Битва при Каннах — коренной перелом в ходе второй Пунической войны

После ряда принятых мер в римскую армию было набрано небывалое число людей: даже вольноотпущенников, имевших детей, привлекали к присяге. Часть воинов посадили на корабли, остальных направили на защиту города. Учитывая верность союзников Центральной Италии, сенат за их счет увеличил армию. Усилены были легионы: к каждому прибавлено по тысяче пехотинцев и по 100 всадников. Легион состоял теперь из 5 тыс. пеших воинов и 300 кавалеристов (Полиб., III, 106, 3; Лив., XXII, 36, 3). Готовясь к решающему сражению, сенат ввел в армии новую присягу. Ее основные требования сводились к клятве не покидать воинских рядов и не бежать с поля боя[71]. «Прежде этого никогда не делалось, — указывает Ливий (XXII, 38, 2), но массовое бегство воинов во время предыдущих битв вынудило римлян пойти на такой шаг»[72].

Усиленный набор увеличил армию вдвое: при Каннах римляне воевали восемью легионами, в которых насчитывалось 87 200 человек, из них более 6 тыс. всадников, по Полибию (III, 113, 5), и 7200, по Ливию (XXII, 36). Была организована армия, какой Рим никогда не посылал в бой. Этого, казалось, было достаточно, чтобы раздавить противника, вдвое меньше по численности: у Ганнибала насчитывалось лишь 40 тыс. пехотинцев и 10 тыс. конников (Полиб., III, 114, 5).

Тщательно подготовившись к битве, римские войска под командованием консулов Луция Эмилия Павла и Гая Теренция Варрона прибыли в Апулию к Каннам, занятым пунийцами. Расположившись основным лагерем на одном берегу реки Ауфид и небольшим, в 10 тыс. человек, — на другом, римляне ждали начала битвы[73]. В римской армии было правилом: ежедневно командование, т. е. решающий голос в военном совете, переходило от одного консула к другому. Накануне сражения при Каннах решающим голосом обладал Варрон.

2 августа 216 года легионы перешли реку Ауфид и выстроились в боевом порядке. Конница разместилась на флангах, пехота в центре. Левым флангом командовал Теренций Варрон, правым — Эмилий Павел, центром — Гней Сервилий Гемин, бывший консул (Полиб., III, 112, 1–5; 113, 1–5; Лив., XXII, 45)[74]. Варрон умышленно очень растянул фронт, чтобы замедлить продвижение вражеских войск. И хотя учитывалось превосходство пунической конницы, обойти и охватить фланги, по его мнению, было невозможно.

Напротив римской пехоты Ганнибал выстроил свою в форме полумесяца. В передней части центра были поставлены кельты и испанцы с собственным вооружением. Африканцы, вооруженные по-римски, расположились по бокам флангов. Тяжелая конница заняла позиции у реки, его командовал Гасдрубал, а со стороны равнины разместилась легкая нумидийская конница во главе с Махарбалом. Центр возглавил сам полководец, правой рукой у него был его брат Магон. Ганнибал обратился к воинам с речью: «С победой в этой битве вы тотчас станете господами всей Италии; одна эта битва положит конец нынешним трудам вашим, и вы будете обладателями всех богатств римлян, станете повелителями и владыками всей земли. Вот почему не нужно более слов — дела нужны…» (Полиб., III, 111, 9—10).

^{Сражение при Каннах в 216 г. до н. э.}

Консул Эмилий Павел также обратился с речью к легионам, в которой подчеркнул: «… идите в битву с мыслью о том, что отечество борется… за самое свое существование… на вас покоятся все надежды его на спасение. Оправдайте эти надежды, докажите преданность отечеству, какая ему подобает, покажите всем народам, что прежние поражения произошли не от того, что римляне уступают будто бы карфагенянам в доблести, но от неопытности сражавшихся тогда воинов и от случайных обстоятельств» (Полиб., III, 109, 9—12).

Карфагенские воины были расположены удобнее, чем римские: они стояли к ветру и солнцу спиной, римлянам в лицо дул ветер и нес песок, слепили лучи солнца. Широкая равнина позволяла Ганнибалу еще раз показать преимущества своей конницы. Трезво оценив ситуацию, консул Эмилий Павел решил уклониться от боя, отойти с занятых позиций и увлечь за собой пунийцев. После этого на удобных для пехоты позициях дать сражение. Теренций Варрон, придерживавшийся мнения дать сражение на равнине при Каннах, уже выстроил армию. Конечно, разногласия консулов не могли не сказаться отрицательно на состоянии воинов.

Сражение начали легковооруженные воины[75]. Вначале успех сопутствовал римлянам, так как Ганнибал специально ослабил центр полумесяца и римская пехота смогла дать отпор встречным войскам галлов и иберов. Римляне воспрянули духом и, пренебрегая осторожностью, начали преследовать иберийско-галльскую пехоту, которая, медленно отступая, увлекла противника в центр своих войск. Затем стремительной атакой конницы с обоих флангов и с тыла пунийцы взяли в клещи часть римской конницы и почти всю пехоту. Раненый консул Павел прибыл в центр, надеясь еще спасти армию от разгрома. Легионы быстро перестроились и клином врезались в центр карфагенян. Но молниеносная атака африканской пехоты справа и слева остановила римлян. К этому времени тяжелая конница Гасдрубала разгромила фланг под командованием Павла и напала на левый фланг Варрона. Нумидийская конница рассеяла всадников Варрона и преследовала их. Гасдрубал по приказу Ганнибала в третий раз быстро перестроил тяжелую кавалерию, чтобы напасть с тыла на римскую пехоту. Этим ударом и был решен исход сражения. Бегство было исключено. Бой превратился в кровавую резню, жертвами которой стали римляне. Итак, тыловая атака карфагенской конницы была решающей на поле сражения при построении армии полумесяцем. «Как ни правильно то положение, — писал X. Дельбрюк, — что более слабой стороне не следует обходить неприятеля одновременно с двух сторон, ибо этим чрезмерно ослабляется центр, Ганнибал решился наперекор этому правилу окружить с 50 тысячами человек неприятельское войско в 70 тысяч и почти целиком уничтожил его в этом железном кольце»^{211}.

Так кончилась битва римлян и карфагенян при Каннах, в которой и победители и побежденные отличились величайшей храбростью. «Никогда еще не происходило такого полного уничтожения целой армии», — отмечал Ф. Энгельс^{212}. По Полибию (III, 117, 6), Ганнибал лишился 6 тыс. воинов, по сведениям Ливия (XXII, 52), — 8 тыс. Потери Рима были куда более многочисленными. Полибий называет такие цифры (III, 117, 3): погибло около 70 тыс. римлян и союзников, бежало около 3 тыс. Ливий дает другую статистику: 48 200 воинов убито (XXII, 49, 15), 19 300 взято в плен (XXII, 49, 13, 18; 50, 9, 19), 15 800 осталось в живых и спаслось бегством (XXII, 50, 11; 60, 19; 52, 4; 54, 1, 4). Европий (III, 10) пишет, что римляне потеряли 60 тыс. пехотинцев, 3,5 тыс. всадников и 350 представителей знати (сенаторов и лиц, занимавших ранее высшие должности). Орозий (IV, 16, 2), явно приуменьшив потери Рима, называет 44 тыс. убитых. Плутарх (Фаб., 6) предлагает свою версию: 50 тыс. убитых, 4 тыс. пленных и 10 тыс. плененных в обоих лагерях. Противоречия древних авторов объясняются тем, что они предвзято отнеслись к цифровому материалу источников. Так, Полибий определил 70 тыс. павших простым вычислением: от 87 200 (первоначальное количество воинов) он отнял 10 тыс. пленных и несколько тысяч спасенных и пропавших без вести. Мы же не можем признать достоверным число погибших, названное Полибием, по той причине, что из спасшихся воинов было образовано два полных римских легиона. Следовательно, кроме римлян должно было спастись примерно столько же союзников, так как каждый легион обязательно имел отряд союзников-италийцев, который численно был крупнее легиона. Ближе к истине данные Ливия. Ведь не вся римская конница была окружена, большая ее часть бежала. Полибий же утверждает, что конница полностью полегла на поле боя.

В сражении пали консул Эмилий Павел, бывший консул Гней Сервилий, две трети офицерского состава и 80 человек сенаторского сословия. Консул Теренций Варрон с 70 всадниками бежал в Венусию (Полиб., III, 115–116; Лив., XXII, 47–49; Ann., Ганниб., 17, 24; Фронт., II, 3, 7). Сюда же, спасшись бегством, прибыли остатки римских легионов. 2 тыс. воинов бежали в Канны. Римский гарнизон малого лагеря почти целиком был взят в плен. О масштабах римских потерь можно судить и по тому, что после Канн Ганнибал отправил в Карфаген три аттических медимна золотых колец, снятых только с убитых сенаторов и всадников (Лив., XXIII, 12; ср.: Дион Касс., фр. 27; Ороз., IV, 16, 5)[76]. Все воины, кому удалось бежать, были собраны в Канусии трибунами Аппием Клавдием и Публием Сципионом-сыном. Из них образовали два легиона и командование возложили на претора Марка Клавдия Марцелла, испытанного в войнах с галлами. Сенат и римский народ верили в этого храброго и опытного в военном деле командующего армией и видели в нем спасителя от надвигающейся опасности.

