Атака линкора «Тирпиц»
Из рассказа лейтенанта Плейса — командира сверхмалой подводной лодки «XI» об атаке немецкого линкора «Тирпиц» 22 сентября 1943 года в Ко-фиорде: «Переход к району операции занял десять дней. 23 часа в сутки мы находились в погруженном состоянии. Сама атака была произведена днем в хорошо защищенной якорной стоянке одного из фьордов Северной Норвегии. В сущности, атака была очень проста. Перед нами стояла задача — выйти под днище “Тирпица” и заминировать его. Наибольшие трудности встретились при прохождении сетевых заграждений, которые оказались гораздо сложнее, чем мы предполагали. Для преодоления этих сетей потребовались большие усилия и время, чем я предполагал. Именно сетевые заграждения не позволили нам улизнуть после проведения атаки».
Эта атака явилась результатом длительной работы по созданию серии сверхмалых подводных лодок водоизмещением 39 тонн, длиной 14,6 м, диаметром 1,8 м, с длительностью плавания в подводном положении 36 часов. Экипаж лодки состоял из четырех человек: командир обеспечивал вождение и выход в атаку, его помощник отвечал за погружение и управление электромотором, на водолаза возлагались установка подводных зарядов и прорезание сетевых заграждений, четвертым был машинист. «Миджет субмарине», так назывались английские сверхмалые подводные лодки, доставлялись на буксире к базам противника океанскими подводными лодками. Каждая лодка несла по два заряда, содержащих по две тонны взрывчатого вещества. Водолаз-подрывник опускал их на дно под кораблем или прикреплял к его днищу. К атаке на немецкие линейные корабли «Лютцов», «Шарнхорст» и «Тирпиц» готовились шесть сверхмалых подводных лодок, но только двум из них — «Х6» и «Х7» под командованием лейтенантов Кэмерона и Плейса удалось достичь цели — «Тирпица».
Из рассказа лейтенанта Кэмерона — командира сверхмалой подводной лодки «Х6»: «Мы сравнительно легко преодолели оборонительные сооружения противника и оказались перед стальными сетями, окружавшими линкор. К счастью, в сетевом заграждении имелась брешь, предназначенная для прохода мелких судов… Мы прошли через эту брешь, но в момент выхода в атаку выдали свое присутствие, сев на мель, не обозначенную на картах. Наблюдатель сообщил вахтенному офицеру “Тирпица ” о появлении “большой рыбы ”, и на корабле была поднята тревога. Наскочив на мель, мы повредили свои навигационные приборы и оказались совершенно слепыми. Это вынудило нас атаковать “Тирпиц ” в надводном положении. Несмотря на огонь противника, нам удалось пройти 50 футов, подойти к борту линкора и сбросить подводные заряды, которые должны были взорваться ровно через час. Не имея шансов на спасение, я решил затопить лодку, дабы она не попала в руки противника. После того как мы затопили лодку, нас подобрали и доставили на линкор для допроса. В момент допроса раздался взрыв».
«Скромно» описывает этот мужественный (?) моряк заключительный этап смелой атаки немецких линкоров, в ходе которой из 24 человек десять погибли, шесть (из членов экипажей «Х6» и «Х7») попали в плен и только два экипажа вернулись на базу. У Кэмерона в самом начале атаки затопило перископ и один из подрывных зарядов, что нарушило дифферент и дало крен в 15°. В таком положении он успешно преодолел ряд оборонительных заграждений противника и из-за повреждения навигационных приборов принял решение атаковать грозного противника в надводном положении. Одновременно «Тирпиц» атаковала и подводная лодка «Х7» под командой лейтенанта Плейса, которая также с большим трудом, но успешно преодолела все заграждения и в подводном положении вышла под корпус линкора, даже коснувшись его. Первый заряд освобождается под орудийной башней «В» и ложится на дно фьорда в нескольких метрах от днища линкора. После этого с завидным самообладанием лейтенант Плейс погружается, дает задний ход и примерно под орудийной башней «X» освобождает второй взрывной заряд. Под линкор и рядом с ним было уложено 8000 кг взрывчатого вещества.
В корабельном журнале командир линкора «Тирпиц» 22 сентября отметит, что в 8 ч. 12 мин. «…раздались два сильных взрыва с интервалом в одну десятую секунды: первый — около одной из орудийных башен, второй — на расстоянии метров пятнадцати от кормы. Корабль поднялся из воды примерно на два метра, а затем, опустившись, накренился на левый борт градусов на пять. На линкоре погасло освещение. Из пробоины, образовавшейся в подводной части корабля, в море хлынула нефть. Столб воды, поднявшийся со стороны левого борта, обрушился на четырехорудийные башни. Оказались поврежденными связь, электрогенераторы, станция гидрофонов, руль левого борта и многие другие механизмы».
Линкор «Тирпиц» водоизмещением 40 тыс. тонн был серьезно поврежден и длительное время находился в ремонте, но и затем резко снизил свою активность и угрозу морским перевозкам. 12 ноября 1944 года он был потоплен английскими самолетами. Все основные этапы атаки против «Тирпица» неоднократно описывались, многократно анализировались. Я описал этот боевой эпизод исключительно потому, что каждая из сверхмалых подводных лодок, участвовавших в этой операции, несла заряд, равный двум тоннам взрывчатого вещества. Учитывая же тот факт, что расчетное количество ВВ, нанесшее «Новороссийску» фатальные повреждения, оценивалось как минимум в четыре тонны, — значит, потребное количество взрывчатки могло быть доставлено к «Новороссийску» двумя лодками типа «X»… Безусловно, за десять минувших лет многое изменилось в системе морских вооружений и в средствах их доставки, но отмеченное нами «совпадение» возьмем на контроль, для последующих сопоставлений повреждений «Новороссийска» при взрыве, с количеством ВВ, потребного для причинения подобных повреждений.
Можно считать, что это один из вариантов «английского» следа в процессе расследования катастрофы «Новороссийска».
Не сочтите за дешевый, популистский прием, но, обозначив итальянский и английский «следы» как основные в отслеживании диверсионного варианта в катастрофе «Новороссийска», имеет смысл определиться с теми фигурантами, которые могли бы, проявив верность подводному диверсионному «братству», разработать операцию против «Новороссийска»…
При анализе операций 10-й флотилии против кораблей английского флота мы упоминали о Джино Биринделли. Что нам известно о нем?
Ознакомимся с боевой биографии адмирала Джино Биринделли.
Родился в Пета 19 января 1911 года. Адмирал флота Италии. Награжден Золотой медалью воинской доблести. В 1925 году был принят в Морскую академию Италии и в 1930 году был выпущен в звании младшего лейтенанта (sub-lieutenant) Королевского флота. Служа в подводном флоте, командовал подводными лодками «Дизель» и «Рубин» («Dessie», «Rubino»). В 1939 году прошел подготовку в качестве водолаза-разведчика (frogmen) и человеко-торпеды (human torpedoes) и был направлен в 5-ю флотилию MAC. 21 октября 1940 года подводная лодка «Scire» («Шире»), выйдя из Специи, направилась к Гибралтару, оснащенная тремя управляемыми торпедами и имея на борту четыре экипажа. Десять морских диверсантов, под командованием Биринделли, проникли в гавань, но отказались от атаки из-за технических проблем с торпедами и боевым снаряжением. Только одна управляемая человеком торпеда обнаружила цель, предназначенную для атаки, — линейный корабль «Бархам» (battleship HMS «Barham»). Атака состоялась, но линкору не был причинен существенный ущерб. Два члена экипажа — Биринделли и Дамос Поганини (Paccagnini) пленены англичанами и были направлены в Британию. Четверо других, включая Тезео (Teseo Tesei), через Испанию вернулись в Италию и продолжили борьбу с английским флотом. В результате этой операции был получен ценный боевой опыт. Биринделли был награжден медалью «За военные заслуги», а его напарник Паганини — Серебряную медаль за воинскую доблесть. Боевые пловцы находились в плену до их репатриации в 1944 году. После возвращения в Италию они приняли участие в составе the Italian Co-belligerent Navy против германских ВМС.
После войны Биринделли руководил итальянским морским спецназом, с 1952 года вошедшим в структуру НАТО на Средиземном море под наименованием Comando Raggruppamento Subacquei е Incursori Teseo Tesei.
Обратите внимание: итальянские моряки-патриоты имели всех в виду, сохраняя в названии своего боевого подразделения имя создателя первой боевой торпеды — Тезео Тезея, чье имя изначально носила 10-я флотилия MAC князя Валерио Боргезе. В должности командира этого специального подразделения Джино Биринделли оставался до марта 1956 года, что дает нам все основания предполагать его активное участие в разработке и осуществлении диверсии против линкора «Новороссийск» 29 октября 1955 года.
Поскольку информация об этапах службы Биринделли взята из итальянских источников, то она, на мой взгляд, вполне соответствует истинному положению дел. В 1956 году коммандор Биринделли был назначен командиром крейсера «Раймондо Монтекуколли». Занимая различные должности в ВМС Италии, Джино Беренделли в 1959 году становится контрадмиралом, в 1962 году — вице-адмиралом, в 1966 году — адмиралом флота. В 1967 году адмирал Биринделли назначен командующим Итальянским флотом. В 1970 году Биринделли командует Средиземноморским флотом НАТО со штабом на Мальте, одновременно являясь командующим военноморскими силами НАТО в Южной Европе.
В 1972 году Джорджио Алмиранте, лидер Итальянского социалистического движения, среди руководителей особо отметил адмирала Биринделли. Биринделли являлся лидером партии с 1972 по 1973 гг. Член итальянской палаты депутатов (1972–1976).
Умер адмирал Джино Биринделли 2 августа 2008 года и торжественно похоронен в Риме.
Я уверен, что, командуя специальным подразделением, организационно входившим в состав флота НАТО, Джино Биринделли вполне мог провести специальную операцию в Севастопольской бухте. Имеется масса документов, подтверждающих совместную деятельность специалистов по морским диверсиям — итальянцев, англичан и американцев. При анализе этого периода следует обратить внимание на подготовку боевых пловцов стран НАТО в учебных центрах на территории США.
Приняв к сведению все мои соображения по Биринделли, следует учесть, что последние годы как-то вдруг (?) из более чем полувекового небытия появились авторитетные (?) свидетели, упорно отрицающие какое-либо участие итальянских боевых пловцов в катастрофе «Новороссийска». Должно быть, это неспроста…
В своем письме к Каржавину Петр Васильевич Селиверстов из Севастополя писал: «…Это было в Алжире в конце 1964 года. Мы исполняли свой долг по обучению на торпедных катерах 83-го проекта офицеров и мичманов алжирского ВМФ. При разговоре с алжирским офицером, не помню его фамилии, он сказал, что в Алжире несколько офицеров из Италии обучают алжирцев, подводников-диверсантов, и один из них участвовал в подрыве линкора "Новороссийск”»…
В Севастополе в настоящее время проживает отставной полковник Евгений Борисович Мельничук, хорошо известный по своим публикациям о партизанах Крыма. Службу Евгений Борисович заканчивал в должности начальника разведки корпуса ПВО в Севастополе. В 1964 году в качестве советника-инструктора он находился в Алжире. Там же находились советники-наблюдатели от многих стран, в том числе и от Италии. Болгарский военный советник, узнав о том, что Мельничук из Севастополя, поделился информацией о том, что в кабинете представителя от Италии висит картина, изображавшая гибель в Севастопольской бухте линейного корабля «Новороссийск». Поскольку нашим советникам не рекомендовалось общаться с советниками из капиталистических стран, Евгений Борисович не решился навестить своего «коллегу» из Италии… Да и о самом этом факте он мне сообщил очень неохотно, имея практику общения с историками-исследователями, легко передергивающими факты…
Если бы даже диверсия против «Новороссийска» таки состоялась, то мы самым решительным образом исключаем какое-либо участие в диверсионной акции против «Новороссийска» князя Боргезе. Но при этом следует учесть, что у князя были достаточно веские основания внимательно и пристрастно оценивать события, происходившие в Советской России. Дело в том, что князь был женат на русской графине Дарье Олсуфьевой, родившейся в Москве в 1909 году и вывезенной еще ребенком родителями в Италию в 1918 году. Об известном в России роде Олсуфьевых теперь лишь напоминает в Петербурге памятник архитектуры XVIII века (Фонтанка, 14) с гербом Олсуфьевых. Борис Каржавин упоминал о том, что он видел в стене Успенского монастыря древнего Свияжска под Казанью, где в тридцатые годы и во время войны был один из лагерей ГУЛАГа, самодельную доску с надписью: «Софья Олсуфьева, реставратор, 1876–1943». Памятную доску удалось сохранить, несмотря на сопротивление местных властей.
Дарья Васильевна Олсуфьева, в замужестве — Боргезе, написала книгу «Гоголь и Рим», внеся тем самым свой вклад в историю нашей литературы. К ее дочери Елене Боргезе, проживающей в Париже, Каржавин обратился с письменной просьбой рассказать о роли князя Боргезе в катастрофе линкора «Новороссийск». Она ответила по-русски — промолчала. Это я к тому, что у Боргезе были все основания и любить и ненавидеть Россию. Есть все основания предполагать, что Россию в советском варианте середины 50-х годов Валерио Боргезе люто ненавидел. Но это еще не аргумент в пользу какого-либо участия князя в организации диверсии против линкора «Новороссийск».
В октябре 1995 года с бывшими соратниками Боргезе в Италии встретился А.Н. Норченко. Содержание бесед с ними он подробно описал в своей книге «Проклятая тайна».
Вот эти люди:
— Луиджи Ферраро, подводный диверсант, служивший в отряде подводных пловцов («отряде Гамма»), во время войны подорвавший несколько кораблей, национальный герой Италии, кавалер Большой золотой медали за воинскую доблесть. Он считает, что версия участия итальянских диверсантов в диверсии против «Новороссийска» не выдерживает никакой критики и является очередной бездоказательной пустышкой;
— Эмилио Леньяни, начинал свою службу молодым офицером на линкоре «Джулио Чезаре», после войны ходил на нем на Мальту, бывший катерник-диверсант, служивший в отряде штурмовых и торпедных катеров 10-й флотилии MAC. Во время войны бывал в Гурзуфе, Балаклаве, Севастополе. После войны в 1949 году командовал отрядом кораблей, обеспечивая безопасность группы кораблей, которая по репарациям предназначалась СССР и перешла в Албанию, где происходила передача.
Э. Марколини: «Мы все в курсе дела, что под линкором рвануло больше тонны взрывчатки. На своей “Майоле ” (управляемая торпеда, водителем которой во время войны был Э. Марколини. — А.С.) я бы мог доставить не больше 280 килограммов. Чтобы доставить к линкору наш заряд, потребовались бы средства обеспечения: или подлодка или что-нибудь вроде “Ольтерры ”. И чтобы они были недалеко. Потому что запаса хода на возвращение практически не было бы: торпеду надо было бы потом утопить, а самим выбираться просто так.
А это же физически невыполнимо в малоизвестном месте. Да еще в считаные минуты…
О пловцах из “Гаммы ” и говорить нечего. В вашей воде они бы вообще долго не продержались… Так что я плохо представляю, как бы сам это сделал. Да и зачем нам это было нужно?
Если бы мы и на самом деле участвовали в подрыве “Джулио Чезаре ”, то это сразу же стало бы известно всем, и наши “левые " с нами тогда расправились очень быстро, разорвали бы на куски…»
Да, действительно, температура воды 28 октября 1955 года в районе Севастополя была 14 градусов, но в те годы подводные пловцы активно использовали утепленные костюмы…
Э. Леньяни отвечает на вопросы А.Н. Норченко, в том числе и о клятве князя Боргезе на своей золотой шпаге утопить линкор, но не дать ему служить у большевиков:
«Фантазии все это. Князь, насколько я его знал, никаких таких клятв никому не давал. Да и шпаги у нас у всех были одинаковые. И вообще, зачем нам, итальянцам, было рисковать, чтобы подрывать этот ржавый ящик, который еле плавал и стрелять почти не мог?! Я-то лично знаю это лучше других. Из-за него и рисковать нечего было, пусть бы себе плавал и разорял вашу казну… А если уж кому и было мстить, так это Англии с Америкой — они забрали у нас совсем новые линкоры “Витторио Венето ” и “Италию ”, а немцы разбомбили “Рому” в день перемирия. Так что ни с какой стороны эта акция с “Джулио Чезаре ” в Италии была абсолютно не нужна… Виновных и заинтересованных надо искать в другом месте».
Особенно любопытно мнение бывшего боевого пловца Марколинни о состоянии «Чезаре» на момент передачи линкора советским морякам: «…этот ржавый ящик, который еле плавал и стрелять почти не мог?! Я-то лично знаю это лучше других. Из-за него и рисковать нечего было, пусть бы себе плавал и разорял вашу казну…»
К сожалению, ведь так, по сути, и было… Печально все это…
Можно было бы принять к сведению мнение этих, наиболее именитых ветеранов 10-й флотилии MAC, но делать вывод о том, что следует полностью отказаться от версии по участию в диверсии против «Новороссийска» ветеранов флотилии было бы опрометчиво. Во-первых, три-четыре престарелых ветерана, в силу своих прежних выдающихся заслуг находившиеся под пристальным наблюдением специальных служб и непредсказуемых по поступкам представителей «левой» общественности (?), не должны, да и не могли гарантировать того, что какая-то группа, из более чем полутысячного личного состава флотилии, не решила бы «вдруг» (?) продолжить службу в составе специальных подразделений таких стран НАТО, как Англия или, скажем, Турция… И потом, у нас имеется информация о фактическом возрождении в составе ВМС Италии специального подразделения, родственного бывшей 10-й флотилии, и даже сохранившего в своем наименовании прежний призыв боевых пловцов, воевавших под командованием Валерио Боргезе.
Я уверен в том, что имеются веские основания решительно отстаивать диверсионную версию среди возможных причин гибели линкора «Новороссийск», и при этом не следует исключать возможность участия в диверсии в числе прочих и итальянских диверсантов.
