Глава VIII. САСАНИДЫ

ВОЦАРЕНИЕ САСАНИДОВ

Положение одного из многочисленных царьков, деливших меж собой провинцию Фарс при династии Аршакидов, было одновременно завидным и трудным. Тот, кто правил Стахром, или Истахром, столицей Персиды, выигрывал от славы этого города, в котором находился крупнейший храм Ардвисуры Анахиты и который, находясь недалеко от Персеполя, всегда напоминал о былом блеске Ахеменидов, какого не могли вновь обрести парфяне. На этого царька оказывали влияние жрецы храма, наследственные, как и он, и вызывавшие больше интереса, чем он. Светская власть принадлежала роду Базрангидов, которых на рубеже II-III вв. представлял Гочихр. Духовная власть находилась в руках главы округа Хир — некоего Папака, сына Сасана: последний станет эпонимом династии Сасанидов. Папак, конечно, был не магом, а, возможно, эрпатом и, несмотря на жреческий сан, славился как охотник и воин. Главы обоих властей породнились — Сасан в своё время женился на девушке из рода Базрангидов. Пользуясь родственными связями, Папак добился для младшего из своих сыновей Ардашира титула аргапата, который позже будет равнозначен маршальскому, но в то время означал просто коменданта крепости. Ардашир командовал крепостью Дарабгирд. Папак убил Гочихра и занял его место, когда — вопрос спорный, но с оговорками можно предположить, что в 208 г. Умирая, он оставил престол Стахра сыну Шапуру.

Ардашир, сначала воевавший с ближайшими соседями, постепенно расширил географию походов на более отдалённые области, отказался признавать верховенство брата и, когда тот довольно загадочно исчез, короновался вместо него. Вскоре он стал властителем Сузианы, Исфахана, Кермана. Из царька он превращался в царя. Аршакидского императора Артабана это обеспокоило. Он решил пресечь усиление власти вассала. В 224 г. он собрал армию, двинулся против Ардашира, был разбит и пал от его руки. Через два года Ардашир вступил в Ктесифон и велел провозгласить себя царём царей. Его божественную инвеституру славят два больших рельефа. Это была смена династии, но не режима. На смену иранцам из внешнего мира пришли иранцы из внутренних областей, из старинной страны персов, не считавшие себя революционерами, сумевшие продлить существование империи, сохранить в ней то, что казалось им хорошим, но желавшие образовать национальное государство, где бы они исповедовали национальную религию и выражали себя с помощью национальной культуры.

Сасанидская монархия просуществует четыре века и будет насчитывать десятка три суверенов, одни из которых окажутся незначительными и эфемерными, настолько эфемерными, что некоторые продержатся у власти всего по несколько месяцев, другие — блистательными и будут царствовать долго, порой до двадцати пяти-тридцати лет, а один из них займёт престол даже почти на семьдесят лет. Все или почти все проведут часть жизни в борьбе с соседями — римлянами, кушанами и армянами; с самого воцарения Ардашира соседи создали против него коалицию, быстро распавшуюся. Война с Кушанской империей будет возобновляться и длиться до полной победы Сасанидов; война с Римской империей, вскоре названной Византийской, — до истощения обоих противников; главным результатом более спорадической войны с Арменией станет распад последней и её раздел между могущественными соседями.

Сын Ардашира Шапур I (241-272), который, возможно, был соправителем отца при жизни последнего, для начала расширил свою империю на восток. Он захватил Пешавар, столицу кушан, вторгся в долину Инда, потом перешёл Гиндукуш в северном направлении, занял Бактрию, Согдиану, форсировал Сырдарью и дошёл до Ташкента, откуда после контролировал кочевников. На западе он предпринял наступление на Антиохию, столкнулся с Гордианом [III], в 244 г. — с Филиппом Арабом, отпраздновал сомнительные победы над ними, а потом, в 260 г., одержал под Эдессой громкую победу над Валерианом: Цезарь побеждён! Цезарь взят в плен вместе с семьюдесятью тысячами легионеров! Цезарь умирает в тюрьме! Такого ещё не случалось со времён основания Рима. Шапур казался всемогущим. Он считал себя всемогущим. И он, несомненно, был бы всемогущим, не будь маленького оазиса в пустыне — Пальмиры, с которым он хотел вступить в союз при Зенобии (266-272) и который пять лет успешно защищался и даже наносил ему поражение за поражением, вынудив отступить к Евфрату. Это ничуть не умаляет его славы воина, к которой добавляется слава организатора, просвещённейшего человека, пылкого интеллектуала: по видимости убеждённый маздеист, старавшийся дать своей религии прочную организацию, он не желал замыкаться в рамках одной культуры. Он заказывал переводы греческих и индийских книг, интересовался всеми идеями, в частности, идеями Мани, из которых без него, несомненно, никогда бы не родилось манихейство — великое создание времён его царствования.

МАНИХЕЙСТВО

В атмосфере необыкновенного духовного брожения, в какой иранский мир жил в III в., почти неизбежно должен был появиться кто-нибудь вроде Мани. Не то чтобы это был выдающийся гений. Мани, или Манес, родился болезненным, несомненно хромым, 14 апреля 216 г. в поселении близ Селевкии-Ктесифона у родителей-персов из знатного рода, которые жили в гностической среде, точней, входили в христианскую секту крещёных, находившуюся под влиянием гностицизма, и его юность была глубоко пропитана последним. Когда ему было двенадцать лет, в апреле 228 г., первое откровение, ниспосланное Царём светлого рая, якобы предвестило ему будущую миссию, а второе в апреле 240 г. предписало приступать к её выполнению. Тогда он якобы отправился странствовать, совершил путешествие в Индию (241/242-242/243), явился к Шапуру I, который его благосклонно принял, возможно, согласился с его учением и, во всяком случае, оказал ему покровительство. Начало его проповедей официально датируется 9 апреля 243 г., и с этого или с другого дня он показал себя пламенным, убедительным, неутомимым, осторожным апостолом; чтобы избежать ересей и споров, он сам написал семь трактатов манихейского канона, первый на среднеперсидском языке, остальные на сирийском (восточноарамейском). К сожалению, от них сохранились лишь фрагменты, и, пока в Сериндии и в Фаюме, в Египте, не обнаружили манихейские тексты, эта религия была известна только по отзывам противников. Мало того, что сам Мани не прекращал странствия по империи, проповедуя и обращая людей в свою веру, но он также посылал миссионеров в соседние с Ираном страны и тщательно организовал свою церковь, «рассчитанную на распространение во всех городах, чтобы его евангелие достигло всех народов»; эти миссионеры поразительно быстро добились огромного успеха. С III в. упоминаются манихейские общины в Палестине, Египте, Риме, столь мощные, что в 297 г. Диоклетиан развязал против них гонения, а менее чем через сто лет после этого, в 389 г., Феодосий Великий грозил их членам смертью. Тем временем они приобрели весомое пополнение в лице святого Августина, который с 375 по 382 г. был манихеем, и не меньшими были их успехи в Центральной Азии, в Индии, в Китае, куда манихеи, согласно Полю Пеллио, проникли в VI в. и где в 671 г. построили первый храм. Столь быстро достигнутые результаты так по существу и не объяснены.

