6.2.6. Русско-турецкая война 1877–1878 годов

Последняя в длинной череде русско-турецких войн, длившаяся десять месяцев, началась вопреки желанию царской власти под давлением международных обстоятельств и при горячем сочувствии русского общества. В 70-ые годы ХIХ века «больной человек» (как часто называли Османскую Империю с легкой руки Николая I), казалось, находился при смерти. Социальная отсталость, политические и межэтнические конфликты увлекали Турцию к гибели. В 1876 году в Стамбуле сменились три султана, одного из которых объявили сумасшедшим, а другого, по выражению турецких остряков, «покончили самоубийством». В эти годы даже Британская Империя, ранее охранявшая территориальную целостность Турции от других стран (прежде всего, от России), решила перейти к ее частичному расчленению и захвату кусков ее территории (нацеливаясь на Египет). Однако Австро-Венгрия принципиально выступала против освобождения славян из-под турецкого ига, так как опасалась усиления позиций России на Балканах и справедливо полагала, что освобождение славян «турецких» повлечет за собой освобождение и славян «австрийских». Россия на протяжении полутора веков искусно создавала и культивировала на Балканах свой образ – образ защитника интересов «единоверцев» и неустанно стремилась к овладению Константинополем и проливами, связывающими Черное и Средиземное моря. По словам выдающегося современного историка Н.А. Троицкого: «Внешнеполитической задачей № 1 для царизма… было восстановить и упрочить свой международный престиж, пошатнувшийся после поражения в Крымской войне, и тем самым отвлечь внимание россиян от внутренних неурядиц, возвыситься в их глазах, опереться на них для дальнейшей борьбы с народнической крамолой».

В 1875–1876 годах «восточный вопрос» (вопрос о дележе наследства разваливающейся Османской Империи) – ключевой вопрос мировой политики Х1Х века – привёл к новому взрыву на Балканах, надолго ставших «пороховым погребом Европы». В Боснии, Герцеговине, а чуть позже и в Болгарии – турецких провинциях, населенных преимущественно христианами, вспыхнуло национально-освободительное восстание, вызванное притеснениями со стороны османской администрации (христиане были обложены тяжелыми податями, им запрещалось владеть землей). Турецкие власти жестоко подавили восстание, устроив массовые побоища христиан. В одной Болгарии были перебиты 30 тысяч человек обоего пола (включая стариков и детей) и были сожжены 300 селений. В качестве ударной силы турецких карателей нередко использовались отряды исполненных религиозного фанатизма башибузуков – кавказских горцев, недавно бежавших на Балканы со своей родины от российских захватчиков. Зверства русских солдат на Кавказе отозвались зверствами против болгар на Балканах. На стороне восставших, против турок выступили полунезависимые от Стамбула княжества Черногория и Сербия, летом 1876 года объявившие войну огромной, но слабеющей Османской Империи. Однако силы были все же слишком неравны: турки брали верх.

Известия о зверствах турецких карателей будоражили европейское общественное мнение, а в России вызвали взрыв негодования и сочувствия к «братьям-славянам». В России все слои образованного общества жаждали войны с Турцией: реакционеры ждали от нее имперских приращений и сплочения народа вокруг трона; либералы рассчитывали на рост освободительных настроений в России, ведущий к дарованию стране конституции; революционеры-народники воспринимали движение на Балканах как «настоящую социально-революционную борьбу» и полагали, что освободительная война оживит политическое самосознание нации и приведет к крушению царизма. Общество требовало от Александра II вступить в войну – помочь «единоверцам» свергнуть турецкий гнет, отомстить туркам за их зверства, отплатить за позор Крымской войны, порвать стратегический союз с Австро-Венгрией – «врагом славянства». В обществе царили шапкозакидательские настроения: казалось, что Турция мгновенно развалится при первом ударе (о чем сообщал и граф Игнатьев, российский посол в Стамбуле).