Рассмотренные ранее факты позволили нам предположить активное участие в организации диверсии против «Новороссийска» адмирала Джино Биринделли, теперь нам предстоит «притянуть» к участию в диверсии коммодора Крэбба. Тем более, что Крэбб после войны продолжал заниматься прежней диверсионной и антидиверсионной «тематикой». Из официально известных акций — им лично была обнаружена мина, прикрепленная террористами к одной из опор пирса в порту города Хайфа, к которому должен был пришвартоваться английский эсминец. Можно с полной уверенностью утверждать, что в этот период Крэбб занимался не только предотвращением диверсий, но и их организацией… Так или иначе, но уже в то время кэптен Крэбб по праву считался национальным героем Англии и продолжал заниматься своим «любимым» делом…
Личность Крэбба, в плане нашего расследования причин катастрофы «Новороссийска», представляет не меньший, а быть может, и больший интерес, чем фигура Джино Биринделли, ставшего к середине 50-х годов вице-адмиралом…
Следует отметить тот очевидный факт, что в период, когда Крэбб организовывал и обеспечивал охрану от боевых пловцов Италии стоянки английских кораблей в Гибралтаре, успеха итальянцы не достигли. Это свидетельствовало о его высоких качествах универсального специалиста по диверсиям и по защите баз от возможных диверсий. Но ни один боевой корабль в Гибралтаре итальянцам потопить не удалось, даже попытки проникнуть в гавань оказались безуспешными.
Что же касается так называемого «английского» следа в событиях на Ближнем Востоке и Восточном Средиземноморье… Можно с большой долей уверенности утверждать, что коммандор Крэбб очень плотно «отметился» в процессе подготовки, а быть может, и в руководстве диверсионными силами группировки НАТО на Средиземном море. Уверенности в этом добавляет общеизвестный факт привлечения Крэбба в качестве консультанта-инструктора к специальным операциям, проводимым британским руководством в 1956 году.
Судите сами.
До последнего времени официально считалось, что, негласно обследуя подводную часть корпуса и винты советского крейсера «Орджоникидзе», прибывшего в 1956 году с дружественным визитом в Англию, Крэбб попал под винты крейсера при утреннем проворачивании механизмов и погиб. После этого более 40 лет по миру блуждала заброшенная Бернардом Хаттоном книжная фальшивка — «Великолепный подводник». С фотографией на обложке Льва Львовича Кораблева в советской военной форме на боевом корабле и автографом бывшей жены командора Крэбба: «Он здесь очень похож. Я считаю, что это Крэбби». Мол, это русские на подлодке подбросили в бухту чье-то обезглавленное тело, облаченное в водолазный костюм Крэбба. Чтоб замести следы похищения, утверждал Хаттон, ссылаясь на мифическое досье КГБ.
Вся Англия возмущалась варварством и коварством русских. Газеты и телевидение многих стран мира наперебой комментировали выдержки из книги Хаттона.
В 2007 году уже в российских СМИ появилась новая «сенсация». Якобы «человека-лягушку» Крэбба ликвидировал боец сверхсекретного отряда ГРУ «Барракуда» Эдуард Кольцов, когда диверсант устанавливал магнитную мину на корпусе нашего крейсера. И тем спас от верной гибели советское руководство. Кольцов охотно демонстрировал с телеэкрана клинок, которым перерезал горло врагу, и орден Красной Звезды, которым он был «тайно» (?) награжден за эту секретную операцию по ликвидации опасного диверсанта-террориста. Подвигу ветерана морского спецназа посвящено множество публикаций в прессе, документальные телефильмы «Бомба для Хрущева», «Откровения морского дьявола». Кадры из фильмов до сих пор периодически демонстрируют на ТВ. В последнем варианте фрагменты из этого фильма «пристегнули» к документальному телефильму о действиях южноафриканских диверсантов в порту Анголы.
Поскольку имя Крэбба уже озвучено в нашем расследовании о «Новороссийске», грех не «навести» резкость на фактическую судьбу этого выдающегося специалиста по морским диверсиям.
Так что же произошло на самом деле 60 лет назад в Портсмутской гавани?
Бывший журналист-международник Соколов приводит убедительные доказательства того, что о теракте и речи не было. Англичане пригласили руководителей СССР с визитом доброй воли. Обстановка в мире и без того была взрывоопасной. Назревал Суэцкий кризис. Лондону нужен был диалог с Москвой, а не атомная война. Ведь подрыв крейсера с советской правительственной делегацией мог привести к ядерной катастрофе.
Поход на крейсере в Англию с высшим руководством страны на борту — действительно уникальная эпопея. С инициативой визита выступил Лондон сразу после смерти Сталина. Черчилль решил вблизи взглянуть на обновленный состав кремлевского руководства. Маленкову, сменившему Сталина, поначалу было не до Англии. Затем Хрущев его самого потеснил. Лондон повторил приглашение. Его прислал уже Энтони Иден, преемник Черчилля. Хрущев с радостью засобирался в дорогу.
Головной болью шефа Лубянки Серова стало обеспечение безопасности визита. «Первый» отказался лететь в Лондон на самолете. Ему захотелось (мол, знай наших!) приплыть к британским берегам на новом советском крейсере. Серов пытался переубедить давнего друга, но тот его и слушать не хотел.
Никита Сергеевич любил причуды!
Это была не единственная причуда Хрущева. Он решил взять с собой в Англию двух выдающихся ученых: создателя атомной бомбы академика Курчатова и создателя нашей стратегической авиации академика Туполева. «Хорошо, хоть ракетчика Королева не забрал на крейсер! — возмущался уже в конце 80-х в разговоре со мной опальный генерал. — А если б они сбежали или похитил кто?!»
В конце марта 56-го Серов лично слетал в Лондон, чтобы договориться с английскими коллегами о мерах по обеспечению безопасности визита. И.о. резидента КГБ Модин выдал шефу только что полученный от агента материал особой важности о запланированной разведслужбами Великобритании секретной операции против крейсера с Хрущевым и боевых кораблей сопровождения. Главным исполнителем акции назывался командор Крэбб!
На самом деле англичане просто решили совместить приятное с полезным — на фоне «прослушки» высшего советского руководства в гостиничном номере они планировали провести негласное обследование нового крейсера. Крейсер новый, быстроходный. По нему вопросов у наших «партнеров» было немало: обводы корпуса, чем начинен, что за винты, есть ли «мокрый отсек» для выхода боевых пловцов.
Вот некогда секретный документ британского Адмиралтейства. Тот самый, что резидент КГБ полковник Модин передал руководителю КГБ генералу Серову. Соколов его перевел на русский язык и привел в своей книге полностью.
«СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО
Офис Первого лорда Адмиралтейства
14 марта 1956 года
MEMO
Адмиралтейство подтвердило актуальность ранее принятых директив о проведении разведывательных операций против русских военных кораблей в западноевропейских и британских портах…
Заседание отметило, что приезд в апреле в Англию Хрущева и Булганина на борту крейсера дает реальную возможность для выполнения указанной директивы…
Адмиралтейство отметило результативность уже проведенных ранее аналогичных разведывательных операций, в частности, против крейсера "Свердлов ” при участии командора Крэбба в 1955 году…
Была подчеркнута приоритетность выявления шумовых характеристик русских военных кораблей… Отмечена важность определения конструктивных и тактико-технических особенностей русского крейсера…
Участники совещания обсудили возможности для разведки, предоставляемые визитом русских военных кораблей в Портсмут…
Было принято решение связаться с командором Крэббом, чтобы выяснить возможность его участия в осуществлении операции "Кларет ” против русских военных кораблей, на которых Хрущев и Булганин прибудут в Англию…
В работе совещания принимали участие:
сэр Джеймс Томас, Первый лорд Адмиралтейства
сэр Неон Киркпатрик, Постоянный замсекретаря Форин офис
г-н Патрик Дин, Директор Объединенного комитета по разведке
сэр Джон Ланг, Постоянный секретарь Адмиралтейства
контр-адмирал Джон Инглис, Директор военно-морской разведки
генерал-майор Джон Синклер, шеф Сикрет Интеллидженс Сервис
г-н Дик Уайт, Генеральный директор МИ-5».
Спецоперацию назвали «Кларет».
Руководитель лондонского отделения СИС и куратор операции «Кларет» — Николас Эллиот.
Разведка подводной части корпуса крейсера, скорее всего, проводилась по инициативе Крэбба. Планировалась прослушка номеров членов советской делегации (в первую очередь, Хрущева и Булганина) в лондонской гостинице «Клериджиз», «снятие шумов» советского крейсера британскими подводными станциями при прохождении пролива Ла-Манш, работа с экипажами наших военных кораблей, особенно с офицерским составом, и т. д.
Обратите внимание на выделенный мной абзац. Отдельным пунктом проходила в планах английских контрразведчиков «работа с экипажами наших военных кораблей, особенно с офицерским составом, и т. д.». Вы можете сказать, что подобный пункт и последующие за ним мероприятия по вербовке офицеров и мичманов корабля были стандартными в процессе «обеспечения» визита в английские порты советских кораблей. Никто с этим и не спорит — зачастую эти мероприятия, на первый взгляд совершенно бестолковые, практиковались во время всех бывших и, должно быть, будущих визитов в иностранные порты наших кораблей.
Получив согласие Крэбба, 8 апреля 1956 года первый лорд Адмиралтейства обратился к премьер-министру Великобритании Идену за разрешением о проведении операции «Кларет» против русских военных кораблей. 12 апреля премьер-министр направил письмо первому лорду Адмиралтейства по поводу операции «Кларет»: «Сожалею, но мы не можем предпринять в данной ситуации ничего подобного».
Однако спецслужбы и военные проигнорировали решение премьера. Сделали вид, будто бы случилась накладка. У чиновника, обязанного передать исполнителям команду «отмена», в тот день умер отец. Ему было не до «отбоя».
В назначенный день и час командор Крэбб отправился на задание в порт и не вернулся. Чтобы не волновать русских и не засвечивать работу морской разведки, было принято решение не вести поиск командора в гавани. От Крэбба отказались все: МИ-6, военно-морская разведка, Адмиралтейство. Это было сделать несложно, потому как Крэбб на тот момент не числился в кадровом составе британских ВМС.
Найденное спустя год в Чичестерской бухте обезглавленное тело судмедэксперт без труда идентифицировал как Крэбба по шраму на левом колене. Тело сохранилось настолько, насколько позволили местный климат и эластичный комбинезон боевого пловца. Но британские спецслужбы намеренно фальсифицировали результаты работы эксперта. Надо было как-то прикрыть свой провал. Была организована «утечка» информации, позволившая негласно обвинить советские спецслужбы в похищении Крэбба. Сфабриковали «секретное досье КГБ», псевдоисторик Хаттон, находившийся в контакте с представителями морской разведки, наскоро сочинил книжку о Крэббе — Льве Кораблеве. Удивительно, но эта псевдоверсия была легко принята и держалась более 30 лет.
Потом спецслужбы Англии согласно закону о давности рассекретили часть документов по «Кларету», но в широкий доступ даже той дозированной информации не выложили. Допуск получили видный британский историк Найджел Уэст и Геннадий Соколов. Уэст, опять-таки, наскоро опубликовал небольшим тиражом отдельные фрагменты из официально засвеченных материалов. Соколов написал в 1993 году на английском языке книгу «Апрель 56-го». Кстати, почему на английском? Возможно, что не хотел конфликтовать с нашими книгоиздателями, до этого успешно тиражировавшими фальшивку Хаттона. Хаттону пришлось публично признаться в написании фальшивки и покаяться. Но, опять-таки за давностью лет, долго каяться не пришлось… Несколько разочарованы были руководители нашей контрразведки, «условно» числившие в своем активе если не вербовку Крэбба, так уж точно его «устранение» (?). Некоторые незадачливые «специалисты», не особо отмеченные по прежней службе, не стеснялись демонстрировать свои ордена, полученные якобы на «устранение опасного террориста-подводника», грозившего погубить наш крейсер с недоброй памяти Никитой Хрущевым на борту…
Как результат, память о Крэббе, отчаянном смелом парне, профессионале своего дела, была очищена от наветов.
По последней, заслуживающей доверия информации, Крэбба последний раз видел 19 апреля в семь часов тридцать минут главный боцман миноносца «Совершенный» — мичман Горохов. Об этом Геннадию Соколову сообщил капитан 1-го ранга Евгений Романов, выходивший в тот поход в Англию на крейсере «Орджоникидзе». «Орджоникидзе» и корабль его сопровождения — эскадренный миноносец «Совершенный» — в гавани стояли рядом. В свое время Горохов сообщил Романову: «Мы облокотились на леера, смотрим в воду, разговариваем. Вдруг ни с того ни с сего, вода здесь в гавани прозрачная, — вижу, какая-то тень в воде появилась. Я смотрю, вахтенный на трапе матрос тоже смотрит. Неожиданно на поверхность всплывает подводник. Голова в маске. Вижу глаза — напуганные. Смотрит на меня. Между нами — метра три-четыре. Руками скребет по борту. Но корпус-то у нас сварной. Заклепок нет. Ухватиться не за что. Смотрит на нас. Я остолбенел. Такая неожиданность — подводник всплыл! Прошло секунд 15–20, и он ушел вниз. Я тут же доложил дежурному командиру».
По мнению Романова, чужой подводник просил о помощи. Помощь не была оказана, и он ушел вниз. Возможно, потерял сознание.
Начштаба перехода капитан 1-го ранга Ярошевич тут же приказал Романову отыскать неведомого пловца. Романов сам спускался под воду вместе с командой водолазов, но тело не нашли. Поиску мешала сильная приливная волна. По приказу того же Ярошевича все три штатных водолаза крейсера с утра до вечера тщательно осматривали корпус «Орджоникидзе» на предмет вражеских мин. Сюрпризов не обнаружили. Действия наших легких водолазов осложнялись тем, что для официального подводного поиска требовалось особое разрешение английского командования и местных властей.
Романов утверждал, что никаких посторонних или временно приписанных к кораблю на время похода водолазов на крейсере «Орджоникидзе» не было. Только три его специалиста.
Получается, что автор публикаций — Кольцов — такой же фантазер, как «историк» Хадсон! По версии Кольцова, он обнаружил боевого пловца, устанавливавшего под днищем корабля магнитную мину. Резко дернув его за ноги, он специальным ножом перерезал пловцу горло. Кольцов утверждал, что произошло это в 2 часа ночи 19 апреля. И это притом что моряки с «Совершенного» видели боевого пловца утром 20 апреля. Юрий Соколов продолжил свое расследование. В Подольском Центральном архиве Министерства обороны РФ в картотеке учета награжденных орденом Красной Звезды Кольцов Эдуард Петрович, 1933 года рождения, уроженец города Ростова-на-Дону, не значится. В учетно-послужной карте старшего лейтенанта Кольцова Э.П. сведений о награждении орденом Красной Звезды также не имеется. Просьбы сообщить номер ордена Кольцов игнорировал. Может, потому, что за присвоение и ношение чужих наград в России могли привлечь к административной ответственности.
Бывали случаи, когда награждение разведчиков и офицеров, выполнявших особые задания, проходило по линии КГБ и в официальных документах не фиксировалось. Этим положением и воспользовался Кольцов, выдавая себя за героя антитеррора, но в силу своего убогого мышления не принял во внимание, что своим «признанием» он дает моральное право на агрессивные действия со стороны английского спецназа по отношению к нашим боевым пловцам…
Полагаю, выбор исполнителя операции «Кларет» был более чем спорным. Да, Крэбб пользовался абсолютным доверием руководства флотом и МИ-6. Имел колоссальный опыт работы по основной своей специальности в годы Второй мировой. Но ветеран морских диверсий уже находился в отставке, и лишь иногда, со слов бывшей жены, подрабатывал, пользуясь старыми контактами на прежней службе.
Принимать на веру информацию от бывших жен — это последнее дело… Она же «признала» в советском офицере, запечатленном на фотографии, предложенной ей для «опознания» Хадсоном, своего бывшего мужа. Наверное, и гонорар какой- то от благодарного (?) «писателя» получила…
Судя по всему, Крэбб почувствовал себя плохо в то утро под крейсером и всплыл. То ли сердце прихватило, то ли дыхательный аппарат подвел, и он начал задыхаться. Теперь этого точно уже не узнаешь. Морально и психологически не готовые к этому наши моряки помочь Крэббу не успели.
Что стало с телом в гавани, где сильное подводное течение и масса кораблей, можно легко вообразить. Труп вполне мог угодить под корпус какого-нибудь судна, попасть под винты, способные в долю секунды его изуродовать. Ну а впоследствии были потеряны свинцовые грузы, удерживавшие боевого пловца под водой, и труп выбросило на берег приливной волной. Там его обнаружили рыбаки…
Провал Крэбба стоил карьеры многим сотрудникам английских спецслужб.
Я рискнул потревожить память ветерана английского морского спецназа только потому, что, по моему глубокому убеждению, операция по уничтожению «Новороссийска», если она таки состоялась, то не обошлась без участия коммодора Крэбба.
Уже только тот факт, что при планировании операции «Кларет» на главную роль был выдвинут Крэбб, позволяеет нам с еще большей уверенностью утверждать, что при планировании разведкой Средиземноморского флота НАТО операции по подрыву линкора «Новороссийск» коммодор Крэбб по «определению» не мог оставаться в стороне. Уже только тот факт, что специальным подразделением НАТО на Средиземном море — Comando Raggruppamento Subacquei е Incursori Teseo Tesei командовали бывшие коллеги Крэбба, а бывший коллега Крэбба по совместным операциям в Северном море — коммодор Джулио Биринделли — командовал флотом НАТО на Средиземном море, переводит нашу догадку в категорию обоснованной гипотезы. Те, кто занимался подводным спортом, а особо подводными изысканиями, хорошо представляют психологию своих коллег. Эту своеобразную «общность» фанатов можно наблюдать по деятельности команды Ива Кусто, искателей сокровищ испанских галеонов и других не менее увлеченных идеей групп. Подобным родством душ не могут похвастаться даже альпинисты… Этим же — без разницы — обследовать затонувший галеон или истребитель «аэрокобра», сбитый над Керченским проливом… Только подай клич и назначь место сбора… Их не остановит ни мутная, ни холодная вода… Одним словом — фанаты… Недаром все современные клубы подводников-аквалангистов, такие как николаевский «Садко», были всегда под зорким оком наших недремлющих спецслужб… Практически круглый год, прогуливаясь в ясную погоду вдоль берега заповедника «Херсонесс-Таврический», можно увидеть всплеск ласт или фонтанчик воды из дыхательной трубки. Бывший врач «скорой помощи», а по жизни — «человек-амфибия» Владимир Кононенко, несмотря на серьезное заболевание сосудов ног, не пропускает ни единой возможности «взглянуть на свет божий» из-под воды… Передвигаясь «посуху» с двумя палками из-за больных ног, Кононенко полноценно ощущает себя только в воде, а еще лучше — под водой… Известный всему свету, недоброй памяти Андрей Макаревич при всякой возможности опускается под воду с подводным ружьем… И это уже — не просто увлечение, а «зависимость»… А мы ведем речь не о дилетантах, а профессионалах, ветеранах диверсий, для которых водная стихия стала более привлекательной, чем земля, а потребность подводного «драйва» стала жизненной необходимостью…
Тот факт, что и Биринделли и Крэбб в исследуемый нами период служили на ответственных должностях в структурах НАТО (особенно — Биринделли) на Средиземном море, имеет документальное подтверждение. Опираясь на большой опыт личного участия и руководства специальными операциями и диверсиями против боевых кораблей в базах противника, Биринделли и Крэбб были обречены на совместные действия по планам командования НАТО. Из этого условия мы и будем исходить, рассматривая события 28–29 октября «… вокруг Севастополя»…
Проанализируем военно-политическую обстановку накануне трагедии с «Новороссийском».