Смерть Шапура в апреле 272 г. стала завершением счастливого периода в жизни пророка. Если Мани не страдал от враждебности властей в краткое царствование Ормизда I (Хормизда, 272-273), то по восшествии на престол Бахрама I (273-276) глава магов (магупат) Картир выдвинул против него обвинение. Абсолютный дуализм манихейства сначала мог казаться инакомыслием в маздеизме, и поэтому последний терпел его. Но очень скоро поняли, что в манихействе не только нет ничего от маздеизма, но оно усвоило диаметрально противоположную точку зрения: один восхваляет жизнь во всех её проявлениях, другое её осуждает; один верит во всеобщее спасение и в уничтожение зла, другое — в непреходящий характер зла и в гибель проклятых навеки. Маздеизм осознал, что находится под непосредственной угрозой. Мани предстал перед сувереном, был арестован, закован в цепи и умер после двадцати шести дней мучений, несомненно 26 февраля 277 г., в царствование Бахрама II (276-293). Это назовут его «распятием», из чего не следует, что его распяли на кресте. С его учениками страшно расправились. В 292 г. его преемник Сисинний был тоже замучен, как и он, и сколько других впоследствии! Его учение выжило, распространялось далее, возрождалось, когда его считали уже уничтоженным, под разными названиями — учений павликиан, богомилов, альбигойцев или катаров, — и его по-прежнему преследовали, а тех, кто его исповедовал, всегда и повсюду обрекали на трагическую гибель.

Мани, «Апостол Света», «Просветитель», в котором воплотились Святой Дух и всеведение, называл себя потомком Заратуштры, Будды, Иисуса, не забывая напоминать, что Христос обещал приход Параклета, который научит всему, и выдавая себя за него. Все эти пророки несли спасительную весть, главное в которой он якобы воспринял от всех и объединил, как и все уроки мудрости. «Как одна река сливается с другой, образуя могучий поток, так в написанном мною соединяются старинные книги и образуют великую мудрость, какой не было в предыдущих поколениях». И действительно в его доктринах наряду с трансформированным маздеистским дуализмом можно найти буддийский догмат о реинкарнации, а также идею ожидания Спасителя и возвращения Иисуса в конце времён. Однако это не заурядный синкретизм. Это мощный и оригинальный синтез. Манихейство претендует на то, что оно основано на разуме, на объяснении реальности с помощью цепочки причин и следствий, на единственном знании, позволяющем увидеть истину и быть спасённым, но прежде всего оно до крайности пессимистично. За власть над миром, — говорит оно, — спорят два начала, доброе и злое, Свет и Тьма, некогда разделённые, соединившиеся с тех пор, как случилось Сотворение, и обречённые на новое и окончательное разделение. Мир, то есть материя, был создан из демонической субстанции, в преступлениях и мерзости. Следовательно, он — пространство зла. Человек в нём страдает, и его душа так порабощена телом, что уже не сознаёт своего божественного происхождения. Он должен всеми силами пытаться отделить себя от земного существования, не совершать никаких материальных действий, способных только усилить власть материи над ним: не зачинать детей, не сеять, не жать, не строить. Когда, в конце времён, материя будет наконец побеждена, в центре вселенной состоится Страшный суд под председательством Христа, а потом, после недолгого царствования, Иисус и избранные покинут мир. Землю охватит пожар, и она будет уничтожена. Материя и те, кто останется связан с ней, проклятые, будут затворены в огромный шар, bolos, навсегда запечатанный. Тем временем светлые души мёртвых непрерывно втягиваются в Колонну Света, которая их возвращает к их истоку, изымая из тьмы, что способствует ослаблению материи.

Учение, которое проповедует радикальный аскетизм, в частности, воздержание от всяких половых связей, если бы ему строго следовали, неминуемо привело бы к угасанию человеческого рода, и мы полагаем, что столько гонений навлекла на манихейство прежде всего эта угроза. На практике этот принцип соблюдали лишь те, кого называли «чистыми», или «избранными». Следовательно, масса верующих, представляющих собой «слушателей», не могла надеяться на немедленное спасение и должна была пройти через цикл реинкарнаций, пока однажды, может быть, «слушатель» не воплотится в теле «чистого».

ПОЯВЛЕНИЕ ЭФТАЛИТОВ

В течение ста семидесяти лет после смерти Мани до середины V в. в стране, естественно, произошло многое, но ни одного события капитальной важности не случилось. Царствование нескольких суверенов было вполне заурядным. Бахрам II (276-293) пережил опасное нападение императора Кара, который, к счастью для первого, умер в 283 г. под стенами Ктесифона. Его сын Бахрам III царствовал всего четыре месяца. Нарсах (Нарсе, 293-302), после того как потерпел поражение от Галерия и его жена была захвачена римлянами, в 298 г. подписал с последними мир на сорок лет. Ормизд II (Хормизд, 303-310), которого предание изображает государем справедливым и кротким, не сумел организовать наследование престола, и после периода смут на трон вступил ребёнок. Под именем Шапура II (309-379) он стал одним из величайших монархов династии, чему способствовало и его долголетие. Он окончательно присоединил территории кушан и поставил управлять ими князя из своего рода. В войне с Римом, возобновившейся в 359 г., он едва избежал катастрофы, когда Юлиан Отступник, доведший войска до Евфрата, был в 363 г. убит под Ктесифоном, что заставило Иовиана отступить. Умирая, Шапур оставил Иран в достаточно прочном положении, так что стране не нанесли вреда три очень слабых монарха, сменявшие друг друга в течение двадцати лет (379-399), как будто страна устала от слишком долгого царствования, и те, кто царствовал позже, могли собирать плоды с дерева, которое посадил он: Йездигерд I (399-420), мудрый, гуманный, уважающий религиозные меньшинства, который в 410 г. созвал собор, чтобы признать свободы христиан и дать им организацию, и Бахрам V Гур, «Онагр» (421-438). Последний, обязанный прозвищем пылкому характеру, если не любви к охоте, не был, конечно, величайшим царём династии, но был одним из самых популярных и самых гуманных — поэт, музыкант, внимательный к нуждам и радостям низших классов, он оставил по себе самую долгую память. Его сын Йездигерд II (438-457), казалось, пошёл по его стопам, заявил, что будет жить в мире ради занятий государственными делами, в 442 г. подписал новый мирный договор с Византией, потом около 446 г. внезапно переменился, стал свирепым, убил свою дочь-супругу, начал преследовать христиан и иудеев, развязал войну в Армении...

