Примечания к первой главе :

¹  Якушев неправильно утверждает, что все партии вынуждены были уйти в подполье [«Вольн. Сиб.». VI, с. 73].

² Описание поезда, небезынтересное в бытовом отношении, — можно найти у Солодовникова.

³  В указателе литературы воспоминания эти фигурируют уже под именем Яковлева. Имеются все основания думать, что автор их действительно бывший управляющий Иркутской губ.

⁴  Колосов добавляет: теперь этот офицер коммунист. Надо думать, что речь идет именно о Калашникове.

⁵  В Иркутске, по-видимому, Гайда «примирился» с чешским штабом.

⁶  Характерно, что Якушев в «введении к материалам», опубликованным в «Вольн. Сиб.» [VI], лишь мимоходом обмолвился об иркутском бюро и нелегальном съезде.

⁷  Они были «ознакомлены» и путем личных бесед.

⁸  Характерна отметка шведа Эссена [«Zwischen der Ostsee und dem Stillen Ozean». P 100]: «Было известно, что Гайда принял официально программу соц.-рев.; это значит, что он стремился к ликвидации гражданской войны, пытался заключить мир с Советским правительством».

⁹  Телеграмма представителя мин. ин. дел во Владивостоке Куренкова на имя Сукина сообщала, что союзные представители «встретили манифест (адм. Колчака) с полным удовлетворением, усматривая в нем надежду на примирение Правительства с оппозиционными элементами... Особенно горячо приветствует манифест Моросс, который просил меня передать... что он в «восторге» от этого мудрого шага Верховного правителя. Один д-р Гирса настроен пессимистически, считая, что манифест уже запоздал...». «Что же касается до политической атмосферы, — добавлял Куренков, — то таковая едва ли разрядится, так как эсеры не отказались относительно своих поползновений, еще не убедившись в искренности побуждений Верховного правителя» [«Сиб. Арх.». II, с. 79]. Последний мотив, конечно, никакой роли не играл. Эсеры делали ставку на переворот.

¹⁰ Якушев со своей стороны приписывает: «Ваше присутствие здесь крайне необходимо. Это же думает ген. Гайда».

¹¹  Это не помешало Якушеву в упомянутом «циркуляре» записать Болдырева в число «друзей», при содействии которых можно будет изменить линию поведения Японии.

¹²  «Несмотря на вполне благоприятные заявления со стороны главы дипломатической миссии Мацудайро и высокого комиссара Като, — писал Якушев, — я продолжаю с большой осторожностью расценивать их заявления». Тут и возникали надежды на влияние Болдырева в кругах японского командования, склонного подчас идти в разрез с дипломатическими заявлениями.

¹³  Якушев мнение «господина де Мартеля» передает в несколько смягченной форме: «Уезжая к себе во Францию, он находил переворот нежелательным потому, что удобный момент упущен, так как наступление большевиков приостановлено».

¹⁴  13 сент. Клемм из Владивостока телеграфировал, что имел объяснения с представителями Антанты по поводу заговора, из которых понял, что они отнесутся если и не поощрительно, то совершенно нейтрально к этому перевороту [Какурин. II, с. 354]. Пепеляев передает, что Нокс получил от Черчилля инструкцию поддерживать исключительно Верховного правителя (22 сент.).

¹⁵  В Ставке, по словам Будберга, ничего не знали о заговоре.

¹⁶  Иркутское земство, между прочим, демонстративно 3 октября приветствовало Гайду — «молодого вождя славянства, освободителя Сибири [«Сибирь», № 66].

¹⁷ Может быть, здесь играло роль и охлаждение между Гайдой и местными с.-р. и сознание, что центр событий уже не во Владивостоке.

¹⁸  Большевицкие историки подчас уже забывают о тех версиях, которые ими же давались, и Парфенов в новой своей работе [На Дальн. В.] уже определенно говорит, что выступление Гайды было поддержано Далькомпартией [с. 107].

¹⁹ Намек у Солодовникова о каком-то проекте Медведева, сорванном Краковецким, явившимся в Думу с десятью вооруженными членами боевой организации. Упоминается в новой «интриге» имя Вис. Гуревича [с. 39].

²⁰  Семенов, передавая телеграмму в Омск через своего представителя, полковника Сыробоярского, просил «доверия и помощи». Гинс говорит, что в конце октября в Омск вернулся из командировки его помощник Бутов, который несколько раз подробно беседовал и с Семеновым и вынес впечатление, что атаман искренне покончил с «дурными пережитками...» [II, с. 398].