Каннской катастрофе римлян и небывалому успеху карфагенян способствовали полководческий талант Ганнибала и превосходство его конницы, на что обратил внимание Ф. Энгельс^{213}, помноженные на поведение римских союзников. Из сообщений Ливия вытекает, что около 4 тыс. римских воинов пропали без вести[77]. Но такая масса людей не могла исчезнуть бесследно. Вполне допустимо, что «пропавшие» бежали к Ганнибалу, что, кстати, подтверждают события, развернувшиеся после Канн.

Вскоре известие о несчастье пришло в Рим. В городе не знали, что часть войска уцелела, жив один консул — Теренций Варрон и даже есть «надежда на сформирование армии, достойной носить название консульской; уже она, по-видимому, была в состоянии защититься от неприятеля, если не в открытом поле, то хотя бы за стенами города», — сообщает Ливий (XX, 54).

Ужас и смятение охватили столицу. Многие на улицах оплакивали своих близких «и с воплями ожидали, что они сами вот-вот будут взяты в плен, женщины с детьми молились в храмах…» (Ann., Ганниб., 27). Следовало срочно принять меры по укреплению безопасности Рима и успокоить общественное мнение в городе. С этой целью был созван сенат. «Все были того мнения, что, истребив римские войска, враг поспешит осадить Рим» (Лив., XXII, 55). Сами сенаторы взяли на себя обязанность восстановить порядок в городе, положить конец смятению и страху. Даже траур был ограничен 30-дневным сроком. Не замедлили также послать в Дельфы посла Квинта Фабия Пиктора спросить оракула, что делать дальше и какие жертвы приносить богам. В Риме были умерщвлены две весталки, уличенные в нарушении обета целомудрия, зарыты живыми в землю галл и галльская женщина, грек и гречанка (Лив., XXII, 57). «Таким образом, боги были, по общему мнению, умилостивлены достаточно» (там же). Для защиты города направили полторы тысячи мужчин, набранных для флота.

Сенат назначил диктатором Марка Юния, а начальником конницы Тиберия Семпрония (там же). Были изданы декреты о срочном призыве в армию.

Реакция на Каннскую катастрофу в окрестных странах была в пользу Ганнибала. Союз и дружбу с Карфагеном сразу предложили Македония и Сиракузы, нейтральным остался Египет.

Вскоре Рим постигло новое несчастье. В конце 216 года в Галлии погибли два легиона вместе с консулом Постумием. Устроив засаду в лесистой местности и подпилив деревья, галлы уничтожили 25 тыс. римских воинов (Лив., XXIII, 24, 8). Большие потери в живой силе заставили Рим принять срочные меры, чтобы пополнить ряды армии. Из-за трудностей в решении этой задачи он временно отказался от войны с Галлией, не ослабляя в то же время военных действий в Испании (Лив., XXIII, 25, 4—11).

Римский сенат, анализируя поражение при Каннах, строго наказал воинов-союзников и воинов — римских граждан, оставшихся в живых. За недостойное поведение на поле боя и те и другие были отправлены до окончания войны в штрафные легионы в Сицилию (Лив., XXIV, 18; XXV, 5–7; XXVI, 1; Фронт., IV, 1,25). Прощение получили только офицеры. Воинов-пленников из римских граждан сенат попросту отказался выкупать, ибо «причина их постыдного рабства заключается в их страхе и малодушии» (Полиб., VI, 58, 2; Лив., XXII, 60, 21; Ann., Ганниб., 28). Они ждали рассвета, когда можно было уйти от врага, а утром сдались в плен (Лив., XXV, 22, 3). В сенате решили: лучше призвать в армию рабов, чем выкупать пленников (Лив., XXII, 57, 11). По этому поводу Ф. Энгельс заметил, что «роды объединялись для выкупа своих пленных сородичей; сенат запретил им это»^{214}. Но не только сдача в плен повлекла столь печальные для воинов последствия, а то, что сенаторы преследовали прежде всего тактические цели: не дать Ганнибалу возможность пополнить казну и поднять дисциплину в римской армии. Были и глубокие политические мотивы: после Канн сенат хотел показать всем италийцам, что не желает вести переговоры с Ганнибалом, ибо уверен в победоносном для Рима исходе войны. Впрочем, и без того римская верхушка всегда сдержанно относилась к выкупу пленных. Ливий (XXII, 59; 61) сообщает, к примеру, что «ни у одного государства пленные не ценились ниже, чем у нашего». Рим «уже с древних времен не потворствовал пленным».

Разгромленный наголову Варрон собрал остатки войска и направился в Рим. Он был виновен в этом поражении, но за поражением, каким жестоким оно ни было, видел грядущую победу. За его веру в спасение отечества сенаторы проявили к нему великодушие, благосклонно встретили его в Риме и даже публично благодарили. Да и могли ли они поступить иначе, если сами были причастны к поражению? Цель пышной встречи Варрона — сгладить обострившиеся противоречия между плебсом и нобилитетом. Характерно, что впоследствии Варрон занимал важные должности, находившиеся исключительно в ведении сената. А пока консульскую власть Варрона продлили на три года (214–212).

Канны обеспечили карфагенскому полководцу всемирно известную славу. Но они же для него стали «пирровой победой»: принесли славу и никаких выгод. Его расчет на поддержку со стороны римских союзников не оправдался. Канны не сломили сопротивление Рима, исход войны еще трудно было предсказать. Да, карфагеняне нанесли римлянам ряд тяжелых поражений, но Рим располагал практически неистощимыми людскими резервами и потому всегда мог иметь численный перевес в армии, а это кое-что значило. Бремя же войны, которую вел Ганнибал в Италии в интересах Карфагена, всей тяжестью ложилось на его италийских союзников и тем самым отталкивало их.

Пунийцы уничтожили при Каннах римскую армию, но это не привело их к окончательной победе. Ганнибал отказался идти на Рим, как советовали ему друзья и соратники. Ставшие крылатыми слова начальника карфагенской конницы Махарбала «Ганнибал, ты умеешь побеждать, но пользоваться победой не умеешь»[78], казалось бы, лишний раз подтверждают, что выгоды из своих побед карфагенский полководец извлекать действительно не мог. Подобные обвинения предъявляли ему и другие, но вряд ли они были обоснованными. Махарбал же исходил из личных претензий к полководцу, рожденных непринятием его, начальника конницы, плана военных действий. Между тем план этот, считают многие исследователи, был отвергнут обоснованно как нереальный^{215}. Однако И. Ш. Кораблев придерживается противоположного мнения: «Операция, которую он, [Махарбал] предлагал, могла стать успешной только в одном случае — если не давала врагу опомниться от понесенного страшного поражения»^{216}.

Ганнибал сознавал, что идти на Рим ослабленной армией, не имевшей поддержки из Карфагена, слишком рискованно. Карфагенский сенат в свою очередь не поддерживал своего полководца ни деньгами, ни флотом, ни воинами, боясь усиления его власти. Так эгоистические цели враждебной Баркидам партийной группировки помешали использовать победу при Каннах. И если в Риме изо дня в день ждали появления Ганнибала, то сам он не спешил очутиться у городских ворот, твердо решив восстановить сначала против Рима всех союзников, оставить римлян совершенно одинокими в борьбе с ним, — только тогда можно было победить хорошо укрепленный город с сильным гарнизоном, тем более что значительная часть Италии была настроена против Ганнибала. Одним словом, осторожность диктовалась обстановкой и была вполне обоснованной: неудачный штурм города свел бы на нет результаты всех побед и помешал бы разрушению римско-италийского союза и сокрушению Рима. Но тактически верный расчет Ганнибала оказался палкой о двух концах. После Канн римлянам понадобилось, естественно, время для восстановления сил. Медлительность пунийцев обеспечила их этим временем, чем и спасла Рим, предоставив ему возможность создать боеспособную армию и развернуть наступление.

За первые годы войны (до битвы при Каннах) римляне потеряли свыше 200 тыс. человек убитыми и 50 тыс. пленными из числа своих граждан и союзников (Лив., XXIII, 11)[79]. На большие потери было обращено внимание сената. Сенатор Спурий Карвилий выступил с предложением: чтобы пополнить сенат и достичь тесного единства латинского и римского населения, следует по усмотрению сенаторов предоставить права гражданства двум латинянам из каждого племени, избрав их одновременно в сенаторы на место погибших (Лив., XXIII, 22, 4–5). Но идея Карвилия была встречена в штыки, по всей курии зазвучали негодующие голоса. Чтобы не обозлить союзников, вопрос был закрыт, но сама постановка его свидетельствует о том, что классовые противоречия в ходе войны обострились не только внутри италийских общин, но и между италийцами и римлянами.

