка мнения Витте: «Нет более убогого взгляда на вопрос, чем взгляд буржуазных радикалов, сводивших все дело к концессиям на Ялу. Концепция об авантюрах различных придворных клик является не только недостаточной, но и убогой». Это как раз та самая концепция, которая была создана С.Ю. Витте в его воспоминаниях.

Во время Японской войны, не без помощи Витте, мы потерпели ряд поражений, но войну мы не проиграли — мы проиграли мир, так как не довели войну до конца.

В своей очень беспристрастной, правдиво написанной книге бывший доблестный Главнокомандующий войсками Юга России Генштаба генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин пишет:

«1 января 1905 года пал Порт-Артур. Событие это, хотя и не было неожиданным, но тяжело отозвалось в армии и в стране. Комендант крепости, генерал Стессель, не был на высоте положения. Впоследствии он был присужден военным судом к смертной казни, замененной Государем 10-летним заключением в крепости[80]. Душою обороны Порт-Артура был начальник его штаба, генерал Кондратенко, и, если бы его не сразил неприятельский снаряд, крепость продержалась бы, быть может, еще несколько недель. И только. Во всяком случае, гарнизон Порт-Артура выказал доблесть необычайную. На незаконченных и далеко не совершенных верках крепости гарнизон силою в 34 тысячи в течение 233 дней отбивал яростные атаки японцев, удерживал почти треть японской армии (4–5 дивизий Ноги, то есть 70–80 тыс., не считая пополнений); потерял только убитыми и умершими 17 тыс., выведя из строя 110 тыс. японцев; при сдаче крепости гарнизон насчитывал 13,5 тыс., из них много больных, в особенности цингой и куриной слепотой. Порт-Артур — славная страница Маньчжурской кампании. <…>.

Могли ли маньчжурские армии вновь перейти в наступление и одержать победу над японцами?

Этот вопрос и тогда, и в течение ряда последующих лет волновал русскую общественность, в особенности военную, вызывал горячие споры в печати и на собраниях, но так и остался неразрешенным. Ибо человеческому интеллекту свойственна интуиция, но не провидение.

Обратимся к чисто объективным данным.

Ко времени заключения мира русские армии на Сипингайских позициях имели 446,5 тыс. бойцов (под Мукденом — около 300 тыс.); располагались войска не в линию, как раньше, а эшелонированно в глубину, имея в резерве общем и армейских более половины своего состава, что предохраняло от случайностей и обещало большие активные возможности; фланги армии надежно прикрывались корпусами генералов Ренненкампфа и Мищенки; армия пополнила и омолодила свой состав и значительно усилилась технически гаубичными батареями, пулеметами (374 вместо 36), составом полевых железных дорог, беспроволочным телеграфом и т. д.; связь с Россией поддерживалась уже не тремя парами поездов, как в начале войны, а 12 парами. Наконец, дух маньчжурских армий не был сломлен, а эшелоны подкреплений шли к нам из России в бодром и веселом настроении.

Японская армия, стоявшая против нас, имела на 32 % меньше бойцов. Страна была истощена. Среди пленных попадались старики и дети. Былого подъема в ней уже не наблюдалось. Тот факт, что после нанесенного нам под Мукденом поражения[81] японцы в течение 6 месяцев не могли перейти вновь в наступление, свидетельствовал по меньшей мере об их неуверенности в своих силах.

Но… войсками нашими командовали многие из тех начальников, которые вели их под Ляояном, на Шахе, под Сандепу и Мукденом. Послужил ли им на пользу кровавый опыт прошлого? Проявил ли штаб Линевича более твердости в отношении подчиненных генералов и более стратегического умения, чем это было у Куропаткина? Эти вопросы вставали перед нами и, естественно, у многих вызывали скептицизм.

Что касается лично меня, я, принимая во внимание все „за“ и „против“, не закрывая глаза на наши недочеты, на вопрос: „что ждало бы нас, если бы мы с Сипингайских позиций перешли в наступление?“ — отвечал тогда, отвечаю и теперь: Победа!