По словам историка начала ХХ века А.А. Корнилова: «Александр Николаевич с неудовольствием видел, что благодаря той агитации, которая по этому вопросу поднята была славянофилами и которая весьма сильно влияла тогда на общественное мнение страны и очень чутко воспринималась и за границей, он как будто представлялся обойденным и опережённым этим общественным мнением страны и уже не являлся, таким образом, в глазах Европы, истинным представителем и вождем своего народа». Впервые самодержавие стояло перед реальной опасностью – упустить инициативу в формировании внешней политики России и отдать ее обществу (подобно тому, как лишь поспешные «великие реформы» 1860-ых – 1870-ых годов позволили самодержавию удержать за собой инициативу в политике внутренней). Это, по словам А.А. Корнилова, «отразилось и на настроении самого императора Александра, который увидел себя в значительной мере вынужденным, в видах сохранения положения истинного вождя нации в глазах всего мира, более решительно действовать в защиту славян… Под влиянием общественного мнения, которое сильно было настроено в пользу войны после болгарских ужасов, император Александр всё-таки решился воевать».

И в самом деле, традиционно экспансионистская политика России на Балканах, стремление самодержавия поживиться за счет гибнущей Османской Империи и ослабить недовольство государством внутри страны, требовали военного вмешательства. Александр II из дипломатических соображений не одобрил план взятия Константинополя, официально дал гарантии Британской империи в том, что русские войска не войдут во «Второй Рим» и публично заявил: «Никакие присоединения земель Турции не входят в политику России». (Разумеется, государь лукавил. Когда главнокомандующий русской армией явился к императору за инструкциями перед началом войны, он услышал единственное слово: «Константинополь»).

Однако Александр II медлил: он осознавал, что казна России совершенно пуста (и что война будет для неё непосильным бременем), что Черноморский флот всё ещё не воссоздан, что армия находится только в самом начале всеобъемлющих реформ (лишь в 1874 году рекрутчина была заменена всеобщей воинской повинностью). Да и панический страх повторения кошмара Крымской войны, возможная перспектива оказаться один на один против всей Европы, давали о себе знать. Перед Александром II маячила вполне реальная перспектива создания Австро-Венгрией, Турцией и Британией коалиции, направленной против России.

В те дни сотни русских добровольцев, в том числе, из среды народников и славянофилов, хлынули на Балканы. По всей стране создавались «славянские комитеты» для отправки добровольцев и сбора пожертвований в помощь восставшим. Завоеватель Ташкента, русский генерал М. Черняев (прославившийся жестокими расправами с жителями Средней Азии) возглавил армию Сербии. Знаменитые врачи – Н.В. Склифосовский, Н.И. Пирогов и С.П. Боткин, писатели В.М. Гаршин и Г.И. Успенский, художники В.Д. Поленов и Е.К. Маковский, революционеры С.М. Кравчинский, А.П. Корба, Д.А. Клеменц и М.П. Сажин – отправились добровольцами воевать на Балканы, не дожидаясь вступления в войну Российской Империи. Льва Николаевича Толстого едва удалось отговорить от подобного же начинания. Один из вождей славянофилов – Иван Аксаков выступал с пламенными призывами: поддержать «братьев-христиан». Все в обществе – и в России, и на Балканах – воспринимали грядущую войну, как «освободительную» и приветствовали её начало. Писатель-«западник» И.С. Тургенев в романе «Накануне» воспел героического болгарина Инсарова – революционера и борца за освобождение своей родины. Болгарский поэт Иван Вазов в ноябре 1876 года писал:

«По всей Болгарии сейчас

Одно лишь слово есть у нас,

И стон один, и клич: Россия!»

Со времён войны 1812 года в российском обществе не было такого невероятного энтузиазма и желания сразиться с неприятелем. Имперские интересы самодержавия на краткий миг совпали с освободительным и патриотическим порывом общественности; экспансионистские и освободительные замыслы причудливо переплелись между собой.