Тогда-то и появились эфталиты, э-да для китайцев, белые гунны для византийцев, народ, принадлежавший, вероятно, к алтайской (тюрко-монгольской) языковой семье. В IV в. они представляли собой всего лишь маленькое горное племя; в V в. они стали могущественными, завладели степями до самых берегов Сырдарьи и ещё до 440 г. заняли Согдиану и Бактрию. Новый сасанидский царь Пероз I (457-484), чья страна только что, в 466 г., пережила страшный голод и донельзя ослабла, был вынужден давать им отпор. Он выступил в поход, потерпел поражение и попал в плен. Чтобы вернуть себе свободу, он должен был заплатить огромный выкуп и оставить сына заложником. Возобновив борьбу, он нашёл смерть в 484 г. в последнем бою. Эфталиты заняли Кабул — где ещё недавно можно было видеть остатки возведённой ими внушительной стены (а может быть, они существуют и до сих пор), — Газни, Кандагар и по меньшей мере часть Хорасана с Мервом и Гератом. Они, правда, не попытались продвинуться глубже на территорию Ирана, предпочтя около 455 г. напасть на Индию, где царствовала могущественная династия Гуптов, но с тех пор лет на пятьдесят гордые Сасаниды стали в большей или меньшей мере подданными варваров, во всяком случае, должны были платить им дань и позволять вмешиваться во все внутренние дела. В 497 г. эфталиты, как мы увидим, приняли к себе низложенного суверена Кавада, дали ему супругу и войско, благодаря которому он в 499 г. вернул себе трон; в другой раз они предоставили советника Хосрову Ануширвану.

МАЗДАКИЗМ

Беда не приходит одна, как говорит пословица. Когда после незначительного царствования Балаша (484-488) к власти пришёл Кавад (488-497 и 499-531), империю охватил сильнейший кризис. Ещё в конце III в. некий Бундос, без особого успеха, пытался разработать менее пессимистичную версию манихейства. Лет через двести его сумбурные идеи перенял Маздак, придав им куда больше определённости. Чтобы изложить их Каваду, Маздак добился у него аудиенции (как Мани у Шапура) и, вопреки всякой вероятности, сумел убедить его. Каким образом суверен, гарант порядка, огромное состояние которого было не чем иным, как государственной казной, мог принять тезисы настолько революционные, каких никогда не выдвигалось прежде? Дело в том, что он начал, борьбу со знатными семействами, высокомерие которых стало невыносимым, которые практически подчинили его, и рассчитывал на поддержку простонародья. В самом деле, Маздак учил, что дурная материя может быть преобразована, что зло можно победить не только при помощи сурового аскетизма, какой проповедовал Мани, но и при помощи полного реформирования общества, в том числе отмены частной собственности, обобществления всего, в том числе жён и детей. Некоторые исследователи сочли, что разрешённая сексуальная свобода противоречила принципу целомудрия, какой отстаивал маздакизм, но это была лишь мера в поддержку самых бедных, неспособных оплатить приданое, которое бы позволило им вступить в брак. Огромная масса иранского народа, жившего в крайней нищете, с восторгом поддержала доктрину, сводившуюся для него к лапидарной фразе: «Брать у богатых, чтобы давать бедным». Царская поддержка сделала возможной социальную революцию. Убивали, грабили, насиловали. На эту растущую анархию незамедлительно отреагировали знать, сильные, богатые, маздеистское духовенство и даже средний класс. Вскоре развернулась настоящая гражданская война, поставившая под угрозу само существование империи. Царь был захвачен вихрем и свергнут как соучастник революции или подстрекатель к ней. Его бросили в тюрьму. Ему удалось бежать, но когда на престол в 497 г. возвели его брата Замаспа, Кавад был вынужден укрыться у эфталитов. Как мы уже говорили, последние помогли ему в 499 г. отвоевать трон. Он усвоил урок и отошёл от Маздака. В конце его царствования или в начале царствования его наследника Хосрова I, около 531 г., Маздак и его ближайшие соратники были убиты. Несмотря на все эти проблемы, Кавад нашёл время обуздать вельмож и в 502 г. устроить набег на римские владения при поддержке арабского княжества Хиры. Как бы в ответ на годы беспорядка Иран усвоил почти диктаторский режим и позволил маздеистскому духовенству укрепить свою власть. Страна пережила один из тяжелейших кризисов в своей истории и чрезвычайно ослабла.

ХОСРОВ I И ПОЯВЛЕНИЕ ТЮРКОВ

Вопреки всем ожиданиям, в царствование Хосрова I (531-578), получившего прозвище Ануширван, «С бессмертной душой», положение выправилось, и это царствование считается самым блистательным в истории Сасанидов. Хосров был добр, справедлив, беспристрастен. Об этом твердят постоянно. Не будем возражать. Это не мешало ему организовывать убийства братьев, племянников, дяди — таковы были нравы эпохи! Он, конечно, вёл войну с Римом пять лет, с 540 по 545 г., заставил Юстиниана очень дорого заплатить за пятилетнее перемирие, которое продлевали в 551 и 557 гг., но исключил из этого перемирия Кавказ, где борьба и далее шла почти непрерывно и, как обычно, из-за пустяков. Он истребил эфталитов, но сделал это с помощью людей, которые станут очень неудобными для Ирана и которые уже были таковыми, — первых исторических тюрков, тугю (туцзюэ).

Империя тугю, основанная в 552 г. на Алтае в результате их восстания против кочевой протомонгольской империи жужан, или авар, очень быстро расширилась на окружающие степи, не встречая сильного сопротивления, и приблизилась к иранским землям. Эфталиты хотели поставить этому заслон. Тюрки немедля вступили в переговоры с Сасанидами. Их суверен Истеми отдал за Хосрова дочь. Зять и тесть договорились о совместном походе на эфталитов, и в неизвестный год между 562 и 568 гг. их объединённые силы одержали победу. В оценке выгод, которые извлёк каждый из союзников из раздела империи эфталитов, источники расходятся. Что выглядит почти определённым, так это тот факт, что тюрки, вероятно, не занимая Согдиану, начали туда просачиваться, их вожди окружили себя согдийцами, с давних времён поставлявшими им кадры, а последние попросили воздействовать на Иран, чтобы облегчить им торговлю шёлком, из которой они извлекали б?льшую часть доходов. Поэтому Истеми отправил в 564 или 565 г. послом к Хосрову некоего Маниаха, согдийца. Тот нашёл царя несговорчивым. Поскольку Истеми нуждался в согдийцах, а согдийцы были заинтересованы в продаже шёлка, ему пришла мысль обратиться к византийцам. Это была полная перемена союзнических отношений. Он отправил в Константинополь того же Маниаха, которого там очень хорошо приняли, который пробыл там год и в 568 г. вернулся с греческим послом Земархом. С тех пор дипломатические отношения между степными кочевниками и империей уже не прекращались, во всяком случае до 600 г. Один из послов, Валентин, в 575 г. сделал подробное описание жизни тюрков.

