Первый поход Тутмоса III в Сирию

Представляя интересы крупной рабовладельческой аристократии, в частности высшего фиванского жречества, которое и раньше выдвигало и поддерживало его, Тутмос III, захватив верховную государственную власть и расправившись со своими врагами, решительным образом возобновил традиционную завоевательную политику Египта. На 22-м году своего царствования [100] он двинул войска в Палестину. В знаменитых «Анналах Тутмоса III», гиероглифический текст которых сохранился на стене Карнакского храма Амона, особенно подробно описан именно этот первый поход Тутмоса III в Палестину и Сирию. Описывая этот поход, придворный летописец Чанани[9] говорит, что его причиной было восстание азиатских племен против Египта.

Тутмос III убивает пленных. Рельеф на пилоне храма Амона в Фивах. Карнак. Новое царство. XVIII династия.

«Год 22-й, 4-й месяц 2-го сезона, день 25-й. Проходил его величество крепость Джару во время первого победоносного похода [чтобы отбить нападение на] границы Египта при помощи храбрости [при помощи победы, при помощи силы, при помощи правогласия]. Вот во время этих [событий], в течение [101] [ряда] лет азиаты стали грабить. Каждый человек стал сражаться против...[10] Случилось, что другие племена и гарнизоны, находящиеся в городе Шарухене, начали от страны Ирджа до крайней границы [болот] страны открывать путь к восстанию против его величества».[11]

Эта же, очевидно, официальная, версия об оборонительном характере первого похода Тутмоса III в Азию сохранилась и в надписи из Джебель-Баркала, в которой приведены некоторые дополнительные данные.

«Он (Амон. — В. А.) поручил мне иноземные страны Речену во время первого похода, когда они пришли, чтобы приблизиться к моему величеству с миллионами людей, с сотнями тысяч лучших во всех иноземных странах и стояли на своих колесницах в [количестве] 330 вождей, каждый из которых был во главе своего войска».[12]

Весьма возможно, что эта официальная версия об оборонительном характере первого похода Тутмоса III в Азию имела целью поднять воинственный дух египетского войска, отвыкшего от крупных походов в течение длительного мира, царившего в стране во время предшествующего периода. Конечно, истинной причиной возобновления завоевательной политики Египта было стремление к захвату богатств в странах Передней Азии, в первую очередь рабов, необходимых для дальнейшего развития рабовладельческого хозяйства. Не менее важно было для Египта покорить соседние племена Передней Азии, чтобы пробить дорогу в Малую Азию и Месопотамию, что создавало условия для все более широко развивавшейся египетской внешней торговли. Но чтобы сделать эту войну популярной, надо было замаскировать ее истинные захватнические цели. Поэтому одно из обычных восстаний азиатских племен против египетского владычества было представлено в официальных надписях как крупное движение, грозившее повторением азиатского нашествия на мирную и процветающую долину Нила. Это был старый демагогический прием, к которому и раньше прибегали египетские фараоны и их писцы, идеологи рабовладельческой деспотии.

Первый поход Тутмоса III в Сирию имел особенно большое военно-политическое значение. Именно в результате этого похода были разбиты объединенные силы сиро-палестинских князей, образовавших коалицию под главенством князей Мегиддо и Кадеша. Один из наиболее важных опорных пунктов этой коалиции — сильная крепость Мегиддо, которая господствовала над путями, ведущими через Иезреельскую равнину, была взята после битвы под стенами этого города, когда египетскому войску удалось одержать победу над войсками сирийцев. Больше того, Тутмосу III удалось проникнуть и дальше [101] вплоть до Ливана, где он прочно закрепился, захватив богатую добычу. Поэтому первый поход Тутмоса III особенно подробно записан в «Анналах», причем краткая характеристика его повторена и в других текстах Тутмоса III.[13] Очевидно, и самый поход и его описание в официальных документах должны были наглядно показать всем соседним племенам и государствам, что Египет отныне не потерпит никакого сопротивления со стороны соседних племен в своем неуклонном движении на северо-восток, к границам Малой Азии и Месопотамии. Всякое сопротивление рассматривалось египетским фараоном как «восстание» против египетского владычества, что должно было неизбежно повлечь за собой строжайшее наказание, привести к покорению «восставших» племен и в конечном счете дальнейшему расширению границ Египта. Поэтому в самом начале «Анналов» прямо указывается, что египетское войско в 5-й день 1-го месяца 3-го сезона 23-года выступило из Газы «храбро, мощно, сильно, победоносно, чтобы повергнуть этого презренного врага, чтобы расширить границы Египта, согласно тому, что приказано было его отцом Амоном-Ра, дабы победоносно… схватил он».[14]