Россия отнюдь не была побеждена. Армия могла бороться дальше. Но… Петербург „устал“ от войны более, чем армия. К тому же тревожные признаки надвигающейся революции в виде участившихся террористических актов, аграрных беспорядков, волнений и забастовок лишали его решимости и дерзания, приведя к заключению преждевременного мира»[82].

Русская армия, которая в Японскую войну проявила свою традиционную беззаветную жертвенность и героизм, для «прогрессивной» интеллигенции, весь прогресс которой фактически выражался в прогрессивном параличе ее национального самосознания, в унисон с Витте, рассматривалась как «привилегированное сословие». Принесенные ею на алтарь Отечества жертвы не могли быть оценены по заслугам ни радикальным обществом, ни радикальным министром, и они не были оценены.

Наоборот, окрыленные нашими военными неудачами политиканы левого и либерального лагеря пришли к заключению, что настало время для достижения их заветной цели — захвата власти в свои руки. Начался мятеж — левая революция 1904–1905 годов.

Ей предшествовало назначение Витте на пост Председателя Кабинета министров, которое состоялось 17 августа 1903 года и было вызвано увольнением его с поста министра финансов, так как дальнейшее его оставление на этом посту стало совершенно невозможным в связи с его упорной, систематической оппозицией по всем статьям государственного бюджета, тормозившей все государственные начинания и нужды страны. Государь отлично знал все его недостатки, но ценил одновременно в нем его несомненные таланты: бюрократические и дипломатические способности, изворотливость и многолетний государственный опыт. Оставление Витте в составе правительства обусловливалось еще и тем, что в это время был недостаток в лицах, способных к занятию министерских должностей, — П.А. Столыпин еще не был открыт.

Поставленный лицом к лицу с наступившей революцией, угрожавшей самому существованию России, Витте сразу и окончательно струсил и решил плыть по течению.

Революция и шедший у нее на поводу Витте и были теми двумя факторами, которые заставили Государя принять предложение президента Соединенных Штатов Теодора Рузвельта — начать мирные переговоры с Японией. Предложение о мире исходило от Японии ввиду того затруднительного положения, в котором она очутилась благодаря начатой войне и из которого она вышла исключительно благодаря той революционной анархии, в которую наша просвещенная и полупросвещенная интеллигенция погрузила собственную свою родину в момент ее тяжелой борьбы с внешним врагом.

Министр иностранных дел граф Ламсдорф подал Государю в связи с этим докладную записку, в которой он указал на три основных пункта возможных требований Японии на мирной конференции: 1) отказ от всякого влияния в Корее, 2) уплата контрибуции и 3) ограничение наших военных и морских сил на Дальнем Востоке. На докладной записке графа Ламсдорфа Государь собственноручно написал: «Я готов кончить миром не мною начатую войну, если предложенные условия будут отвечать достоинству России. Я не считаю нас побежденными, наши войска целы, и я верю в них». В вопросе о Корее Государь написал: «В этом вопросе я согласен на уступки — это не русская земля». Относительно контрибуции Государь высказался следующими словами: «Россия никогда не платила контрибуций, и я на это никогда не соглашусь». Слово «не соглашусь» было Его Величеством три раза подчеркнуто. Относительно наших вооружений Государь выразил свое мнение следующими словами: «И это недопустимо, мы не разбиты, можем продолжать войну, если нас вынудят к тому неприемлемыми условиями».

Нашу делегацию возглавил Витте, которому записка с резолюцией Государя и была вручена как руководство для ведения переговоров.

Сперва японцы требовали уплаты им контрибуции, ограничения наших сухопутных и морских сил на Дальнем Востоке и даже японского контроля над их составом. И хотя Витте, в посланной им Государю телеграмме, советовал ему идти на уступки, Государь, одним словом своей ответной резолюции: «Никогда!» дал понять и Витте, и японцам, что решение его твердо. Не Витте, а именно Государь проявил непоколебимую твердость в отстаивании интересов России. После заключения мира Царь-мученик сказал В.Н. Коковцеву: «Я рад, что мир заключен и что Витте, очевидно, понял, что контрибуции я ни в коем случае не уплачу, хотя бы мне пришлось воевать еще два года»[83].