Между тем становилось ясно, что восстание на Балканах потоплено в крови, что небольшие и плохо вооруженные сербская и черногорская армии со дня на день будут уничтожены турками, и что всё это повлечет десятки тысяч новых жертв среди мирного населения и потерю лица самодержавным режимом. После того, как сербская армия была разгромлена, князь Милан обратился к царю с просьбой о помощи. И империалистические интересы Петербурга, и соображения международного престижа государства, и настойчивое давление со стороны общественности, не оставляли Александру II возможности далее медлить. Как только русским дипломатам удалось обеспечить нейтралитет Австро-Венгрии в войне (посулив отдать ей Боснию и Герцеговину и не допустить создания единого славянского государства на Балканах), 12 апреля 1877 года российский император объявил войну Османской Империи. Вслед за Россией в мае в войну против Турции вступило и небольшое самопровозглашенное королевство Румыния (возникшее из соединившихся Молдавии и Валахии). Россия искусно воспользовалась возмущением мировой общественности действиями турецких карателей: еще в марте 1877 года в Лондоне представители великих держав потребовали от Стамбула провести реформы в пользу своих христианских подданных, но султан отклонил эти требования. У русских генералов были развязаны руки – дело было за военным успехом, который казался скорым и несомненным.

Русские войска на Балканах (185 тысяч человек, которым противостояли 160 тысяч турок) возглавлял брат царя великий князь Николай Николаевич Романов («дядя Низи», как его называли в семье императора) – бездарный полководец, почти не имевший военного опыта: до этого он лишь однажды, много лет назад, присутствовал при одном сражении. Его за глаза называли «высочайшим идиотом», а когда он на старости лет сошёл с ума, многие удивлялись – как можно сойти с того, чего не имел. Русскую армию на втором – Кавказском фронте (108 тысяч человек против 100 тысяч турок) возглавлял другой брат царя, наместник Кавказа, великий князь Михаил Николаевич («дядя Михи»), о котором знающие люди говорили, что он тоже «совсем не орёл».

В целом, состояние русской армии было плачевным. Она не имела большого обученного резерва, обладала в основном устаревшим вооружением, находилась в состоянии реорганизации. В армии царили казнокрадство, показуха, недооценка противника, взяточничество, назначение командиров не по способностям, а по близости к «верхам». Командование корпусами раздавалось великим князьям – в надежде на лёгкие победы, призванные упрочить шатающийся авторитет династии Романовых. При штабе армии Николая Николаевича находился и сам государь. Подавляющая часть генералов была дряхлыми бездарными немцами «николаевской школы» – консервативными и пассивными, практиковавшими военное искусство начала Х1Х века: палочную дисциплину, лобовые атаки, наступление парадным шагом и сомкнутыми колоннами.

Исход войны ложился на плечи солдат – с их выносливостью и стойкостью. Врач С.П. Боткин, находившийся при армии, так описывал свои впечатления: «Ведь надо ближе посмотреть на русского солдата, чтобы со злобой относиться к тем, которые не умеют руководить им. Ты видишь в нём и силу, и смысл, и покорность. Всякая неудача должна позором ложиться на тех, которые не сумели пользоваться этой силой; вглядываясь в наших военных, особенно старших, так редко встречаешь человека со специальными сведениями, любящего свое постоянное дело».

Общий уровень генералитета России был таков, что талантливый военный министр Д.А. Милютин записал перед войной в своём дневнике: «Остается одна надежда на то, что мы имеем против себя турок, предводимых ещё более бездарными вождями». (Эта надежда в целом оправдалась, за исключением одного замечательного турецкого генерала – Османа-паши.) А начальник Генерального Штаба России Н.Н. Обручев в феврале 1877 года писал императору: «Война в подобных обстоятельствах была бы поистине великим для нас бедствием». Резюмируя, А.А. Корнилов отмечает: «На самом деле оказалось, что у нас было не только мало войска, но и чрезвычайно дурно был выбран штаб армии,» что привело к разброду и дезорганизации в управлении армией, к сбоям в подвозе снаряжения и обмундирования.

Катастрофически низкий уровень русской армии лишь отчасти компенсировали общественный энтузиазм, героизм болгарских ополченцев, сражавшихся в русских войсках, и несколько талантливых генералов – И.В. Гурко, М.Д. Скобелев – занимавших второстепенные посты и мало влиявших на принятие решений. На этой войне огромную славу приобрёл Михаил Дмитриевич Скобелев, которого сравнивали с Суворовым и называли «белым генералом», поскольку он всегда появлялся в самых опасных местах на белом коне, в белом кителе и белой фуражке. Скобелев был самым ярким и популярным генералом России второй половины ХIХ века – человеком талантливым, воинственным, отважным до безумия, склонным к авантюризму и жестокости. (Например, в 1873 году, при завоевании Средней Азии он прославился тем, что из любви к славе и военному искусству, предпринял штурм… сдавшейся русским Хивы.).