Сенат обратился к союзникам с просьбой о помощи и сам в свою очередь призвал к оружию всех мужчин, даже юношей, не достигших призывного возраста. Из молодежи было сформировано четыре легиона и кавалерия из тысячи всадников (Лив., XXII, 57, 9). И все же призванными не смогли укомплектовать все легионы. Государство издало эдикт об освобождении 6 тыс. должников и уголовников, пожелавших служить в армии, выкупило у частных лиц и вооружило 8 тыс. рабов. Казалось, воинов уже было достаточно (Лив., XXIII, 14, 3–4; Зон., IX, 2). Едва ли рабы-вольноотпущенники составляли отдельные легионы или войско, как пишет Ливий (XXIII, 32, 1), скорее всего, они были включены в состав нескольких легионов. Так, по крайней мере, считает А. Клотц^{217}, и, по-видимому, он прав.

В римской армии сражалось много вольноотпущенников. Забегая вперед, отметим, что, по словам Флора (I, 22, 6, 30), в битве под Нолой (214 год) армия Марцелла победой была обязана рабам, которыми командовал Гракх. Воины, набранные из рабов, помогли впоследствии ему взять важный город в Самнии Беневент, жители которого радушно встретили победителей. За это удачное сражение консул Тиберий Семпроний Гракх даровал от имени народа свободу и гражданские права воинам из числа набранных на военную службу рабов (Лив., XXIV, 14–18). Став гражданами, бывшие рабы пировали в шапках или с белыми повязками на голове (знак достижения прав гражданства).

Между прочим, рабы служили в римской армии не только после Каннского сражения, но и до него. Есть на этот счет любопытное свидетельство. Захватив большую группу пленных при Каннах, Ганнибал предложил римлянам выкупить их, назначив определенную сумму: «За всадника 500 денариев, за пехотинца 300, а за раба 100» (Лив., XXII, 58, 4). Следовательно, рабы участвовали в Каннском сражении. Они служили в обозе и денщиками.

Ливий (XXIII, 35, 5–8) сообщает, что добровольцы из рабов, призванные в армию, находились на таком же положении, как и остальные воины. Консул заботился о том, чтобы никому из воинов не ставилось в упрек его прошлое — это могло внести раздор в ряды войска. Действовал принцип равенства: служилый воин равен в правах новобранцу, бывший раб — свободному. Всем им римский народ даровал свое оружие и знамена. Хотя эти принципы и соблюдались вождями со всей точностью, полного равенства в армии достичь не удалось. Достаточно вспомнить, что каждый воин имел оружие в зависимости от своего имущественного положения в обществе, а самым строгим наказанием для легионера было его разжалование и перевод в ряды легковооруженных.

Де Санктис, игнорируя тот бесспорный факт, что численность римских граждан после первых лет войны уменьшилась, пытается доказать, будто призыв в армию рабов-добровольцев был вызван не недостатком мужчин-воинов, а нежеланием правительства призывать в армию римских граждан и союзников^{218}. Но это противоречит источникам. У Ливия (XXII, 57, 11) четко сказано: «Недостаток свободных граждан и необходимость заставили иначе произвести небывалый набор…»[80] Признает недостаток римских граждан и союзников при новых наборах в армию и X. Дельбрюк. О привлечении рабов к военной службе он пишет: «К тому крайнему средству, конечно, не прибегли бы, если бы еще был слой граждан, которых можно было бы мобилизовать»^{219}.

Свидетельством уменьшения числа римских граждан служат и цензовые списки, содержащиеся в истории Ливия и Полибия. Так, довоенный ценз 231/230 года указывает цифру 270 213 — столько тогда насчитывалось римских граждан. А вот сохранившиеся данные ценза 210/209 года: 137 108 (Лив., Сод., XX; XXVII, 36, 6–7). Уменьшение численности населения на 133 105 человек только римских граждан вполне реально, если учесть, что минуло десять лет войны. Тем не менее без споров не обошлось. К. Белох вместо 137 108 пишет — 237 108, т. е. вдвое увеличивает первую цифру, ибо число 137 108 свидетельствует о сокращении боеспособных римских граждан наполовину по сравнению с довоенными цензами, что, по его мнению, нереально^{220}. А. Тойнби считает, что данные ценза 210/209 года достоверны и обосновывает это тяжелыми поражениями римлян при Тицине, Требии, Тразименском озере и Каннах^{221}. В последующих сражениях были разбиты еще две армии: Тиберия Гракха (212 год в Луканин) и Фульвия (210 год при Гердонии в Апулии). Армии обоих Сципионов погибли в Испании (Лив., XXV, 20–21; 35, 36; XXVII, 1). Добавим еще ряд мелких стычек, в которых пало немало римлян. Число 137 108 наиболее достоверно и потому, что следующий ценз 204/203 года определил численность римских граждан в 214 тыс. человек (Лив., XXIX, 37, 5–6; Вал. Макс., И, 9, 6; Дион Касс., фр. 57, 70–71). Исправление же дошедшего до нас числа 137 108 на 237 108 превышает даже данные ценза 204/203 года на 21 108 человек, а это нереально. Следует учесть и то, что армия всякий раз и в полном составе учитывалась в цензовых списках (Лив., XXIX, 37, 5)^{222}.

Увеличивая армию и комплектуя новые легионы молодежью, не достигшей призывного возраста, рабами и заключенными, римский (сенат решил, по-видимому, окончательно ликвидировать те ощутимые потери воинов, которые римляне несли в битвах до Канн и при Каннах. Снизить имущественный ценз при наборе в армию и призвать в состав пехоты многочисленный шестой разряд плебеев, отстраненный от воинской службы, — вот тот путь, которым пошел Рим для достижения поставленной цели. Римский писатель Авл Геллий (XVI, 10, 13) подтверждает, что плебеев шестого разряда брали не только в матросы, но и в сухопутные войска. «В трудные для государства времена, когда ощущался недостаток боеспособной молодежи, они [плебеи] призывались к военной службе в собранных наспех отрядах и получали вооружение на казенный счет». Правда, у Полибия мы не находим примеров набора по сниженному имущественному цензу, но это, возможно, потому, что его книги, освещающие события после битвы при Каннах, утеряны. Однако он (VI, 19, 2–3) также говорит, что граждане, «имущественный ценз которых ниже четырехсот драхм: эти последние оставляются для службы во флоте. Впрочем эти граждане, если обстоятельства к тому вынуждают, обязаны совершить двадцать годичных походов в пехоте».

В отечественной историографии снижение имущественного ценза и призыв в сухопутную армию плебеев самого низкого разряда аргументировались неоднократно и веско. Так, Н. С. Голицын обратил внимание на то, что римские граждане шестого разряда освобождались от службы в армии. Но во время второй Пунической войны, когда набиралось до 20 и более легионов, снимались некоторые ограничения и устанавливался наименьший имущественный ценз в 6 тыс. ассов^{223}.

А. А. Строков один из первых советских ученых назвал граждан, не включенных в пять разрядов, пролетариями. Они не призывались на военную службу, а если же ввиду особой опасности и привлекались в ополчение, то содержались за счет государства^{224}. «Римскую армию омолодил римский пролетарий, — так оценивает это новшество Ф. М. Нечай. — Последнее не замедлило положительно сказаться на дальнейшем развитии военных событий в борьбе Рима с Карфагеном, а также и на Востоке по окончании второй Пунической войны»^{225}. О снижении имущественного ценза упоминает Л. А. Ельницкий, но эта мысль не получила в его исследованиях дальнейшего развития. Он отмечает, что в трудное время Риму не хватало солдат и приходилось прибегать к мобилизации неполноправных и малопригодных в военном отношении контингентов, тогда как в нормальных условиях безземельные и неимущие граждане не должны были призываться в ряды войска^{226}. С. Л. Утченко, говоря о снижении имущественного ценза в сложных условиях формирования армии, указывает, что такая политика «была далеко не нова. Так, снижение ценза с 11 тыс. ассов (Лив., I, 43, 8; Дион. Гал., 4, 6; ср.: Полиб., VI, 19) Смит датирует довольно осторожно II в., тогда как Габба определенно относит его ко времени II Пунической войны»^{227}.

Снижение минимального имущественного ценза при призыве в армию после Канн признается также буржуазной историографией^{228}.

В результате целенаправленной политики снижения имущественного ценза Рим в определенные периоды своей истории имел неиссякаемые людские резервы. 17 легионов до битвы при Каннах и 25 после нее в 212 году — таковы огромные возможности нового политического курса[81]. Пополняясь плебеями шестого разряда, армия улучшила и свой качественный состав. Это благоприятно сказалось на ходе военных действий в последующие годы: в битвах под Нолой, Беневентом, Капуей и Салапией римляне уверенно победили Ганнибала (Лив., XXIII, 16; XXIV, 14–18; XXVI, 16, 38, 14). Изменив социальный состав армии и сформировав 16 новых легионов[82] (не следует думать, что все они из плебеев шестого разряда), Рим надежно защищал Италию.