Хронологию и маршрут первого похода Тутмоса III можно восстановить по данным, которые приведены в «Анналах». Египетское войско под командой самого фараона выступило в 25-й день 4-го месяца 2-го (зимнего) сезона 22-го года царствования Тутмоса III из пограничной египетской крепости Джару.[15] Весь путь до Газы протяжением в 187,5 км был пройден в 10 дней, как это видно из текста «Анналов»: «Год 23-й, 1-й месяц 3-го сезона, день 4-й, день праздника появления царя. [Прибытие] в город «Владения Правителя» — Гаджату — [имя его в Хару]».[16]

Следовательно, египетское войско на пути из Джару в Газу делало в среднем в день 18,75 км. Медленность продвижения египетского войска в данном случае объясняется трудностью пустынного пути, а также тем, что оно состояло главным образом из пехоты. Ведь в эту эпоху египтяне обладали очень небольшим количеством боевых колесниц. В описаниях добычи, захваченной после боя, в те времена всегда на первом месте ставили коней и колесницы, что ясно указывает на то значение, которое египтяне придавали этим новым для них, чисто азиатским средствам передвижения. Характерно и то, что в надписи из Джебель-Баркала подчеркнуто число колесниц, которым располагали сирийские войска под Мегиддо.

Из Газы египетское войско двинулось на север по направлению к горам Кармила. В «Анналах» упоминается местечко Ихем, которое теперь сопоставляется с Иемма и, как думает Эд. Мейер, находилось севернее Какона, может быть, на месте [103] Телль-эль-Асавира или ес-Самра, у подножья Кармила. Весь путь от Газы до Ихема протяжением в 120 км египетское войско проделало, как полагает Фолкнер, в семь дней, т. е, передвигалось со скоростью 17 км в день. Весьма возможно, что после 17-дневного перехода пришлось устроить стоянку в Ихеме, для того чтобы дать отдых пехоте и в то же время собрать необходимые сведения о расположении войск противника. Поэтому только через пять дней был созван военный совет в Ихеме, о котором довольно подробно говорится в «Анналах».

По словам летописца, «год 23-й, 1-й месяц 3-го сезона, 16-й день — [прибытие] в город Ихем».[17] Очевидно, именно в этот день, находясь приблизительно в 30 км от Мегиддо в местечке Ихем, Тутмос III созвал военный совет для решения вопроса о том, по какому пути следует двинуться дальше, чтобы полностью разбить врага, собравшего свои главные силы в Иезреельской равнине, опираясь на сильную крепость Мегиддо. Рассказ летописца о военном совете в Ихеме содержит интереснейшие сведения об уровне развития тактики и стратегии в древнем Египте в те времена, о наличии военной информации, об организации военного дела, об учете морального фактора и о роли самого Тутмоса III в качестве полководца.

Судя по тексту «Анналов», в которых точно и в то же время образно и красноречиво описывается этот военный совет, «приказал [его величество созвать] совещание с его храбрыми воинами».[18] Очевидно, эта организационная форма «военного совета» или «совещания» в те времена уже существовала и даже была обычной. Право созыва этого «военного совещания» принадлежало, несомненно, самому царю, который не только созывал военный совет, но выступал на нем в качестве главного докладчика и выносил окончательное решение. Поэтому вряд ли можно думать, что этот «военный совет» был остатком или даже пережитком времени военной демократии, когда вожди принуждены были считаться с решениями такого рода советов. Несмотря на то, что предложение фараона шло вразрез с предложениями, которые были высказаны воинами на этом «военном совете», все же фараон принял свое решение вполне самостоятельно и все присутствовавшие с ним согласились. Очевидно, этот «военный совет» был чисто военным учреждением, военно-совещательным органом, в который входили лишь видные воины-аристократы, назначенные царем. Поэтому этот «военный совет» находился под контролем фараона и мог высказывать те или иные соображения по данному вопросу, но право вынесения окончательного решения принадлежало лишь фараону как неограниченному деспоту, обладавшему верховной государственной и в том числе военной властью. [104]