На революционное движение в России Япония, как и Германия в 1914–1917 годах, тратила крупные средства. После войны натиск левой и либеральной общественности на правительство усилился, в результате вся Россия оказалась охваченной революционным движением. Любимец либеральных кругов Витте вместо принятия решительных шагов против крамолы стал уверять Государя в необходимости дать народное представительство, после чего, по его мнению, революция должна была прекратиться. Желая избежать кровопролития, сама мысль о котором была противна Царю-мученику, он в Манифесте от 18 февраля (3 марта) 1905 года объявил о своем решении учредить законосовещательную Государственную Думу. 6 (19) августа 1905 года был издан Манифест об учреждении Государственной Думы, волна революционного движения продолжала расти. Дарованная 27 августа (9 сентября) 1905 года университетам автономия превратила их в очаги революционного движения. 9 (22) октября 1905 года граф Витте подал Государю докладную записку, в которой он настаивал на дальнейших уступках революционной общественности.

17 (30) октября 1905 года Государь издал Манифест о преобразовании законосовещательной Думы в законодательную с одновременным провозглашением свободы совести, слова, собраний и союзов. Революционные и либеральные круги, желание Царя-мученика миролюбивым образом покончить с настроениями приняли как явную слабость правительства, как победу революционного движения. Вакханалия беспорядков, террора и всеобщих забастовок была ответом на миролюбивый, полный государственного понимания шаг со стороны Царского правительства. Государь увидел, что никакие уступки не могут более остановить требования обнаглевших левых кругов общества, все более и более погружавших страну в пучину анархии. В своем письме к Императрице-матери в Копенгаген Царь-мученик в следующих словах описывает заседания Совета министров под его председательством: «Говорят много, делают мало. Все боятся действовать смело; мне приходится всегда заставлять их и самого Витте быть решительнее». В результате Царь-мученик берет в свои руки руль государственного корабля и благодаря своей твердой решимости и непреклонной воле в несколько месяцев восстанавливает порядок. Левая подлинная революция была подавлена.

11 (24) декабря 1905 года издан был государственный закон о выборах в Государственную Думу, вскоре после этого был преобразован в полувыборное учреждение Государственный Совет, ставший, таким образом, Верхней палатой Русского парламента. По выборам в Первую Думу большинство получила партия конституционных демократов — 190 мест, трудовики — 94, беспартийные, главным образом крестьяне, — 100, народные меньшинства — 70, несколько умеренных социалистов и социал- демократы меньшевики — 17. Большевики, социал-революционеры и крайние правые выборы бойкотировали.

23 апреля (6 мая) граф Витте был уволен в отставку — на его место был назначен И.Л. Горемыкин, вместо министра внутренних дел П.Н. Дурново был назначен П.А. Столыпин. Первая Дума была открыта 27 апреля (10 мая) 1906 года. Она представляла собой сборище горланов и демагогов; работа с ней правительства оказалась совершенно невозможной. 9 (22) июля 1906 года Дума была распущена. 178 ее членов, главным образом кадеты, собрались в Выборге, где организовали вооруженное восстание. Лица, подписавшие Выборгское воззвание[84], были арестованы, судимы и присуждены к нескольким месяцам тюремного заключения.

В июле того же года премьером был назначен П.А. Столыпин. Выборы во Вторую Думу, открытую 20 февраля (5 марта) 1907 года, дали еще более левый состав ее. Огромное количество революционеров, заседавших в этой Думе, было представлено полуинтеллигенцией, и получила она прозвище «Думы народного невежества». Эта Дума отвергла аграрную реформу Столыпина, а социал-демократическая ее фракция явно подготовляла вооруженное восстание. На квартире рижского социал-демократа Озоля был произведен обыск, и был обнаружен обличающий действия этой фракции материал, указывающий на подготовку к свержению существующего строя. Столыпин потребовал от Думы выдачи вожаков и согласия на их арест. Дума в требовании Столыпину отказала и 3 (16) июня была распущена.