С начала 50-х годов Англия с большой тревогой следила за событиями в Египте, где в июле 1952 года, после военного переворота, к власти пришел полковник Гамаль Абдель Насер. Это было знаковое событие, и знак этот предвещал конец безраздельного британского владычества на Ближнем Востоке. Особых иллюзий по дальнейшему развитию событий в Египте руководство Советского Союза не питало, но определенные надежды на Насера возлагало. В виде аванса Никита Хрущев настоял на присвоении полковнику Насеру звания Героя Советского Союза. К экстравагантным поступкам Хрущева в нашей стране привыкли, но последний факт был даже отмечен носителями произведений народного фольклора: «Лежит в Каире кверху пузом полуфашист-полуэсер — Герой Советского Союза Гамаль Абдель на всех насер»… То есть для простого народа политическое кредо египетского лидера не составляло секрета… Для политического руководства СССР было важно то, что режим Насера своим существованием уже предполагал значительные проблемы системе беспредельного господства Великобритании на Ближнем Востоке. Но Лондон не собирался сдаваться. Премьер-министр Энтони Иден, комментируя национализацию Суэцкого канала, заявил: «Большой палец Насера прижат к нашему дыхательному горлу». К середине 50-х в зоне Суэцкого пролива — второй после Гибралтара «дороги жизни» для Британии — вызревала война. У Египта военного флота почти не было. Но у Египта был союзник с внушительным Черноморским флотом — Советский Союз. А в Советском Союзе к власти пришел лидер, поступки которого очень было сложно прогнозировать, что еще в большей степени «напрягало» Лондон…
Даже если принимать всерьез «радостные» заявления по очередным успешным испытаниям ядерного и термоядерного оружия в СССР, то следует учесть, что 21 сентября 1955 года на полигоне Новая Земля был действительно осуществлен взрыв атомного боевого зарядного отделения (БЗО) торпеды, но не пуском торпеды с подводной лодки, как ранее сообщалось, а БЗО было подвешено на глубине 12 метров под судном-мишенью и подорвано. Первое же испытание пуском торпеды с атомным боевым зарядным отделением с подводной лодки на этом полигоне состоялось 10 октября 1957 года. Стрельбу производила подводная лодка «С-144» (проекта 613) 73-го отдельного дивизиона подводных лодок Северного флота. Командира лодки капитана 1-го ранга Григория Васильевича Лазарева наградили за успешное обеспечение испытаний орденом Ленина.
Быть может, санкционированная нашим руководством утечка информации по успешным испытаниям ядерного варианта торпеды спровоцировала руководство США и командование НАТО на демонстративную провокацию, с целью «поставить на место» не в меру зарвавшегося потенциального противника, и наш линкор стал объектом подобной диверсионной акции…
Следует признать, что с техническим обеспечением диверсионной акции подобного рода у командования ВМС НАТО проблем бы не было.
Именно в этот период подразделения американских ядерных диверсантов, прозванные «Green Light» («Зеленый свет»), проводили тренировки, в ходе которых учились закладывать атомные «адские машины» в плотины гидроэлектростанций, туннели и другие объекты, относительно стойкие к «обычной» ядерной бомбардировке.
Диверсанты военно-морской спецразведки США были обучены закладке специальных малогабаритных ядерных мин. Известно, что к таким минам относились «М129» и «М159». К примеру, ядерная мина «М159» имела массу 68 килограммов и мощность в зависимости от модификации 0,01 и 0,25 килотонны. Имелись экземпляры мин небольших габаритов (60 на 40 на 20 см) и относительно легкого веса (вероятно, от 30 кг). Эти параметры в целом совместимы с имеющейся информацией о советских артиллерийских снарядах 152 мм, а также с американскими SADM.
Эти мины серийно выпускались с начала 60-х годов, но опытные образцы их имелись и в середине 50-х годов. С небольшим отставанием аналогичные, либо даже улучшенные образцы вооружения создавались и в СССР. «Утекший» в семидесятых годах на запад Марк Штейнберг тогда же сообщил заинтересованным в этой информации спецслужбам США о наличии в Советской армии портативных взрывных устройств ранцевого типа «РЯ-6» (РЯ — ранец ядерный). В одной из своих публикаций экс-гражданин СССР пишет: «Вес РЯ-6 около 25 килограммов. Заряд он имеет термоядерный, в котором были применены торий и калифорний. Мощность заряда варьируется от 0,1 до 1 килотонны в тротиловом эквиваленте. Ядерный фугас активировался либо взрывателем замедленного действия, либо аппаратурой дистанционного управления на дальности до 40 километров. Он снабжался несколькими системами неизвлекаемости: вибрационной, оптической, акустической и электромагнитной, так что снять его с места установки или нейтрализовать практически невозможно».
При том, что сторонники «минной» версии взрыва «Новороссийска» в порыве буйной фантазии о «связке» донных мин предполагали совокупную массу ВВ в 8—10 тонн, почему бы не рассмотреть вариант применения компактного ядерного заряда минимальной мощности, по разрушительной силе, эквивалентного той же мифической «связке» донных мин. Подобный заряд мог быть доставлен к объекту диверсии в чемодане либо в рюкзаке… Установка его на борту потенциальной цели для «специалиста» не составляла большой проблемы. Наверняка в морском варианте предусматривался магнитный крепеж.
Этот вариант значительно упрощает и нашу проблему. Не нужно изощряться в моделировании способов установки многотонного и крупногабаритного заряда под днищем линкора, отпадает необходимость поиска на дне осколков от разрывов многотонных фугасов. Зато, приняв в разработку вариант использования диверсантами портативного ядерного заряда, мы тут же «моделируем» хоть и запоздалое на полвека, но таки обвинение в адрес командования 6-го флота США в организации диверсии против нашего линкора… Не подлежит сомнению и тот факт, что только американцы на тот момент имели на вооружении подобные ядерные устройства.
Но, опять-таки, учитывая многолетнюю практику проведения подобных операций, за американцами стоит оставить идейное и материальное обеспечение, а за англичанами и итальянцами — непосредственное проведение операции. Моделируя подобное «распределение» функций организаторов и исполнителей диверсии, я исхожу из того, что в исследуемый нами период у американцев, что называется, кишка была тонка на осуществление подобных диверсий. Да и международного скандала американцы боялись больше, чем безбашенные итальянцы или туповатые англичане.
Даже если отрешиться от диверсионной версии взрыва «Новороссийска», навеянной «происками проклятых империалистов», то следует признать, что события в Восточном Средиземноморье в октябре 1955 года сыграли не последнюю роль в печальной судьбе линкора. Как следует из воспоминаний Трудослава Горелика, опубликованных в «Морском альманахе» № 1–2 за 2012 год, в первых числах октября 1955 года, не завершив планового ремонта, линкор «Новороссийск», выполняя требование московского руководства, был выведен из завода и возглавил эскадру Черноморского флота в нескольких демонстративных выходах в район Босфора. Следует признать, что маневры нашей корабельной группировки были рассчитаны на привлечение внимания командования Средиземноморского флота НАТО. И надо полагать, что поставленная флоту задача была выполнена… Единственное «НО»… При экстренном выходе из завода на линкоре не был завершен монтаж отдельных устройств и секций дифферентной системы, что в значительной мере проявилось в процессе борьбы за живучесть корабля ночью 29 октября.
Итак, вернемся в Крым осени 1955 года. Октябрь месяц — традиционное время отдыха членов Политбюро… Вполне естественным явлением были бы совещания на самом высоком уровне в Алупке, в Ялте, в Мисхоре и Партените.
А тут — совещание на подобном уровне было решено провести в Севастополе. То, что американская и английская агентура и различные агенты «влияния» отслеживали каждый шаг партийного и советского руководства СССР, воспринимается как вполне естественное явление. Вполне естественно, что американская разведка усмотрела в таком нетипичном выборе места совещания нечто экстраординарное… Вполне допустимо, что «местечковый» уровень информаторов и местных агентов «мирового империализма» выдал действительное за ожидаемое… Вполне возможно, что английским тупорылым лордам, подогреваемым американскими советниками-авантюристами, могли привидеться какие-то агрессивные планы — как минимум советской экспансии на Ближневосточном либо на Южноевропейском театре «военных действий»…
Итак, в октябре 1955 года в Севастополе проводилось совещание членов Политбюро с руководящим составом вооруженных сил. Официально — решались организационные вопросы по реформированию вооруженных сил, в частности, обсуждались перспективы развития боевых крупных кораблей в составе нашего ВМФ. При обсуждении этой проблемы хозяином положения ощущал себя недавний командующий Черноморским флотом, а на тот момент первый заместитель главкома ВМФ вице-адмирал С.Г. Горшков. На этом совещании был заслушан командир легкого крейсера «Адмирал Нахимов» капитан 1-го ранга Леонид Чулков. Дело в том, что на этом крейсере впервые в истории советского ВМФ был установлен и опробован комплекс крылатых ракет «Стрела», и уже тогда было ясно, что у этого направления в развитии корабельного вооружения большие перспективы. По реальным перспективам развития этого вида морского вооружения требовалось принять решение на государственном уровне.
Из воспоминаний вице-адмирала Леонида Чулкова: «В 1955 году “Адмирал Нахимов” стал первым ракетным крейсером Военно-морского флота. Перед первой башней главного калибра установили опытную ракетную установку для противокорабельных ракет КСС. 2–4 ноября 1955 года с борта “Адмирала Нахимова” были осуществлены первые пробные пуски ракет».
Итак, в октябре 1955 года во время визита правительственной делегации на Черноморский флот капитан 1-го ранга Леонид Чулков сделал обстоятельный доклад первым лицам государства об эффективности ракетного вооружения кораблей. Его доклад слушали Н. Хрущев, А. Микоян, Г. Жуков, Н. Кузнецов, С. Горшков, другие руководящие лица партии, правительства и вооруженных сил. После доклада Хрущев спросил Чулкова: «Какие, по вашему мнению, корабли нужны флоту?» На это Леонид Дмитриевич ответил спокойно и уверенно: «В том числе авианосцы». Это заявление Никите Сергеевичу очень не понравилось. Известно, что он был сторонником ракет и противником крупных кораблей. Но бывалый моряк имел свое мнение на этот счет.
Мы уже вели речь о том, что до назначения в 1951 году командиром крейсера «Адмирал Нахимов» Леонид Чулков был старшим помощником командира линейного корабля «Новороссийск». У Леонида Чулкова к этому периоду был солидный опыт службы на линейных кораблях. До «Новороссийска» он служил старшим помощником на линейном корабле «Архангельск» — бывшем английском «Ройял Соверин». Мы уже отмечали тот немаловажный факт, что основной костяк экипажа «Новороссийска» был переведен с «Архангельска», и возглавил этот переход капитан 3-го ранга Леонид Чулков.
Один из ветеранов «Архангельска» и «Новороссийска» — Юрий Лепехов, ссылаясь на мнение наиболее авторитетных ветеранов линкора, утверждал, что если бы в тот печальной памяти октябрь 1955 года линкором командовал Чулков, то он не допустил бы тех трагических событий, что произошли с кораблем и его командой. И это утверждение имеет под собой немалую доказательную основу. Достаточно ознакомиться с основными этапами службы Леонида Дмитриевича Чулкова, чтобы представить себе явные преимущества Леонида Чулкова перед тем же последним командиром «Новороссийска» — Александром Кухтой.
Леонид Дмитриевич родился в 1913 году в Самаре. В 1927 году начал работать на самарской фабрике «Металлоштамп» учеником токаря, одновременно учился в вечерней школе рабочей молодежи, активно занимался борьбой и парашютным спортом. В 1934 году Чулков поступил в Военноморское артиллерийское училище им. ЛКСМУ в Севастополе. Все годы учебы в училище основательно занимался спортом, являясь чемпионом училища по вольной борьбе. В 1938-м, по окончании училища был назначен командиром башни главного калибра на крейсер «Молотов», строящейся на завод имени 61 коммунара в городе Николаеве.
С началом Великой Отечественной войны Леонид Дмитриевич занимался эвакуацией кораблей, экипажей и членов их семей на Кавказ. Первый бой принял в августе 1941 года, командуя зенитным расчетом, уничтожившим бомбардировщик Ю-88. В сентябре того же страшного для нашей страны года был назначен командиром отдельной плавбатареи № 4 в составе Керченской ВМБ. Батарея принимала участие в обороне Керченского полуострова и Керченско-Феодосийской десантной операции в декабре 1941 года.
В феврале 1943 года старший лейтенант Чулков получает назначение на должность командира артиллерийской боевой части эсминца «Железняков». В августе — сентябре того же года командует артиллерийской гаубичной батареей, принимавшей участие в освобождении Новороссийска. За отличие в тех боях этой отдельной батарее было присвоено наименование «Новороссийская».
Весной 1944 года в СССР была сформирована спецкоманда для приемки боевых кораблей по ленд-лизу в Великобритании. В состав этой команды включили и Леонида Дмитриевича. В пути из Архангельска в Англию транспорт «Уильям С. Тайлер», на котором размещался экипаж спецкоманды, был торпедирован немецкой подводной лодкой. Оторванная взрывом носовая часть затонула, а среди спасшихся моряков, находившихся в кормовой части, был и капитан-лейтенант Леонид Чулков.
Конвой прибыл на рейд Гринока в начале мая 1944 года. Моряков перевезли по железной дороге в предместье Ньюкасла порт Норт-Шилдс. Здесь в доках находились эсминцы, передаваемые СССР. Леонид Дмитриевич был назначен вместо погибшего товарища старшим помощником командира эсминца, в нашем флоте получившем название «Достойный». 16 августа 1944 года эсминцы покинули Англию, присоединились к очередному конвою и благополучно прибыли в Полярный. «Достойный» перешел в Архангельск и поступил в подчинение командующего Беломорской флотилией, и для него началась длительная и опасная эскортная служба. В марте 1945 года Леонид Чулков становится командиром эсминца «Достойный». Еще через три года, в 1948-м, его назначают старшим помощником командира линкора «Архангельск».
За период участия в боях, командование батареями и за службу на боевых кораблях Леонид Дмитриевич Чулков был награжден двумя орденами Красного Знамени, двумя орденами Красной Звезды, медалями «За оборону Одессы», «За оборону Севастополя», «За оборону Кавказа» «За оборону Советского Заполярья». В его боевом активе — прорыв из Николаева в Севастополь, жестокие бои в Керченском проливе, тяжелейшие бои под Новороссийском и на Тамани. Не каждый командир эскадренного миноносца мог похвастаться уничтожением вражеской подводной лодки. Этот результат еще нужно было доказать и подтвердить, и командиру «Достойного» это удалось…
А в 1949 году в составе экипажа тогда уже бывшего линкора «Архангельск» капитана 3-го ранга Чуйкова переводят на Черноморский флот старшим помощником командира линкора «Новороссийск».
И вот теперь в октябре 1955 года в должности командира новейшего крейсера и в звании капитана 1-го ранга Леонид Чулков был удостоен чести выступать перед членами Политбюро и ведущими министрами. Эти ли не показатель его личных качеств и служебных достижений?
Возвращаемся в конференц-зал политуправления Черноморского флота. На том же совещании Хрущев прощупывал настроения маршалов и министров в преддверии очередного пленума ЦК, на котором он планировал выступить с критикой сталинского периода руководства страной и партией. Со стороны маршала Григория Жукова и Никиты Хрущева последовали резкие высказывания в адрес ряда военных руководителей, прежде всего тех, кто потенциально мог бы противостоять антисталинскому демаршу Хрущева. Наверняка Хрущев с Жуковым заранее готовились к этому совещанию, предприняв ряд мер, направленных на «решительное оздоровление» Главкомата ВМФ.
К этому времени Хрущев уверенно вошел в роль лидера мировой державы, резко отвергал критику в свой адрес и грубо обрывал всякого, кто занимал отличную от него позицию. Вспоминая военное совещание в Крыму, адмирал Н.Г. Кузнецов писал: «…На первом же заседании Хрущев бросил в мой адрес какие-то нелепые обвинения с присущей ему грубостью… Возмущало его злоупотребление властью. Я еще формально был Главкомом ВМФ, и он не имел права распоряжаться государственными делами, как в своей вотчине. В еще большее смятение я приходил, слушая в те дни его речь на корабле при офицерах всех рангов о флоте, о Сталине, о планах на будущее. Вел он себя как капризный барин, которому нет преград и для которого законы не писаны…».
После этого совещания можно было не сомневаться в том, что на должность главкома ВМФ планировался вице-адмирала Сергей Георгиевич Горшков. По тем же вполне улавливаемым признакам, на должность первого заместителя главкома ВМФ планировался недавно назначенный на должность командующего Черноморским флотом вице-адмирал Виктор Пархоменко. Судите сами.
На втором заседании, как бы в назидание адмиралу Кузнецову, вице-адмиралу Пархоменко был вручен орден Ленина. Оказывается, Жуков вовремя «подсуетился».
ЗАПИСКА Г.К. ЖУКОВА В ЦК КПСС
О НАГРАЖДЕНИИ В.А. ПАРХОМЕНКО
«5 сентября 1955 г. 29 сентября 1955 года исполняется 50 лет со дня рождения Командующего Черноморским Флотом вице-адмирала ПАРХОМЕНКО Виктора Александровича. Тов. ПАРХОМЕНКО В.А. служит в Военно-Морском флоте 32 года.
В годы Великой Отечественной войны тов. ПАРХОМЕНКО В.А. принимал активное участие в боевых действиях, командуя эскадренным миноносцем, дивизионом эскадренных миноносцев и крейсером Черноморского Флота.
Учитывая его заслуги перед Военно-Морским Флотом и в связи с 50-летием со дня рождения, Министерство Обороны СССР вносит предложение о награждении вице-адмирала ПАРХОМЕНКО В.А. орденом ЛЕНИНА.
Проект Указа Президиума Верховного Совета СССР по этому вопросу прилагается.
Г. ЖУКОВ
УКАЗ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
О награждении вице-адмирала ПАРХОМЕНКО В.А.