Однако римско-италийский союз, выдержав мощные удары начального периода войны, стал расшатываться, и хотя полного распада не произошло, верность союзников поколебалась. К карфагенянам, пишет Ливий (XXII, 61, 11–12; см. также: Полиб., III, 118, 2–4; Евтроп., III, 11; Ороз., IV, 16, 10), «отпали следующие народы: ателланы, калатины, гирпины, часть апулийцев, самниты, кроме центров, все бруттии, луканы, кроме этих, узентины и почти вся приморская область греков — тарентинцы, метапонцы, кротонцы, локры и все предальпийские галлы». Список Ливия неполон: в нем не хватает частично отошедших от Рима на втором этапе войны общин этрусков, умбров, кампанцев (Лив., XXIII, 2; 4; 7; XXVII, 21, 6–7; XXVIII, 10; XXIX, 36, 10). Дело тут не только в победе Ганнибала. Прочность союза была нарушена самими отношениями Рима с италийцами. Канны стали лишь поводом к тому, что свершилось. Иными словами, не так страшны были для римлян Канны, уничтожившие их армию, как события, развернувшиеся несколько позже. Переходя на сторону Ганнибала, общины италийцев надеялись избавиться от римского порабощения, но попадали в зависимость от карфагенян и вынуждены были обеспечивать пуническую армию всем необходимым. Социально-политическая борьба в таких общинах обострялась, так как часть населения не желала ни союза с Римом, ни союза с пунийцами. Примкнув к Ганнибалу, италийцы изменили Риму, но в любое время могли изменить и ему.

После битвы при Каннах Ганнибал с армией держал путь в Самний — центр римской оппозиции. Его надежды оправдались. Взятие города Компсы — центральный эпизод перехода к Ганнибалу самнитских общин. Мы говорили о тяготении к нему италийского плебса, но часто к пунийцу переходила и знать. Иногда эти переходы вызывались борьбой родовых партийных группировок. Так, знатный компсский гражданин Статий Требий знал Ганнибала и обещал передать ему город, но его преследовала группировка рода Мопсиев. С приближением полководца сторонники Мопсиев ушли из Компсы. Жители впустили карфагенский гарнизон и сдались без боя (Лив., XXIII, 1, 3). Из Компсы Ганнибал отправил брата Магона в глубь Самния, чтобы он всех самнитов приобщил к союзу с Карфагеном (Лив., XXIII, 1, 4). Добровольная сдача городов и переход самнитских общин к пунийцам — свидетельство избавления от римского господства (Лив., XXIII, 39, 6). Сам же полководец направился в Кампанию к Неаполю — важному портовому городу, намереваясь установить связь с Карфагеном. Эта попытка не удалась. Совместно с римлянами неаполитанцы отстояли свой город, и он оставался верным Риму на протяжении всей войны, оказывая посильную помощь. Верность эта была обусловлена всем ходом развития дружественных отношений Неаполя и Рима. Господствовавшая в Неаполе еще с 20-х годов IV века проримская аристократическая партийная группировка настойчиво поддерживала Рим. Тем не менее с приближением Ганнибала классовая борьба в городе продолжала обостряться. И все же пунический полководец не решился осаждать Неаполь (Лив., XXIII, 1, 10; ср.: Зон., IX, 2).

Преданность Неаполя Риму заставила Ганнибала направиться к врагу и соседу Неаполя — Капуе. От исхода битвы за Капую (столица Кампании, второй по значению город Римского государства) зависело, на чью сторону перейдут те общины, жители которых колебались в выборе союзника. Если город займет Ганнибал — уверенное в его силе население примкнет к нему. Останется Капуя у римлян — под их власть вернутся даже те общины, которые уже перешли на сторону карфагенян, а оставшиеся верными союзники станут еще более надежными. Все это хорошо понимали и в Карфагене, и в Риме.

Ганнибал спешил к Капуе. В тот конкретный момент исход войны зависел не столько от успешного сражения, сколько от поведения римских союзников — италийцев. Вопрос о союзниках стал коренным для всей второй Пунической войны.

С приближением карфагенян в Капуе обострилась внутриполитическая борьба. Влиятельная аристократическая группировка, тесно связанная с Римом, противилась переходу к Ганнибалу. В силу давно установленного права заключать брачные союзы с римлянами многие знатные и влиятельные семьи Капуи породнились с ними (Лив., XXIII, 4;. XXVI, 33). Кроме того, горожане служили в римской армии, и, естественно, 300 знатных их всадников, направленных Римом для защиты сицилийских городов (Лив., XXIII, 7, 2), были тормозом для перехода населения к Ганнибалу. Но как все это ни сдерживало прокарфагенские настроения, плебеи здесь имели большее, чем в Риме, влияние. Некто «Пакувий Калавий подчинил себе и плебеям сенат», — сообщает Ливий (XXIII, 2, 7), — и заявил, что они желают освободить общину от сенаторов, убив их, и затем передать ее Ганнибалу. Этот зловещий замысел капуанцев Ливий (XXIII, 2, 1) объясняет «своеволием плебеев, которые неумеренно пользовались свободой». Из его же сообщения можно сделать вывод, что плебеи-капуаицы предварительно договорились с Ганнибалом о возвращении им земли, некогда отнятой римлянами. Дальше античный историк (XXIII, 4, 6) рассуждает следующим образом: в капуанском сенате стали обсуждаться все дела совершенно так, как если бы там было собрание плебеев, а после сражения при Каннах отчетливо проявилось еще и пренебрежение к римской власти. Плебейская партийная группировка продолжала стоять на стороне Ганнибала. Он в свою очередь арестовал и отправил в Карфаген вождя аристократической группировки Деция Магия, упорно отстаивавшего союз с Римом (Лив., XXIII, 10). Но это был просчет карфагенского полководца.

Отходя от Рима и заключая союз с Ганнибалом, капуанцы стремились освободиться и от римской, и от карфагенской власти. Они полагали, что пунийские чиновники не должны обладать юридическим правом подчинять себе горожан, принуждать их нести военную или иную службу. Капуе следует жить по своим законам и со своими должностными лидами. Более того, Ганнибал обязан выдать им по их выбору 300 римских пленников для обмена на всадников, служивших в Сицилии (Лив., XXIII, 7, 1–2). Ливий (XXIII, 6, 1–2) замечает, что капуанцы поставили себе цель не только возвратить земли, отнятые у них когда-то римлянами, но и установить господство в Италии. Вступая в союз с Ганнибалом, они надеялись, что с его уходом в Африку власть на Апеннинском полуострове будет принадлежать Капуе, а не Риму. Свой союз с карфагенским полководцем жители Капуи закрепили тем, что задушили в городской бане всех римских граждан, находившихся в то время в городе (Лив., XXIII, 7, 3).

Ганнибал дал Капуе свободу. Потеря этого города была особенно тяжелым ударом для Рима, так как он в дальнейшем лишался капуанских воинов[83]. Своим переходом к Ганнибалу Капуя увлекла соседние города — Ателлу, Калацию, ряд других общин (Полиб., VII, 1, 4). Но Ганнибал не получил от капуанцев ни подкрепления для своей армии, ни материальной помощи.

Капуя, италийские союзники и греки, принимавшие сторону Ганнибала, оговаривали условия, на которых они переходят к нему. Так, позже перешедшие тарентин-цы-греки потребовали, чтобы их не облагали данью, сохранили их законы, имущество и свободу, избавили от постоев карфагенских гарнизонов (Полиб., VIII, 27, 2; Лив., XXIV, 8). Луканцы также вступали в союз с Ганнибалом с расчетом на полную свободу и собственное законодательство (Лив., XXV, 16, 7). Равноправный характер нового союза в противовес старому, с Римом, независимость, свобода от всех повинностей и налогов, сохранение своих земель были главными и общими требованиями большей части римских союзников, перешедших к Ганнибалу. Их массовый отход от Рима объясняется именно тем, что удовлетворить свои требования они могли, только воспользовавшись помощью Ганнибала. И все же неверно было бы утверждать, что италийские общины в одинаковой мере стремились к измене римлянам. В первую очередь отходили от них те италийцы, которые чувствовали наибольшее угнетение, причем в каждом случае этот процесс сопровождался острой классовой борьбой, особенно внутри тех общин, которые уже пережили социальную дифференциацию.

Итак, неравное положение в системе римско-италийского союза, социальная дифференциация прежде всего определили поведение отдельных общин и различных социальных группировок внутри них. Возлагая все надежды на создание антиримской коалиции центральных, южноиталийских и греческих городов во главе с Капуей, Ганнибал просчитался в своих планах па полный распад римско-италийского союза. Да, после Канн Капуя и несколько городов Центральной и Южной Италии отпали от Рима и вошли в состав антиримской коалиции, образованной Ганнибалом. Капуанская федерация обрела жизнь, была даже выпущена особая монета пунического образца весом в три грамма, обязательная для всей федерации. Однако новорожденная коалиция просуществовала недолго — события развивались вопреки желаниям и планам карфагенян.