Страна отнеслась к новому избирательному закону спокойно, а к новой — Третьей Государственной Думе — более работоспособной, доброжелательно. Она была представлена 154 октябристами, 72 националистами и умеренно правыми, 92 кадетами и прогрессистами, 52 правыми социалистами, 18 социал-демократами, 14 трудовиками и рядом представителей мелких партий и групп.

Государственный Совет оставался на прежнем положении и оказывал большое противодействие реформам Столыпина. Особенно противодействовал Столыпину в его начинаниях бывший член Государственного Совета Витте, который не мог простить Столыпину, что он вывел страну на путь мирных реформ, переменив свои политические воззрения на гораздо более правые, чем у Столыпина. В своем письме от 12 (25) января 1906 года Государь писал о Витте: «Теперь он хочет всех вешать и расстреливать… никогда не видел такого хамелеона… почти никто ему больше не верит». Приостановленный революцией экономическо-хозяйственный рост государства за последнее десятилетие царствования Царя-мученика пошел буквально гигантскими шагами. «Дайте России 25 лет спокойной жизни, и вы ее не узнаете», — говорил Столыпин. Враги русской государственности этого не желали.

В 1914 году России была навязана Германией новая война. К моменту победоносного завершения этой войны Четвертая Государственная Дума решила добиться того, что не удалось первым трем. В эти судьбоносные для России дни Дума стала требовать от Царя-мученика парламентаризма, то есть передачи ей государственной власти путем учреждения ответственного перед ней министерства[85]. Насколько эта идея была дико антигосударственной, можно судить по тому, что парламенты таких стран, как Англия и Франция, отказались во время войны от многих своих привилегий, и премьеры Англии — Давид Ллойд Джордж и Франции — Клемансо получили диктаторские полномочия. Демократические Соединенные Штаты Америки за все свое существование не знали, что такое ответственное министерство, и назначение и увольнение министров до сих пор зависит исключительно от воли президента Соединенных Штатов.

В своем историческом труде «Очерки русской смуты»[86] генерал Деникин сообщает о том, что генерал Алексеев, начальник Штаба Государя, неоднократно советовал Государю согласиться на требования Думского прогрессивного блока и дать ответственное министерство. Но генерал Алексеев, будучи прекрасным начальником Штаба и талантливым стратегом, не был политиком и, не имея опыта в управлении государством, не мог предвидеть то, что твердо знал Царь-мученик, а именно, что в ответственное министерство войдет безответственная, политиканствующая преступная мразь, которой нужна была не великая Россия, а великие потрясения и удовлетворение своих личных вожделений во вред российской государственности, то есть та самая, которая требовала ответственного министерства и составила из себя преступное и безответственное Временное правительство, которое в рекордный семимесячный срок превратила великую Российскую Державу, уже выигравшую Великую войну, в ничто, распоров ее по всем швам.

Долгом генералитета было неуклонное исполнение данной Царю и России присяги о верной службе, вместо того, чтобы вопреки ей пускаться в политические размышления и в стачки с политиканами.

В связи с событиями, совершившимися в царствование Царя-мученика, у многих современников этой эпохи, равно как и у пришедшего им на смену поколения, возникли два кардинальных, связанных между собою вопроса: «нужна ли была российскому народу революция?» и «правильно ли поступал Царь-мученик, защищая основы самодержавной власти?»

Все вышеизложенное мною со всей своей очевидностью свидетельствует о том, что революция, кроме ненужных вреда, страшных страданий, моря крови и рабства, ничего иного российскому народу не принесла; поэтому она не только не была для него неизбежно необходимой, но, наоборот, была для него неизменно убийственной; и потому прав был Царь-мученик, защищая самодержавную власть, — единую оберегавшую общенародные интересы в целом, а не частные классовые или партийные эгоистические интересы, главным образом возглавителей всевозможных клик, беспощадно разрушивших все то, ныне недосягаемо прекрасное, что было сущностью Императорской Самодержавной и Великодержавной России. Чтобы не быть голословным, привожу мысли по этому вопросу, высказанные великими по духу и уму своему русскими людьми: «Научись, Россия, — проповедовал святой Иоанн Кронштадтский, — веровать в правящего судьбами мира Бога-Вседержителя и учись у твоих святых предков вере, мудрости и мужеству»[87]. «Господь вверил нам, русским, великий спасительный талант Православной веры… Восстань же, русский человек!»[88]. «Кто вас научил непокорности и мятежам бессмысленным, коих не было прежде в России… Перестаньте безумствовать! Довольно! Довольно пить горькую, полную яда, чашу и вам, и России»[89].