орденом ЛЕНИНА
В связи с пятидесятилетием со дня рождения вицеадмирала ПАРХОМЕНКО В.А. и отмечая его заслуги перед военно-морским флотом, наградить тов. ПАРХОМЕНКО Виктора Александровича орденом ЛЕНИНА.
Председатель Президиума Верховного Совета СССР
(К. ВОРОШИЛОВ)
Секретарь Президиума Верховного Совета СССР
(Н. ПЕГОВ)
Москва, Кремль.
РГАНИ. Ф. 5. Оп. 47. Д. 58. Л. 122, 124. Подлинник. Машинопись.
Быть может, все значительно проще и прозаичнее, потому как в соответствии с Положением о прохождении службы офицерским составом СА и ВМФ, офицеры, достойно прослужившие 25 и более календарных лет, награждались орденом Ленина. Точно по той же схеме, что за двадцать календарных лет — орденом Красного Знамени, за пятнадцать — орденом Красной Звезды, а за десять — медалью «За боевые заслуги»… Вот только «антураж» вокруг этого награждения был выведен на самый высший уровень и заставляет нас насторожиться… К чему бы это?
Я в корне не согласен с публикациями конца 80-х — начала 90-х годов с голословными обвинениями в адрес советского руководства СССР середины 50-х годов в планировании захвата проливной зоны Черноморских проливов, в «атомном» шантаже Турции… Но того факта, что в этом вечно проблемном регионе осенью 1955 года создалась исключительно сложная военнополитическая обстановка и не без участия СССР назревало серьезное военное противостояние, не стоит отрицать…
Так уж исторически сложилось, что традиционным и потенциальным противником России на южных ее рубежах была и остается Турция. Предмет «вечного» спора также известен — Черноморские проливы и режимы их использования. Интересы двух стран давно пересеклись в Босфоре и Дарданеллах. Еще в 1946 году Сталин хотел получить военно-морскую базу в Босфоре или Дарданеллах, но получил резкий отказ со стороны глав бывших союзных государств. Планы «освоения» проливной зоны остались, опасность со стороны западных «партнеров» возрастала, и в 1953 году СССР направил группы военных представителей в Болгарию и Румынию с целью выбора мест для строительства ракетных баз. В рекогносцировке принимали участие командиры бригад особого назначения РВГК полковники М.Г. Григорьев и Т.Н. Небоженко, а также помощник начальника 4-го управления ГАУ полковник И.Е. Белотелов. Цель строительства ракетных баз в Болгарии и Румынии проследить нетрудно, т. к. по своим потенциальным на тот момент возможностям они могли угрожать в первую очередь только Турции, затем базам НАТО в Греции и Италии… Причем ставка в подобной угрозе явно делалась на применение ядерного оружия в превентивном ударе. Эти мероприятия были вполне в духе генсека Н.С. Хрущева и полностью поддерживались маршалом Жуковым. Можно было бы признать, что если и не ядерная угроза, то уж точно ядерный шантаж Турции со стороны СССР назревал вполне реально… Но при этом не стоит забывать о том, что примерно в этот же период такие же подготовительные мероприятия проводили США, готовившие плацдармы в турецкой Анатолии под размещение ракет типа «Першинг».
Наибольшие толки и последующие спекуляции о советской провокации против Турции последовали после взрыва линкора «Новороссийск», случайно совпавшего с турецким национальным праздником — Днем независимости Турции!
Я считаю, что это не более как случайное совпадение. Хотя, по воспаленному воображению кремлевских лидеров той поры, в этом «совпадении» (?) могла просматриваться причастность Турции к диверсии с линкором. И в этой связи, опять-таки, можно усматривать традиционно сволочную политику США — подставлять своих «союзников» в процессе реализации своих «глобальных» планов… Так что турок с их национальным праздником вполне могли подставить их «друзья» по НАТО, прежде всего США, у которых подобная пропагандистская кампания предшествовала процессу размещения уже упоминавшихся ракет «Першинг», нацеленных на территорию Советского Союза. Кстати, с таким же успехом можно было и итальянцев так же «легко», как и турок, подставить, потому как 27 октября исполнялась тридцать третья годовщина так называемого марша сторонников Беннито Муссолини на Рим. В фашистской Италии эта дата отмечалась как национальный праздник.
На фоне этого назревшего, а проще сказать — смоделированного аналитиками НАТО, процесса нагнеталась истерия о «советской ядерной угрозе». Кстати, этому процессу способствовали очередные заявления советского правительства об успешных испытаниях новых типов атомного и термоядерного (водородного) оружия. Опять-таки по случайному (?) совпадению, одно из сообщений ТАСС от 27 октября 1955 года совпало с кануном катастрофы с линкором. Безусловно, международная обстановка продолжала накаляться. Противоборство США и НАТО с коммунистической угрозой в лице СССР и стран Варшавского договора медленно, но уверенно достигало своего очередного пика.
На фоне развития этих событий небезынтересно отследить некоторые процессы, происходившие в посольстве СССР в Анкаре, точнее сказать — в резидентуре ГРУ при нашем посольстве.
В начале 1955 года в Анкару в качестве помощника военного атташе при посольстве СССР и старшего помощника резидента ГРУ прибыл полковник Олег Пеньковский. В те годы к Анкаре было приковано внимание разведок стран НАТО, и от деятельности нашей резидентуры в Турции зависел военно-дипломатический паритет во всем регионе. Какую роль мог сыграть в этой обстановке Олег Пеньковский? И вообще, способен ли он был на свою особую роль в той резко обострившейся ситуации? Выясняется, что мог. Если не по уму, то уж точно — по амбициям. Накануне исследуемого нами периода между Пеньковским и начальником нашей резидентуры ГРУ в Анкаре генерал-майором Николаем Рубенко возник серьезный конфликт. Сейчас уже можно только догадываться, что послужило причиной конфликта двух профессиональных разведчиков. По официально озвученному заявлению Пеньковского, Рубенко допускал в работе резидентуры серьезные ошибки, которые могли привести к осложнению ситуации в регионе. Так и не найдя «общего языка» со своим непосредственным начальником, Пеньковский посылает шифровку в адрес московского руководства с указанием всех тех претензий, что скопились у него на Рубенко. Но шифровка пошла в Центр не по принятым в ГРУ каналам, а по каналам связи КГБ. Как следствие — в Москве с шифровкой Пеньковского ознакомился глава КГБ генерал армии Серов. Как и следовало ожидать, Серов установил оперативный контакт с функционером ГРУ Олегом Пеньковским. Безусловно, при той конфронтации, что всегда существовала в специальных службах государства, глава КГБ был заинтересован иметь в ГРУ свой источник информации. Во время очередного приезда в Москву Пеньковский дал Серову исчерпывающие характеристики на основной состав резидентуры ГРУ последнего «заезда» в Анкару, в который кроме Рубенко входили опытные разведчики А. Хомяков, В. Иванов, И. Панков. Рассказав о причинах своих трений с резидентом, Пеньковский сообщил о том, что английской разведке, скорее всего, известно об обстановке в резидентуре ГРУ, и МИ-6 наверняка планирует использовать этот факт для вербовки наших разведчиков. Невольно возникает подозрение, что уже в ту пору Пеньковский вел двойную игру, точнее — тройную… Официально подчиняясь своему руководству в ГРУ, он «сливал» конфиденциальную, служебную информацию главе КГБ и, возможно, уже тогда с «интересом» посматривал в сторону потенциальных партнеров на Западе… Последняя, самая «свежая» информация, из недавно обнаруженных дневников генерала Серова, позволяет уверенно утверждать, что даже в тот период, когда Пеньковского обоснованно подозревали в контактах с ЦРУ и МИ-6, он продолжал числиться агентом КГБ.
Фотография Олега Пеньковского с помощником американского военно-морского атташе в Анкаре. И на «фоне» этой фотографии в октябре 1955 года резкое наращивание военноморской группировки НАТО в районе Восточного Средиземноморья и Черноморских проливов… Американский военноморской атташе, по определению, не мог оставаться в стороне от процесса наращивания сил ВМС в районе, входившем в сферу его непосредственной «ответственности»… И что там мог наплести Пеньковский своему американскому «другу», не так уж и важно, — главное в том, что «…по причине резко возросшей советской угрозы» «на уши» был поставлен американский Средиземноморский флот…
По убеждению ветеранов контрразведки, Олег Пеньковский не отличался, как ранее говорилось, «высокими моральными качествами». И с годами заметного роста тех самых качеств не наблюдалось. Тот факт, что из-за возникшего конфликта с резидентом ГРУ в Анкаре Пеньковский в конечном итоге был отозван в Москву, отрицать бесполезно. Вопрос лишь в том, что успел натворить Олег Пеньковский за время своего пребывания в Анкаре. А ведь именно этот период совпадает с временными рамками нашего расследования катастрофы с «Новороссийском».
Обратимся к очевидным фактам. Грубо и нагло «подставляя» Турцию и Италию, начиная с 15 октября 1955 года, то есть ровно за две недели до взрыва на «Новороссийске», в Восточном Средиземноморье началось небывалое со времен Второй мировой войны сосредоточение флотов США и НАТО. В греческие воды вошли три отряда американских кораблей. В состав отрядов входили: один из самых мощных американских кораблей — линкор «Нью-Джерси», вооруженный 406-мм орудиями, авианосец «Интрепид», эсминцы. В ливанский порт Бейрут прибыли американский авианосец «Лейк Чемплен», четыре эсминца и две подводные лодки. На подходе к острову Родос находились еще 14 кораблей 6-го флота США, в близлежащие порты прибыли восемь английских подводных лодок. И тем не менее в действиях ВМС НАТО прослеживались исключительно демонстративные цели, более направленные не на открытую агрессию, а на устрашение. Привычная и многократно отработанная США «стратегия канонерок».
Что же касается резкого усиления радиообмена между кораблями НАТО в районах их сосредоточения, то это могло свидетельствовать не более как о проводимых учениях по отработке связи между группами кораблей… А быть может — дешевый прием, имевший целью заставить нервничать советское военное руководство…
На этом фоне, с целью «разрядки» (?) ими же созданного очага напряженности, авантюристически настроенные руководители ВМС НАТО вполне могли спланировать (или допустить?) крупную диверсию в главной базе Черноморского флота.
Нельзя отрицать и того факта, что даже в том виде и качестве, что «Джулио Чезаре» достался нам от Италии, он был флагманом корабельной группировки, которая через двое суток могла оказаться в районе Суэца. Как теперь уже доподлинно известно, на срочно выведенный из завода линкор был загружен боезапас главного калибра. Мы уже неоднократно обращались к воспоминаниям бывшего флагарта флота Артюхова, который указывал на существовавшую директиву ГК ВМФ, разрешавшую загрузку боезапаса главного калибра на линкор только при получении сигнала «военная опасность». Кто бы сомневался в том, что прохождение этих «совершенно секретных» сигналов фиксировалось радиоразведкой флота НАТО?
По всем объективным и субъективным признакам, у Англии в Восточном Средиземноморье могли появиться еще большие проблемы.
Вот такая «простенькая» обстановка нарисовалась в Восточном Средиземноморье, все больше смещаясь в район проливной зоны…
Как следует из воспоминаний участников событий и невольных свидетелей катастрофы с линкором, «Новороссийск» во второй половине октября неоднократно выходил в море, а начиная с 25 октября, не прерывая отработку плановых задач, должен был, согласно все той же директиве ГК ВМФ, сдать боезапас главного калибра на береговое хранение. Первая партия боезапаса была сдана 25–26 октября на площадки хранения в арсенале Сухарной балки, сдача оставшегося боезапаса была спланирована на последние дни октября в Новороссийском арсенале. Об этом нам известно из воспоминаний Артюхова и Марченко и подтверждается воспоминаниями бывшего начальника разведки эскадры Смолякова.
Нам же остается «смоделировать» наиболее реальный вариант диверсии против «Новороссийска» и «назначить» исполнителей.
Поскольку наше исследование обозначено как исторический анализ, то мы обречены вкратце упомянуть все ранее рассмотренные варианты диверсии. С учетом усвоенной нами исторической части отрабатываемой темы, для начала традиционно прорабатываем итальянский след.
Военная разведка Черноморского флота после гибели «Новороссийска» заработала с поразительной активностью. Разумеется, разведчиками прорабатывалась и «итальянская версия». В их распоряжении имелся некоторый «рабочий» материал.
Но в угоду «чиновным» сторонникам «минной» версии разведка по своим каналам информировала, что «…подозрительных (?!) итальянских судов на Черном море в период, предшествующий взрыву “Новороссийска” не наблюдалось…»
Из Справки по режиму в районе Главной базы от 29 октября 1955 года следует, что в течение 27–28 октября 1955 года на переходе в Черном море находились следующие иностранные суда:
— итальянские «Джерози» и «Фердинандо» из Одессы в Босфор;
— итальянское «Эсмеральдо» и французское «Санче Кондо» из Новороссийска в Босфор;
— французское «Роланд» из Поти в Босфор;
— турецкое «Демиркалла» из Босфора в Сулину.
Как видим, ни одного итальянского судна, направляющегося в один из днепровских портов 27–28 октября 1955 года, не было. Все они, наоборот, направлялись к Босфору, за исключением одного турецкого судна, следовавшего из Босфора в Сулину. В то же время я допускаю, что, реализуя легенду по продвижению «минной» версии гибели линкора, в угоду первому заместителю ГК ВМФ вице-адмиралу С.Г. Горшкову, журналы оперативной службы в штабе флота и управления Черноморского пароходства могли быть слегка «подкорректированы». Я уточняю: не фальсифицированы, но подкорректированы. В этом не было большой проблемы. Отдавалось приказание переписать журнал на новом бланке, с регистрационным номером старого журнала, а старый журнал уничтожался в установленном порядке.
Итак, по официальной информации все вышеперечисленные суда находились на значительном удалении от главной базы… Чисто теоретически мы уже рассматривали вариант использования мини-субмарин в качестве основного средства доставки к месту диверсии зарядов и боевых пловцов-диверсантов. Теперь имеет смысл рассмотреть тот же вариант в конкретных условиях, применительно к району Севастополя.
Для участия в предполагаемой нами операции судно должно было находиться в рейсе от Босфора в направлении к одному из кавказских портов. Но если такой рейс и состоялся бы 27–28 октября, то траверсное расстояние от рекомендованного курса до береговой черты в районе Севастополя составило бы 72–75 миль, что не позволило бы использовать мини-лодку проекта «70» с рабочим радиусом действия в 100 миль. Лодка с комплексом вооружения «Космос» не годилась для этого варианта из-за своей длины в 23 метра. Об одноместной лодке типа «Мурисаб» и речь не могла идти по целому ряду причин. Входить же в территориальные воды СССР в районе главной базы Черноморского флота, рискуя карьерой и грузом, среднестатический капитан, дорожащий своей должностью, не стал бы.
Сегодня уже не столь важно, как именно могли проникнуть боевые пловцы в гавань Севастополя. На этот счет рассматривалось много версий. Если вывести из них нечто усредненное, то просматривается такая картина. Сверхмалая подводная лодка типа «SF», спущенная ночью с борта зафрахтованного сухогруза на траверзе Севастополя, входит в гавань через распахнутые боновые ворота и выпускает диверсантов через специальный шлюз. Они доставляют к месту стоянки линкора пару зарядов, крепят их к борту или укладывают на дно, выставляют время взрыва и возвращаются по акустическому маячку на поджидающую их мини-субмарину. Затем лодка покидает гавань, уходит за пределы территориальных вод в точку заранее согласованной встречи с судном-транспортировщиком. Вариант этот по сложности его реализации вызывает немало вопросов, грешит многими натяжками. Проблема с доставкой мощных двухтонных зарядов, размещение их под днищем линкора. Способы приведения зарядов в действие. Этот вариант в чем-то копирует атаку мини-субмарин германского линкора «Тирпиц», и уже только поэтому заставляет больше склоняться к участию англичан в диверсионной акции. Но эта же схема диверсии в варианте использования мини-ядерного фугаса выглядит более привлекательней и легче реализуемой.
Кстати, при проработке вариантов диверсий против линкора вполне сгодились бы мини-подводные лодки типа «X», аналогичные тем, что были применены англичанами при атаке линкора «Тирпиц» — «Миджет субмарине». Они доставлялись на буксире к базам противника океанскими подводными лодками. Каждая лодка несла по два заряда, содержащих по две тонны взрывчатого вещества. Водолаз-подрывник опускал их на дно под кораблем или прикреплял к его днищу. Лодки имели водоизмещение 39 тонн, длину 14,6 м, диаметр 1,8 м, с длительностью плавания в подводном положении 36 часов. Экипаж лодки состоял из четырех человек: командир обеспечивал вождение и выход в атаку, его помощник отвечал за погружение и управление электромотором, на водолаза возлагались установка подводных зарядов и прорезание сетевых заграждений, четвертым был машинист. В пользу этой версии говорит и тот факт, что в старом варианте образца 1943 года каждая из лодок несла два заряда, каждый по 2 тонны ВВ. Это примерно то количество ВВ, что, учитывая фактические разрушения «Новороссийска», смоделировали наши доморощенные теоретики-подрывники во главе с Веремеевым… В большей части исследований по «Новороссийску» использование модернизированного варианта «Миджет субмарине» не рассматривалось, чтобы, боже упаси, не бросить тень подозрений на незапятнанную (?) честь флота Великобритании. А напрасно.
В августе 2014 года Уго Д’Эспозито — ветеран боевой диверсионной группы 10-й MAC дал интервью римскому журналисту Луке Рибустини, в котором весьма уклончиво, но доходчиво отвечал на вопрос: «…разделяет ли он мнение, что бывший итальянский линкор “Джулио Чезаре ” был потоплен итальянскими спецназовцами в годовщину так называемого Марша на Рим Бенито Муссолини?» Д’Эспозито ответил: «Некоторые из флотилии MAC не хотели, чтобы этот корабль был передан русским, они хотели его уничтожить. Они сделали все возможное, чтобы потопить его…» Казалось бы, мало ли что может заявить 95-летний старик?!
Ну что ж, в России очень многие отказывались верить 90-летнему ветерану Абакумову, назвавшему непосредственных участников диверсии на линкоре «Императрица Мария». А все-таки пришлось поверить.