Капуя вынуждена была подчиниться власти карфагенян, но в целом Кампания и соседний с ней Лаций оставались на стороне Рима. Кроме Капуи Ганнибал владел только немногими незначительными городами в Кампании. Верность Риму продемонстрировали города Кумы и Гамы, несмотря на то, что капуанцы пытались подчинить эти города себе и настойчиво подстрекали их отойти от римлян (Лив., XXIII, 35; 36). Претор Марк Клавдий Марцелл с легионами поддерживал верные Риму города и направился к Ноле. В этом городе долгое время враждовали проримская и прокарфагенская группировки. Близость Ганнибала вызвала волнения ноланских плебеев, которые уже давно были не расположены к римлянам и выступали против своего сената. Ливий (XXIII, 14, 7) сообщает, что «сенаторы, и в особенности знатнейшие из них, упорно оставались верными римскому союзу, народ оке по обыкновению чрезвычайно склонен к переговорам и потому всецело предан Ганнибалу». Тайно от народа сенаторы направили послов к Марцеллу, находившемуся в Касилине, и уведомили его о положении дел в Ноле. Плебеи, тоже тайно, вынашивали планы избиения знати и передачи города карфагенскому полководцу. В конце концов верх одержала проримская группировка (Лив., XXIII, 16). В битве за Нолу (216 год) римляне впервые за все годы войны одержали победу. О ее значении можно судить по рассуждениям Ливия (XXIII, 16, 16): «В этот день совершен был великий и, пожалуй, величайший подвиг в этой войне: ибо не понести поражения от Ганнибала было в то время для. победителей труднее, нежели потом победить его». Не так важен был материальный ущерб, нанесенный врагу, как моральное влияние поражения Ганнибала. Победа после многих тяжелых поражений подняла боевой дух римлян.

^{Монеты Капуанской федерации.}

Не овладев Полой и Тарентом, Ганнибал направился к Нуцерии, отказавшейся примкнуть к нему (Лив., XXIII, 15; Ann., Ганниб., 49). Он осадил город и взял его штурмом. Жители разбежались по городам Кампании, Нуцерия была разграблена и сожжена. Затем Ганнибал успешно штурмовал Ацерры (Лив., XXIII, 17, 1–7; Ann., Ганниб., 63; Дион Касс., 34). Любопытно, что в обоих городах (Нуцерия и Ацерры) упорное сопротивление завоевателям оказала не только аристократия, но и все жители. Разграбив Ацерры, карфагеняне двинулись к Касилину. Не взяв город штурмом, Ганнибал начал осаду одним гарнизоном. Остальная его армия ушла на зимние квартиры в Капую (216/215 год). За самоотверженную защиту Касилина, которую возглавил начальник конницы Тиберий Семпроний (диктатор Юний уехал в Рим), римский сенат выдал воинам-пренестинцам двойное жалованье и на пять лет освободил их от военной службы. Однако от предложенных прав на римское гражданство воины отказались (Лив., XXIII, 20). Описывая доблесть защитников Касилина, Страбон (V, 4, 10) поясняет: «540 осажденных пренестинцев так долго оказывали сопротивление Ганнибалу на вершине его славы, что из-за голода медимн[84] [хлеба] продавали за 200 драхм, и продавец умер от голода, а покупатель остался в живых. Когда Ганнибал увидел, что они сеют репу близ стен, то не без основания удивился их упорству, так как они надеялись выдержать осаду до тех пор, пока репа не вырастет». Не взяв Касилин силой, Ганнибал пошел на переговоры, в результате которых, получив за каждого жителя семь унций золота, разрешил осажденным покинуть город.

Взятие Касилина открывало карфагенянам путь к новым успехам на юге Италии, но Ганнибалу необходима была помощь. Посланный в Карфаген его брат Магон доложил сенату о достигнутых победах (Лив., XXIII, 11, 7—13, 8). Антибаркидская группировка назвала их «бесплодными»: ведь «победитель» требовал воинов, продовольствия и денег. И все же карфагенский совет постановил выделить в помощь Ганнибалу 4 тыс. нумидийских всадников, 40 слонов и деньги. Помимо этого для вербовки наемников в пуническую армию в Испанию был послан агент из совета.

Ганнибал томительно ждал подкреплений, но в Карфагене не спешили выполнить принятые решения. Не мог рассчитывать полководец и на помощь из Испании, так как там успешно вели военные действия братья Публий и Гней Сципионы. В битве у реки Ибер в 216 году они нанесли непоправимый урон пунической армии, подготовленной для отправки в Италию. По свидетельству Евтропия (III, 11), брат Ганнибала Гасдрубал потерял в этом сражении 25 тыс. убитыми и 10 тыс. пленными. Карфагенская пехота была перебита и разогнана, слоны и конница обращены в бегство. Ганнибалу оставалось надеяться только на себя и на своих ветеранов.

Неблагоприятно складывалась для него и обстановка в Кампании. Поражение под Нолой убедило Ганнибала в том, что Канны не только не приблизили окончательную победу, но даже ухудшили его положение. Мы не можем поверить объяснению Ливия (XXIII, 45, 2–4), что карфагенские воины «обессилели от кампанской роскоши: их доконало вино, развратные оюенщины и вообще распутный образ жизни… Капуя для Ганнибала обратилась в Канны: там погибли военная доблесть, дисциплина, слава прошлого и надежда на будущее». Страбон (V, 4, 13) также заявляет, что на зимних квартирах в Капуе воины Ганнибала «настолько изнежились сладострастными удовольствиями, что Ганнибал заявил, что хотя он и победил, но подвергается опасности попасть в руки врагов, так как воины вернулись к нему не мужчинами, а женщинами»[85]. «Победивший мечом был побежден пороками» — так оценил состояние пунической армии Луций Анней Сенека (Луц., 51, 4).

Изнурительная война продолжалась, и конца ее не было видно. Сильные резервы римлян в Сицилии оставались постоянной угрозой не только для оккупированной Южной Италии, но и для Северной Африки. Так, римский флот под командованием претора Сицилии Тита Отацилия вышел из Лилибея и опустошил пунические берега Африки. После Канн Карфаген вообще не был гарантирован от римской агрессии. К тому же Рим убедительно продемонстрировал быстроту возрождения своих сил. На обратном пути из Африки римский флот рассеял возвращавшуюся в Карфаген из Сардинии эскадру и захватил семь кораблей (Лив., XXIII, 41, 8–9). В Сардинии в это время широко развернулись антиримские выступления, и карфагенское правительство, надеясь отвоевать остров, послало помощь восставшим: армию во главе с Гасдрубалом Плешивым (Лив., XXIII, 32, 7—12; 41). Но римская армия под командованием Манлия Торквата успела полностью уничтожить карфагенские гарнизоны вместе с командным составом. Так силой оружия Рим восстановил свое господство в Сардинии и пресек оказание обещанной Ганнибалу помощи из Карфагена.

Пуническая армия между тем продвигалась по югу Апеннинского полуострова. Многие города были захвачены или принуждены к заключению союза. Жертвой стала Петелия. Ливий (XXIII, 20) пишет, что это «единственный народ бруттиев, устоявший в верности Римскому союзу, был предметом постоянных нападений не только карфагенян… но и своих земляков бруттиев». Вместе с карфагенянами город осаждали и их союзники бруттии. Из города были посланы в Рим послы с просьбой о помощи. Но он поневоле вынужден был отказать. Послам петелин сенат посоветовал возвратиться домой и «самим позаботиться о себе» (Лив., XXIII, 20, 5; Полиб., VII, 1, 3; Ann., Ганниб., 29; 57). Петелины были легко покорены Ганнибалом уже потому, что голод заставил их прекратить сопротивление. Только 800 человек спаслись бегством. Римляне лишились последнего опорного пункта в Бруттии.

Взяв еще несколько мелких городов и Консентию (Лив., XXIII, 30, 5–6), карфагеняне направились к греческому городу Кротон и осадили его совместно с бруттиями, которые набрали для этого самостоятельную армию из молодежи. Классовые разногласия в Кротоне привели к тому, что его пришлось сдать врагу. Плебеи впустили бруттиев и с их помощью завладели городом. Только кремль оставался в руках оптиматов (сторонники Рима).

Изменил Риму и греческий город Локры. Его жители позволили римскому гарнизону свободно уйти. Как и ка-пуанцы, локрийцы заключили договор с Ганнибалом на равных условиях: им предоставили право жить свободно, по своим законам, город оставался открытым для карфагенян, гавань — во власти локрийцев. Основу союза составляла взаимопомощь в мирное и военное время (Лив., XXIII, 30, 8; XXIV, 1, 13).

Так закончился 216 год, третий год войны, в котором армия Марцелла, стоявшая в Ноле, так опустошила земли своих врагов гирпинов и самнитов, что послы этих племен к Ганнибалу напомнили ему, что за этот год они «столько пострадали от опустошения, как будто победителем при Каннах был не Ганнибал, а Марцелл» (Лив. XXIII, 42).

В 215 году в должность консула вступили Тиберий Семпроний Гракх и Марк Клавдий Марцелл. Ливий (XXIII, 30) отмечает, что «Марцелла народ оставил своим определением в должности консула за то, что он один из всех римских полководцев с успехом сражался в Италии против неприятеля». Война со стороны римлян приняла наступательный характер. Задача всех трех армий, во главе которых стояли Марк Марцелл, начальник конницы Тиберий Семпроний Гракх и проконсул, престарелый Квинт Фабий Максим, — окружить Капую и Ганнибала. Основным театром военных действий оставалась Южная Италия.