Тургенев называл его «нашим Ахиллесом». Скобелев был замечен в политическом фрондерстве. Солдаты боготворили его и считали неуязвимым, «заговорённым» от пуль врага.

Турецкая армия была хорошо вооружена (современным английским оружием), но подготовлена была даже ещё слабее, чем русская. Офицерский корпус её в основном был неграмотным, а генералы враждовали между собой. Она была нацелена на ведение оборонительных действий в сильных крепостях. Турки рассчитывали на английскую помощь и надеялись измотать русские войска в затяжных боях. Война была задумана русскими генералами как наступательная и быстрая – в расчёте на один месяц. Но чудовищная организация планирования и снабжения армии сделали эту войну довольно затяжной и привели к десяткам тысяч напрасных жертв.

Война 1877–1878 годов была первой, на которую были допущены журналисты (русские и зарубежные). Таким образом, официальные донесения отныне были не единственными источниками информации о ходе военных действий. Всю войну прошёл и правдиво запечатлел на своих картинах и выдающийся художник-баталист В.В. Верещагин.

На Кавказском фронте, несмотря на начавшееся в тылу русских войск восстание горских народов, военные действия разворачивались довольно успешно для России. В мае 1877 года была взята крепость Ардаган, затем крепости Эрзерум и Баязет. Наконец, 6 ноября 1877 года ночным штурмом под руководством генерала М.Т. Лорис-Меликова, русские взяли почти неприступную крепость Карс. Однако на главном – Балканском театре военных действий, события разворачивались более драматично из-за несогласованности действий и бездарности русского командования.

15 июня 1877 года русская армия переправилась через Дунай и была восторженно встречена болгарским населением. Болгарские добровольные дружины вливались в состав русских корпусов. Стремительным броском на юг отряды русских под командованием генерала Гурко завладели проходами через Балканские горы и вышли в Южную Болгарию. Особое значение имел Шипкинский перевал, связывающий Южную и Северную Болгарию и открывавший кратчайший путь на Адрианополь. Однако передовые части русских войск были отброшены из Южной Болгарии турецкой армией Сулеймана-паши и, атакованные на Шипке, не были поддержаны своими резервами. Русские корпуса «заблудились» в Северной Болгарии, потеряли драгоценное время и упустили инициативу из своих рук. 7 июля лучшая тридцатитысячная турецкая армия во главе с замечательным генералом Османом-пашой начала марш-бросок от границы с Сербией и заняла сильно укрепленную крепость Плевну в Северной Болгарии, угрожая фланговым ударом русским частям и отвлекая на себя их главные силы. Лишь соперничество Сулейман-паши с Османом-пашой спасло русские армии от полного разгрома: вместо того, чтобы поспешить на север через другие перевалы в горах, Сулейман-паша бездействовал и лишь вновь и вновь атаковал Шипку. С августа начались жесточайшие бои за Шипку, причём русским помогала неприступность их позиций, а туркам – пятикратный численный перевес. Защитники перевала отбивали до 14 атак ежедневно. Потом ударили холода. Подвоз боеприпасов, продовольствия и обмундирования на Шипку шёл с перебоями и задержками. «На Шипке всё спокойно», – привычно рапортовали в Петербург генералы, в то время как в день русская армия теряла здесь до 400 человек обмороженными. Всего за сентябрь-декабрь 1877 года русские и болгары потеряли на Шипке около 10 тысяч человек погибшими от морозов, болезней и голода.

В то время как армия Сулейман-паши вновь и вновь безуспешно атаковала позиции русских и болгар на Шипкинском перевале, основные силы русской армии надолго застряли под Плевной. Здесь сосредоточилось более 100 тысяч русских и 35 тысяч румынских солдат. В ходе трех безуспешных и бездарно организованных штурмов крепости пало более 40 тысяч человек со стороны осаждающих (и 20 тысяч – осаждённых). Из Санкт-Петербурга под Плевну привезли всю гвардию – единственную воинскую часть в России, которую, как оказалось, можно было легко мобилизовать и перебросить на театр военных действий.