Одна из целей тугю состояла в том, чтобы вовлечь византийцев в войну с иранцами, что было не очень трудно, и это они отчасти были поджигателями той войны, которая длилась с 571 по 591 г., хотя её предлогом были события в Армении. Сасаниды оказались меж двух держав, как во времена кушан и эфталитов. Они от этого не выиграли, поскольку тюрки были гораздо агрессивней прочих, но устояли. Это показывает, какую силу они уже приобрели, что стало очевидным, когда Ормизд IV (578-590), сын Хосрова и тюрчанки, в 588-589 гг. сумел противостоять огромной армии кочевников силой, как говорят, в 300 тыс. человек, и отбросил её, нанеся тяжёлые потери. И это в то время, когда он сражался ещё на два фронта, с византийцами и с хазарами — тюрками, которые приняли иудаизм и создали империю в восточноевропейских степях, — напавшими на земли к югу от Каспийского моря.

САМОУБИЙСТВЕННАЯ ВОЙНА

Могущество иранцев ослепило их. Они поверили, что могут всё. Они уверовали в это ещё прочней, когда тугю, разделившись в 581 г. на две соперничающих группы, начали между собой войну. Хосров II (590-628), который во время восстания некоего Бахрама Чубина был вынужден бежать и укрыться в Византии, в 591 г. вернулся в Иран с помощью императора Маврикия и из признательности воздержался от войны с ним. Убийство Маврикия в 602 г. дало ему повод для возобновления враждебных действий: он заявил, что намерен мстить. Мечтал ли он дать империи Сасанидов размеры, какие имела империя Ахеменидов? Собирался ли наконец покончить с конфликтом, который длился пятьсот лет? Он верил, что имеет для этого возможности. Он не добился успеха. Я имею в виду, что он его добился на очень короткое время, но этот крайне недолгий успех по сути не стоил затраченных усилий, потому что его ценой стало окончательное уничтожение Ирана, гибель той цивилизации, начало которой когда-то положили мидийцы и персы.

В 612 г. Хосров развернул широкое наступление на Малую Азию, занял Каппадокию, разбил греков при Антиохии, потом повернул на Сирию, в 613 г. взял Дамаск, в 614 г. Иерусалим — где среди прочей добычи захватил крест, на котором страдал и умер Христос, — прошёл через область Газы, вступил в Египет, добился падения «Вавилона», поднялся по долине Нила и в 619 г. подчинил Эфиопию. В то же время в 615 г. его войска достигли Халкидона на побережье Босфора. Он стал новым Дарием, новым Киром и новым Камбисом одновременно.

Византийский император Ираклий, пав духом, хотел бежать и укрыться в Карфагене, где раньше был экзархом. Вмешался патриарх, пристыдил его и вселил в него силы. Император решил продолжить борьбу, пусть безнадёжную. С 619 по 622 г. он к этому подготовился, не без труда. Хосров неосторожно оголил границы, а усилие, совершённое им, было слишком большим. Ираклий с великолепной смелостью отказался от мысли освобождать захваченные земли. Он решил нанести удар прямо в сердце Персидской империи. В 622 г. он вытеснил иранские силы из Малой Азии, вступил в Мидию, в 623 г. в Армению, но, обременённый пятьюдесятью тысячами пленников, счёл нужным отступить на зимовку. Когда в 624-625 гг. он возобновил поход, то натолкнулся на неожиданное сопротивление и не смог прорваться в Иран. Тогда он нашёл союзников в лице грузин и тюрков-хазар, предоставивших ему сорок тысяч бойцов. Он как раз собирался перейти в наступление, когда авары, воспользовавшись его уже давним отсутствием в Константинополе, в июне 626 г. осадили столицу. В то же время персы во второй раз укрепились напротив города, на азиатском берегу, в Халкидоне. Казалось, Константинополь обречён. Спасти его могло только чудо. Чудо произошло. Авары, утомлённые слишком долгой осадой, удалились. Православная церковь до сих пор ежегодно празднует это освобождение. Ираклий не поддался панике и не стал отвлекаться от своей цели, чтобы защитить столицу. Он отослал туда лишь небольшие подкрепления. Когда осада была снята, он летом 627 г. начал наступление. Он одерживал победу за победой, подошёл к Ктесифону и, казалось, вот-вот его захватит. Внезапно он отказался от этого намерения — то ли потому, что был «склонен к бурным подъёмам и внезапным упадкам» (Шарль Диль), то ли потому, что чувствовал угрозу своим тылам со стороны персов. Он приказал отступать. Он находился уже далеко на обратном пути, когда в марте 628 г. узнал о смерти Хосрова, убитого сыном от христианской принцессы Марии, которую тот привёз из византийского изгнания. Преемник Хосрова поспешил заключить мир.

После этого в Персидской империи воцарился разнузданный хаос. Цари — и царицы — так быстро сменяли друг друга на троне, что с 628 по 632 г. их было восемь! Йездигерд III (632-651) едва успел прийти к власти, как в 634 г. при Кадисии его разгромили арабы — не арабы из Хиры, которых Сасаниды знали уже давно, и не арабы-гасаниды, традиционные союзники Византии, а арабы из глубины пустынь, исповедующие новую религию — ислам. Царь царей бежал. Он умер не очень известно как и не очень известно когда, в 651 или в 652 году. Иран вошёл в мусульманский мир. И едва не утонул в этом мире. Он вынырнул чудом, благодаря силе своего гения, но больше никогда не будет прежним.

ГОСУДАРСТВО И ОБЩЕСТВО

Всесильный сасанидский суверен не обожествлялся, хотя ему и даровали титул bog, «бог», — не более чем метафора из наследия Аршакидов, — но он держал власть от Бога, получал от Него инвеституру, как показывают символические сцены коронации, где изображён Ахурамазда, иногда вместе с Ардвисурой Анахитой, передающий ему корону. Он был царём, подобно тому что царями были все князья из его семейства и царями Иран кишел, но он был царём царей, а это было престижно. Его восхождение на престол отмечалось церемонией или, скорей, двумя последовательными церемониями по образцу, который создал Ардашир; их можно было бы назвать посвящениями в царский сан, поскольку они выглядят священнодействиями. Первая происходила в месте провозглашения, вторая и главная — перед священным огнем, по преимуществу в Ктесифоне, возможно, в первые времена в Истахре, иногда в Шизе, где находился знаменитый храм огня Азаргушнасп и куда, если верить Масуди и другим мусульманским авторам, всегда, раньше или позже, происходило паломничество. Не исключено, как полагает С. X. Таги-заде, что двойная коронация соответствовала двойному посвящению: первому — в качестве царя Ирана, ираншаха, второму — в качестве царя Ирана и не-Ирана, Анирана. Это было великое торжество, в котором участвовали или которым руководили маги, а позже, по крайней мере при Бахраме V Гуре, для которого этот факт отмечен, — верховный глава маздеистской религии, мобедан мобед. Сам ритуал неизвестен и мог изменяться со временем, но, должно быть, он сохранял элементы, которые анонимный армянский автор отмечал у Аршакидов и которые наглядно показывают, что «посвящение» состояло не только в возложении короны на голову царя, но также в облачении его в мантию и тунику и в усаживании на трон...