²¹  Гинс указывает, что Розанов держал себя вызывающе по отношению к центральной власти, предъявляя министерству ультиматумы, нарушая установленные Советом министров правила и т. д. [II, с. 400—401]. Характеристика политической деятельности Розанова отчасти была дана прибывшим в Омск комендантом Владивостока Бутенко. Надо иметь в виду, что, по утверждению Солодовникова, Бутенко сам был замешан в заговоре, но, очевидно, тоже испугался направления, которое приняла деятельность вагона № 119 в поезде Гайды.

²²  Имеются данные, указывающие, что союзным командованием было принято решение разоружить ту сторону, которая выступит первой. Следовательно, Розанов не мог покончить с заговорщиками по собственной инициативе.

²³  Сам Гайда впоследствии в интервью в «Гайд-пресс» исчислял жертвы своего отряда в 500 чел. Один из военных друзей Лази писал 27 ноября, что в первый день было расстреляно 500 чел. Расстрелы продолжались. Странным кажется молчание союзников во Владивостоке, так часто вмешивавшихся не в свое дело [Лази. С. 237].

²⁴  Сказался антагонизм японцев и американцев. Недаром Гайда в беседе с Колосовым в июле указывал на необходимость привязать гири к японским дивизиям — это могли быть, по его мнению, лишь американские броненосцы.

²⁵  Упомянутый друг Лази писал уже о временном правительстве соц.-рев.

²⁶  Солодовников рассказывает, что Гайда в соответствии со своими вкусами был очень увлечен разработкой формы одежды будущей армии.

²⁷  Я беру его шанхайское интервью, представляющееся мне более верным источником, чем его «воспоминания».

²⁸  По словам довольно осведомленного «Славянофила», полк. Томилин не подчинился приказу Розанова [Чешские аргонавты в Сибири. Токио, 1921, с. 17]. Я не нашел данных, подтверждающих сообщение «Pour la Russie», что японцы в это время специально освещали вокзал прожекторами.

²⁹  О панике говорит и Солодовников: «Обезумевшие люди стреляли друг в друга».

³⁰  Я допускаю, что в связи с появившимся 13 ноября «меморандумом», который, по словам Гайды, наилучшим образом говорил о симпатиях чехословаков (Гайда об этом упоминает в связи с характеристикой отношения союзников к подготовке переворота), кое-кто мог использовать имя д-ра Гирсы. В Сибири это бывало.

³¹  О том, какую роль могли здесь играть чехословаки, см. ниже.

³²  Активное участие чехов подчеркивалось еще в сентябрьском заседании Совета министров. На чехов, очевидно, рассчитывали восставшие. Воззвание к «братьям-чехословакам», выпущенное «бюро военных организаций», заканчивалось словами: «Нам важно и дорого, чтобы ваше сочувствие было на нашей стороне, чтобы вы при малейшей к тому для вас возможности помогли нам в этом многотрудном и тяжелом деле» [«Вольн. Сиб.». V, с. 97].

³³  Рус. Бюро печ. (Владив. отдел), № 292.

³⁴  Все это мы узнаем в передаче Солодовникова. Гайда молчит в своих мемуарах. Очевидно, обещание не выступать было дано после неудачной сентябрьской попытки, как, в свою очередь, и подтвердил мне ген. Розанов.

³⁵  Гайда считал это увольнение (распоряжением Верховного правителя и постановлением Совета министров) «незаконным» (?!) и заявил во владивостокской печати, что союзники не признают этого увольнения и что он сам не уедет, пока не получит удовлетворения (?!). В письме 5 ноября к французскому консулу Буржуа, уведомившему Гайду о распоряжении министра Пишона французским властям оказать все почести, соответствующие положению Гайды, в случае согласия покинуть Сибирь, Гайда более театрально мотивировал свой отказ выехать: ему невозможно покинуть Сибирь, пока там находятся чехословацкие солдаты. Когда они уедут, уедет и он: «Покинуть Сибирь — это отдых для меня; оставаться — долг» [Лази. С. 200].

³⁶  Автор статьи не знал, что Розанов был прислан в Сибирь от военной московской организации при «Нац. Центре» (через посредство Н. Н. Щепкина).

³⁷  Открещиваться целиком от восстания нельзя было, ибо партийная печать в свое время слишком ангажировалась: о «трагедии» революционного движения во Владивостоке писала «Pour la Russie» [№ 5, 20 ноября 1919 г.]; протестовала против «вмешательств» союзников во владивостокские события, когда население восстало против Колчака, и « La Rep. Russie» [№ 17, 19 дек.]. Та же «Pour la Russie» позднее сообщала сведения, конечно совершенно фантастические, что в восстании участвовала «группа Белоруссова, сделавшаяся непримиримым врагом Колчака» [№ 17, 21 февр. 1921 г.].