Большой интерес представляет речь Тутмоса III на этом военном совете. Фараон излагает полученные им сведения о передвижениях вражеских войск и, в кратких словах, о намерениях неприятеля дать генеральный бой под стенами Мегиддо. По словам летописца, царь сказал следующее: ««Этот [презренный] враг [правитель] Кадета прибыл и вступил в Мегиддо. Он [там] в этот момент. Он объединил вокруг себя князей [всех] стран, подвластных Египту (буквально: «находящихся на воде Египта», т. е. зависящих от Египта. — В. А.), вместе [с теми, которые расположены вплоть до] Нахарины [и состоят из стран] Хару, Кеду с их лошадьми, их войсками и [их людьми]». И это он сказал, как говорят: «Я буду стоять, чтобы [сражаться с его величеством здесь] в Мегиддо. Скажите мне, [что в сердцах ваших]?»».[19]

Судя по этим словам летописца, египетское главное командование, находясь в Ихеме, у подножья горного хребта Кармил, располагало довольно значительными сведениями относительно войск противника, его передвижений и намерений. Наиболее существенным военно-политическим фактом, который фараон сообщил своим военачальникам, собранным на военный совет в Ихеме, было то, что в Сирии и Палестине образовался большой военный союз правителей отдельных областей и городов во главе с князьями Кадеша и Мегиддо,[20] которые были, очевидно, главными врагами Египта. На это указывает и то обстоятельство, что в известном «Перечне стран Верхнего Речену», разгромленных и покоренных Тутмосом III во время первого сирийского похода, на первом месте упоминаются Кадеш и Мегиддо, причем особенное значение как в этой надписи, так и в других надписях времени Тутмоса III придается тому, что именно в Мегиддо были собраны все войска восставших сиро-палестинских городов и областей, очевидно, находившихся под начальством князя Кадеша.[21]

В словах Тутмоса III на военном совете в Ихеме подчеркнуто важное сообщение царя о том, что правитель Кадеша, или, вернее, войска, находившиеся под его командованием, не только подошли к Мегиддо, но и вступили в эту крепость. Фараон определенно указывает на то, что «он [там] в этот момент». Вместе с ним находились либо в Мегиддо, либо в его непосредственной близости войска его союзников, правителей Сирии и Палестины, ранее подвластных Египту, а теперь восставших против него. В «Анналах» прямо указано, что то были князья Сирии (Хару), вплоть до Нахарины, т. е. «страны рек», очевидно, Верхней Месопотамии, прилегающей к среднему течению Евфрата, где территория изрезана множеством рек.[22] Данные разведки позволили фараону сообщить совету военачальников, что в Мегиддо прибыли войска, включая конницу [105] и обоз упомянутых князей Сирии и Палестины. Основным намерением неприятеля, по мнению Тутмоса III, было дать египетским войскам генеральное сражение под стенами Мегиддо. Очевидно, сиро-палестинские князья исподволь подготовились к этой битве, стянув в Мегиддо значительные военные силы, чувствуя себя уверенно среди дружественно расположенного к ним населения и укрепив свой важнейший опорный пункт в Иезреельской долине — мощную крепость Мегиддо. Возможно, что неприятель имел здесь заранее накопленные продовольственные запасы и достаточное боевое снаряжение и в случае нужды мог не только выдержать натиск египетской армии, но и длительную осаду в самом Мегиддо.

Сообщив совету военачальников все необходимые сведения, фараон предложил им высказаться. В ответ на его предложение они «сказали его величеству: «На что же это будет похоже идти по этой дороге, которая становится столь узкой? Ведь пришли [и сообщили], что враги там стоят [рядом] и их [стало] очень много. Разве не пойдут лошадь за спиной лошади, воины и люди равным образом? В то время как наш авангард туда придет и будет там сражаться, наш арьергард будет все еще стоять в Аруне и не будет сражаться. Но ведь здесь есть еще две [другие] дороги. Одна дорога, — смотри, она удобна для всех нас,— она выведет к Таанаку,[23] а вот другая [приведет] на дорогу к северу от Джефти. И тогда мы придем к северу от Мегиддо. Пусть наш победоносный владыка двинется так, как [покажется правильным] сердцу его, но пусть не заставляет нас идти по этой [трудной] дороге»».[24]

Автор «Анналов» весьма подробно и, на первый взгляд, весьма точно описывает все отдельные этапы первого похода Тутмоса III в Сирию. Однако при ближайшем рассмотрении все же оказывается, что придворный летописец многое опускал, выделяя лишь те события, факты и оттенки характеристик в особой, конечно, тенденциозной выборке, которые клонили к вящему прославлению царя, «победоносного владыки».