«Царство Русское колеблется, шатается, близко к падению»[90]. «Если в России так пойдут дела и безбожники и анархисты-безумцы не будут подвержены праведной каре закона, и если Россия не очистится от множества плевел, то она опустеет, как древние царства и города, стертые правосудием Божиим с лица земли за свое безбожие и за свои беззакония»[91].

«Бедное Отечество, когда ты будешь благоденствовать? Только тогда, когда будешь держаться всем сердцем Бога, Церкви, любви к Царю и Отечеству и чистоты нравов».

В предисловии к своей книге умирающий великий русский ученый Д.И. Менделеев завещает русской интеллигенции: «Не революция нам нужна, а эволюция».

«Поэтому я не могу не высказаться, — пишет далее Менделеев, — заметив, без всяких уступок и в явном противоречии с социалистами, коммунистами и всякими иными политиканствующими, что суть дела, по мне, вовсе не в общественно-политических строях и передрягах, а в таком явном умножении народонаселения, которое уже не укладывается в прежние сельскохозяйственно-патриархальные рамки, создавшие Мальтусов, да требующие войн, революций и утопий. Для меня высшая или важнейшая и гуманнейшая цель всякой „политики“ яснее, проще и осязательнее всего выражается в выработке условий для размножения людского»[92].

10 мая 1907 года свою речь, произнесенную в Государственной Думе, П.А. Столыпин заканчивает следующими словами: «Противникам государственности хотелось бы избрать путь радикализма, путь освобождения от исторического прошлого России, освобождения от культурных традиций. Вам нужны великие потрясения, нам нужна Великая Россия».

В другой своей речи Столыпин говорит: «Если бы нашелся безумец, который в настоящее время одним взмахом пера осуществил бы политические свободы для России, то завтра в Петербурге заседал бы Совет рабочих депутатов, который через полгода своего существования вверг бы Россию в геенну огненную».

«Конечно, должны произойти великие перемены, — писал А.С. Пушкин, — но не должно торопить времени, и без того довольно деятельного. Лучшие и прочнейшие изменения суть те, которые происходят от одного улучшения нравов, без насильственных потрясений политических, страшных для человечества»[93].

«Не приведи Бог, — писал Пушкин, — видеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, которым и своя шейка — копейка, и чужая головушка-полушка»[94].

«Всякое нарушение самодержавия, — писал профессор П.И. Ковалевский, — немедленно влечет за собою подрыв благосостояния нации и крепости государства. Враги нашей родины, как внешние, так и внутренние, прекрасно знают это и всеми способами стараются извратить исторические факты нашего прошлого и подорвать, в глазах особенно легковерных русских, величие и значение этого принципа в нас самих»[95].

«Либерализм, — писал известный русский философ К. Леонтьев, — как медленно действующий яд, приведет к одному результату — революции и смерти России».

«Душа наша знает, — писал П.С. Лопухин, — что правда государства — в христианской власти. Святая Русь всегда верна Правде. Сыны Святой Руси или те, кто надеется быть сыном ее, стоят за Царя, Царское служение, потому что, как Святая Русь, они не знают иного способа установления христианской власти»[96].

«До издыхания будь верен Царю и Отечеству!» — поучает бессмертный Суворов.

«Императорская власть — святыня, палладиум порядка, прогресса, свободы и славы народа», — твердит профессор Катков[97].

12 апреля 1848 года великий прозорливец Ф.И. Тютчев писал: «Давно уже в Европе существуют две действительные силы — Революция и Россия. Эти две силы теперь противопоставлены одна другой, может быть, завтра они вступят в борьбу. Между ними никакие переговоры, никакие трактаты невозможны — существование одной из них равносильно смерти другой»[98].