Между тем, продолжая анализировать ситуацию вокруг Севастополя в сентябре — октябре 1955 года, имеет смысл принять к сведению факты, приведенные в книге Луки Рибустини «Тайна русского крейсера (огонь, грязь и кровь)», опубликованной итальянским издательством «Luigi Pellegrini Editore» (Cosenza, Italia). Эти факты говорят совершенно об ином. Итальянское судоходство в Черном море в октябре 1955 года было весьма напряженным. По меньшей мере 21 торговое судно под итальянским флагом имели заходы в порты Черного моря. Из документов Министерства внутренних дел, Министерства финансов и МИДа Италии, которые относились к категории секретных, видно, что из портов Бриндизи, Таранто, Неаполя, Палермо торговые суда, танкеры, пройдя Дарданеллы, направились в различные черноморские порты и даже — по Днепру в Херсон, Киев. Это «Кассия», «Циклоп», «Камилло», «Пенелопа», «Массауа», «Женцианелла», «Алькантара», «Сикула», «Фрулио». По судовым декларациям, эти суда загружали и выгружали из своих трюмов зерно, цитрусовые, металлы. Особый интерес представляли публикации документов по деятельности полиции и префектуры порта Бриндизи. Так, из Бриндизи 26 января 1955 года вышло грузовое судно «Ацилия», принадлежавшее неаполитанскому коммерсанту Раффаэле Романо. Этот рейс не остался без внимания SIFAR (итальянской военной разведки). На борту «Ацилии», согласно судовой роли, находилось 13 штатных членов экипажа, плюс еще шестеро фигурантов, личности которых капитану не были известны.
Из книги Луки Рибустини: «Официально, судно должно было прийти в советский порт, чтобы погрузить цинковый лом, но его реальная миссия, которая продолжалась, по крайней мере, еще два последующих месяца, остается загадкой. Капитан порта Бриндизи отправил в Управление общественной безопасности донесение, что шесть человек из экипажа “Ацилии ”, находятся на борту внештатно, и что все они принадлежат к конфиденциальной службе ВМС Италии, то есть к службе безопасности ВМС (SIOS)».
Итальянский исследователь отмечает, что среди этих нештатных членов экипажа были высококлассные радиоспециалисты в области радиоразведки и шифровальной службы, они же использовали аппаратуру для перехвата советских радиосообщений. Из девятнадцати моряков, находившихся на судне, трое принадлежали к военно-морскому ведомству: первый помощник, второй офицер-инженер и радист. Первые двое поднялись на борт «Ацилии» в Венеции, третий же, радист, прибыл в день отхода судна — 26 января; покинули судно через месяц, тогда как все обычные моряки подписывают контракт как минимум на три-шесть месяцев. Были и другие подозрительные обстоятельства: в день отхода в спешке была установлена новая мощная радиоаппаратура, которая тут же была и опробована. На многое могла бы пролить свет судовая роль, документ, в котором отражены все данные членов экипажа и их функциональные обязанности. Но на запрос Рибустини достать из архива судовую роль парохода «Ацилия» портовый чиновник ответил вежливым отказом: за шестьдесят лет этот документ не сохранился. Документ капитана порта свидетельствует о том, что пароход «Ацилия» готовился к этому рейсу офицерами ВМС. Аналогичная информация была передана в тот же день и префектуре города Бари. В марте 1956 года «Ацилия» совершила еще один рейс в Одессу. Но это уже после гибели линкора.
Можно отметить, что по крайней мере два рейса, сделанных владельцем судна неаполитанцем Раффаэле Романом, преследовали военно-разведывательные цели, имея на борту квалифицированный персонал ВМС. Эти рейсы были сделаны за несколько месяцев до и после гибели линкора «Новороссийск». По мнению автора, из того же Бриндизи или Специи в Черное море мог быть направлен корабль, способный доставить в район Севастополя оборудование и боевых пловцов, с целью совершения диверсии в Севастопольской бухте. Это заявление дилетанта. Рейсы «Ацилии», о которых сообщил автор в своей книге, свидетельствуют о повышенном интересе итальянской разведки, действовавшей в рамках планов ВМС НАТО, к черноморским портам СССР, и не более того.
Что же касается предположений Луки Рибустини о нахождении в Севастополе иностранной разведывательной агентуры… Откуда ему, молодому итальянцу, знать о том, была ли в Севастополе 50-х годов иностранная агентура!? В Севастополе той поры поддерживался режим «закрытого» — режимного города. Для того, чтобы к офицеру флота приехала мать или сестра, ему следовало за несколько месяцев до приезда оформить через МВД вызов и послать его родственникам, для оформления пропусков в «пограничную» зону. На прибывших на тот же месяц в Севастополь родственников нужно было в течение двух суток получить в ЖЭКе справку о временной прописке, которую «приезжие» были обязаны носить в своем паспорте.
Прописка… специальные пропуска. В 1958 году в Севастополь в очередной раз приехал цирк-шапито. В те годы он ставил свой шатер на месте нынешнего сквера, разбитого на месте пересечения улицы генерала Петрова с аллеей, идущей в направлении основного входа в Центральный рынок. Для малышни Севастополя это было СОБЫТИЕ. И вдруг мы узнаем, что номера с участием клоуна, ради которых, мы, собственно, и ходили в цирк, отменены. Шарахаясь за кулисами, мы узнаем, что клоун арестован мужчинами в «штатском». И тут же пошел слух, что клоун — английский шпион. То, что шпион — понятно, но почему английский? По логике вещей той поры, небольшой цирк, кочующий по городам, мог быть идеальной «крышей» для различного рода «нелегалов».
И опять-таки — к итальянскому следу.
Борис Каржавин в своей книге приводит факт обнаружения сигнальщиками крейсера «Кутузов», выходящего на внешний рейд утром 30 октября, перископа подводной лодки. Об этом факте командир крейсера капитан 2-го ранга Голота произвел доклад по линии оперативной службы флота. По анализу дальнейших действий командования флотом, должной реакции на это сообщение не последовало. Офицеры и мичманы, по многу лет служившие на крейсерах, стоявших на рейде, часто наблюдали корабельные швабры, плававшие по бухте вверх «черенками». Нерадивые матросы, имевшие заведывание на верхней палубе, вместо того чтобы промыть швабру и поставить на место в «кранец» для приборочного инвентаря, опускали ее за борт, привязав за тросик, якобы для полоскания. Зачастую, эти швабры обрывались и «блуждали» по гавани, возвышаясь своим «черенком» над водой на 30–40 сантиметров над поверхностью воды. Хозяйственные боцманы неоднократно поднимали на борт таких «блудниц». С нескольких сотен метров такую швабру-«потеряшку» неопытный сигнальщик вполне мог принять за перископ подводной лодки. Но вот чтобы подобные швабры встречались в открытом море, очень маловероятно. Многоопытные командиры-подводники расскажут вам истории, когда за перископ принимали притопленный стол, возвышающийся над водой единственной «ножкой», либо плавающий каким-то боком табурет. Это уже все из области флотских баек. А вот швабры таки плавали… Похоже, что командиру крейсера, получившего внушение за слабую (?) подготовку сигнальщиков, пришлось переписать свое донесение с поправкой на эффект «плавающей швабры». С учетом же общего анализа ситуации «чужая» лодка таки «отметилась» на внешнем рейде Севастополя ранним утром 30 октября 1955 года.
В соответствии с действовавшей на флотах инструкцией, следовало объявить дежурным силам ПЛО боевую тревогу и произвести поиск по курсу возможного отхода «неопознанной» субмарины, а при обнаружении — провести контрольное бомбометание… Своевременно эти действия не были произведены, вот и потребовалось изменить «показания» сверх бдительному командиру крейсера.
В варианте буксировки мини-субмарины тем же сухогрузом наиболее подходящим средством доставки диверсантов в Севастопольскую бухту вполне подходила система вооружения «Космос», о которой мы уже вели речь. Предусматривались различные варианты вооружения мини-лодок этого типа — человекс-торпеды с 270 кг ВВ и восемь боевых пловцов, каждый из которых мог доставить к месту диверсии по 50 кг ВВ, или два торпедных аппарата с четырьмя короткими торпедами. Как уже отмечалось, в основном варианте лодка несла две человекоуправляемые торпеды, каждая из которых была длиной 7 м, диаметром 0,8 м, массой 2,4 т, с глубиной погружения в одном из вариантов — в 30 м, в другом — 60 м. Торпеды имели радиус действия 50 миль при скорости 3,3 узла и несли заряды по 270 кг взрывчатого вещества.
Для начала рассмотрим два наиболее приемлемых варианта диверсии. Первый предполагал вариант использования двух человекоуправляемых торпед, выпущенных с внешнего рейда в сторону Севастопольской бухты. Каждая из торпед, как уже говорилось, несла по 270 кг взрывчатого вещества. Уже только эта информация делает этот вариант в известной степени «подходящим» под один из наших вариантов моделирования диверсии. Прежде всего потому, что две воронки на дне в районе стоянки линкора вполне соответствовали дистанционным взрывам именно таких зарядов. Но сразу же приходится признать, что место взрыва на корпусе линкора не характерно для той методики, что традиционно применяли итальянские диверсанты при подрыве крупных кораблей. О чем мы тоже вели речь. Как вариант — диверсанты могли оставить боевые части торпед на дне под днищем линкора. Но в этом случае при подрыве боевых частей торпед образовались бы значительно большие воронки, а разрушительный эффект от их взрывов был бы значительно меньше, чем при контактном взрыве. Это подтверждено многочисленными расчетами. Тем не менее стоит учесть, что в боевой практике английских подводных диверсантов практиковалось при креплении крупных зарядов к бортам кораблей применять мощные магниты. Но даже в этом варианте опытные боевые пловцы закрепили бы по заряду с каждого борта. Предположим — суетились и прикрепили оба заряда в днищевой части с правого борта. Казалось бы, и логичнее — этим бортом линкор «смотрел» в сторону выхода из бухты. Боевые части торпед типов CE2F/X30 и CE2F/X60 при взрыве оставляли осколки и части оболочки. Ни осколков, ни тех же магнитов в местах предполагаемых взрывов водолазы не обнаружили. Быть может — плохо искали? В процессе съемок документального фильма Андреем Хорошхиным старательно поискали и таки — нашли. Только с таким же успехом тот крупный, найденный аквалангистом осколок мог принадлежать авиационной донной мине, крупнокалиберному снаряду. По одной из версий создателей фильма, найденный осколок принадлежал донной мине. Не стоило бы спешить с выводами. На этом месте при очень большом желании и соответствующем техническом обеспечении в многометровой толще ила можно найти до сотни осколков от десятков различных боезапасов. Только совместная экспертиза специалистов по металловедению и минеров может определить принадлежность конкретного найденного осколка. Рассмотренный вариант диверсии против линкора не выдерживает критики уже только потому, что суммарная мощность взрыва двух БЗО торпед как минимум в четыре раза слабее взрыва под «Новороссийском».
Я уже не стал рассматривать в качестве варианта диверсии использование сверхмалой подводной лодки «Си Хорст». При этом стоит принять к сведению, что «в сентябре 1955 года в районе Лос-Анджелеса состоялась демонстрация новой итальянской сверхмалой подводной лодки “Си Хорст ” (“Морской конек ”). Общая масса лодки составляет 1145 кг. По своему виду она напоминает цилиндрический снаряд длиной в 2 метра и с двумя открытыми сиденьями для экипажа, одетого в легководолазные костюмы… При демонстрации подводная лодка прошла под водой 21 милю со скоростью 6 узлов, погружаясь на глубину от 3 до 4,5 м. Всего без заправки она может, пройти 37 миль» (английская газета «Сан» 1955 г. 30 сентября). Стоит лишь обратить внимание на то, что итальянский образец морского диверсионного средства демонстрировался в Лос-Анджелесе… Коллеги, однако.
Будем считать, что это был еще «сырой» экземпляр, и тем более — если отслеживать публикации в открытой печати — последний вариант на момент совершения диверсии не получил широкого применения и признания у специалистов.
Даже соглашаясь с тем, что в системе охраны севастопольского рейда царил редкостный бардак, не стоит особенно «зацикливаться» на этом факте. Итальянские, да и английские боевые пловцы имели опыт преодоления до шести полос противоторпедных и противодиверсионных сетей. Уже только поэтому наша система боновых заграждений при самом идеальном ее содержании и образцовой системе контроля не стала бы препятствием для отчаянных парней, подготовленных Джино Биринделли и Крэббом.
Специалисты морской разведки утверждают, что для проведения диверсионной акции солидного масштаба боевым пловцам обязательно нужна была база, подобная той, что использовали итальянцы против Гибралтара, и с этим нельзя не согласиться.
Так, Юрий Бирюков призывал нас поверить «легендарному» сообщению капитана дальнего плавания Михаила Ландера о том, что бывший офицер итальянского флота Николо якобы являлся одним из исполнителей диверсии против линкора «Новороссийск». Так, по сообщению полумифического Николо, «озвученному» Михаилом Ландером и доведенному до нас Бирюковым, в диверсии участвовало восемь боевых пловцов, которые прибыли с мини-субмариной на борту грузового парохода.
Курс, рекомендованный для иностранных судов, идущих из Новороссийска в Босфор, проходил в удалении 75 миль от береговой черты района Севастополя. Предположим, что капитан итальянского судна «Эсмеральдо», рискуя свой карьерой и грузом, зайдя на Мальту, принял на борт группу морских диверсантов со средствами доставки зарядов и со всеми необходимыми принадлежностями для технического обеспечения операции. Теоретически, все это оборудование могло поместиться в трех герметичных контейнерах, каждый весом по 120–150 килограммов. На большинстве сухогрузных судов по бортам имеются специальные грузовые люки, предназначенные для перегрузки крупногабаритных грузов на пирсы или другие суда, ошвартованные к борту… Диверсанты, находясь в трюме судна, готовят средства доставки зарядов, они же и средства передвижения, и в назначенное время готовы, спустив их на воду, начать движение к объекту диверсии. Заряда аккумулятора, работающего на турбинку и винт, в лучшем случае хватило бы на пару часов движения со скоростью 3–4 узла. Безусловно, требовалась база на берегу, откуда бы предстояло в дальнейшем действовать диверсантам.
Как представлял весь этот процесс Юрий Бирюков? Скажу сразу, что дальнейшая информация, доводимая до читателей Бирюковым якобы с подачи капитана Михаила Ландера, не выдерживает критики. Однако… Рекомендованный курс для судов, следующих из кавказских портов в направлении входа в проливную зону, отстоит от побережья в районе Севастополя на 75 миль. Любое отклонение судна от рекомендованного курса фиксируется РЛС берегового наблюдения и вызывает к такому судну повышенное внимание со стороны всех средств охраны территориальных вод и побережья. Предположим, что капитан, выполняя задание соответствующих «структур», подвернул влево на 5–7 градусов, что позволило ему пройти траверз Севастополя в 60–55 милях от береговой черты и на скорости 5–6 узлов спустить на воду диверсантов… Ни одно из имевшихся на тот момент средств автономного передвижения не смогло бы обеспечить движение боевых пловцов в течение 12–13 часов, требуемых для достижения берега в районе Севастополя.
Уже только это условие заставляет ставить жирный крест на этом и на прочих вариантах доставки на берег боевых пловцов, рассмотренных Бюрюковым.
Если бы мне поставили подобную задачу, то с учетом тех сил и средств, которыми располагал флот, я бы решал ее следующим образом. Малая подводная лодка каким-то неведомым образом в подводном положении приближается к берегу и ложится на грунт в полумиле от Херсонесского маяка. В 2–3 часа ночи боевые пловцы со своими аппаратами через торпедные аппараты выходят из лодки и по магнитному компасу и по радиомаяку переходят к назначенному пункту на берегу. Выждав условленный срок, подводная лодка покидает район «ожидания» и выходит из территориальных вод в подводном положении. Ни о каком радиообмене и речи быть не могло. Даже световой сигнал мог вызвать тревогу у пограничных нарядов.
Ну, предположим, что диверсионная группа каким-то неведомым образом таки высадилась на берег.
Очень похоже, что сам Бирюков в середине 50-х годов не бывал в этой местности. Не было в районе побережья у бухты Омега мест, где бы могли «забазироваться» боевые пловцы с оборудованием для проведения диверсии. Район этот с очень большой натяжкой можно было считать пустынным. На одной стороне бухты находился пионерский лагерь, с другой — авиационные ремонтные мастерские, охраняемые в ту пору вооруженным караулом… Вся береговая черта постоянно контролировалась пограничными нарядами. Отдыхая в пионерском лагере «Омега» в 1958 году, я неоднократно наблюдал обход побережья нарядами пограничников. Посты наблюдения были оборудованы радиолокационными станциями. В один из дней к берегу был вынесен волной сорванный с якоря минный «защитник». Уже через 20 минут около «находки» находился пограничный наряд. Мы застали тот период, когда на набережных Симеиза и Мисхора можно было увидеть среди бела дня наряды пограничников со служебными собаками. Многим и тогда это не нравилось. Пограничники имели право проверки паспортов. Даже в летнее время запрещалось разводить костры и находиться на берегу с наступлением сумерек. Береговая черта просматривалась на многие километры. Крошечные рощицы из диких маслин не в счет. А те полуразрушенные доты, и землянки, что сохранялись в прибрежной части, все были под контролем пограничников.
К слову сказать, участок «дикого» пляжа в районе «Омеги» и дальше до Херсонесского маяка пользовался дурной славой. В 50-е — 70-е годы там часто пропадали ныряльщики за крабами и любители подводной охоты. Дно в этом районе очень коварное, камни корявые, много мелких гротов. Они неглубокие, но с очень острыми выступами скал. До начала 60-х годов на берегу оставались развалины древней часовни и причала. Когда-то там находился последний на территории Крыма пункт отправления паломников в святые места.
Несколько мелких судов, затонувших в войну недалеко от берега, не имели выступавших из воды конструкций и едва ли годились для использования в качестве подводной базы для диверсантов. Остовы этих судов, находившиеся в расстоянии 50–60 метров от берега, на глубине метров 10–12, были убраны в процессе строительства на месте часовни дачи для командующего флотом.
Ну, предположим, что опять-таки в каком-то неведомом месте диверсанты устроили «базу». Совершенно нереальным представляется переход диверсантов из района «Омеги» в район боновых ворот. Еще более проблематичным представляется переход в район якорной стоянки линкора. О каком-то береговом сопровождении и ориентировке диверсантов в этом варианте даже и речи быть не могло. Сплошная профанация. Да и на что были способны два диверсанта с сотней килограммов взрывчатки? Даже если предположить, что доставленные ими к борту линкора два пятидесятикилограммовых заряда были укреплены магнитами на корпусе, то они могли рассматриваться исключительно как заряды инициирующие. При условии, что основные заряды были заранее заложены в трюме линкора. Для проведения диверсии по этому варианту в числе диверсантов «напрашивался» один из ветеранов 10-й флотилии MAC, знакомый с условиями «работы» в Севастопольской бухте и отлично знающий особенности конструкции линкора со времен тренировок на нем в Специи в 1940 году. А ведь были и такие.