Так, например, в информационном сообщении фараона на военном совете в Ихеме нет еще каких-либо реальных предложений относительно плана дальнейших военных действий. Однако в ответе воинов царю содержится довольно детальный разбор различных вариантов дальнейших продвижений по трем дорогам, которые вели от Ихема через Аруну, или через Таанах, или через Джефти в район Мегиддо, под стенами которого, очевидно, расположились лагерем сиро-палестинские войска под начальством князей Кадеша и Мегиддо. С другой стороны, в только что приведенном отрывке сообщается не речь одного какого-либо военачальника, а сборное резюме всех выступлений, если таковые на самом деле имели место. [106]

Таким образом, здесь перед нами не точный, приближающийся к протоколу отчет выступлений, а лишь своеобразная характеристика тех настроений, которые царили среди военачальников и нашли отражение в одном или, вернее, нескольких выступлениях, поскольку писец в данном случае применил стандартную фразу: «они сказали его величеству».

Наконец, автор «Анналов» пропустил в своем отчете информационное сообщение о возможности продвижения по дороге через Аруну, хотя в речи военачальников сказано «пришли [и сообщили], что враг там стоит [рядом]», т, е. в непосредственной близости от дороги, и угрожает разбить по частям египетские войска, которые будут спускаться в равнину по этому узкому и крайне опасному горному дефиле. Очевидно, все эти сведения были получены разведкой до военного совета в Ихеме и стали в той или иной форме известны отдельным военачальникам.

В разобранном нами отрывке из «Анналов», в котором приводится резюме ответов военачальников царю, ясно указывается, что существовали три основных проекта дальнейшего продвижения египетского войска по направлению к Мегиддо. Один проект предусматривал переход через Кармильский хребет по наиболее прямой, очень узкой, трудной и опасной горной тропе через Аруну. Это был путь смелой лобовой атаки. Два других проекта сводились к обходным движениям, либо на восток по дороге через Таанах, расположенный к юго-востоку от Мегиддо, либо на север, через Джефти, который, возможно, находился к северо-западу от крепости, под стенами которой стояли сиро-палестинские войска. Первый проект подвергся критике со стороны военачальников. Они считали, что крайне опасно двигаться по этой слишком узкой дороге, в особенности потому, что у выхода горной тропы на равнину около этой дороги расположились, очевидно, крупные силы неприятеля, которые смогут по частям разбить египетские войска, выходящие из горной теснины. Египетский писец образно и красноречиво указал на то, что египетская пехота, колесницы и обоз или обслуживающий войско персонал должны по этой дороге идти «лошадь за спиной лошади, воины и люди равным образом», т. е., по-видимому, гуськом. Поэтому египетское войско, следующее по этому пути, принуждено было бы чрезмерно растянуться и не смогло бы достаточно быстро развернуть свою боевую линию против неприятеля, который занимал заранее подготовленную и удобную для боя позицию. Авангард египетского войска был бы вынужден, принять бой в неудобных для себя условиях у выхода на равнину, в то время как арьергард египтян еще находился бы в Аруне и не мог сражаться вместе с передовыми частями войска. Таким образом, египетские [107] военачальники отвергли этот план как чрезмерно смелый и слишком опасный. Вместо него они предложили принять более осторожный план обходного движения через Таанах или Джефти. Они советовали фараону выбрать тот путь, который покажется «правильным сердцу его», но просили его отказаться от опасного и трудного пути через Аруну.

Дальнейшее обсуждение этого плана было возобновлено лишь после получения добавочной информации в ставке фараона. Об этом ясно говорится в «Анналах», что указывает на большую роль военной разведки, которая в некотором отношении обусловила правильное решение вопроса и победу египтян в битве под Мегиддо.