Ганнибал через Кампанию двинул армию в Апулию, к городу Арпы. Цель похода — воспрепятствовать успехам римлян и защитить гирпинов и самнитов. Вслед за пунийцами к Арпам шел со своей армией Гракх, а две армии во главе с Марцеллом и Фабием Максимом готовились к нападению на Капую. Римляне одержали несколько побед в небольших сражениях и возвратили некоторые города. Внезапно Ганнибал напал на армию Марцелла под стенами Нолы, успех все же был на стороне римлян. Пунийцам был нанесен сокрушительный удар (Лив., XXIII, 41–46). Не помогли Ганнибалу прибывшие из Карфагена воины, слоны и продовольствие. Его войско потеряло 5 тыс. убитыми, 600 человек было взято в плен, погибло 4 слона и 2 попали в руки римлян. Один отряд из 272 воинов перешел к римлянам. Ганнибал отныне не мог полагаться на своих воинов — они потеряли уверенность в конечной победе. Вторая победа под Нолой (215 год) имела в то время колоссальное значение для римлян: она воскресила надежду на победу над Ганнибалом (Лив., XXIII, 41–46; Ороз., IV, 16, 12)[86].

Поход Ганнибала в Апулию к Арпам и его здесь зимовка (215/214 год — Лив., XXIII, 46) не увенчались успехом, хотя несколько городов и Арпы перешли на его сторону. Однако контрнаступления римлян сковывали противника, и апулийцы не могли поддержать Ганнибала. Жители Апулии не дорожили союзом с Римом, так как римляне, отняв у них земли, образовали на них несколько колоний[87]. Так, Венусия была заселена 20 тыс. колонистов, наделенных латинским гражданством. Вместе с семьями здесь насчитывалось 80— 100 тыс. человек (Лив., XXVII, 10; Велл. Пат., 1, 14), связанных с Римом как семейными, так и экономическими узами. Не удивительно, что в Венусии остаткам римского войска, бежавшего из-под Канн, была оказана поддержка.

Ганнибал не смог закрепить свое господство в Апулии и вынужден был вести оборонительную войну, уведя войска в Кампанию к Путеолам (Лив., XXIV, 12, 1–2). В Арпах были оставлены воины-иберы и нумидийцы.

Пуническая армия находилась в крайне тяжелом положении, численность ее все уменьшалась. Время работало на римлян. Затруднения Ганнибала привлекли внимание Филиппа V, царя Македонии, воевавшего с Этолийским союзом греческих государств. Македонии предоставился удобный случай вернуть Иллирию, часть которой находилась под властью Рима. К Ганнибалу было направлено посольство во главе с Ксенофаном. Карфагенский полководец мог заручиться поддержкой Филиппа V и отвлечь часть римских сил на борьбу с македонскими войсками за пределами Италии. Ганнибал лелеял надежду, что и другие эллинистические государства присоединятся к его союзу с Филиппом V с целью скорейшего разгрома Рима. В результате переговоров (Лив., XXIII, 33, 10–12; Евтроп., III, 12) был заключен договор (215 год), текст которого полностью сохранился у Полибия (VII, 9; см. также: Лив., XXIII, 33; Юст., XXIX, 4, 1–4; Ann., Макед., 1; Зон., IX, 4)^{229}. Сиракузы также заключили союз с Карфагеном^{230}. Это было естественно с их стороны. После Каннского сражения обстановка в Сицилии обострилась, и в Сиракузах появилась партийная группировка, требующая разрыва союза с Римом. Антиримское движение усилилось после смерти 90-летнего сиракузского царя Гиерона II, верного союзника римлян. Новый царь — юный Гиероним, изменив Риму (215 год), заключил союз с Карфагеном.

^{Царь Гиерона II Сиракузский.}

^{Царь Филипп V Македонский.}

^{Царь Гиероним Сиракузский.}

Резкий переход Сиракуз на сторону карфагенян объясняется следующими причинами. Во-первых, союз с Римом тяжелым бременем лег на сиракузян, так как материальная помощь Риму требовала больших затрат; во-вторых, союз не был перспективен, ибо не мог расширить владения Сиракуз в Сицилии; в-третьих, после Каннской трагедии со стороны Карфагена могли последовать любые санкции. Переход же к карфагенянам давал Сиракузам возможность освободиться от римской зависимости и рассчитывать, что отношения с Карфагеном будут не такими обременительными, как были с Римом. Сиракузы надеялись на равноправный союз. Ганнибал возлагал большие надежды на объединение с сицилийским городом, оно расшатало бы господство Рима в Южной Италии и дало возможность получить новые силы для ведения войны с Римом. С заключением тройственного союза (Ганнибал, Филипп V, Гиероним) центр тяжести военных действий перемещался в Сицилию.

В ответ на македонско-карфагенский союз Рим объявил войну (Лив., XXIII, 38; XXIV, 40) Македонии (215 год) и действовал как агрессор[88]. Римский флот во главе с претором Марком Валерием Левином, находившимся до этого у Тарента, прибыл в Адриатическое море. Успешно действуя на море и на суше, римляне заняли иллирийское побережье. Ганнибал не смог оказать помощь Филиппу, так как его флот был занят важными операциями в Сицилии. И все же в Иллирии на побережье Филипп добился крупных успехов: римляне были вытеснены, оставшись только на узкой прибрежной полосе. Им ничего не оставалось, как прибегнуть к дипломатии. Пустив ее в ход, и небезуспешно, они создали антимакедонскую коалицию (Полиб., IX, 30, 7; 37–39; XI, 5, 2–6; Лив., XXVI, 24, 37) из Этолии, Спарты, Мессении, Элиды и других греческих государств[89], которая надолго отвлекла внимание Македонии от Рима. Первая Македонская война (215–205 годы) превратилась в борьбу Македонии с этолийцами и их союзниками. Участие римлян играло здесь лишь второстепенную роль. Договор между Ганнибалом и Филиппом V потерял силу. Последний не мог вмешаться в дела Рима, так как война с Этолийским союзом требовала безопасности македонских границ (Лив., XXVI, 24–26). Таким образом, римская дипломатия сыграла в этой войне не меньшую роль, чем оружие.

Французский исследователь М. Олло обвиняет Македонию в развязывании войны с Римом. Только необходимость самозащиты, по утверждению автора, вызвала этот военный конфликт. Он же придерживается мнения, что греческие государства в то время не были способны вести самостоятельную политику без Рима^{231}. Но тут все перевернуто с ног на голову. Оценивая те же события, ?. Н. Трухина справедливо отмечает, что «особенно выразительный пример перерастания римской обороны в агрессию дает нам история первой Македонской войны»^{232}. Агрессорами были римляне, а не македонцы.

О наступательных военных операциях Ганнибалу нечего было и думать, обороняться же с каждым годом становилось труднее. Полководец прекрасно понимал, что вторая часть его великой задачи — покорение латинов и овладение Римом — не может быть осуществлена имеющимися у него силами с учетом даже сил италийских союзников. Все теперь зависело от карфагенского сената.

Ганнибал находился в тяжелом положении: трудно было с продовольствием, грабить своих союзников, отказавшихся от постоев его армии, он не мог, их и без того давило бремя войны, и поборы только обозлили бы и оттолкнули их. Ганнибал вынужден был часто отводить армию и разорять союзников римлян. Эффективной помощи из Карфагена не поступало, ибо в городе большое влияние приобрела олигархическая группировка. Из Испании тоже напрасно было ждать подкрепления — там успешно действовали Сципионы. Македонский царь находился в критическом положении. Летом 214 года он решил возобновить поход в Эпир, закрепиться в этой области и вообще в Иллирии. Об этих событиях стало известно Риму и римскому военному командованию на юге Италии. Претор Марк Валерий Левин, охранявший с армией Южную Италию, переправился в Эпир и поддержал местных жителей в борьбе с Филиппом V. Царь не смог осуществить свои агрессивные планы и возвратился в Македонию (Лив., XXIV, 40), не оказав помощи Ганнибалу. Да и какой помощи можно было ждать от него, если он сам зависел от поддержки Карфагена. Не оправдалась, отметим еще раз, и надежда Ганнибала на распад римско-италийского союза, на рабов, которым он обещал свободу (Лив., XXI, 45, 7).

Летом 214 года Гиероним, верный заключенному с Карфагеном союзу, отправил 2 тыс. воинов под командованием Гиппократа и Эпикида против римских гарнизонов в Сицилии. В глубь острова, к Леонтинам, с армией в 15 тыс. человек двинулся сам царь. Однако в результате заговора он был убит (Полиб., VII, 6; 7; Лив., XXIV, 7, 3–7).