«Социализм — это ложь, — пишет Ф.М. Достоевский, пророчески изобразивший советскую власть в своем романе „Бесы“, — с которой вместе придут зависть, сладострастие и жестокость». «Социализм — это порабощение личности и могила всякой свободы».

«В Государственной Думе четырех созывов не было с самого же начала, — пишет знаменитый русский мыслитель В.В. Розанов, — ровно ничего государственного, у нее не было самой заботы о государственном и государевом деле. Сам высокий титул „Думы“ к ней не шел и ею вовсе не оправдывался. Ибо в ней было что угодно другое, кроме „думанья“»[99].

Государственная Дума была представлена русской интеллигенцией, той самой, о которой в своей «Критике русской революции» (1921 г., Белград) бывший марксист профессор П.Б. Струве писал, что она была больна редкой болезнью: «полной атрофией национального чувства».

Н.Д. Тальберг в своей книге «Отечественная быль» пишет: «На заседании депутатов четырех Дум, происходившем 27 апреля 1917 года в Таврическом дворце, председатель последней Думы, М.В. Родзянко, говорил: „Государственная Дума четвертого созыва, возглавившая революцию, считала, что она оберегает честь и достоинство России, которые так долго попирались старым, отжившим режимом“. „Семена, посеянные Первой Думой, дали здоровые всходы, и ни Столыпин, ни закон 3-го июня не могли помешать этим всходам. Теперь мы являемся свидетелями их бурного, безудержного роста, сулящего небывалый урожай“, — возглашал председатель Второй Думы Головин. „Она (4-я Дума) еще крепче связала себя в памятный день 27 февраля, когда вся палата, со своим председателем во главе, первая стала на путь революционный, который привел нас к нынешнему положению“, — заявлял член Первой Думы Винавер. „Даже не желая этого, мы революцию творили, — откровенничал Шульгин. — Поэтому, господа, нам от этой революции не отречься. Мы с нею связались, мы с нею спаялись и за нее несем моральную ответственность“»[100]. Подробный отчет об этом заседании приведен в газете «Русское Слово», 1917 г., № 94 от 28 апреля.

Из всего этого видно, как дальновиден был Государь в своем убеждении не давать ответственного министерства.

Благодаря железной воле Царя-мученика левая революция 1905 года была подавлена, была бы подавлена и совершавшаяся на средства иностранного капитала революция 1917 года, если бы ей не предшествовал заговор, который сразу парализовал все действия Государя, — та чудовищная и подлая глупость, которую предвидеть было невозможно, так как гнездилась она в правых кругах, даже в ближайшем окружении Царя-мученика, и которую Он охарактеризовал тремя словами своей записи в Дневнике: «Глупость, измена и обман»[101].

Революция 1904–1905 годов не дала России возможность докончить войну, революция 1917 года вырвала у нее из рук победу и уничтожила ее государственный быт. Памятником ей служат 100 миллионов трупов российского народа и уничтожение всего его достояния.

Государь проявил железную волю неоднократно, несмотря ни на какие оппозиции, но особенно выпукло выделяется она во время Первой мировой войны, которой он не желал и которая была навязана ему Германией, спровоцированной Англией. Германский Император в его стремлении к войне основывал свои расчеты на победу на том основании, что в своих закулисных дипломатических отношениях с Англией он заручился ее обещаниями в войну не вмешиваться. И действительно, в начале конфликта Англия вела такую политику, которая могла и должна была укрепить веру Германского Императора в то, что сохранит нейтралитет. Французский посол в России Морис Палеолог уделяет в своих воспоминаниях[102] много места тому, как Царь-мученик все время убеждал его влиять на немедленное и решительное выступление английского правительства, которое единственное могло остановить завоевательные стремления Германии. «Если Англия открыто выступит в конфликте на стороне своих союзников, то Император Вильгельм никогда не решится на такой безумный шаг», — твердил Государь. Англия выступила тогда, когда начались уже военные действия. Это предательство англичан было зафиксировано Германией выпуском почтовых марок с надписью: «Боже, покарай Англию».

Так начались те роковые для всего мира события, которые постепенно привели его в состояние перманентного политического, хозяйственного и духовного кризиса и поставили само его бытие под знаком вопроса.