Нам не приходится рассчитывать на то, что на нашем веку будет открыт доступ к документам МГБ той поры. Начиная с 1956 года, по Севастополю на уровне базарных баек ходили легендарные рассказы о том, что в районе Черной речки или в районе дикого пляжа Омега были найдены следы «лежек» подводных диверсантов. Рассказывали даже — что и где нашли. С самого начала следовало признать, что если и имел место диверсионный акт, то выполнив свою задачу, диверсантам предстояло, выйдя на берег, выйти из Севастополя либо где-то затаиться. По крайней мере, нет информации о том, что кто-то из них выплыл к берегу и сдался властям, как это бывало при диверсиях в английских базах… Быть может, вылезли на берег и не нашли кому сдаться? Не до них было в той обстановке в Севастополе. Наверное, пришлось бедолагам в шерстяных рейтузах и босиком, своим ходом, добираться к месту общего сбора.
В 1957 году скоропостижно скончался начальник разведки флота, генерал-майор Намгаладзе, занимавший должность в течение шестнадцати лет. Некоторые исследователи связывают эту смерть в общем-то молодого и сравнительно здорового (?) человека с теми претензиями, что предъявлялись к нему в связи с катастрофой «Новороссийска». Как знать…
По той версии, что рассматривали мы, действительно достаточно было диверсанту установить на борту в районе закладки основного или «вышибного» заряда магнитную мину с часовым механизмом и с зарядом, подработанным под кумулятивный эффект, для «прожигания» брони, чтобы в назначенное время произошел бы взрыв. При этом варианте прослеживается несколько организационных и технических проблем.
Я с очень с большим уважением отношусь к тележурналисту и сценаристу Андрею Хорошхину.
Очень похоже, что Андрей, знакомясь с публикациями, имеющими отношение к диверсионной версии против «Новороссийска», прочитал «вариации» на эту тему отставного капитана 2-го ранга Бирюкова.
Пытаясь установить истинную причину гибели линкора, журналист и киносценарист Андрей Хорошхин провел собственное расследование, отрабатывая ранее выдвинутые версии: минную и диверсионную. При отработке диверсионной версии с подачи местных дайверов он принял участие в обследовании грота в районе мыса Айя. На глубине шести метров двенадцатиметровый грот выводил в сухую скальную нишу, вполне пригодную для базирования боевых пловцов и размещения вооружения и средств доставки к месту диверсии. В смонтированном Хорошхиным телефильме мельком демонстрировалась карта с предполагаемым маршрутом перехода боевых пловцов к Севастопольской бухте. Я лично не представляю, где между Любимовкой и Качей мог бы находиться такой подводный грот в приглубленном скальном массиве. Если же показанная перед камерой карта — это обусловленный дайверами элемент «легенды» прикрытия, то в фильме показан грот, находящийся в районе мыса Айя. По большому счету, это непринципиально — оба предполагаемых грота находятся слишком далеко от Севастопольской бухты, что предполагает значительные трудности подводного перехода диверсантов. Что же касается сценарного варианта, представленного Хорошхиным, то все выглядело достаточно реалистично, даже коробка от дыхательного автомата акваланга, найденная или подброшенная (?) дайверами для антуража, в гроте. Оставалось ответить на единственный вопрос — каким образом боевые пловцы, пользуясь автономными средствами подводной транспортировки середины 50-х годов, смогли бы доставить в район диверсии большие партии взрывчатки? Можно, конечно, предположить, что боевыми пловцами использовались семиметровые торпеды CE2F/X30 и CE2F/ Х60 с боевыми зарядными отделяемыми (БЗО) по 270 кг, но, с учетом конфигурации грота, я очень сомневаюсь, что эти торпеды могли быть подготовлены и применены при этом варианте диверсии. Расстояние от этого грота до входа в Севастопольскую бухту не менее 10 миль, что уже изначально предполагает значительные проблемы по переходу под водой пловцов и еще большие проблемы по транспортировке дополнительных зарядов взрывчатки. Должно быть, не найдя ответов на эти вопросы, Андрей Хорошхин не стал далее моделировать этот вариант диверсии.
В предположении, что подводным диверсантам таки удалось закрепить с правого борта два зарядных отделения торпед, схема взрыва смотрелась примерно так (см. схему 2).
И все-таки продолжим отработку диверсионной версии подрыва линкора.
По опыту ранее проведенных в период войны подобных операций, диверсанты должны были иметь полную информацию о режиме охраны Главной базы Черноморского флота, местах стоянки и переходов кораблей. Должны были иметь полную информацию по конструкции боновых заграждений и режиме их использования, по средствам визуального и технического контроля в районе заграждений. Руководитель диверсионной операции должен был иметь информацию по вариантам расстановки кораблей на внутреннем рейде Севастополя. До сих пор нет полной ясности — кто и на каком основании принял решение о постановке «Новороссийска» на 3-и бочки, вместо штатной стоянки на 14-х бочках. В стандартном варианте это решение был полномочен принять оперативный дежурный штаба флота. Не исключено, что решение по изменению стоянки было вызвано тем, что линкор «Севастополь» незадолго до исследуемых нами событий был поставлен к причальной стенке судоремонтного завода, освободив (?) для «Новороссийска» во всех отношениях более удобное место швартовки на 3-х бочках. Не исключено, что оперативный дежурный флота превысил свои полномочия, не согласовав место стоянки линкора с начальником оперативного управления флота. Грамотный разведчик-аналитик мог этот вариант предугадать заранее — но был ли этот аналитик в «природе»?
Из опыта операций, проведенных итальянцами и англичанами против кораблей, стоявших в защищенных базах, всем этим операциям предшествовала основательная и многократная разведка с последующей оценкой обстановки. К примеру, летом 1943 года в турецком порту Александретта, где находилось итальянское консульство, под видом его сотрудников действовали два морских офицера — подводные пловцы Луиджи Ферраро и Дино Роккарди. Они, проводя целые дни на пляже, отслеживали движение кораблей стран антигитлеровской коалиции, заходивших в нейтральный турецкий порт, а ночью подплывали к ним и устанавливали мины замедленного действия. Как правило, корабли эти взрывались через пару часов после выхода из порта.
Авторы статьи в Морском сборнике (№ 12 за 2012 год), решительно отрицая «диверсионную» версию, как первичную причину гибели линкора, упирали на то, что «…точное время возвращения корабля в базу не мог знать никто. При таких условиях диверсионная операция не могла начаться, поскольку боевые пловцы не способны действовать без точного знания обстановки… Диверсанты, идущие со стороны моря на подводной лодке или на подводных транспортировщиках, не могли знать о приказании “Новороссийску ” стать на бочку № 3, при том, что штатной бочкой линкора была № 12-я в районе бухты Голландия».
Аргумент серьезный, если исключить наличие в Севастополе агентурной сети вероятного противника.
Требуемую в нашем случае информацию мог собрать только резидент разведки, находящийся в Севастополе. Затем полученную информацию резиденту требовалось передавать в «центр» и руководителю группы диверсантов.
Наличие такого резидента в закрытом в то время городе Севастополе и его возможные действия в интересах организаторов диверсии представляется проблематичным, но вполне возможным. Любопытную информацию по этому вопросу приводит бывший заместитель начальника особого отдела флота отставной капитан 1-го ранга Андрей Железков, в свое время работавший с оперативными документами тех лет… Андрей Георгиевич утверждает, что по донесениям и отчетам особых отделов КГБ в Крыму в тот период оставались десятки бывших сотрудников и осведомителей специальных служб Германии, Румынии, Италии, часть которых к этому периоду была перевербована спецслужбами стран НАТО. Так, значительная часть архивов абвера «по наследству» попала к американцам, сигуранцы — к англичанам… Периодически в Крым засылались так называемые агенты-маршрутники. Они, не задерживаясь ни в одном из городов, занимались целевым сбором военной информации и вполне могли активизировать «спящих» агентов, нацеливая их на выполнение конкретных заданий. В этой связи всякий раз вспоминается 1966 год, когда по городам Крыма прошла серия арестов бывших сотрудников немецкой и румынской оккупационной администрации. Дело в том, что в этот период из мест заключения возвращались те, кто за службу у немцев в полиции или в частях местной «самообороны» отсидел от звонка до звонка свои двадцать лет и, вернувшись домой, вдруг (?) среди чиновников советской администрации или партийцев местного уровня обнаруживал своих бывших коллег по службе в полиции… На фоне местных разборок среди бывших «коллег» наши спецслужбы вычислили нескольких своих потенциальных клиентов. О чем неоднократно сообщалось в местной прессе той поры.
Возвращаясь к кануну катастрофы с линкором.
Предположим, что кто-то из сексуально озабоченных офицеров, имевших доступ в КПС (командный пост связи), пользуясь условно закрытым каналом связи типа «Рябина», при приближении линкора к базе «вошел» в городскую АТС и сообщил своей подруге примерное время захода в базу и место постановки на бочки. Но какой же уровень внедрения должен быть у резидента, чтобы контролировать подобную информацию и успевать передавать ее своим «хозяевам» либо старшему группы диверсантов?!
Уже только эта заморочка с передачей последней информации и проблема согласования дальнейших действий диверсионной группы если и не ставит окончательный жирный крест на вариантах использования мини-лодок, то уж точно сводит до минимума вероятность осуществления подобного варианта диверсионной операции.
Предположим, что каким-то чудесным образом последняя требуемая информация о месте и времени постановки линкора была таки получена резидентом и передана руководителю диверсионной операции. Кстати, зная о том, что линкору 28 октября предстояло выполнять замеры ходовых характеристик на мерной линии, несложно было вычислить примерное время его возвращения в базу… Опять-таки, зная о том, что линкор «Севастополь», накануне перейдя к заводскому причалу, освободил Третьи бочки, несложно было предположить швартовку на них «Новороссийска» при возвращении в базу. Итак, 28 октября 1955 года в 17 часов 30 минут линкор «Новороссийск» прошел линию боновых ворот и в течение часа становился на бочки. Предположим, что руководитель операции получил последнюю информацию за два часа до постановки линкора на бочки. Но даже при этом условии приступать к активной фазе диверсионной операции не стали бы до наступления темноты, а это 28 октября — 19 часов 45 минут. Даже если принять к сведению полубредовую версию М. Ландера, озвученную Бирюковым, то на переход под водой и на установку под днищем линкора зарядов у диверсантов оставалось не более трех часов, потому как им требовался резерв времени на безопасный выход за боновые заграждения. Следовало принять в расчет стандартное время подготовки оборудования для транспортировки зарядов — не менее 1 часа, время проверки легководолазного снаряжения — 30 минут. Даже самые подготовленные и выносливые диверсанты не решились бы на осуществление диверсии по рассмотренному нами варианту… Ну уж если фантазировать, то до конца.
Предположим, что диверсанты решились действовать, не оставляя себе резерва времени, а значит, и шансов для возвращения на «базу».
Громадный ярко освещенный корабль, с линией иллюминаторов в метре от поверхности воды, не был легкой целью для боевых пловцов, не говоря уже о сложностях транспортировки зарядов под водой в период вечерних сумерек. Моделируемое время проведения диверсии было не характерно для привычной практики итальянских, да и английских диверсантов. В большинстве предыдущих случаях они выбирали время после 3 часов ночи. В нашем же варианте теплого вечера, при наличии на рейде пяти крупных кораблей, по рейду сновали корабельные катера и баркасы — реальный шанс попасть под винты корабельных и рейсовых плавсредств. Все иллюминаторы на линкоре светились, в каютах пили водку и играли в домино.
Англичане, так те среди бела дня вышли в атаку на «Тирпиц»… Это, кстати, одна из косвенных «наколок» в пользу той версии, что диверсия, если таковая и была, то осуществлялась интернациональной группой диверсантов — итальянцев и англичан.
Проблема движения пловца с подводным транспортировочным средством — лишний раз для ориентировки при выходе на цель не подвсплывешь — сложно выдержать заданную глубину передвижения при скорости 3–4 узла… Значительное пузырение и вихревая «дорожка» на поверхности при передвижении на рабочей глубине 5–6 метров. Наверняка учитывалась возможность отказа средств передвижения торпед и выхода из строя кислородных аппаратов диверсантов.
Исходя из всех этих соображений, более вероятен вариант использования нескольких групп боевых пловцов, несущих заряды по 50 кг взрывчатки с часовыми механизмами. Но при этом следовало учесть, что любое групповое мероприятие такого плана тоже предполагает немало проблем. Из практики действия итальянских, английских, да и наших диверсантов на Балтике можно предположить, что диверсию осуществили пары диверсантов в легководолазном варианте с ранцевыми зарядами по 50 кг взрывчатки. Тяжело и неудобно. Старший группы диверсантов, подстраховывая действия основных боевых пар, должен был контролировать выход на цель по радиомаяку, находясь, к примеру, у бочки, ближайшей к выходу из бухты, — на месте обычной швартовки крейсера «Керчь». Как уже говорилось, обязательно кто-то из «обеспечения» должен был быть на берегу — в прямой видимости объекта атаки и диверсанта, руководившего операцией. Наиболее подходящее место для «наводчика» в нашем случае — в районе водной станции в Ушаковой балке. С этой позиции отлично просматривалась большая часть рейда.
Вышеприведенная схема (см. схему 3) севастопольского рейда была откорректирована по приказанию председателя Правительственной комиссии и включена в качестве приложения к материалам работы комиссии.
Схема 3. Расположение кораблей в Севастопольской бухте на 29 октября 1955 года
В частных домиках местных рыбаков и яличников на Аполлоновке было реально отсидеться на время суеты, неизбежной после осуществления взрыва на линкоре. По оценке обстановки середины 50-х годов там жила публика вполне подходящая — по большей части пережившая немецкую оккупацию. Там же был наиболее приемлемый вариант «отхода» — по кустам вдоль обрывистого берега либо по отрогам Ушаковой балки. Кто помнит этот район по состоянию на 1955 год, тот оценит подобный вариант. Я в полной мере поддерживаю мнение специалистов разведки, которые утверждают, что подобную акцию по диверсии на линкоре невозможно было провести без неоднократной воздушной разведки, обязательной наземной доразведки и надежного берегового обеспечения. Что касается берегового обеспечения, то без вариантов нужен был пособник диверсантов из местных жителей. Вот уже появились косвенные признаки возможного использования местной агентуры.
Следует учесть, что, начиная с весны 1953 года, шел активный процесс возвращения из лагерей бывших ЗК, осужденных по уголовным статьям, а с весны 1955 года — за дезертирство, за плен, за опоздание из отпуска на двое суток, за самовольную отлучку с позиций. Этот процесс к осени к 1955 года достиг известного максимума. В домашних приемниках и в уличных радиодинамиках постоянно звучала песня «Летят перелетные птицы», посвященная значительной части поколения 50-х годов, в разной степени «битого» недавней войной. В этой обстановке среди возвращавшихся из лагерей бывших моряков Черноморского флота, попавших в плен в июле 1942 года, было немало тех, кто люто ненавидел любые властные структуры, — от участкового милиционера до генерального секретаря ЦК КПСС. У значительной части этих людей была совершенно сломана психика, но сохранялись навыки бойца-универсала. И, как бы сейчас сказали, многие из них отличались неадекватным поведением. В немалой степени это касалось и значительной части бывших фронтовиков, прошедших войну в бригадах морской пехоты Черноморского флота. Причем относилось это не только к рядовым бойцам. Мой однокашник по училищу — отставной капитан 1-го ранга Сергей Кириллов неоднократно вспоминал о том, что проживавший рядом с ними на Северной стороне бывший командир бригады морской пехоты полковник Потапов в сильном подпитии часто выбегал на крыльцо своего частного домика и расстреливал в воздух по диску из ППШ. С учетом несомненных боевых заслуг бывшего комбрига, а более — из-за непредсказуемого, буйного характера местные и военные власти очень долго терпели подобные экстравагантные выходки.
Что же касается потенциального пособника диверсантов, находящегося на берегу, то он же должен был провести доразведку цели, подать условный, скорее всего, световой сигнал старшему группы на начало операции и обеспечить отход и прикрытие в случае вынужденного выхода диверсантов на берег.
В большинстве случаев, когда заходит речь о возможном нахождении агентуры потенциального врага в Севастополе, то приводятся данные о строжайшем паспортном режиме, о существовавших на въезде в город КПП, о пограничных заставах, размещенных в черте города и охватывавших своим контролем практически все побережье в пригородах Севастополя. Да, действительно, все эти меры предпринимались, но остается ответить на простенький вопрос: обеспечивали ли они 100-процентную гарантию от проникновения в город и на флот вражеской агентуры и потенциальных пособников диверсантов?
Для ответа на этот вопрос вернемся в 1949 год — год приема в состав советского ВМФ линейного корабля «Джулио Че- заре».
Обратимся к воспоминаниям современников той эпохи в истории города и флота.
Полтора десятка лет назад в Севастополе прошла кампания по выплате компенсаций бывшим узникам фашистских лагерей и так называемым восточным рабочим. То есть тем, кто в период с 1941 по 1945 год был вывезен на территорию Германии или союзных с Германией стран для работ на промышленных и сельскохозяйственных объектах. Меня не удивил тот факт, что граждан такой категории в Севастополе оказалось немало. Настораживало другое. Многие из этих граждан, проживая в Севастополе с конца 40-х годов, по известным причинам старались об этом факте помалкивать и не распространяться о своем житье-бытье в период войны. И, как выясняется, им это вполне удавалось. Со мной пять лет в ЧВВМУ учился Николай Николаевич Колосовский. Так вот, Николай родился в Германии в 1945 году, а его старший брат Александр родился там же — в 1943 году. Казалось бы, кому какое дело — кто, когда и где родился. Отец Колосовских — заслуженный строитель, более сорока лет проработал бригадиром и прорабом на стройках Севастополя, мать отработала там же штукатуром-отделочником… Нормальная трудовая среднестатистическая севастопольская семья. И тот факт, что оба брата получили образование в высшем Военно-морском училище, воспринимался вполне естественным явлением.