Третий – самый ужасный штурм Плевны был специально приурочен к 30 августа (11 сентября) – дню именин Александра II, наблюдавшего за штурмом. Несмотря на троекратное превосходство русских и румынских войск и трехдневную артподготовку, и на этот раз атакующим не удалось сломить мужество турецких защитников Плевны. И этот «именинный» – самый кровопролитный штурм Плевны – закончился для русских войск позором и огромными потерями (13 тысяч павших), повергнув русский генералитет в растерянность и уныние. Солдат вновь и вновь по старинке – сомкнутыми колоннами бросали в безуспешные лобовые атаки на турецкие редуты – и они покорно гибли тысячами. Частичного успеха сумел добиться лишь отряд бесстрашного генерала Скобелева, занявший один из турецких редутов, но эта атака не была поддержана русскими резервами. Другие генералы завидовали Скобелеву и не желали ему победы. «У нас только один Скобелев и умеет водить войска на штурм», – констатировал в дневнике офицер генерального штаба М. Газенкампф.

«Именинный пирог из начинки людской

Брат подносит державному брату», —

Так автор «Дубинушки» А.А. Ольхин подвёл итог этому кошмарному штурму. Три неудачных штурма Плевны неожиданно затянули войну, на пять месяцев приковали к этой крепости почти всю армию России, вызвали ропот внутри страны и способствовали объединению Британии и Австро-Венгрии в желании противостоять Петербургу. По словам английского историка А. Тэйлора: «Плевна продлила жизнь Османской Империи на 40 лет».

Отвергнув панические предложения ряда военачальников отойти за Дунай, русское командование перешло от штурмов крепости к её систематической блокаде. Блокаду возглавил вызванный из столицы инженер-генерал Э.И. Тотлебен, герой осады Севастополя. Турки были отрезаны от подвоза продовольствия и подхода подкреплений. Голод заставил Османа-пашу решиться на прорыв. Безуспешно! Турки были отбиты, а их славный главнокомандующий ранен. 28 ноября (10 декабря) Плевна наконец сдалась: в плен к русским попали 43 тысячи человек (из них более двух тысяч офицеров) и самый талантливый турецкий полководец. Лучшая турецкая армия была уничтожена.

Падение Плевны означало перелом в ходе войны и позволяло освободить главные силы русской армии (100 тысяч бойцов) для нового наступления. Сербия возобновила военные действия. Было решено не дожидаясь весны идти через Балканские горы – чтобы поднять авторитет Российской Империи, подавить оппозиционные протесты внутри России и не дать среагировать правительствам Англии и Австро-Венгрии. 13 декабря корпус генерала Иосифа Владимировича Гурко начал поход на Софию по крутым склонам Балкан. Метель, мороз, крутые тропы мешали движению, а болгары всячески помогали: выступали в качестве проводников, разведчиков, снабжали армию продовольствием. Генералу Гурко однажды сообщили, что артиллерию нельзя поднять на перевал даже на руках. Гурко приказал: «Втащить зубами!» И втащили.

23 декабря София была занята русскими частями. А 27–28 декабря в боях у Шипки и Шейново была разгром лена и сдалась двадцатитысячная турецкая армия Вессель-паши (здесь снова отличился «белый генерал» Скобелев). Трехдневное сражение к югу от Филиппополя (ныне Пловдив) завершило войну. Турецкие вооруженные силы перестали существовать. 8 (20) января 1878 года армия Скобелева заняла Адрианополь и вплотную подошла к Стамбулу. Никогда еще Петербургская Империя не была так близка к осуществлению своей самой вожделенной цели – захвату Константинополя и проливов. Но, заняв местечко Сан-Стефано в двенадцати верстах от Константинополя, русская армия не решалась вступить в город, справедливо опасаясь международных осложнений. Английский флот вошел в Мраморное море, Австро-Венгрия провела мобилизацию войск в Карпатах. В январе 1878 года британская королева Виктория телеграфировала Александру II с требованием остановиться и заключить перемирие с Турцией. Замаячила перспектива новой войны России с Англией и Австро-Венгрией. Однако Османская Империя, совершенно обессиленная, сдалась раньше.