Суверена окружал всё более многочисленный двор из высших сановников, или высокопоставленных служащих, должности которых были наследственными. Их выбирали из представителей знатных семейств, например, из рода Зих, который был при должностях ещё во времена Папака, или из рода Сурен — к нему принадлежал победитель Красса при Каррах: привилегии родственников этого аристократа не пострадали от того, что его самого убили. При дворе царил строгий этикет, и, приближаясь к суверену, следовало падать на колени и оказывать всевозможные знаки почтения. Богатство империи было огромно, дворец был роскошно отделан, а праздники — грандиозны. Когда монарх не воевал и не охотился, он пировал, слушал музыкантш и смотрел на танцовщиц. Охота, во всяком случае на крупную дичь, по преимуществу на льва, была строго его привилегией, как почти во всех традиционных обществах, и его охотничьи подвиги славились. Большим ежегодным праздником был Новый год, Новруз, который в Иране сохранился до наших дней. Ибн ал-Мукаффа в VIII в. якобы слышал, как персидские мудрецы передавали царские слова: «Вот новый день нового года, нового периода. Пусть то, что поглотило недавно прошедшее время, будет восстановлено». Царь на этом празднике устраивал приём, раздавал подарки и почётные одеяния и произносил первую речь. Вслед за ним говорили высшие сановники и пользовались этим случаем, чтобы прояснить свои взгляды на государство.

Монархи бывали преступниками, низкими людьми. Бывали и беспечными, занятыми только своими удовольствиями. Но, похоже, в основном они глубоко сознавали свою ответственность: Ардашир в завещании, дошедшем до нас только в виде недатированного арабского перевода, составленного в VII в. пахлавийского текста, признает, что трудно избежать «опьянения властью», но тем не менее пишет: «Тот из вас, кто будет царём, должен уважать Бога, подданных и самого себя [...]. Среди подданных есть те, кто приносит людям беду: это те, кто толкает царей на жестокие поступки». В другом месте он говорит: «Достоинства царя как такового отличаются от достоинств подданных: это могущество, уверенность, радость, способность властвовать над естественными склонностями к презрению, безрассудству, заносчивости и легкомыслию». И добавляет: «Нет для государя иного средства добиться, чтобы его почитали, кроме справедливого правления». Цареубийства и отцеубийства были у Сасанидов таким же бичом, как и у парфян, «царь и наследный принц люто враждовали меж собой», а братья, которые все притязали на власть, в любой момент могли вступить в вооружённую борьбу за неё. Чтобы предотвратить эту угрозу, суверен должен был в тексте, скреплённом печатью, назначить того, кому хотел передать трон.

Существование гаремов, где содержалось много жён под надзором евнухов, было правилом, но Ардашир видел в нём недостатки: «Когда женщины знают, что они заперты, они желают выйти и ищут всё новые возможности для этого». Надо ли их освободить? Монарх демонстрирует бесспорную заботу о них, когда пишет: «Женщины должны соглашаться на плотский акт, когда это нужно мужчине, хоть бы и без любви. Средство добиться этого заключается в том, что ему должны предшествовать созерцание, обоняние и осязание [...], [кстати,] как учит медицина, способствующие оплодотворению, каковое составляет цель соития полов, и в то же время делающие этот акт приятнее для активной и пассивной сторон». Женщинами нужно руководить, внушать им страх перед наказанием, в любом случае «меньший в самой глубине их души, чем страх перед грехом». Насколько можно судить, они имели довольно высокий социальный статус. Они могли занимать места на пиру (прекрасное изображение жены, пьющей вместе с супругом, есть на чаше из Балтиморского музея, VI—VII в.), вступать на трон или исполнять регентские функции, принимая титул Царицы цариц. Денак, мать Пероза и Ормизда III, около 458 г. царствовала. Буран, дочь Хосрова II, была царицей шестнадцать месяцев, а после неё недолгое время — её сестра Азармидухт. Разве без минимальной свободы и авторитета могла бы супруга Маздака продолжить дело мужа настолько успешно, чтобы великий министр Низам ал-мулк, посвятивший при сельджуках этому еретику одну из самых больших глав своей книги «Сиасет-наме», сохранил память о ней (гл. 46)?

В состав армии входили тяжёлая конница, облачённая в броню и состоявшая из представителей высшей знати; лёгкая конница, которую образовала средняя знать; орда мало пригодных к бою крестьян; воины, которых набирали в странах, платящих дань, — кушаны, эфталиты и армяне, похоже, очень ценимые; наконец, наёмники. В VI в. впервые отмечена данность, которая в дальнейшем стала правилом: среди последних появились тюрки. Их кочевые орды с давних времён устраивали набеги, и монархи поняли, что лучшее средство обезопасить себя от их грабежей — «предоставить им что-нибудь», «допустить их в нашу армию, чтобы им было на что жить». Впрочем, они отдавали должное силе и смелости тюрков и признавали, что опасаются: если последним не найти применения в Иране, они наймутся к византийцам, «которые в прошлом брали их на службу и посылали сражаться с нами». В конечном счёте тюрки заняли видные места в армии и в дипломатическом корпусе. Союза с ними стали искать и ради этого шли даже на браки, казавшиеся не очень почётными. Мы видели, что Хосров Ануширван женился на дочери одного из великих основателей империи тугю Истеми, и сын от этого брака стал царём по имени Ормизд IV (578-590) и по прозвищу Тюркзаде, «Дитя тюрчанки».

Если обычаи старого режима, а именно очень древнее деление на сатрапии, сохранились, то сама природа государства изменилась: царьков обуздали, и на смену феодализму пришёл централизованный режим, который обслуживала эффективная администрация, организованная так замечательно, что в дальнейшем она послужила образцом арабам. С иностранными державами установились постоянные дипломатические отношения. Упоминаются посольства тугю, хазар, эфталитов, китайцев, готов и, разумеется, римлян — с некоторыми из них мы уже встречались.