³⁸  Этот рапорт напечатан в сб. «Посл. дни Колчака» [с. 54— 55]. Вероятно, он относится к той серии донесений тайных агентов, о которой приходилось упоминать. Моринс — очевидно, Марино.

³⁹  По словам Сукина, защиту Омска отстаивали также Каппель и Войцеховский.

⁴⁰  В «истории» Драгомирецкого дело изображается так: до первых чисел ноября продолжались попытки установить «добрые отношения с адмиралом, но когда между членами Правительства очутились некоторые уже, не партийные люди, а просто неуравновешенные и легкомысленные типы, когда они своими действиями стали восстанавливать все слои населения» и т. д. — тогда уполномоченные правительства Чехосл. Республики, «не имея возможности иначе реагировать на все эти ужасы», обратились к союзникам за советом и помощью [с. 145]. Все это, как видим, мало соответствует действительности.

⁴¹  Об этой травле склонны были говорить и сами чехи. Так, «Чехосл. Дн.» [3 декабря 1918 г., № 245] писал в статье, озаглавленной «Отечественные Ведомости»: «Если мы теперь на страницах «Отеч. Вед.» встречаемся со скрытой и открытой критикой, иногда и с враждебностью к себе, то в этом видим только лишь признак перемены взглядов и настроений в определенной части русской общественности, которая отдохнула от большевицких ужасов и хочет уже устраиваться по-своему, открыто признавая, что мы ей, напр., уже начинаем мешать, даже простым своим присутствием, хотя и занимаем положение союзников и стоим часто вне всяких русских политических партий.

...Право свободной критики в границах союзнических отношений само собой должно быть признано за русской печатью. Наоборот, когда в первые месяцы нашего вступления в Сибирь мы читали постоянно дешевые хвалебные гимны нам — освободителям и спасителям России, нам было как-то неловко и мы желали бы тогда больше уверенности и критицизма в отношении к себе. Мы не артисты, которым нужны во что бы то ни стало аплодисменты. Теперь же мы дождались того, что печать и как раз тех кругов, которые большевиками были больше всего угнетены, которые для освобождения своего меньше сделали, начинает нас не критиковать, а нападать несправедливо, утверждая фактическую неправду. Но мы остались спокойны при гимнах, презираем и неправду. Но мы этого не забудем».

Я не нашел в «Отеч. Вед.» такой «травли». Лишь обостренное чувство могло так воспринимать критику. Не только «Отеч. Вед.», но и более «правый» орган, «Сиб. Речь» Жардецкого, был далек от «травли», иначе было бы слишком нелогично призывать, напр., на своих страницах сибиряков к учреждению стипендий в честь чехословаков (1 января).

⁴² «Чехи недовольны исключением Гайды», — записывает Пепеляев.

⁴³  Эти требования или условия в разговоре приведены укороченно по сравнению с передачей сути их Гинсом. Между прочим, разговор по прямому проводу помещен и в книге Финка «Вііу admiräl» [с. 156—157], причем выпущены (без отметки этого в тексте) весьма существенные пункты — там нет никакого намека об условиях. Солодовников не указывает, откуда он заимствовал свой текст. Приходится предположить, что или один автор добавил от себя (что маловероятно), или другой сознательно убавил. Не имея подлинника, невозможно проверить. Это служит наглядной иллюстрацией необходимости критической еще проверки материалов, приводимых мемуаристами.

⁴⁴  В иллюстрированном чехословацком журнале «Качели» помещались карикатуры на эвакуацию через восток. Напр., одна из них представляла три картины. Первая — 1880 г. Сибирскую магистраль строят каторжане в колодках. Вторая — 1921 г. Сибирскую магистраль охраняют чехословаки, закутанные от холода, с колодками, на которых написано: «Союзники», на ногах. Третья — 1977 г. Берег Тихого океана. На берегу стоит глубокий старик в чехословацкой форме, на голове у него выросли грибы, сам он оброс мхом. Это последний чехословак ждет, когда ему подадут пароход союзники [Кожевников С. Конец борьбы с чехословаками. — Борьба за Урал. С. 339].

⁴⁵  5 ноября телеграмма из Парижа в «Народных Листах» сообщала уже о решении главного командования чехословацкой армии возвращаться на родину сухопутным путем и через Урал достигнуть юга России [ Солодовников. С. 22; Финк. С. 138].