Острая политическая борьба разгорелась в Сиракузах. Она привлекла внимание римского правительства, но оно не могло поддержать группировки, ориентировавшиеся на Рим, так как их войск на острове было недостаточно. До того времени важного значения Сицилии, считавшейся надежной в римском союзе, не придавалось. Даже военная служба здесь была у легионеров бесперспективной. Поэтому не случайно после Каннской битвы сюда были сосланы беглецы из-под Канн — без жалованья и без надежды реабилитировать себя в бою. Но все вдруг изменилось: сюда прибыл с легионами консул Марк Клавдий Марцелл, флот занял Сиракузскую гавань, что вызвало всеобщее недовольство горожан, попытавшихся воспрепятствовать морякам сойти на берег (Лив., XXIV, 21, 1; 27, 8–9). Однако проримская группировка убедила народное собрание заключить мирный договор с Римом, доказав, что в противном случае Сиракузы оказались бы в состоянии неизбежной войны.

Придерживавшиеся карфагенской ориентации Леонтины в 214 году были захвачены римскими войсками. Для устрашения других городов они перебили жителей, а город разграбили (Полиб., VII, 6–7; Лив., XXIV, 30, 1, 4; Плут., Марц., 14). Столь жестокая расправа вызвала настороженность Сиракуз по отношению к Риму. У сиракузян невольно возникла мысль, что такое могло случиться и с ними. Заперев ворота, они взяли под строгий контроль охрану города. Внутренняя борьба в Сиракузах продолжала обостряться, и сюда быстрым маршем из Леонтин направился Марцелл. Не открыв городские ворота, сиракузяне показали этим, что окончательно порвали с Римом и стали союзниками Карфагена.

Расположившись лагерем неподалеку от Сиракуз, римские воины готовились к бою, так как мирные переговоры не увенчались успехом (Полиб., VIII, 5–9; Лив., XXIV, 33, 3–8). Штурм начался с суши и моря (213 год). Весьма умелое сопротивление сиракузян было неожиданным для римлян. Что касается умения, то мы знаем: великий ученый Архимед, изобретя оригинальные и эффективные защитные средства и приспособления, сделал штурм безуспешным. Марцеллу ничего не оставалось, как перейти к длительной осаде и блокаде города.

Неудачный штурм Сиракуз вызвал подъем антирим-ских настроений в Сицилии. Здесь появились карфагенские сухопутные и морские войска. Война приняла серьезный характер. Многие города изгоняли римских воинов и переходили на сторону карфагенян (Лив., XXIV, 36, 10; 37–39). Первой подала пример Марганция, выдав пунийцам римский гарнизон и приняв их власть. Правда, не обошлось без предательства, и после восьмимесячной осады изменники, оказавшиеся среди мужественных сиракузян, помогли римлянам взять город (212 год). Марцелл отдал Сиракузы на разграбление. Во время разбоя и насилия в городе погиб Архимед[90].

Но с падением Сиракуз война в Сицилии не была закончена. Продолжалась острая политическая борьба между сторонниками Рима и Карфагена. Проримски настроенным группировкам Марцелл шел на уступки, хотя это не всегда отвечало интересам римлян. Как свидетельствует Аппиан (Сиц., 5), консул, заключая договор с Тавромением, отказался размещать в этом городе римские гарнизоны и набирать воинов во вспомогательные отряды.

В конце 212 года римляне во главе с Марцеллом одержали еще одну победу, у реки Гимера (Лив., XXV, 40–41; Зон., IX, 7). Взятие Сиракуз, подкрепленное этой победой, определило исход борьбы за Сицилию. И несмотря на то, что карфагеняне еще оставались в Акраганте и некоторых других местах, Сицилия становилась римской.

Римлянам удалось полностью очистить остров от пунийцев лишь во второй половине 210 года, когда был взят последний карфагенский опорный пункт — Акрагант.

Южная Италия по-прежнему была основным театром военных действий. Римляне действовали здесь успешно. В Бруттийской области из 12 городов, перешедших на сторону врага, возвратились в римское подданство консентины и таврины (Лив., XXV, 1, 2). Несколько городов были взяты штурмом в Лукании. Греческие города Регий, Фурии, Метапонт, Тарент, Кумы, Элеа и другие оставались в союзе с Римом потому, что на их территории находились римские гарнизоны, сдерживали раскол и влиятельные проримские группировки. Как только римский гарнизон был переведен из Метапонта в Тарент, Метапонт сразу же изменил Риму (Лив., XXV, 15, 7; Ann., Ганниб., 35).

Греки Южной Италии испытывали вражду к обоим завоевателям. В Карфагене они не могли не видеть исконного врага, с которым не одно столетие вели борьбу как с торговым соперником. Победа Ганнибала привела бы к утрате всех греческих торговых связей, более того — к их гибели. Коренное население Южной Италии в свою очередь было враждебно настроено к греческим колонистам и стремилось ликвидировать их колонии. Такое положение греков и обусловливало их настороженность к карфагенянам и римлянам одновременно. В каждом городе создавались две партийные группировки: одна с ориентацией на Рим, вторая — на Карфаген.

Жестокая внутренняя борьба сопутствовала разрыву Тарента с Римом. Плебеи были на стороне Ганнибала и поспешили к нему с сообщением. Тарент был богат и удобно расположен у моря. Ганнибал предвидел, что македонский царь Филипп V при переправе в Италию постарается занять городскую гавань. Молодежь Тарента, сагитированная отпущенными Ганнибалом юношами-пленниками, также поддерживала карфагенян. Но город оставался в руках римлян, поэтому жители не могли выйти навстречу пунийцам и сдать им Тарент. Они решили перейти к ним, организовав заговор, но предварительно, еще в 214 году, выдвинули условия: оставаться свободными и соблюдать собственные законы, не платить дани, самим решать, ставить ли гарнизоны, выдать римских воинов карфагенянам (Полиб., VIII, 27, 2; 30, 1; 33, 2; Лив., XXIV, 13, 1–2; XXV, 8, 8—10).

Заручившись поддержкой большинства жителей, в 212 году Ганнибал взял Тарент. Таким же путем в его руки перешли Гераклея, Фурии и Метапонт. Успехи Ганнибала Ливий (XXV, 15, 7) объясняет тем, что города были недовольны римлянами за недавнее избиение их заложников. Можем добавить, что римское господство было вообще тягостным для обитателей Южной Италии.

Служившие в армии фурийцы всячески стремились избавиться от римлян. Сражаясь беспорядочной толпой, недисциплинированные, они при первой опасности обращались в бегство. И они же не пустили своих союзников-римлян в город, когда на поле боя их громил Ганнибал (Лив., XXV, 15).

Массовым был переход на сторону карфагенян луканских и бруттийских общин, но среди них нашлись группировки, тяготевшие к Риму. Известно, что такая группировка была в Лукании, руководил ею некто Флав. Часть луканского общества, в основном правящие и зажиточные слои, стояла за союз с Римом и с течением времени обеспечила передачу своих городов римлянам, предав гарнизоны Ганнибала (Лив., XXVII, 15, 2). Римское командование воспользовалось этим и сформировало в Лукании несколько когорт. Перешедшие же на сторону Ганнибала луканы оговорили свой переход правом полной свободы в карфагенском союзе.

Ганнибал использовал луканов и бруттиев прежде всего для пополнения своей армии. Известно, что в 214 году под Беневентом в пунической армии, выставленной против легионов Тиберия Гракха, было 17 тыс. пехотинцев, большинство которых составляли бруттии и луканы. Часть из них последовала за Ганнибалом в Африку (Ann., Лив., VII, 40, 47, 54; IX, 58) и до конца войны сражалась на его стороне.

Характеризуя поведение южноиталийцев, можно сказать, что они рассчитывали, что Ганнибал восстановит их прежние границы общин и возвратит земли, отнятые римлянами для латинских колоний. Верными Риму оставались только его военные колонии-крепости с гарнизонами — опорные пункты воссоздания федерации.

Отпадение от Рима южноиталийских и некоторых общин Центральной Италии не принесло Ганнибалу той выгоды, какую он получил в Северной Италии при содействии галлов. Те пополняли своими отрядами его армию. Эти не хотели идти к нему воевать. Например, Капуя, заключая союз, поставила даже условие: никто из граждан Кампании не обязан служить против воли в армии Ганнибала (Лив., XXIII, 7, 2). Следовательно, те силы, которые Рим терял, далеко не полностью переходили к карфагенянам. И такой союз с жителями Южной Италии был не только не выгоден, но и обременителен для пунического полководца: он вынужден был защищать своих союзников от римлян.

Наиболее устойчивыми оказались отношения Рима с теми общинами, где власть находилась в руках проримских группировок, — Неаполем, Кумами, Нолой, Петелией и рядом этрусских городов. Рим служил им гарантией нерушимости господствующего положения местной знати.

Основная цель, которую преследовали все отделившиеся на этом этапе войны от Рима союзники, — отстоять автономию, самостоятельную, независимую общину. Вспомним пренестинских воинов, отличившихся в битве за Касилин: они отказались от римского гражданства, предоставленного им сенатом. Италийцы, перешедшие на сторону Ганнибала, проявили недовольство диктаторством Рима. К пунийцам, как правило, переходили те общины, в которых были влиятельны демократические элементы — плебс. Местные же рабовладельцы поддерживали Рим, так как он защищал их классовые интересы. Именно поэтому общины тавринов, анамаров, буксанов, южных умбров, где была сильна местная аристократия, остались верными ему.