Общество делилось на четыре класса: класс рыцарей; класс жрецов, аскетов, хранителей храмов огня; класс писцов, астрологов и врачей; класс слуг, купцов и земледельцев, и никто не имел «надежды сменить класс». Стремление к радостям жизни, столь маздеистское, которое предполагало борьбу с нуждой и горем при помощи питания и радости, умеряло тенденции к аскезе. Средний класс был, похоже, слабо развит. Огромная масса подданных представляла собой бедное крестьянство, в немалой части обнищавшее. Оно должно было мириться со своим положением, ведь «упадок государства начинается, когда подданным позволяют заниматься чем-то другим, кроме традиционных занятий и знакомых им видов деятельности». Однако царь заботился о нём и в назначенные дни давал приёмы, чтобы воздать за злоупотребления властей и за насилия, какие совершали вельможи.

Упоминание астрологов и врачей подчёркивает значимость, какую придавали их наукам, перенятым в Месопотамии, Греции, Индии, но, видимо, математика или философия тоже должны были занимать большое место, судя по их удивительному и внезапному подъёму в мусульманскую эпоху, который предполагает долгую подготовку. Прямых свидетельств существования истории и литературы почти не осталось, кроме отдельных редких поэм, фрагментов популярных эпикоисторических сочинений, «трактата об игре в шахматы» и прежде всего Авесты, но мы можем оценить их значимость по переводам на арабский язык, по массе преданий, собранных великим поэтом XI в. Фирдоуси и другими авторами, такими, как Низам ал-мулк, пересказавший многочисленные анекдоты о Бахраме Гуре и Ануширване. Всё исчезло довольно загадочным образом и несомненно не случайно.

РЕЛИГИИ В САСАНИДСКОЙ ИМПЕРИИ

Появление манихейства вызвало резкую реакцию со стороны маздеизма, для которого оно было прямой угрозой, и подавление первого одновременно привело к преобразованию древней иранской религии, к её официальному признанию, к её расцвету и к общему гонению на все религии, осаждавшие в то время Иран. Похоже, с приходом династии Сасанидов положение маздеистского духовенства поначалу почти не изменилось, и жрецы, чьё желание увеличить свою власть пресекалось, сохранили тот же статус, что и при Аршакидах. Маги, магуш, могмарты или мобеды, как и эрпаты (херпаты), простые чтецы и толкователи священных текстов, низшие служители с плохо определёнными функциями, ещё не имели ни статуса, ни организации, ни иерархии и занимали в обществе скромное место, намного более низкое, чем аристократия. Всё изменилось при Шапуре I, в большой мере под влиянием выдающегося человека — Картира (Кирдера), который в ходе исключительно долгой карьеры, начавшейся, вероятно, в конце царствования Ардашира, около 240 г., и завершившейся в последние годы века, начав с простого эрпата и постепенно пройдя по всем ступеням, возможно, им же и созданным, в конечном счёте стал магупатом, судьёй всей империи и хранителем храма Ардвисуры Анахиты в Стахре. Маздеизм был провозглашён государственной религией. Маги получили официальный статус, образовали общественный класс, магистан, «страну магов» (как страна афганцев будет названа Афганистаном), то есть корпорацию магов, и разделились по иерархии. «Учителя магов», магупаты, пользовались царской милостью и постоянно приумножали свои богатства, могущество, повышали свою роль в государстве. Наконец, в начале V в. или немного раньше над ними встал верховный глава, мобедан мобед, «маг магов» — этот титул был создан в подражание титулу Царя царей. Завещание Ардашира формулирует, может быть, идеальные отношения, какие существуют или должны существовать между духовной и политической властями, но каких несомненно никогда не будет ни в какой монархии: «Знайте, — говорит он, — что царская власть и религия суть близнецы, ни один из которых не может существовать без другого, ибо религия — это фундамент царской власти, а царская власть — хранитель религии. Царской власти абсолютно необходим фундамент, как религии абсолютно необходим защитник, ибо то, что не защищено, гибнет, а то, что не имеет фундамента, рушится». Однако конфликт между религиозными и политическими лидерами остаётся возможным и даже неизбежным: «[Никогда не бывает,] чтобы глава духовенства не оспаривал у властителя царства власть, какой тот обладает». Поэтому следует, «чтобы царь признавал за жрецами и людьми благочестивыми верховенство только религиозное».

При всей маздеистской ортодоксальности, на которую претендовала эта династия, чей родоначальник был жрецом храма Ардвисуры Анахиты в Истахре (Стахре), она вернула великой богине место, которое та утратила, и почти приравняла её к Ахурамазде. Как и он, эта богиня символически коронует царей на рельефах с изображением инвеститур. Особо почитал её монарх Нарсе. Тиридат Армянский до обращения в христианство упрекал святого Григория за то, что тот оскорбляет «истинных создателей, великую Анахиту, благодаря которой живёт Армения», а после обращения громил её храмы. Назначение верховным жрецом царского по преимуществу святилища — храма Ардвисуры Анахиты в Стахре стало высшей наградой для Картира, и, получив эту должность, он прославился.

Бывает, за преследованиями манихеев теряют из виду происходившие тогда же гонения на приверженцев других религий, которых в Иране несомненно было больше, чем иногда мы пытаемся себя убедить, и к ним привлекает внимание сам Картир в одной из четырёх сохранившихся его надписей, выполненных на среднеперсидском, а не на двух или трёх языках, что свидетельствует о его национализме. Эта надпись, самая интересная, насчитывающая девятнадцать строк и выбитая на «Каабе Зороастра», под текстом Шапура, датируемая 276-280 гг., особо отмечает могущество и славу автора и, что ещё интересней, славит его действия в пользу маздеизма: «Учения Ахримана и демонов были изгнаны из империи и уничтожены в ней: иудеи, шраманы [буддисты], брахманы, назареи, христиане, мактики [неизвестно, кто это], зандики [манихеи?] были повержены [...] много огней [...] основано, много кровнородственных браков заключено, многие неверующие стали верующими».

Можно удивиться, что Картир первыми называет иудеев, и допустимо предположить, что он завершил своё перечисление религиями, которые считал самыми значимыми, самыми опасными, а именно — христианством и манихейством, если под термином «зандики», судя по всему, следует понимать манихеев; не исключено также, что именно малочисленные иудеи стали очень влиятельными и казались самыми грозными.

Об иудеях мы знаем мало, и разрозненные сведения о них позволяют в лучшем случае догадываться, какое место они издавна занимали в Иране. Ещё при Аршакидах один из них, Багарат, имел привилегию короновать царя. Йездигерд I (399-420) женился на иудейке. У иудеев были школы в разных городах — в Вавилоне, в Сузах, в Пумбедите. Они оказали финансовую поддержку восстанию Бахрама VI (590) против Ормизда IV и Хосрова II. Одни сообщения дают понять, что власть им благоприятствовала, другие, напротив, говорят об их трудностях. Йездигерд II в 454-455 гг. запретил им праздновать шаббат; убив как-то двух магов, они подверглись репрессиям; за поддержку, оказанную Бахраму VI, они поплатились закрытием двух школ. Согласия между ними и христианами не было, если это правда, что после взятия Иерусалима Хосровом II в 618 г. они попросили персов разрушить Гроб Господень и были наказаны за это распятием.