В записках Сукина, между прочим, приводится отзыв «поверенного» Омского правительства в Праге. Он телеграфировал: «На мои настояния побудить сибирские легионы пробиться в Поволжье през. Масарик дал мне отрицательный ответ. По его сведениям, легионы деморализованы и больше не хотят сражаться. Через месяц в Сибирь поедет миссия Клофача, чтобы бороться с деморализацией. Сам же президент больше брать на себя ответственность за раскол в войске, в случае призыва пробиваться, не желает, новые жертвы считает невозможными без подготовок обеспечения легионам снабжения по пути на юг. Здешние социалисты против участия в сибирской борьбе.

⁴⁶  Некоторые намеки мы находим в другой книге Финка, «Mezi mohylami», в главе «В период подготовки» [с. 184—190]. Как всегда, у автора изложение неотчетливо, и правда с вымыслом переплетаются между собой. По словам Финка, члены Сибкомуча в Иркутске прежде всего обратились к местному политическому представителю чехословацкого войска — к д-ру Благошу. Последний категорически ответил, что чехи не допустят формирования оппозиционного правительства и подавят в самом зародыше попытку восстания. Такова была официальная позиция. Но солдаты горели желанием свергнуть «иго самозванной олигархии»; нарождавшимися событиями были захвачены и «некоторые члены посольства». Через д-ра Г., который имел возможность «каждый день видеть, что делается на черной кухне заговорщиков», эсеры установили правильную связь с чехословацким войском (в половине октября). Одним из «деятельных посредников» был И. Давид, систематически посещавший «конспиративные квартиры заговорщиков» и устроивший двум из них (Маркову и Сперанскому) свидания с «вождем посольства» д-ром Крейчи. Результат беседы будто был такой: Крейчи указал, что чехи будут сочувствовать восстанию, если во главе его встанет владивостокская группа. Эту дальневосточную «фирму» усиленно рекомендовал д-р Гирса — по его мнению, якобы важно было, чтобы, «когда часы пробьют двенадцать», во главе восставших войск стоял чех (т. е., очевидно, Гайда). Между тем иркутские эсеры не доверяли владивостокской группе. Самостоятельные же действия иркутских эсеров, заподозреваемых в сочувствии большевикам, значительно расходились с планами чехословацкой политики. Наконец, при содействии чехов было достигнуто соглашение в русском социалистическом лагере, и «отточенный меч», который должен был разрубить гордиев узел, был вручен Калашникову. Финк отмечает, что между чехами и русскими установилась «удивительная связанность», которая выражалась, между прочим, в том, что в поездах перевозилась нелегальная литература — не было санитарного поезда, который не развозил бы этой «бациллы революции».

⁴⁷ Производит впечатление, что д-р Павлу делает эти шаги как бы вынужденно, подчиняясь распоряжению Правительства. В письме его из Иркутска омскому представителю чехословаков 7 ноября имеются, напр., такие не совсем ясные строки: «...оставайся в Омске как только можешь дольше. Но держи себя пассивно. Знаю, что это нравственное наказание и что ты его не заслужил. Однако мы должны подчиниться и в этом смысле действовать. В такие моменты нужно чашу выпить до дна»... [Fink. Ор. cit. Р. 159].

⁴⁸  Получалось большое несоответствие между догмой и политикой. До чего, напр., характерно постановление рабочей конференции Омска в июне 1918 г.: «Передать все караулы в местах заключения и производство арестов чехословакам» [«Заря», № 12].

⁴⁹  Я беру лишь конец телеграммы. Вначале повторяется известный нам протест Правительства против деятельности Гайды и Гирсы и требование отозвания их из Сибири, телеграмма отвечала, что чехословацкое правительство не сочло даже нужным осведомить русское правительство о функциях и полномочиях д-ра Гирсы на русской территории: чехами ведь ведал французский ген. Жанен.

⁵⁰  Кроль говорит, что будто бы Жанен ввиду недопустимости тона телеграммы отказался ее передать. Но телеграмма была адресована вовсе не одному Жанену. Ясно, что передавалась она через правительственный аппарат.

⁵¹ В предшествовавшей разговору телеграмме Пепеляев отмечал, что он бы высказался за протест, но не в таких выражениях, не принятых в международных отношениях... Пепеляев указывает, что ему с большими усилиями удалось было сменить активно-враждебное к власти отношение чехов выжидательным. «Теперь мне нанесен удар этой телеграммой. Сегодня ко мне явился доктор Благош и официально спросил, ссылаясь на телеграмму, заявляю ли я о разрыве сношений».

⁵²  Майор Кошек заявил Гинсу, что меморандум был составлен «для спасения Правительства, чтобы успокоить железнодорожных рабочих, предполагавших забастовать» [II, с. 530].