«И тогда были [доставлены] сведения [об этом презренном враге]. [И снова обсудили этот] план, о котором они говорили раньше».[25]

Окончательное решение было принято царем после длительного и двукратного обсуждения этого вопроса в целом и после получения новых добавочных сведений о противнике, т. е. после зрелого предварительного размышления и взвешивания всех за и против. Именно поэтому речь фараона содержащая окончательный вывод, носит столь категорический характер, который, по мнению летописца, и подобал решению царя как верховного правителя всей страны. Может быть, именно в связи с этим знаменательная речь Тутмоса III вводится несколько высокопарным оборотом: «И было сказано во дворце его величества, — да будет он жив, здрав и невредим».[26] Самая речь облечена в торжественную и патетическую форму:

«Я клянусь любовью Ра и похвалой отца моего Амона,

Как возвращают мне молодость дыханье ноздрей моих, [наполняя меня] жизнью и здоровьем,

Что выступит мое величество по этой дороге, [ведущей] на Аруну.

Пусть пойдет по желанию своему каждый из вас по тем дорогам, о которых вы говорили.

И пусть пойдет по желанию своему каждый из вас, следуя за моим величеством.

Пусть не подумают среди этих врагов, которых ненавидит Ра:

«Вот его величество пошел по другой дороге,

так как он очень боится нас» скажут они».[27]

Таким образом, план наступления, предложенный фараоном, резко отличался от плана, который был выдвинут военачальниками на военном совете в Ихеме. Осторожному обходному маневру по более удобным, безопасным и широким дорогам царь противопоставил быструю лобовую атаку по труднопроходимой, [108] опасной, но наиболее короткой горной тропе, которая давала возможность в короткий срок вывести египетскую армию на равнину Мегиддо, чтобы здесь нанести врагу сокрушительный удар. В качестве основного мотива для принятия такого решения Тутмос III выдвигает «моральный фактор». По мнению царя, движение по обходному пути должно вызвать злорадство среди врагов, которые в этом маневре усмотрят слабость египетской армии и нерешительность командования, граничащую с трусостью. Помимо того, быстрый и прямой удар, нанесенный по трудному и опасному пути, должен неминуемо застать врага врасплох, вызвать в его среде деморализацию и тем самым поднять боевой дух египетского войска.

Этот древнейший (из известных в мировой истории) учет «морального фактора» полководцем при выборе плана сближения с противником указывает на значительное развитие военного искусства в древнем Египте. Впрочем, аналогичный мотив сохранился в известном школьном упражнении на историческую тему, в котором рассказывается о борьбе Яхмоса I с гиксосами (текст таблички Карнарвон).[28] И в том и в другом рассказе смелая решительность воинственного фараона, готового немедленно выступить против врагов страны, противопоставляется чрезмерной осторожности военачальников или вельмож. Этот сюжет был использован и автором «Анналов» для возвеличения храброго фараона, «победоносного властителя».

Этот апофеоз египетского деспота, облеченный в льстивую и тенденциозную форму, находит особенно яркое выражение в заключительных словах цитируемого отрывка, образно рисующих неограниченную власть обоготворенного фараона.

Вельможи-военачальники, угодливо склоняясь перед царем, признают его правоту и говорят ему:

«Да дарует тебе отец твой [Амон, Владыка престолов Двух Стран, находящийся в Фивах, исполнение желания твоего]. Вот мы последуем за твоим величеством во всякое место, куда пойдет [твое величество], как слуга следует за своим господином».[29]

И только после этих слов в тексте «Анналов» следует, возможно, подлинная копия приказа по войскам, который был отдан Тутмосом III в типичной для таких приказов острой и лаконичной форме.

«[Приказ его величества, отданный] всему войску:

«[Завладейте вы все победой, пойдите по] дороге этой, которая столь [узка]»».[30]

Вслед за текстом приказа, в котором точно указывается направление дальнейшего следования войска, в официальной летописи похода приводятся слова фараона, призывающего [109] воинов следовать за ним по трудному и опасному пути. Фараон в торжественных и весьма напыщенных словах клянется идти впереди своего войска, тем самым наглядно демонстрируя свое бесстрашие.

«[И вот его величество] поклялся, сказав: «Не дам я пойти [воинам моим храбрым] перед моим величеством в [этом месте]».

[И вот его величество согласно своему желанию] пошел сам во главе своих воинов, давая узнавать [каждому человеку] путь шагами своими.