Средняя Италия, древнейший центр римского господства, твердо стояла на стороне Рима, не подданным, а сподвижником которого считал себя здесь каждый, и каждый был опорой в борьбе с карфагенянами. Население этой части Апеннинского полуострова было завоевано и подчинено раньше, чем на юге. Тут проживало немало старых римских союзников, веками сражавшихся вместе с римлянами, совместно разделявших добычу. Не видя никаких выгод от перехода на сторону Ганнибала, население Средней Италии оставалось верным Риму. Идя сюда, карфагенский полководец обманулся в своих ожиданиях, что римско-италийский союз начнет распадаться. Италийцы, разочаровавшись в освободителях, сохранили союз с Римом. Ганнибал не смог привлечь на свою сторону древнейшую и наиболее значительную часть римских союзников — эквов, марсов, френтанов, марруцинов, сабинян, пиценов, осков, а также часть италийских греков. Их города один за другим запирали перед ним свои ворота, ни одна из общин не вступила с ним в союз. Еще до войны (225 год) были призваны и служили во вспомогательных отрядах римской армии десятки тысяч их воинов (Полиб., II, 24, 5—12; Лив., XXIV, 14). Помощь центральноиталийских союзников давала римлянам громадный перевес над Карфагеном и в итоге предрешила исход войны в их пользу. Оставаясь верной Риму, Центральная Италия служила неиссякаемым источником людских резервов в борьбе с Ганнибалом. Противники полководца в карфагенском сенате напомнили ему через его брата Магона, посланного в Карфаген с отчетом, что из 35 триб ни один римский гражданин и ни одна латинская община не приняли его сторону (Лив., ХХШ, 12, 16), что и составляло фундамент римского могущества в войне с Карфагеном, и разрушить его было нелегко.

Воюя на Апеннинском полуострове и в Сицилии, Рим не терял из виду далекой Испании. Постепенно основные военные действия переместились на Пиренейский полуостров. Судьба всей войны решалась в Испании, и как далеко ни была она от Италии, римляне сражались там и за Италию, и за Рим. Италия могла быть защищена только в Испании, служившей резервом и стратегической базой Карфагена в войне против Рима. Испания пополняла пуническую армию живой силой, ее неисчислимые запасы серебра давали деньги для комплектования наемной армии. Удачные военные действия римлян во главе с Гнеем и Публием Сципионами заставили Гасдрубала отказаться от намерения переправить войско из Испании в Италию на помощь Ганнибалу. Римляне так успешно действовали в Иберии, что в одном только сражении у города Мунды в 214 году уничтожили 12 тыс. карфагенских воинов, захватили 3 тыс. пленников и 39 боевых слонов (Лив., XXIV, 41–42). Римляне заняли территорию почти до Геркулесовых столбов. Пунийцы повсеместно вытеснялись из Иберии. Братья Сципионы умелыми действиями и политикой смогли не только добиться успехов на Пиренейском полуострове, но и найти (213 год) в Северной Африке верного Риму союзника в лице Сифакса, царя нумидийского племени масайсилиев.

Карфагенянам было небезопасно оставаться в Испании, так как население, разоренное поборами и поставкой воинов, тяготело к римлянам и переходило на их сторону. Здесь «не столько оружием сражались враждебные стороны, сколько политикой», — замечает Ливий (XXV, 32, 1–2). Именно политика дала возможность римлянам вооружить 20 тыс. кельтиберийцев и пополнить ими свою армию. Успехи римских полководцев в военной кампании 212 года заставили присоединиться к ним даже те испанские племена, которые колебались. Гасдрубал лишился надежды переправить войско в Италию.

Тем временем новый союзник Сципионов — Сифакс успешно действовал против подданных Карфагена в Северной Африке. Эти действия вынудили Гасдрубала Барку отправиться в Африку с отборными войсками для наведения там спокойствия. Началась Ливийская война, в которой Сифакс был разбит, Гасдрубал смог возвратиться в Испанию (211 год). Вслед за ним прибыло подкрепление вместе с нумидийским царем Масиниссой. Хотя римские главнокомандующие и пополнили армию местными племенами кельтиберов, но грозная опасность нависла над ними: три неприятельских армии во главе с Гасдрубалом Баркой, Гасдрубалом, сыном Гискона, и Магоном находились в разных частях Испании. Сципионы, разделив свои войска, действовали разрозненно. Сначала пунийцы покончили с армией Публия (Лив., XXV, 34; Ann., Исп., 15), а потом и Гнея Сципиона (Лив., XXV, 35–36; ср.: Ann., Исп., 15). Братья погибли, а остатки их армий, переправившись на другой берег Эбро, были собраны всадником Марцием и соединились с отрядом легата Фонтея. Воины избрали Марция начальником армии. Опять хозяевами Испании стали карфагеняне.

Основной задачей римлян в то время было возвращение Капуи. Они понимали, что утрата знаменитого и могущественного города повлекла за собой измену многих городов, возвращение же его восстановит уважение к римской власти. Как важна была Капуя для Рима, видно из того, что в трудное для него время хозяйничанья в Италии чужеземных врагов сенат счел необходимым послать в 212 году на ее завоевание двух консулов — Аппия Клавдия Пульхра и Квинта Фульвия Флакка с войсками (Лив., XXVI, 13). Началась осада Капуи, «которая была им ненавистнее Карфагена» (Лив., XXVI, 13). Шел 211 год, центром военных действий оставалась Капуя, от которой зависел ход дальнейших событий. Ее участь станет примером для остальных италийцев. Поэтому Ганнибал, оставив часть армии с обозом в Бруттии, двинулся с отборной пехотой, конницей и боевыми слонами в Кампанию, чтобы спасти Капую. Римским консулам на время осады этого города были продлены полномочия, а новыми консулами избрали Гнея Фульвия Центумала и Публия Сульпиция Гальбу, С приближением армии Ганнибала командующие легионами решили разделить свои войска. Аппий Клавдий остался штурмовать город, а Квинт Фульвий отправился навстречу Ганнибалу. Сражение началось у стен Капуи. Капуанцы напали на войска Аппия Клавдия, но римляне оттеснили их к воротам.

^{Нумидийский царь Масинисса.}

Ганнибалу сначала сопутствовала удача в сражении с легионами Квинта Фульвия, но римлянам удалось противостоять врагу и многочисленными атаками остановить противника. Ганнибал отступил (Лив., XXVI, 5–6; Ann., Ганниб., 41). Результат сражения — ничья. Но для Ганнибала это было поражение, так как замысел отвратить римлян от Капуи провалился. Пуниец решил идти на Рим «как корень всей войны»[91], чтобы отвлечь внимание от осажденного города. Ганнибал не собирался начинать осаду Рима, он хотел вынудить римлян отойти от стен Капуи, поясняют Полибий (IX, 1–2; 6–7) и Ливий (XXVI, 7, 3; 8, 5).

Ганнибал у ворот! Страх, паника, смятение — все перемешалось в Вечном городе. Однако вскоре жителей удалось успокоить, показав одновременно Ганнибалу, насколько уверены римляне в победе. Пока пуническая армия стояла у стен города, были посланы дополнительные войска на помощь в Испанию. Поле, на котором разбили лагерь, продали в Риме по обычной цене. Следовательно, пребывание Ганнибала у стен столицы было временным. Такие политические демонстрации укрепили положение Рима. Ганнибалу ничего не оставалось, как уйти от него. Шел он через Лаций, надеясь поднять латинов против римлян и осуществить свою цель — приступить к штурму Рима. Но и этому плану не суждено было осуществиться. Латины сохранили тесный союз с римлянами, все, способные носить оружие, были мобилизованы в их армию. Карфагенянину пришлось уйти на юг Апеннинского полуострова (Лив., XXVI, 11). Его трюк не удался. Это было военно-политическое поражение Ганнибала.

^{Нумидийский царь Сифакс (лицевая сторона монеты, вверху), кавалерист (оборотная сторона).}

Капуя не сдавалась римлянам. На их предложение о переходе на сторону Рима граждане города ответили молчанием (Лив., XXVI, 12). Карфагенский гарнизон в городе и жители обратились с письмом к Ганнибалу за помощью, упрекая его в предательстве, но письмо полководец не получил. Замысел был раскрыт римлянами. Капуанцы после долгих колебаний и раздумий все же решили отправить послов на переговоры к римским командующим о сдаче города (Лив., XXVI, 14). На следующий день после переговоров городские ворота открыли, и легионеры вошли в Капую. Карфагенский гарнизон был пленен, сенат и магистры города арестованы, знать уничтожена, ее имущество конфисковано, большинство жителей продано в рабство. Земля и городские здания были объявлены собственностью Рима. Суд и расправу чинил в городе римский наместник (Лив., XXVI, 16). Так был устранен соперник Рима — Капуя.

Победа римлян у стен Капуи в 211 году и возвращение города — завершающий этап коренного перелома. В этом блистательном успехе открылся для римлян источник новой энергии и силы.