Немногим лучше известно положение христианства. Судя по всему, в Иране оно быстро распространилось и добилось существенных успехов. В IV в. святой Иоанн Златоуст утверждал, что его доктрина изложена на языке персов; в V в. Феодорит Кирский отмечал, что персам известно Евангелие (Migne, Patrologie grecque, LIX и LXXXIII); присутствие христиан засвидетельствовано в Бактрии и Согдиане. Говорят о восьмидесяти епископствах в Иране. Не подлежит сомнению, что очень рано, вероятно, со времён царствования Шапура I, священные тексты действительно переводились на персидский язык, что отвечало как потребностям христиан, желавших обращать маздеистов, так и потребностям маздеистов, которые были намерены полемизировать с христианами. Обращение Армении в христианство, объявленное в 301 г. государственной религией, обращение, которое в большой мере было заслугой святого Григория Просветителя, позволило этой стране обрести единство, но сформировало его в борьбе с Сасанидами и персидским маздеизмом, отчего христиане стали выглядеть врагами Ирана. Такое впечатление дополнительно усилил Миланский эдикт 313 г., предоставивший христианам Римской империи свободу вероисповедания, поскольку с тех пор Сасаниды сочли, что Римская империя стала христианской, что было правдой, и что христиане как византийцы — их естественные враги, что было неправдой. Понадобились создание отдельной иранской церкви в Селевкии-Ктесифоне, выступление собора, состоявшегося в том же городе в 410 г., за несторианство, назначение католикоса, пяти митрополитов и тридцати епископов, чтобы это мнение изменилось. Надо ещё отметить, что басилевс по-прежнему считался главой христиан, коль скоро в 590 г. тюркских воинов-христиан мятежного Бахрама Чубина отослали в Константинополь, поскольку персы полагали, что те ему подчинены.

Политика Сасанидов по отношению к христианству всё время колебалась между благоволением, терпимостью и преследованиями — эти гонения были вполне реальны, но их размах и последствия, должно быть, преувеличены. Арнольд Тойнби (Toynbee, 1963, р. 248) справедливо подчёркивает, что в IV в. византийские несториане находили в Иране убежище — конечно, потому, что их преследовала власть, но ведь они были христианами. Разве святой Евгений не исцелил сына Шапура II? Разве Хосров II (590-628) не женился на христианках, на византийской принцессе Марии и на прекрасной Ширин, «Сладкой», её сопернице, героине романа, который приведёт в восторг мусульманский мир? Разве его не подозревали в том, что жена обратила его, пусть он даже избивал христиан, когда в его земли вторгся Ираклий? Разве христиан наряду с маздеистами и маздакитами не пригласили в 529 г. на собрание, которое осудило последних? Разве католикос Ишояб не осведомлял Хосрова II о действиях византийцев? Разве Сасаниды не вернули, несомненно под нажимом, 14 сентября 629 г. Ираклию крест Христа, похищенный в Иерусалиме, — и это событие церковь всё ещё ежегодно поминает во время праздника Воздвижения Креста Господня?

Степень жестокости и эффективность антихристианских мер, мученичеств, при Шапуре II в 350 г., при Бахрам Гуре (421-438), при Хосрове I (531-579) оценить невозможно... Должности некоторых из жертв, например, великого евнуха при Шапуре, показывают, что христиане просочились в правящий класс; должности некоторых гонителей, например, мобедан мобеда Михр-Шапура, ещё при Йездигерде I тщательно подготовившего избиение времён Бахрам Гура, свидетельствуют, что преследования совершались не только по политическим причинам, но также из фанатизма. На отношение Сасанидов к христианам, то благоприятное, то неприязненное, влияли отношения с соседями — друзьями, а чаще врагами, но сохранялись и старинные принципы терпимости, иногда дававшие о себе знать. Можно допустить, что Кавад I в 529 г. дал убежище семи учёным эллинской философии только в пику Юстиниану, закрывшему Афинскую академию, но ведь не по той же причине Хосров через несколько десятков лет включил в мирный договор с Византией статью, предусматривающую, чтобы эти учёные, страдающие в изгнании, могли вернуться домой...

Сильный расцвет буддизма с III no VII в. в Восточном Иране, современном Афганистане, начавшийся при кушанах, говорит о терпимости Сасанидов. Они в прямой или косвенной форме были властителями Бамиана, когда там были высечены в скале две больших статуи Будды (IV и V-VI вв.), уничтоженные режимом талибов, и когда в подражание рельефам Так-и Бустана был написан лунный бог властителями Фулади и Habak [Какрака?], когда там устраивали пещерные монастыри (V-VI вв.), когда украшали фресками монастыри Фундукистана (VI—VII вв.) и Дильберджина (V—VII вв.)... и не надо забывать, что именно при их власти Хадда произвела на свет свои прекраснейшие шедевры. В сасанидском стиле, свидетельствующем, что брак Ирана и буддизма был счастливым, в Духтар-и Нуширване изображён словно скопированный с «кубка Хосрова» князь-наместник Бактрии, в Кераке — «Царь-охотник» с развевающимися лентами. Пока Сасаниды царствовали, буддизм процветал. И он не замедлил исчезнуть с пришествием ислама.

Трудно понять причину, побудившую Картира упомянуть индуистов (под именем брахманов), потому что их присутствие в Иранской империи было как минимум малозаметно. Естественно, там были индийцы, не принадлежавшие к буддистам, но они не создавали общин и не пытались распространять свою веру. Даже в искусстве их влияние было минимальным, и его можно заметить разве что в Согдиане или в Сериндии (Хотане), в изображениях бога Шивы.

САСАНИДСКОЕ ИСКУССТВО

Единственный впечатляющий памятник, сохранившийся от сасанидской эпохи, — дворец Шапура в Ктесифоне, который в конце XIX в. был ещё почти невредим, а сегодня полуразрушен. Его внушительный фасад образует громадная голая стена, которая украшена четырьмя ярусами глухих ниш, фланкированных выступающими колоннами, и прорезана по центру большим айваном, огромным сводом высотой 37 м, шириной 24 м и глубиной 43 м. От нескольких мостов-плотин в Хузистане, иногда ассоциирующихся с римлянами, которые, возможно, работали на их строительстве, остаются красивые развалины. Что касается городов, основанных при владычестве Сасанидов, в том числе «Красавицы Шапура», Бишапура, построенного по гипподамовскому плану, а не по круглому плану времён Аршакидов, где сохранился храм огня и красивые ниши III в., отделанные штуком, то они почти разрушены. Один из самых знаменитых ансамблей — укреплённый замок близ Фирузабада, Калайе-Духтар.