19 февраля (3 марта) 1878 года – в день рождения Александра II и в годовщину освобождения крестьян в России, в Сан-Стефано был подписан прелиминарный (предварительный) мирный договор между Россией и Турцией. (В ходе этой войны ярко проявилась характерная склонность русских генералов и дипломатов приурочивать какие-либо крупные и важные события к «датам» – официальным праздникам, связанным с августейшей фамилией. Так Плевну хотели взять (но не взяли) специально к императорским именинам, а Сан-Стефанское перемирие заключили специально ко дню рождения Александра II).

По условиям перемирия, Болгария становилась (вместе с Македонией в её составе) автономным княжеством с обширной территорией, собственной конституцией и вассальными отношениями к Стамбулу (которому она должна была уплачивать дань). При этом конституция должна быть выработана под контролем русской военной администрации, а в Болгарии размещались 50 тысяч русских солдат. Сербия, Черногория и Румыния получали полную независимость от Османской Империи и значительные территориальные приращения, Босния и Герцеговина обретали автономию. Россия получала Южную Бесарабию (с устьем Дуная), Карскую область на Кавказе и крепости Батум, Ардаган и Баязет. А Румыния присоединяла Добруджу.

После подписания Сан-Стефанского перемирия власти России ликовали, раздавали награды за бранные подвиги – по преимуществу, родственникам государя. Так, и «дядя Низи», и «дядя Михи» – оба стали фельдмаршалами. Но радость Петербурга оказалась преждевременной.

Англия и Австро-Венгрия, угрожая России войной, категорически отказались признать условия Сан-Стефанского перемирия, справедливо видя в Болгарском княжестве русский форпост на Балканах. Судьбу Турции, по их мнению, должны были решать все великие державы совместно. Во избежание новой войны между Петербургом, Веной и Лондоном, Отто фон Бисмарк предложил сыграть роль «честного маклера» и собрать в Берлине конгресс великих держав для обсуждения «восточного вопроса».

Летом 1878 года в Берлине состоялся международный конгресс, на котором доминировали такие великие дипломаты ХIХ века, как премьер-министр Англии Б. Дизраэли и министр иностранных дел Австро-Венгрии Д. Андраши – при поддержке «железного канцлера» Германии О. Бисмарка, председательствовавшего на заседаниях. Русскую делегацию возглавлял восьмидесятилетний дряхлый канцлер Горчаков. Конгресс продемонстрировал слабость царской дипломатии и международную изоляцию России, стремление стран Запада вытеснить Россию с Балкан, остановив ее экспансию. Всё это привело Петербургскую Империю к дипломатической катастрофе.

13 июля 1878 года был подписан исторический Берлинский трактат. По нему территория Болгарии была втрое сокращена (а южная её часть была оставлена – в качестве «Восточной Румелии» – автономной провинции Османской Империи). Трактат подтверждал независимость Сербии, Румынии и Черногории, но резко урезал территорию Черногории. Сербии отдали часть Болгарии – чтобы рассорить эти государства (что вполне удалось). Были сокращены размеры территориальных захватов России в Закавказье (Баязет снова возвращался Турции). Австро-Венгрия оккупировала своими войсками Боснию и Герцеговину, а Великобритания – за «защиту турецких интересов» получила остров Крит.

В итоге, в выигрыше от Берлинского конгресса оказались Англия – как держава, контролирующая Восточное Средиземноморье, и Австро-Венгрия – как держава, отныне доминирующая на Балканах (к ярости русского общества, славянских народов Балкан и, разумеется, ограбленной Турции). Таким образом, основные выгоды от этого частичного раздела Турции получили Вена и Лондон, а России было дано понять, что её место в мировой политике – место военного «жандарма Восточной Европы» и государства, полузависимого от великих капиталистических держав Запада. Канцлер А.М. Горчаков написал в докладе царю: «Берлинский конгресс есть самая черная страница в моей служебной карьере!» Александр II пометил на докладе: «И моей тоже».