И конь [шел] за конем,

А [его величество] — во главе своего войска».[31]

В такой выразительной и яркой форме описал автор «Анналов» выступление египетского войска по дороге через хребет Кармил, по кратчайшему пути, ведшему через Аруну к равнине Мегиддо. И опять стремление возвеличить мощь и храбрость полководца — обоготворенного деспота сочетается с использованием документов, приказов по войскам, которые, очевидно, уже в те времена применялись в военном деле. Выполнение удачного и смело задуманного боевого плана для быстрого нанесения удара неприятелю изображается подобострастным летописцем как невероятный личный героизм самого царя, смело ведущего своих воинов к победе.

Египетское войско, согласно приказу царя, двинулось по горной дороге, ведшей на Аруну, расположенную высоко в горах Кармила. Весь путь от Ихема до Аруны протяжением приблизительно в 20 км был проделан в один или два дня. Передовой отряд, которым командовал сам фараон, провел в Аруне одну ночь и на другое утро начал спускаться в равнину. Несмотря на то, что удобное расположение Аруны давало возможность разбить здесь лагерь, Тутмос III стремился как можно скорее вывести свои войска на Иезреельскую равнину, чтобы не дать возможность неприятелю перегруппировать свои войска и подготовиться к решительной битве под стенами Мегиддо. Быстрота передвижения египетского войска и неожиданность его появления на равнине были залогом победы египтян.

Успех этого маневра египетского войска льстивый летописец объясняет храбростью фараона, который, согласно религиозным воззрениям того времени, находился под охраной египетских богов.

«Год 23-й, 1-й месяц 3-го сезона, день 19-й.

Пробуждение [в безопасности] в палатке [царя], да будет он жив, здрав и невредим, в городе Аруне.

Мое величество выступило на север под [знаменем] отца [Амона-Ра, владыки престолов двух стран], [который открывал [110] путь] передо мной. Горахте укрепил сердце моих храбрых воинов, а отец [Амон] сделал сильной руку [моего величества]... Гор [творит магическую защиту] перед моим величеством».[32] Дальше в «Анналах» говорится: «Когда [его величество] выступило [во главе войска] своего, разделенного на множество боевых отрядов, [то он не нашел там] ни одного [врага]. [Их] южный фланг находился у Таанаха, [а их] северный фланг в [южном] углу [долины Кина]. [И вот] позвал его величество на [этот путь...] и упали они, в то время как этот [презренный] враг...»[33]

Судя по этим словам летописца смелый маневр, предпринятый Тутмосом III, в своей первой части увенчался полным успехом. Для того чтобы египетские войска были по возможности не замечены неприятелем в густой чаще Кармильских гор,[34] Тутмос III разделил их на несколько отдельных отрядов, которые должны были следовать друг за другом в лесной чаще по узкой горной тропе. И действительно, благодаря принятым мерам предосторожности египтяне удачно спустились в долину Кина, не встретив на своем пути более или менее значительных заслонов неприятеля. Таким образом, расчет Тутмоса III оказался правильным. Сирийское командование, предполагая, что главные военные силы египтян двинутся по более безопасной южной дороге, ведшей через Таанах, разместило южный фланг своего войска у Таанаха, северный фланг — в южном изгибе долины Кина, а центр — где-то посередине этих двух пунктов, на дороге из Таанаха в Мегиддо. Как правильно полагает Фолкнер,[35] при таком расположении войск противника Тутмос III должен был двинуть свои войска именно через Аруну. Ведь если бы он пошел по южной обходной дороге, он встретил бы на своем пути у Таанаха сирийские войска, готовые к бою в свободно избранной их командованием позиции. Если бы Тутмос III повел свои войска по северной дороге через Джефти, он дал бы неприятелю полную возможность перестроиться. Двинувшись же прямо на Аруну, он быстрым броском вывел свои войска к правому флангу противника, отрезал сиро-палестинские войска от Мегиддо и получил возможность занять наиболее удобную для себя позицию под стенами этой крепости.

Конечно, неприятель должен был оставить какой-то сторожевой отряд у выхода дороги, ведшей из Аруны в долину Кина. Но как можно предполагать по испорченному месту текста «Анналов», этот незначительный неприятельский отряд был быстро уничтожен передовыми, очевидно, отборными частями египетского войска, которыми командовал сам фараон.

