Начало военных действий

Летом 149 года римская армия в составе 80 тыс. пехотинцев и 4 тыс. всадников, собранных в Сицилии, под командованием консулов Манилия и Цензорина начала переправу в Африку. Четыре легиона прибыли в гавань города У тики и расположились лагерем вдоль моря у реки Баграды (Лук., Фарс., IV, 582–588; Ann., Лив., 78). Карфагеняне должны были воевать одновременно с римлянами и нумидийцами, успев к тому же потерять много молодежи в войне с Масиниссой. Оценив обстановку, Карфаген был готов принять любые условия римлян и направил послов к консулам. Последние созвали военный совет, но прежде чем объявить свои условия, потребовали от пунийцев сдать оружие и флот. Они беспрекословно подчинились. «Римлянам карфагеняне выдали больше 200 тысяч комплектов оружия и 2 тысячи катапульт» (Полиб., XXXVI, 6, 7). Сведения Полибия не совсем совпадают с данными Страбона (XVII, 3, 15)[105]. Флор (I, 31, 15, 7) добавляет, что на виду у всего города римляне сожгли карфагенский флот, «добровольно сданный в надежде на мир». Но и этого Риму показалось недостаточно. Убедившись, что всякая опасность со стороны Карфагена устранена, римские консулы объявили приговор сената. Жители должны были покинуть свой город и построить новый на расстоянии 80 стадий от моря (Ann., Лив., 81; Диод., XXXII, 6, 3; Лив., Сод., XLIX; Зон., 26)[106]. Так безоружному Карфагену римляне объявили смертный приговор. Обитателям огромного города повелевали жить без торговли и без защиты. Нельзя не согласиться с мнением Ш.-А. Жюльена о том, что «им [карфагенянам] предоставлялся выбор места и гарантировалась неприкосновенность храмов и кладбищ. Лицемерие, с которым навязывались эти обязательства народу моряков, придавало жестокости римлян еще более гнусный характер»^{248}.

Аппиан (Лив., 84) так пересказал просьбы карфагенян об отмене столь коварного решения: «Относительно переселения, если кому-либо покажется, что вы предлагаете нам это в утешение, то это дело невыполнимое, переселиться в глубь материка людям, живущим благодаря морю, бесчисленное количество которых работает на море. Вместо этого мы делаем вам другое предложение, более приемлемое для нас и более славное для вас: город, ни в чем не повинный перед вами, оставьте невредимым, нас же самих убейте. Ведь только так вы покажете, что гневаетесь на людей, а не на храмы, богов, могилы и город, ни в чем не виновный». На мольбы о пощаде консул Цензорин дал лицемерный ответ: Рим действует во имя общей пользы (Ann., Лив., 86). Римляне убеждали карфагенян: причина всех их бед и несчастий — море. Из-за него Карфаген грабил римских купцов, хотел захватить Сицилию, Сардинию и Иберию, но потерял их. Римляне теперь предлагали карфагенянам переселиться подальше от моря, где жизнь, как они убеждали, более устойчива и менее опасна, доходы от земледелия надежнее, чем от морской торговли. Поэтому в древности, замечает Аппиан (Лив., 87; см. также: 86), царские резиденции, как правило, были в центре обширных царств мидян, ассирийцев, персов и других народов.

Римляне лицемерно приводили карфагенянам доводы, что переселившись, они смогут создать новые очаги и святилища и новое скоро станет таким же дорогим, как в Карфагене. «Коротко говоря, — продолжали консулы, — поймите, что мы постановили это не по вражде к вам, но для сохранения твердого согласия и общей безопасности» (Ann., Лив., 89).

Ужас, страх, возмущение, ненависть охватили город, отчаянию его жителей не было предела. «Эта жестокость, — сообщает Флор (I, 31, 15, 8–9), — вызвала такой гнев, что карфагеняне предпочли самое худшее. Раздался вненародный клич: «К оружию!» Они приняли решение сопротивляться, и не потому, что не оставалось никакой надеоюды, но потому, что предпочли, чтобы родина была уничтожена не их руками, а руками врагов».