Каменная скульптура сохранилась намного лучше. Не считая колоссальной статуи Шапура высотой более 7 м, установленной высоко в нише внутри грота, послужившего, должно быть, гробницей этому суверену, она, как и скульптура времён Ахеменидов, представлена скальными рельефами, но ей неведома отделка стен, столь мастерски выполненная в Персеполе, и к тому же она холодна и условна. Аммиан Марцеллин (XXIV, 6, 3) дал ей неплохое определение: «Вообще у персов живопись и скульптура имеют только один сюжет — убийство и война». Действительно, ей далеко до гуманности персепольских композиций. Набор иконографических сюжетов, в скульптуре ещё в большей мере, чем в изделиях прикладного искусства, крайне ограничен. Изображали — но неустанно — одни только инвеституры, царские триумфы, царя, который сидит на троне, охотится, сражается. Божества, Ахурамазда и реже Ардвисура Анахита или Митра, — антропоморфны и отличаются от людей только головными уборами, последний — солнцем вокруг головы. Корону, символ царской власти, суверену передаёт бог, и монарх будет носить её на голове всегда, даже не в самых подходящих ситуациях.

Древнейший и в то же время крупнейший рельеф был выполнен в Фирузабаде для изображения победы Ардашира I над Артабаном. При его создании были, довольно грубо, установлены нормы, которые в дальнейшем неуклонно соблюдались. Монарху полагались длинные волосы, ниспадающие волнами на плечи, развевающиеся ленты, остроконечная борода, жемчужные ожерелья. Самые красивые сцены инвеституры — это инвеституры Ардашира I, пешая — в Фирузабаде, конная — в Накш-и Рустаме; Шапура I, вместе с изображением триумфа этого царя; Бахрама II в Бишапуре, все III в., и инвеститура Ардашира И, в которой появляется Митра на лотосе, держащий в руке барсом, пучок веток (IV в.). В каждой сцене Ахурамазда находится напротив суверена и, протягивая руку, передаёт ему корону... Ещё две, инвеституры Нарсе в Накш-и Рустаме (III в.) и Пероза в Так-и Бустане (V в.), с последней из которых соседствует конная статуя царя, имеют ту очень интересную особенность, что в церемонии наряду с Ахурамаздой принимает участие Ардвисура Анахита, и оба передают корону. Прекраснейшие сцены триумфов изображают триумф Шапура I над Гордианом (Бишапур), над Валерианом и Филиппом Арабом, где басилевс, на сей раз патетически, бросается к ногам победителя (Накш-и Рустам), и Шапура II (Бишапур), где поверженного на землю врага топчут конями. Прекрасно изображён Ормизд II на коне во время сражения, выбивающий противника из седла, на рельефе начала IV в. (Накш-и Рустам). Ни одно изображение, в том числе Бахрама II, убивающего львов, в Сар-и Мешхеде, не может сравниться с большой сценой охоты на кабанов, украшающей стены в Так-и Бустане, очень многообразной, очень живой, где иранское анималистическое искусство вновь обрело весь свой гений, особенно в изображениях слонов (V в.), — гений, проявивший себя и в штуковых рельефах: кабан из Дамгана (Тегеранский музей, VI в.), павлин из Ктесифона (Берлинский музей, VI в.). Некоторое композиции, совершенно мирные, как Бахрам II на троне в окружении четырёх сановников или членов семьи (Накш-и Рустам, III в.), уже упомянутый портрет Пероза и портрет Бахрама II, служат опровержением слов Аммиана Марцеллина.

Сасанидская живопись известна почти исключительно по фрескам со сценами охоты (IV в.), найденным в Сузах. Мозаика — по прекрасным композициям, покрывающим пол айвана в Бишапуре (III в.). Она, конечно, имеет не местное, не иранское происхождение и испытала влияние Рима или сирийских школ. В её сюжетах большое место занимают женщины (сидящая женщина, играющая на арфе, напоминая о важности музыки у Сасанидов, плетущая венок). Здесь открыто появилась обнажённая натура, до тех пор неизвестная иранскому искусству. Её изображения встречаются на предметах роскоши, на вазах и чашах, особенно на последних, столь часто принадлежавшим царям, и должны были ассоциироваться с опьянением и блаженством. Раздетые танцовщицы соседствуют здесь с музыкантшами, со сценами охоты или пиров (графин из Тегеранского музея, чаша из Балтиморского музея, VI в.). Этих изделий до нас дошло немного, и одно из них считается шедевром: оно известно как Чаша Соломона, а на самом деле это «чаша» Хосрова I, VI в., из золота и горного хрусталя, отделанная рубинами и стеклом, собственность Французской Национальной библиотеки. Ткани, возможно, в позднее время, стали основной продукцией сасанидского Ирана. Они быстро и надолго завоевали Запад, где базилики и монастыри собирали коллекции этих изделий.

РАСПРОСТРАНЕНИЕ ВЛИЯНИЯ САСАНИДОВ

Митра в Риме или на Рейне, Мани в Карфагене и в Сиане. Этого достаточно, чтобы можно было говорить об исключительно широком распространении влияния Ирана. Оно осуществлялось издревле. Мы видели, какое мощное влияние оказывал маздеизм. В мирских сферах такое влияние начало ощущаться при Ахеменидах, но его мы замечаем слабо. Зато при Сасанидах оно стало бросаться в глаза. Оно скажется на исламе. Мы увидим это, и нас это не очень удивит. Оно скажется на Риме, на христианском Западе, на всей Центральной Азии, Индии, Китае, Японии. Это может вызвать у нас растерянность, но отрицать этого мы не можем. Выявляется это влияние в искусстве. Чтобы оценить его масштаб, следовало бы осмотреть сотни памятников, скульптур, изделий. Где-то обнаруживается иранская специфика, как в Китае в игре в поло, к которой пристрастились всадники эпохи Тан (VIII в.). Где-то — простая деталь: вытянутый вперёд палец сжатой кисти, выражающий почтение Ардашира к Ахурамазде и вельмож к Шапуру, какой в XII в. обнаруживается на витраже в Сен-Дени или на кресте из аббатства Сен-Бертен в Сент-Омере, как и на согдийских росписях Пенджикента. А вот целый набор, вопиющий о своём родстве: росписи Аджанты (V-VI вв.) в Индии; сокровища Сёсоина (ок. 756) в Японии; клад из Надьсентмиклоша (IX в.) в Венгрии; романское искусство в целом во Франции — кто бы мог не увидеть очевидной связи между ним и армянским искусством, а армянское искусство — это иранское искусство (собор в Эчмиадзине, VII в.; церковь на Ахтамаре, 915-921; Церкви в Ани, Х-ХШ вв.)? Возьмите хотя бы «Чашу Соломона» и посмотрите на Христа на престоле, изображённого на тимпанах наших Церквей. Нет! Посмотрите всего на одного-единственного, в Муассаке: он кажется копией царя Хосрова, сидящего на троне. Этого довольно. Этим всё сказано.