Этот крупный успех, одержанный египетскими войсками, дал повод писцу вставить маленький панегирик царю, вложенный [111] им в уста воинов, которые, радуясь удачному выходу египетского войска из горного дефиле на равнину, восхваляют царя в следующих словах:

«Воздай]те [ему хвалу],

[Восхвалите мощь его величества, так как рука его сильнее, чем у [всякого царя].

[Он охранял арьергард] войска своего величества в Аруне;

В то время как арьергард победоносного войска его величества [еще] находился в [городе] Аруне, авангард вступил в долину Кина и заполнили они узкий проход в долину».[36]

Однако этот успех следовало закрепить и с целью предохранить все египетские войска от возможного удара противника принять все меры, чтобы скорее вывести египетский арьергард на равнину. Египетские военачальники, проявившие столь большую осторожность на военном совете в Ихеме, и в данный решительный момент думали больше об обороне, чем о наступлении. Чтобы ярче подчеркнуть различие между тактикой наступления, проводимой царем, и тактикой обороны, рекомендованной военачальниками, летописец и в данном случае старается показать, что в подобной обстановке наступление было наилучшей обороной. Таким образом, и в этом отрывке автор «Анналов» подчеркивает превосходство и полный успех наступательного плана фараона над всеми планами, предложенными военачальниками. Одновременно писец старается показать, что наступательный план фараона предусматривал в то же самое время заботу об охране египетского арьергарда. Ведь уничтожение неприятельского заслона у долины Кина и меры, своевременно принятые фараоном, дали возможность египетскому арьергарду без потерь выйти из горного дефиле на равнину около Мегиддо.

Этот эпизод рассказан в «Анналах» в следующих словах:

«И тогда они (военачальники. — В. А.) сказали его величеству, да будет он жив, здрав и невредим!

«Вот его величество пришел со своим победоносным войском, и оно заполнило долину.

Пусть же выслушает нас наш победоносный владыка на этот раз.

Пусть сохранит наш владыка нам арьергард своего войска с его людьми.

Пусть подойдет к нам арьергард этого войска, находящийся позади, и тогда мы сразимся с этой страной азиатов и тогда мы не будем беспокоиться об арьергарде нашего войска».

И тогда остановился его величество вне [долины]... там, чтобы защитить арьергард своего победоносного войска.

И вот, когда передовые отряды окончили [свое] продвижение по этой дороге, то переместилась тень».[37] [112]

Этот последний маневр, предпринятый авангардом египетского войска, дал возможность всему египетскому войску, включая его арьергард, благополучно выйти на равнину. Передовой отряд, находившийся под личным командованием фараона, разбил сирийский заслон, стоявший у выхода дороги на равнину, и занял удобную позицию для прикрытия египетских войск спускавшихся с гор. Весь этот переход был совершен форсированным маршем. Летописец счел необходимым отметить, что он был закончен к полудню. Очевидно, египетские войска, двигались столь быстро и в таком порядке, что сирийцы не успели им помешать. Тем самым сиро-палестинские войска упустили прекрасную возможность не только задержать египтян в узком горном проходе, но и нанести им непоправимый ущерб, разбив их войска по частям, в то время как они спускались по узкой горной тропе, непомерно растянув свою боевую линию. Эту несомненную тактическую неудачу сиро-палестинских войск следует объяснить в первую очередь плохой разведкой, которая не сумела вовремя сообщить сирийскому командованию о передвижениях египетского войска, недоучетом маневренных возможностей египетского войска и, наконец, недопустимой медлительностью в тот наиболее ответственный момент, когда египетское войско выходило из горного дефиле на равнину и когда еще не было поздно нанести ему решительный удар в крайне невыгодных для него условиях. Все эти ошибки и неудачи сирийцев были использованы египетским командованием, которое успешно закончило свой маневр, выведя все войска без потерь на равнину Мегиддо.