Полибий, создавший свой труд с проримских позиций, и тот возмущался несправедливостью римлян. Он (XXXVII, I, 10–11) пишет: «Поведение их с карфагенянами исполнено было обмана и хитрости, когда они одно за другим предлагали ряд условий… Это скорее лукавый образ действий единовластия, а не доблестное поведение римлян, которое близко подходило к нечестию и вероломству». И все же античный автор (XXXVII, 1, 16) находит оправдание вероломству: «Римляне не повинны ни в одном из этих преступлений, ибо они не погрешили ни против богов, ни против родителей или умерших, не нарушили клятвы или договора, напротив, сами обвиняли карфагенян в клятвопреступлении».

Римские консулы, находясь в Африке, не спешили к открытым военным действиям против безоружного Карфагена. Этим воспользовались карфагеняне и начали ускоренными темпами готовить город к обороне. Городской совет, где преобладали демократы, решил воевать, и первым его мероприятием было освобождение рабов и включение их в армию (Ann., Лив., 93; Зон., IX, 26).

Вне города карфагеняне назначили полководцем 25-тысячной армии Гасдрубала — руководителя патриотической антиримской партийной группировки, врага Масиниссы. Оборону внутри города возглавил другой Гасдрубал — внук Масиниссы (Ann., Лив., 93), перешедший к карфагенянам.

Приведя город в боевую готовность и мобилизовав население на его защиту, карфагенский сенат начал поиски поддержки. С помощью дипломатии ее нашли у мавров и нумидийцев. Мавритания послала осажденному городу подкрепление, но его отбили римляне^{249}. Римская армия во главе с консулами подошла к Карфагену, надеясь войти в безоружный город без сопротивления. Городские ворота оказались запертыми, а на крепостных стенах было много метательных орудий. Взрыв отчаянного сопротивления римские консулы восприняли как проявление дурного настроения пунов. Они предложили заключить месячное перемирие, чтобы утихли страсти. Но город активно готовился к неравной борьбе. Всё и все были мобилизованы на оборону. Народ взял дело защиты родины в свои руки.

Громадный город, насчитывавший 700 тыс. человек (Страб., XVII, 3, 15), превратился в оружейную мастерскую. Население лихорадочно трудилось день и ночь, чтобы выковать новые орудия. Работали вместе мужчины и женщины, отдыхая и получая пищу посменно в назначенном размере. Они вырабатывали каждый день по 100 щитов, 300 мечей, по тысяче стрел для катапульт; дротиков и длинных копий по 500 и катапульт, сколько смогут. Для того, чтобы их натягивать, нужен был волос. Они остригали женщин из-за недостатка в другом волосе (Ann., Лив., 93; Фронт, I, 7, 3). Из Диодора (XXXII, 9) добавим к рассказам Аппиана и Фронтина, что карфагенские женщины отдали золотые украшения на покупку продовольствия и вооружения. «Это еще одна из удивительных черт этого удивительного народного движения, вызванного поистине гениальной, даже, можно сказать, демонической народной ненавистью», — так оценивал энтузиазм горожан поклонник Рима Т. Моммзен^{250}. Гавани Карфагена имели огромные набережные с верфями и доками, рассчитанными на 220 кораблей, с многочисленными складами, где было все необходимое для оснащения триер (Ann., Лив., 96; Страб., XVII, 3, 14; Диод., III, 44, 8).

Союзник Рима Масинисса наблюдал за всем происходившим и был крайне недоволен римлянами. «Ему было тяжело, что сам он, поставив на колени мощь карфагенян, должен видеть, как быстро появились другие, чтобы получить титул победителей, не согласовавшись с ним раньше, чем прийти, как они это делали в прежних войнах» (Ann., Лив., 94). Когда римские консулы попросили нумидийца о содействии в войне, тот отделался обещаниями послать войска в случае необходимости. Значительно позже он предлагал римлянам помощь, но они ему ответили, что попросят ее, когда будут в ней нуждаться. Кроме того, не так просто было забыть и то, что внук Масиниссы командовал карфагенской армией.

Разногласия Рима с Масиниссой усилились на той почве, что Рим, уверенный в победе над Карфагеном, не нуждался больше в своих союзниках. Они были нужны ему только до определенного времени. Не взяв город с ходу, римляне начали его осаду.