Когда же потребовалось факт работы в Германии в период войны подтвердить документально, то старшие Колосовские без труда представили в собес требуемые документы. Отца в ту пору уже не было в живых, а на мать было получена солидная денежная компенсация. К тому времени оба младших Колосовских, зашкалив за 60-летний возраст, находились в отставке, так что факт работы родителей на немцев в Германии на служебной репутации братьев никоим образом не мог отразиться… Кому сейчас не известно о том, что в начальный период войны сотни тысяч жителей Украины и Белоруссии добровольно отправились на «заработки» в Германию? Это уже значительно позже население оккупированных районов насильно угонялось в Германию, и далеко не все из них вернулись назад. Но это уже было значительно позже. Отцу Колосовских в военную пору не было и тридцати лет. Самый призывной возраст. И кто поверит в то, что, работая четыре военных года на военных заводах Германии или на сельского хозяина в Австрии, старший Колосовский, подтверждая свою лояльность, не подписал каких-то обязательств о сотрудничестве с представителями германских спецслужб? При немецкой системе тотального территориального контроля и учета это было нереально. Николай Колосовский мне рассказывал о том, что семья возвращалась из Германии на двух возах, нагруженных всяким «добром», среди которого были три дорогих аккордеона, о которых родители долго вспоминали. Это я к тому, что по-разному складывались судьбы наших сограждан на чужбине во время войны… А говорят, что даже дикие звери в неволе не плодятся. К чему я об этом? Если младший Колосовский — Николай — после училища 15 лет прослужил на первичных должностях в арсеналах флота, то старший — Александр — служил на ответственных должностях в разведке флота, а закончил службу в должности старшего офицера разведывательного управления Северного флота в звании капитана 2-го ранга. За период службы он неоднократно подвергался различным углубленным проверкам. Однако…
И кто теперь скажет, сколько таких «строителей», завербовавшись в Белоруссии и на Украине, прибыло в 1948 году восстанавливать Севастополь? И как дальше сложилась их судьба? И после этого нам пытаются доказать, что в Севастополе «по определению» не было условий для внедрения или оседания вражеской агентуры. Другой случай. Моему однокашнику по учебе в 1 — й школе Севастополя, Алексею Аксюченко, по окончании в 1974 году Симферопольского медицинского института было отказано в должности судового врача на судне объединения «Атлантика» только потому, что его матушка пережила немецкую оккупацию в Крыму. И, должно быть, каждый из севастопольцев моего поколения смог бы привести немало противоречивых примеров на эту тему.
Упоминая о визите в 1956 году в Англию нашей правительственной делегации и знакомясь с документами, отработанными английскими спецслужбами перед прибытием в Портсмут крейсера «Орджоникидзе», мы обратили внимание на особо выделенный раздел — «работа с экипажами советских военных кораблей, особенно с офицерским составам, и т. д.». Вы можете сказать, что подобный пункт и последующие за ним мероприятия по вербовке офицеров и мичманов кораблей были стандартными в процессе обеспечения визита в английские порты советских кораблей. Никто с этим и не спорит — зачастую эти мероприятия, на первый взгляд совершенно бесперспективные и бестолковые, практиковались во время всех бывших и, должно быть, будущих визитов в иностранные порты наших кораблей.
Но, возвращаясь к нашей основной теме — так организационно сложилось, что основной, кадровый, состав экипажа линкора «Новороссийск» через эту процедуру потенциальной вербовки проходил трижды! Первый раз, когда экипаж принимал линейный корабль «Ройял Соверин» в ВМБ Розайт в 1944 году, второй раз, когда возвращали корабль англичанам в феврале 1949 года, и третий раз — в Гибралтаре, при следовании на «Украине» в Севастополь.
Команды для кораблей, принимаемых в Англии, формировались в Архангельске, и 28 апреля 1944 года с очередным конвоем были отправлены в Англию на пароходе «Новая Голландия». 7 мая моряки прибыли на ВМБ Гринок близ Глазго, оттуда — по железной дороге в порт, где стоял линкор. 30 мая состоялась церемония передачи корабля. С этого момента корабль стал называться «Архангельск». Прослужив в составе нашего Северного флота до января 1949 года, линкор не покидал Кольского залива. Башни главного калибра не проворачивались весь период службы в ВМФ СССР и были заклинены в срединном положении. Единственный раз главный калибр «Архангельска» выстрелил холостым залпом в День Победы. На таком линкоре, не сделавшем ни одного боевого выстрела за пять лет службы под советским флагом, было бы заманчиво год-другой послужить командиром дивизиона главного калибра.
Если объективно взглянуть на подобную ситуацию, то получение от союзников подобных кораблей следовало расценивать как издевку над моряками-североморцами. В 1944–1945 годах на Северном морском театре продолжались интенсивные боевые действия. Флот обеспечивал переход атлантических конвоев союзников в наши северные порты. Легкие силы флота и морская пехота с жесточайшими боями отвоевывали немецкие базы на побережье Норвегии. И в это время 1500 грамотных, хорошо подготовленных моряков вынуждены были «обслуживать» гнилой, запущенный линейный корабль, который годился только на слом. О чем, кстати, сразу и заявили представители британского Адмиралтейства при приходе «Архангельска» в Англию в 1949 году. Спрашивается: какой морально-психологический «климат» должен был преобладать у большей части офицеров и мичманов при службе в военное время на таком, с позволения сказать, «боевом» (?) корабле? Ведь это был стопроцентный «отстойник». Это, опять-таки, к тому, что среди офицеров, а более — среди сверхсрочников, наверняка таки были потенциальные объекты для вербовки их английской контрразведкой.
Конец 40-х годов. В западных округах и на флотах на фоне утилизации старых кораблей и судов продолжалась массовая демобилизация старших возрастов моряков, часть из которых с учетом военного времени прослужили по 7–8 лет. Многие сверхсрочники так и не обзавелись семьями. В перспективе им предстояло возвращаться в голодные, разоренные войной и послевоенной голодовкой деревни. Война давно закончилась, а бытовых проблем только прибавилось. А тут — забрезжила Великая Британия. И вдруг заманчивое предложение — продать Родину за 3 копейки. Вот вам и причина, по которой, как вспоминает ветеран линкора Юрий Лепехов, шла активная «чистка» личного состава линкора перед переходом в Англию. Но всех-то недовольных жизнью бузотеров и потенциальных перебежчиков-невозвращенцев не «вычистишь».
С учетом того, что в состав экипажей кораблей, принятых в 1944 году от Англии и США (линкор «Ройял-Соверен», крейсер «Милуоки» — «Мурманск» и проч.), отбор личного состава был очень тщательный, в числе моряков срочной службы было много молодежи, часть которой теоретически при сроке службы в 5 лет могла участвовать в приемке корабля в мае 1944 года и в сдаче того же корабля — в феврале 1949 года. Кстати, при формировании экипажа «Архангельска» значительная часть личного состава, офицеров и мичманов была направлена с черноморского линкора «Севастополь». Среди офицеров линкора были такие, как Степан Григорьевич Бабенко, назначенный с должности командира БЧ-5 эскадренного миноносца на должность командира дивизиона живучести на «Архангельске», а затем служивший на «Новороссийске», опять-таки в прежней должности. Капитан 3-го ранга Чулков с должности командира миноносца «Достойный» был назначен старшим помощником на «Архангельск», а затем продолжил службу старшим помощником линкора «Новороссийск». И таких офицеров насчитывалось более двух десятков.
Кстати, в мае 1944 года «вербовкой» Леонида Чулкова, тогда еще капитан-лейтенанта, занималась сама английская принцесса Елизавета, пригласившая молодого офицера на танец во время бала в Букингемском дворце, устроенном для советских офицеров, принимавших корабли по плану ленд-лиза. Вот она — связь веков. В прошлом году в Севастополе в возрасте 106 лет был торжественно похоронен отставной вице-адмирал Леонид Чулков, а бывшая принцесса Елизавета более шестидесяти лет с переменным успехом продолжает править Великобританией.
Безусловно, «линкоровских» старожилов с таким солидным послужным списком среди офицеров было немного, но была еще одна более многочисленная категория линкоровских «долгожителей» — это мичмана и сверхсрочники. Их было более сотни, значительная часть из них успела послужить в составе экипажей трех вышеупомянутых линкоров. Один из них — старшина команды электриков слабого тока мичман Владимир Лобатюк.
15 января 1949 года «Архангельск» покинул рейд Ваенги и 4 февраля прибыл на военно-морскую базу Росайт. По причине плохого состояния корпуса линкор планировался англичанами на слом. Уже 18 мая корабль прибыл в шотландский Инверкитинг, где и был разобран на металл. После передачи линкора «Ройял Соверин» представителям британского Адмиралтейства большая часть офицеров, мичманов и значительная часть команды были направлены для продолжения службы в составе экипажа принятого от итальянского флота линейного корабля «Джулио Чезаре», которому в нашем флоте до момента своей гибели предстояло носить название «Новороссийск».
Все это говорится к тому, что часть офицерского состава и значительная часть мичманов и сверхсрочников как минимум дважды имели сомнительное счастье ощутить на себе пристальное внимание представителей английской морской контрразведки.
В этой связи мы имеем уникальный для советского ВМФ (не считая наших, так называемых перегонных команд, неоднократно принимавших в США и Канаде новые корветы) случай, когда представители одного экипажа могли дважды, а то и трижды подвергаться вербовке! Каждый раз в процессе ожидания в своих портах наших моряков представители специальных служб той же Англии или США по подаваемым по линии МИДа сообщениям могли пофамильно ознакомиться с членами команд, прибывавших в порты для получений или сдачи кораблей. Этот процесс предусматривался межсоюзническими соглашениями. Ознакомиться и выбрать подходящих, на их взгляд, «фигурантов» для последующей вербовки.
В развитие рассматриваемой нами проблемы имеет смысл познакомиться с выдержками из воспоминаний Юрия Лепехова о службе на двух линкорах — «Архангельске» и «Новороссийске». Кстати, свои воспоминания бывший командир трюмной группы посвятил бывшему старшему помощнику командиров обоих линкоров — вице-адмиралу Леониду Дмитриевичу Чулкову.
Из воспоминаний бывшего командира трюмной группы линкора «Архангельск» отставного капитана 1-го ранга Лепехова о пребывании в Глазго на борту линкора «Архангельск» в процессе передачи его англичанам.
«…Видимо, стоит упомянуть еще одну особенность того периода: в связи с предстоящим походом за границу личный состав постоянно менялся и, в основном, по “политическим ” причинам. Стоило кому-то сказать несколько неосторожных слов — и человек незамедлительно переводился служить на другой корабль, причем, как правило, без замены. Характерно, что “перевод” обычно происходил ночью, и никто не ставил об этом прямых и непосредственных начальников в известность: мы узнавали о произошедшем только утром следующего дня при построении личного состава. В результате за пару месяцев личный состав, например, моей группы сократился почти на четверть, что, конечно, шло не на пользу дела — служебными обязанностями убывшего приходилось дополнительно “нагружать” кого-то из оставшихся…»
По прибытии на рейд английского порта: «…Приближающийся к борту водолей — самоходная баржа средних размеров и весьма невзрачного вида, на ней — всего три человека: в рубке — шкипер, он же рулевой, на палубе — пожилой матрос в каком-то бесформенном одеянии и морской офицер. Пока мои трюмные принимают с водолея шланг, офицер проворно взбирается по шторм-трапу на палубу, подходит ко мне и на чистейшем русском языке представляется: “Офицер такого-то отдела (номер я не запомнил) контрразведки ВМФ Его Величества капитан-лейтенант такой-то ” (ни имени, ни фамилии — тоже не запомнил). Стараюсь не показать своего крайнего изумления: не знаю, насколько мне это удается, во всяком случае, по выражению лица англичанина я этого не заметил. На протяжении нескольких минут каплей вежливо выполняет функции переводчика в моих переговорах с матросом водолея и помогает правильно оформить платежные документы за принимаемую воду. Затем, деликатно осведомившись, не может ли он еще чем-нибудь быть мне полезен, и попрощавшись, направляется в корму, а я, в полной растерянности (причину, полагаю, объяснять не надо), продолжаю общаться с матросом водолея — он с энтузиазмом пытается мне что-то рассказать».
«Во что вылилась приемка по другим боевым частям, не помню, последние 2–3 дня на корабле проходили довольно неопределенно и немного суматошно, хотя одно указание до нас было доведено четко и сразу: во всех кубриках выставить посты и никого из англичан без сопровождения наших офицеров не пускать! Отмечу, что такие попытки были, в том числе, и со стороны того самого каплея-контрразведчика, с которым я познакомился в первый день».
«…6 февраля повезло и мне — в составе одной из групп офицеров я был отпущен на день в Эдинбург. Утром нам выдали валюту — по 13 фунтов стерлингов и, не помню сколько, шиллингов и пенсов. Напомнили и непростой (с непривычки) счет: 1 фунт равен 20 шиллингам, 1 шиллинг — 12 пенсам. Перед сходом — подробный и строгий инструктаж: ходить по городу только группой, всем вместе, в одиночку — ни в коем случае; старший в группе отвечает персонально за каждого; вести себя достойно, не поддаваться ни на какие возможные провокации и пр. и пр. В каждую группу включили по два матроса — носить покупки офицерам в чужой стране, таскаться с пакетами, неприлично…»
«…Выручила нас неожиданная встреча с другой группой наших офицеров, во главе которой оказался мой старый знакомый еще по училищу — Костя Грингауз. Он, на два года старше меня по выпуску, пришел в Великобританию командиром БЧ-5 одного из передаваемых эсминцев. Узнав о наших бесплодных поисках, он рассмеялся: “Эх, вы, солопеи! Надо же понимать где вы находитесь! А спрашивать у продавцов — верх наивности! Ну, подумайте: будут они вас посылать к своим конкурентам? Здесь самые солидные магазины не на главной, а на соседней, параллельной ей улице! ”»
Опять-таки к вопросу о вероятности вербовки наших офицеров. Лепехов упомянул о своем товарище по училищу — Константине Грингаузе. Не нужно быть великим полиглотом, чтобы уловить в фамилии Грингауза английские и шведские корни: чем вам не объект для вербовки, с упором на генетическую (?) память о родине далеких предков? Особенно с учетом того, что, как следует из разговора друзей, Константин не в первый раз в английском порту. Должно быть, он участвовал в приемке того же эсминца от англичан, и с такой фамилией не мог не «засветиться» у английских контрразведчиков.
«…На следующий день нам по трансляции зачитывают распределение команды линкора после его сдачи: почти весь офицерский состав и большая часть личного состава — на Черноморский флот, остальные — обратно на Север, а несколько человек — на Балтику (это, должно быть о тех более опытных старших офицерах, что вовремя успели “подсуетиться ”). Во второй половине дня — спуск нашего и подъем английского флага…»
Это что касается иллюстрации общения русских моряков с англичанами в процессе передачи последним линкора «Ройял Соверин». Что же касается продолжения службы бывших членов экипажа «Архангельска» на линкоре «Новороссийск»:
«…Вскоре к левому борту линкора швартуется теплоход “Украина ” и все, кто определен к дальнейшей службе на Черноморский флот, переходят на него. “Северяне ” и “балтийцы ” еще раньше ушли на Балтику на пароходе “Белоостров".
…Еще по пути в Великобританию “Украина” доставила из Севастополя в албанский порт Валона спецкоманду Черноморского флота для приемки линкора “Джулио Чезаре”, доставшегося Советскому Союзу при разделе в 1943 году итальянского флота. На нем-то нам, теперь уже бывшим “архангельцам ”, и предстояло продолжить на КЧФ службу в качестве основного ядра будущего экипажа. На “Украине” попадаю в одну каюту с моим тезкой и однокашником Юрой Городецким. Каюта — двухместная, уютная, светлая, в кормовой части надстройки, и мы предвкушаем несколько дней заслуженного отдыха…»
«…“Украина” спокойно проходит Па-де-Кале и Ла-Манш. В Бискайском заливе тоже никаких неприятностей, затем — короткая стоянка в Гибралтаре…»
Лепехов не уточняет, был ли выход в город офицеров при стоянке в Гибралтаре, но с учетом того, что «Украина» — пассажирский теплоход, это было бы более чем естественно… Причем здесь уже никаких особых инструктажей, никаких групп «обеспечения», характерных при посещениях иностранных портов…
«В Севастополь прибываем 13 или 14 февраля (точно не помню). Тут снова холодновато, зима еще далеко не кончилась. Весь наш экипаж временно поселяют в казармах Учебного отряда, и через пару недель, 26 февраля, черноморская перегонная команда приводит наш новый корабль — “Джулио Чезаре”, на который на следующий день переселяемся и мы…»
Рассмотренная нами информация из воспоминаний многолетнего председателя совета ветеранов линкора «Новороссийск», отставного капитана 1-го ранга Юрия Лепехова дает нам основание для более объективной оценки потенциальных возможностей той же английской контрразведки по вербовке моряков из состава экипажей кораблей, принимаемых в Англии в 1944 году, либо передаваемых той же Англии в 1949 году.
Опять-таки в развитие агентурно-диверсионной версии.
Быть может, это слишком прозаично, но для подрыва «Новороссийска» можно было обойтись без привлечения морских диверсантов.
Всякий раз при постановке корабля на бочку одновременно с бриделем на борт заводится телефонный кабель. Корабельная автоматическая телефонная станция — КАТС-100 на «Новороссийск» была установлена в ходе последнего ремонта осенью 1955 года, и была она рассчитана на 100 номеров, не считая вариантов коммутации. Кстати, ее установка производилась заводом полулегально, с грубым нарушением водонепроницаемой переборки, что стало причиной грандиозного скандала в процессе работы Правительственной комиссии. В число абонентов КАТС были включены все офицерские, часть мичманских кают, большая часть кубриков, все основные боевые посты. Часть телефонных абонентов через корабельную АТС (КАТС) могли иметь телефонную связь с абонентами на берегу. В стандартном, «стояночном» варианте «выход» в береговую, городскую телефонную сеть имел командир корабля, старший помощник, заместитель командира по политической части, представитель особого отдела и дежурный по кораблю. Как вариант, тот же командир БЧ-5 звонил в КАТС и требовал дать ему выход на городскую АТС. Грамотный телефонист мог без больших проблем «скоммутировать» с береговым абонентом большую часть офицерских кают.