По справедливой оценке Н.А. Троицкого, «русско-турецкая война оказалась для России хотя и выигранной, но неудачной. Царизм так и не сумел выйти к проливам, и влияние России на Балканах не стало сильнее, поскольку Берлинский конгресс Болгарию разделил, Черногорию обкорнал, Боснию и Герцеговину передал Австро-Венгрии, да еще Сербию с Болгарией перессорил. Уступки российской дипломатии в Берлине засвидетельствовали военно-политическую ущербность царизма и, как ни парадоксально это выглядело после выигранной войны, ослабление его авторитета на международной арене». Формально выиграв войну, Россия вышла из неё ослабленной, потерявшей 200 тысяч человек погибшими, и была вынуждена подчиниться нажиму мирового лидера – Англии. «Полувыигранная» война 1877–1878 годов, как и проигранная «вчистую» Крымская война, обнажила основное противоречие созданной Петром Первым Империи: её военная мощь и роль «жандарма» Восточной Европы парадоксально сочеталась с её растущей социально-экономической отсталостью и международной зависимостью от великих держав Европы.

Последствия Берлинского конгресса (и Берлинского трактата) были важными и многообразными: определив на треть века раздел Европы, посеяв новые семена ненависти на Балканах, заложив предпосылки противоречий, непосредственно ведущих к Первой мировой войне, вызвав взрыв недовольства и подъём революционного движения в России.

Берлинский конгресс резко обострил русско-австрийские противоречия на Балканах, оттолкнул русских императоров от традиционного союзника – Берлина и заставил искать помощи во Франции (началось складывание коалиций, сразившихся в Первой мировой войне). Австро-Венгрия не только захватила Боснию и Герцеговину, но и стала доминировать в Румынии. В Болгарии, которую русские войска освободили от турок, но остались сами и начали вовсю хозяйничать, восторг быстро сменился недовольством новыми господами. Ещё во время войны генерал Тотлебен, командовавший осаждавшими Плевну русскими войсками, проницательно писал: «Освобождение христиан – химера… Их задушевное желание, чтобы их освободители поскорее покинули страну». Так и случилось: болгары, недовольные наглым русским диктатом, вскоре прогнали пропетербургского правителя и обратились к Германии – за государем и внешнеполитическим патронажем.

Война ярко показала коррумпированность, бездарность, неповоротливость, бездушие самодержавного режима, половинчатость «великих реформ», техническую отсталость и международную зависимость России, неспособность большинства генералов и дипломатов решать стоящие перед страной проблемы. Она дала мощный толчок к развитию революционного движения. Либералы спрашивали: почему на русских штыках в Болгарию принесена конституция, а между тем царь не решается даровать конституцию самой России? По словам известного либерала И.И. Петрункевича, россияне «вчерашних рабов сделали гражданами, а сами вернулись домой по-прежнему рабами». История 1812 года и последующих заграничных походов русской армии повторялась: разочарование в самодержавии, обманутые надежды на освобождение России, осознание таких неискоренимых пороков русской бюрократии, как некомпетентность и казнокрадство… По свидетельству А.А. Корнилова, позорный для России исход Берлинского конгресса «вместе с тем способом ведения войны, который обусловил ряд неудач, а также и воровством, которое обнаружилось и на этот раз при поставке припасов… все это создало чрезвычайное негодование и обострение настроения в широких кругах русского общества. Надо сказать, что негодовали тогда не только радикально и революционно настроенные слои, но даже самые лояльные круги общества со славянофилами во главе». Иван Аксаков в своем публичном выступлении на заседании «Славянского общества» обрушился на унизительное поведение российских дипломатов в Берлине, он дерзнул даже подвергнуть резкой критике самодержавную власть «за беззаконие и неправду» (за что, не взирая на почтенный возраст и заслуги, был выслан императором из Москвы). Все спрашивали: кто виноват в чудовищных потерях солдат, павших во время бессмысленного «именинного» штурма Плевны или замерзших на Шипке из-за казнокрадства и скверной работы интендантов? Всем было ясно, что победа была одержана (такой непомерной ценой) не потому, что русские войска сражались искусно и умело, а потому, что турецкие войска сражались ещё хуже. Общество ещё было готово как-то терпеть гнёт со стороны победоносного самодержавия, но самодержавие, которое столь неумело ведёт войну и не способно воспользоваться её плодами, терпеть было совсем невыносимо.

Как отмечает Н.А. Троицкий: «подобно Крымской войне, русско-турецкая война 1877–1878 годов сыграла роль политического катализатора, ускорив назревание в России революционной ситуации». Подобное случится и позднее – в ходе русско-японской войны и Первой Мировой войны.