В проводную КАТС подавалось 60 вольт постоянного тока. При вызове конкретного абонента КАТС на его аппарат подавалось 100 вольт. Некоторые абоненты корабельных КАТС имели «параллельные» телефоны, например боевые посты одной боевой части или смежные кубрики. Теперь представьте себе простенькую ситуацию. По приказанию своего непосредственного начальника, к примеру, старшины команды электриков слабого тока, заведующий КАТС производит на пульте коммутацию с каким-то ранее неизвестным, и прежде — резервным абонентом, к примеру № 95. При наборе этого номера на соответствующий номеру аппарат поступят 100 вольт. Если этот аппарат скоммутирован с реле, соединенным со взрывателем, рассчитанным на этот электрический сигнал, то, по истечении установленной на реле выдержки времени, произойдет взрыв. Помните фильмы о подрывниках периода войны, когда по приказанию старшего они начинали крутить рукоятку ручного электродвигателя, и с напряжением ждали взрыва заложенного где-то фугаса? Могут быть разные варианты. К примеру, на корабле, стоявшем на бочке, пропала телефонная связь с берегом. Дежурный по кораблю вызывает дежурного телефониста и требует восстановления связи. Для того, чтобы проверить срабатывание корабельной сети от берегового коммутатора, требовалось высадить телефониста на Госпитальный причал. Кстати, береговой пульт или телефонный коммутатор, обслуживающий корабли, стоящие на внутреннем рейде Севастополя, по сей день находится у стенки Госпитального причала. Для «удобства» (?) доступа и обслуживания его даже не поместили в защищенный, углубленный в землю «люк», как это традиционно практикуется по всему городу. Телефонист со своим переносным аппаратом высаживается на причал и выполняет свои привычные обязанности, открывает створки шкафа с телефонным коммутатором, подключается к ячейке, выделенной для корабля, и проверяет срабатывание сети. Завершающим этапом проверки служит «контрольный» звонок дежурному по кораблю и в КАТС — дежурному телефонисту.
С таким же успехом телефонист через дежурного телефониста КАТС или напрямую может «позвонить» по назначенному ему номеру — по тому же «95», который, по нашему «предположению», вызовет срабатывание реле, электрический импульс с которого пойдет на подрыв фугаса. Это при условии, что основной заряд был размещен на днище той же бензиновой цистерны, а контакты от взрывателя выведены, к примеру, в смежное с цистерной служебное помещение. Предположим, это кладовая ЗИП для телефонии, доступ в которую был ограничен моряками из отделения телефонистов. Кто бы сомневался в том, что телефонисты установят в этой «норе» стационарный телефонный аппарат с блоком коммутаций, позволявшим выйти не только в городскую телефонную сеть, но и произвести любые подключения, в том числе и в варианте, «смоделированном» нами.
Оставалась самая «малость» — иметь среди телефонистов моряка, готового бездумно и беспрекословно выполнить приказание своего начальника — того же старшины команды «слаботочников» ЭТД. А вот уже остальную «порочную» цепочку функционеров, связанных с вражеской агентурой, следовало домыслить.
Кому-то такой вариант подрыва корабля может показаться слишком сложным, а быть может — слишком простым (?).
Похоже, вы опять не удовлетворены вариантом приведения в действие фугаса, заложенного на линкоре? Хорошо, я готов несколько усложнить и разнообразить процесс.
К борту линкора, неделями и месяцами стоявшего на бочках, подавали мусорную баржу, в которую собирали бытовые, и, чего там греха таить, и технические отходы. С борта корабля на мусорную баржу вел так называемый мусорный рукав для сброса на баржу бытового мусора. Баржа эта, в зависимости от ситуации, принималась к борту в разных местах, чаще — к левому шкафуту, «с глаз долой» — подальше от парадного трапа и поближе к берегу.
По нескольку раз в день подходил грузовой баркас с бочками-«вонючками» для того, чтобы свезти на берег пищевые отходы. Не стоит забывать, что команда линкора составляла более 1500 человек. Каждый такой корабль имел свое подсобное хозяйство — свиней, коров. Традиционно для обеспечения всего этого процесса работ на подсобном хозяйстве выделялся опытный мичман с группой работящих матросов. И что за теми вонючими бочками и мешками с хлебом можно было протащить, а что и на барже оставить или установить (?) — одному Богу известно. Не нравится вам такой вонючий вариант решения «нашей» проблемы по диверсии на линкоре — сразу же переключимся на другой — не менее «пахучий», но более приемлемый для решения задачи по взрыву линкора.
Офицеры и мичмана, служившие на крейсерах, стоявших на бочках, отлично помнят о том, что основной «головной болью» главного боцмана и помощника командира была бесконечная подкраска бортов и надстроек. С этой целью у борта держали пару так называемых рабочих плотиков, с которых и происходила покраска. От боцманской команды выделялись три матроса. Один находился на плотике с «кандейкой», наполненной краской, и с шестом, на котором крепился валик, ну а в исследуемые нами времена — банальная кисть. Далее следовал вяло текущий и, по сути, бесконечный процесс. Два моряка, находясь на палубе корабля, с помощью тросиков перетягивали плотик, а матрос на плотике с унылым видом замазывал краской грязные пятна и ржавые потеки на борту корабля. Перед выходом корабля в море плотики буксировались в «затончики» рядом с Госпитальным или Угольным (в зависимости от места стоянки) причалом, и там они дожидались возвращения корабля. На эти плотики — латаные-перелатаные, помнившие еще боевые походы на прежних кораблях, не позарились бы даже современные бомжи — охотники за «металлом». Утонет от ветхости один плотик, ему тут же найдут замену. На шкиперском складе в те годы эти плотики стояли штабелями, и списывались десятками. С учетом постоянной занятости баркаса и близости берега (каких-то 100–150 метров), часто плотик совершал переход к причалу своим ходом, а затем молодой «боцманенок» переплывал к баркасу, стоявшему под выстрелом, и поднимался на борт корабля. Не было даже проблем с переодеванием — зачастую матрос на плотике в теплое время года находился в одних трусах.
Вы себе представляете, как выглядела в те времена стандартная 20-литровая металлическая бочка с краской? А 50-литровая? Могу поспорить, что с двадцати метров вы не нашли бы разницы между этим «бочонком» грязно-шарового цвета и малыми или средними глубинными бомбами. Казалось бы, что за неуместное сравнение! Для нашего дилетантского исследования сравнение вполне логичное. Просто банкой с краской корабль не взорвешь, а с помощью глубинной бомбы — вполне.
Вы скажете — во загнул — глубинная бомба ему привиделась. И где ж тую «бомбу» было взять? А вы спросили бы у тех же офицеров, служивших на малых и больших «охотниках», как часто сброшенные глубинные бомбы не взрывались. При тралении севастопольских бухт глубинные бомбы сбрасывались сначала каждые 70 метров, затем — каждые 50 метров. При этом, по мнению членов комиссии, сбрасывать следовало чаще. Дошло до того, что планировали сброс через каждые 20 метров. Причем контрольная граница полосы сброса проходила по отметке с глубиной в 8—10 метров. Ну, и не взорвалась та бомба. Не вызывать же водолазный катер? А что, для севастопольского рыбака, бывшего военного моряка, не слабо на десятиметровую глубину нырнуть? Взрыватель выкрутить на дне для универсального специалиста — проблема не большая. Застропить «бочонок» и на бережок вытянуть — тоже не проблема, — цилиндрическую «балду» несложно и по дну «прокатить». Я со своим товарищем, спортсменом из корабельных механиков, по молодости дважды с глубины 6–7 метров поднимал каютные металлические ящики-сейфы, утопленные нерадивыми моряками при перегрузке штабного имущества с баркаса на баркас. Раз двадцать нырнуть, каждый раз пару метров протащить. Один такой «ящик»-сейф у меня по сей день стоит под письменным столом. Ну, не пулемет, так бомбу в сарае припрячем. 20 килограммов тола в серьезном хозяйстве всегда пригодится. В севастопольском Инкермане добыча тола из крупнокалиберных снарядов в заваленных штольнях «Шампани» давно уже превратилась в местное экстремальное хобби. Не проще ли было без большого риска сразу 20 кг кондиционного тола «поднять»?
Вахтенный офицер крейсера, находившийся в районе площадки правого трапа, не всегда мог контролировать обстановку в районе левого борта — ближайшего к берегу. Зачастую матросы, занимавшиеся подкраской борта, делали перерыв, поднимаясь на борт корабля, а плотик, в прямом смысле этого слова, болтался у борта на волнах проходящих рядом катеров. Зачастую все нехитрое имущество нерадивых маляров оказывалось за бортом. Этот же плотик мог оставаться у борта в течение ночи, с тем чтобы с утра можно было продолжить работы по покраске борта. При возвращении линкора с моря вечером 28 октября, действуя по плану приготовления корабля к Октябрьским праздникам, тот же Сербулов, остававшийся за командира, вполне мог приказать дежурному боцману «перегнать плотик под “выстрел”», для того чтобы с утра начать покраску борта. С таким же успехом плотик от причала мог спокойно «причапать» к борту линкора силами одного моряка, с использованием «огрызка» весла. И кто бы стал в сумерках разглядывать, что за «бочка» стояла на том плотике. Перегнали плотик к борту и закрепили двумя концами, один из которых поднят на верхнюю палубу, второй закреплен за рым в борту корабля. Оставалось как следует дернуть за трос, и бочка с краской опрокинется и скатится с плотика в воду. А если это была не бочка с краской, а малая глубинная бомба, с гидродинамическим взрывателем, установленным на срабатывание на 6 метров глубины? И взрыв бомбы мог быть рассчитан именно на том уровне трюма, где заложен основной заряд.
Если и этот вариант диверсии покажется вам слишком надуманным, по крайней мере, по слишком уж «мутному» происхождению глубинной бомбы, то предлагаю еще один — более реальный.
Линкоровские и крейсерские баркасы в течение суток совершали десятки рейсов. Основные рейсы баркасам приходилось выполнять между кораблем и причалами либо между кораблями, стоявшими на рейде. Зачастую баркасы выполняли рейсы с хозяйственными целями — на причалы продовольственного или шкиперского складов, иногда сутками находились в распоряжении дежурных по рейду. При стоянке корабля на внутреннем рейде, по типовому субботнему распорядку, сразу с подъемом, один из баркасов направлялся в устье Черной речки за чистым речным песком, используемым для чистки деревянного настила палубы во время большой приборки.
Типовой вариант — ранним утром, получив накануне сухой паек, штатная команда баркаса в составе старшины, моториста и двух крючковых усиливалась двумя матросами с боцманской команды, снабженными десятком мешков. Старшим рейса обычно назначался подсменный вахтенный офицер, в обязанность которого и без того входили рейсы на дежурном баркасе. Ставилась задача — набрать в мешки речной песок и прибыть к борту корабля к третьему часу большой приборки. По сути дела, в теплое время года подобный рейс предполагал маленький пикник для команды баркаса и боцманов. Баркас входил в Черную речку, подходил к берегу в месте, давно присмотренном для сбора песка и не менее удобном для купания и загорания. Чтобы собрать песок в мешки, опытным ребятам было достаточно сорока — пятидесяти минут. Моряки отлично знали, на что им можно было рассчитывать с каждым из лейтенантов, назначенных старшими. Бывало, что кто-то из команды отлучался на часок-другой, бывало, что одна из подруг моряков совершенно случайно (?) оказывалась поблизости и составляла компанию морякам. Сплошь и рядом бывало, что стоянка баркаса происходила в сотне метров от места, где «прохлаждались» моряки. В лучшем случае на баркасе либо вблизи от него оставался старшина или моторист. За этот период, нередко длившийся пару часов, рядом с баркасом теоретически могла появиться пара крепких ребят с обычной садовой тачкой, где под брезентом или какой-нибудь рогожкой находилась малая глубинная бомба, закамуфлированная под привычную в те годы цилиндрическую канистрочку для керосина. В качестве такой бомбы идеально подходил ее авиационный вариант, массой в 12 кг. «Канистра» благополучно ставилась в моторный отсек и могла там находиться пару и более дней — до очередного «шмона» главным или старшим боцманом.
Далее «диверсионный» сценарий мог развиваться по разным вариантам. Как вариант — баркас, стоявший под «выстрелом», крепился носовым или кормовым перлинем к скобе на «выстреле». На ночь, в стандартном варианте, кто-то из команды баркаса ночевал на его борту. Обычно это был старшина или моторист, бывало, что кто-то из опытных «крючковых», служивших не первый год. Оставшийся в баркасе моряк мог в назначенное время вставить в глубинную бомбу взрыватель, который в стандартном варианте срабатывал на глубине 6 метров. При осадке линкора в носу 9,5 метра — это классический вариант. Баркас следовало закрепить как можно ближе к корпусу корабля и рассчитать его погружение таким образом, чтобы он своим днищем с металлическими пайолами, способными выполнить функцию отражательного экрана, был параллелен борту корабля. Оставив бухточку троса в 7–8 метров, тем ограничив возможную глубину погружения, и вынув днищевую «пробку» в носу или в корме, «наш» диверсант имел время переплыть в район пляжа у причала Ушаковой балки либо подняться по шторм-трапу на борт корабля и перейти в кормовую часть корабля в ожидании взрыва. При таком варианте диверсии детонация основного заряда, заложенного в трюме линкора, от взрыва глубинной бомбы как инициирующего заряда была в значительной мере гарантирована. Для скептиков, убеждавших меня, что взрыва малой глубинной бомбы у борта линкора недостаточно для детонации фугаса, заложенного в трюм, или для детонации боезапаса погребов, привожу историческую справку из истории ЭПРОНа. В 1927 году при работах на затопленном под Новороссийском линкоре «Александр Третий» для разрушения участка борта с целью последующей выгрузки боезапаса главного калибра был использован заряд небольшой мощности в 6 кг тротила. И, тем не менее, при подрыве этого, в общем-то специального технического заряда, сдетонировали погреба одной из башен главного калибра линкора. В результате взрыва погиб один из самых опытных специалистов ЭПРОНа. Видимо — недостаточно опытный.
Кстати, в своем исследовании мы традиционно «заклиниваемся» на варианте заряда, заложенного в трюме линкора. А что мешало тем же подводным диверсантам укрепить заряд на уровне одного из четырех погребов главного калибра? И борт там был более ровный — надежнее сработали бы магнитные контакты.
При анализе показаний членов экипажа «Новороссийска» особый интерес вызывают воспоминания бывшего старшего штурмана линкора капитана 3-го ранга Никитенко, в тот день стоявшего дежурным по кораблю. Первой мыслью капитана 3-го ранга Никитенко и старшего из механиков, находившихся на корабле — капитана 3-го ранга Матусевича, — были пожар и взрыв бензинохранилища. Когда командир дивизиона главного калибра капитан-лейтенант Марченко убедился в том, что боезапас в погребах цел, то и он поначалу больше «грешил» на взрыв бензина. Значит таки существовала потенциальная опасность взрыва бензиновых паров?
Для проработки этой версии я решил проконсультироваться у бывших офицеров-механиков, служивших на черноморских крейсерах. В период нашей службы на крейсерах в 70—90-х годах баркасы заправлялись дизельным топливом, а в середине 50-х годов на части баркасов использовались бензиновые двигатели.
Катера и баркасы линкора заправлялись бензином из бензинохранилища, расположенного в районе 23—27-го шпангоутов. Одной из задач вахтенного офицера был контроль за своевременной заправкой топливом корабельных плавсредств. В стандартном варианте плавсредства заправлялись сразу же с подъемом личного состава в 6 часов утра. Но бывало, что командирский катер, во избежание утренних «заморочек», заправляли с вечера.
В район рубки дежурного вызывались дежурный по БЧ-5 и дежурный боцман, и по трансляции давалась команда на заправку катеров и рабочих баркасов. Катера и баркасы по очереди подходили к борту в том месте, где от заборного клинкета подавался бензиновый шланг, и производилась заправка. Опять-таки — привычная картина, все катера давно заправились, стоят под «выстрелами», а бензиновый шланг свисает с борта. Да и халявный, никем не меряный бензинчик иногда подтекал из шланга в воду. В бензиновой цистерне линкора в разные периоды было до 50 кубов бензина. Нужно ли мне рассказывать о том, что могло произойти, если в шланг засунуть лоскут ветоши и поджечь его? Механики тут же заявили, что существовал защитный невозвратный клапан, что по своей природе бензин не загорится от искры. Но тут же уточнили, что пары бензина, естественным образом скапливавшиеся в свободном объеме бензиновой цистерны, были способны сдетонировать от той же искры. Вот вам и ответ на вопрос о возможности взрыва в самой бензиновой цистерне. Теперь вопрос к взрывотехникам — могла ли детонация паров бензина вызвать детонацию тола, залитого по днищу той же бензиновой цистерны? Очень похоже, что при этом варианте взрыв был бы неизбежен.
Бензин в те годы стоил дешевле газированной воды с сиропом, и тем не менее — халява манила во все времена. Большую часть рыбаков-яличников Аполлоновки и Северной стороны составляли отставные сверхсрочники флота. Кто бы сомневался в том, что при дежурстве по дивизиону живучести БЧ-5 линкора старого «кореша»-мичмана можно было после вечерней заправки корабельных плавсредств пополнить «осохший» бак своего ялика халявным бензином. А вот если рыбалка не сложилась, с друзьями бутылки не хватило, жена-стерва отказала, а тут и «кореш» на линкоре послал на «х.р» — вроде как ссучился. А водочные пары туманят воспаленный мозг. Ну — я вам всем — покажу!!!
Ну, тут уж мои консультанты из бывших механиков возбудились — на нашем крейсере такого явления не могло произойти. Ясное дело, не могло, раз «ваш» крейсер завершил свое существование не на дне бухты, а на базе разделки металла в Инкермане.
Если вы обратили внимание, то в процессе рассматриваемых версий взрыва на линкоре мы отработали — «минную», «диверсионную», «местно-диверсионную», и стопорнулись на «организационной». И каждый раз мы учитывали технические, организационные, морально-политические проблемы потенциальных исполнителей диверсии. И всякий раз мы «входили в положение» то минеров, траливших севастопольские бухты, то итальянских и английских боевых пловцов, рисковавших оказаться под винтами наших катеров в бухте, то наших комсомольских активистов и спортсменов, набиравших кондиционный песок в русле Черной речки.
И вот ведь какая незадача. При разборе причин гибели на том же рейде линейного корабля «Императрица Мария» значительная часть времени работы Правительственной комиссии была уделена анализу повседневной и боевой организации на линкоре. Заметьте — достаточно высокой организации, отдельные нарушения которой таки способствовали гибели новейшего линкора. А что мы знаем о той повседневной и боевой организации, что была отработана на линкоре «Новороссийск»? Да ровным счетом ничего. Кроме того, что после катастрофы с «Новороссийском» за явные и надуманные нарушения в повседневной организации кораблей и частей флота от занимаемых должностей были освобождены: командующий флотом вице-адмирал Пархоменко, член Военного совета флота вице-адмирал Кулаков, начальник штаба эскадры контр-адмирал Никольский. А в догон за ними был снят с должности и снижен в воинском звании до вице-адмирала Адмирал флота Николай Герасимович Кузнецов. И должен вам сказать, что таки было за что их наказать. А вот с учетом скорбной памяти моряков, до конца героически боровшихся за спасение своего корабля и ушедших вместе с ним в морскую пучину, я все-таки проведу анализ тех организационных причин, что не позволили экипажу спасти линкор от гибели.