Летописец, неоднократно отмечавший всю важность этого удачно выполненного маневра, счел необходимым особенно подробно его описать. Можно думать, что он прекрасно понимал, какое значение имела для выполнения маневра скорость передвижения египетского войска. Именно поэтому в своем обстоятельном повествовании автор «Анналов» указал даже точное время выхода на равнину отдельных частей египетского войска: как мы уже видели, авангард вышел на равнину около полудня (по египетскому времени) — «когда переместилась тень». А из дальнейшего изложения видно, что последние части арьергарда, т. е. вся египетская армия, вышли на равнину, «когда был седьмой час после поворота солнца», т. е. в семь часов пополудни. Иными словами, авангард выступил из Аруны около семи часов утра и через пять часов, т. е. около полудня, вышел к долине Кина. Приблизительно около двух часов дня арьергард выступил из Аруны и через пять часов, т. е. около семи часов пополудни, вышел на равнину. Понятно, что авангард двигался несколько быстрее главных частей войска, так как в его состав входили колесницы. Поэтому передовым частям [113] удалось в течение указанного промежутка времени не только совершить весь путь, но и разбить сирийский заслон, стоявший у долины Кипа, в результате чего более медленно двигавшийся арьергард смог спокойно пройти весь путь до равнины.

Удачный и быстрый переход египетского войска через горы и благополучный выход на равнину дали возможность египетскому командованию разбить лагерь близ Мегиддо и в наиболее удобной и свободно выбранной позиции, что было вполне естественным развитием первого значительного тактического успеха египтян. Летописец повествует об этом в следующих словах:

«Прибыл его величество к югу от Мегиддо на берег потока Кина, когда был седьмой час после поворота солнца (т. е. после полудня. — В. А.).

И вот там был разбит лагерь его величества, и отдан был всему войску [следующий приказ]:

«Готовьтесь! Приготовьте ваше оружие, так как придется идти на сближение, чтобы сразиться с этим презренным врагом [завтра] утром»».[38]

Таким образом, египетское командование приняло все меры к тому, чтобы ничто, даже разбивка лагеря близ Мегиддо, не могло замедлить быстрых темпов, взятых с начала похода, которые привели к первому крупному тактическому успеху. Поэтому, как только был разбит лагерь под Мегиддо, войскам был дан приказ готовиться к выступлению и бою на следующее утро. Эта быстрота передвижений и действий, эта оперативная маневренность египетского войска были его наиболее сильной стороной и выгодно отличали его от сиро-палестинских войск, которые уже потеряли и темп и инициативу, что в конечном счете предопределило их поражение. С другой стороны, египетское командование приняло все меры к тому, чтобы наилучшим образом подготовиться к предстоящему сражению. Организационным центром египетской армии была царская палатка, откуда исходили все важнейшие распоряжения, как об этом ясно говорит летописец:

«...Остался в своей палатке [царь], да будет он жив, здрав, и невредим, чтобы привести в порядок дела вельмож и снабдить провиантом командиров. Были размещены дозоры войска и им было сказано:

«Будьте стойки сердцем! Будьте стойки сердцем!

Будьте бдительны! Будьте бдительны!»

Бодрствовали в безопасности в палатке царя, да будет он жив, здрав и невредим, когда пришли, чтобы сообщить его величеству: «В стране благополучно (буквально: «пустыня здорова». — В. А.), в отрядах, расположенных к югу и северу равным образом»».[39] [114]

Этот маленький отрывок из «Анналов» дает яркое представление о некоторых чертах организации египетского войска во время лагерной стоянки в иноземной стране. Верховное командование войском сосредоточено в царской палатке, откуда даются все распоряжения военачальникам, стоящим во главе отдельных отрядов. Эти распоряжения касаются в первую очередь боевого расположения войск, а также снабжения провиантом всех воинов через особых командиров, возможно, находившихся в непосредственном ведении царя. Далее, из царской наладки даются распоряжения о размещении караулов и дозоров, которые должны обеспечить безопасность лагеря. Наконец, в царскую палатку поступают все сведения разведки относительно передвижения неприятельских войск. Царю регулярно сообщают о том, что происходит на территории, прилегающей к лагерю, и как происходит размещение египетских войск, находящихся к югу и северу от царской палатки, очевидно, расположенной в центре лагеря. Только после того, как царю сообщили, что на окружающей территории все благополучно, т. е. что не видно опасных для египтян передвижений сирийских войск, что египетские войска занимают указанные им позиции к северу и югу и что их размещение происходит и полном порядке, царь решил дать приказ начать сражение с противником. Все это указывает на значительную для того времени организованность египетского войска.

Решающая битва, генеральное сражение между египетскими и объединенными сиро-палестинскими войсками произошло на другой день, как об этом повествует летописец, вероятно, неподалеку от стен Мегиддо:

«Год 23-й, 1-й месяц 3-го (летнего. — В. А.) сезона, 21-й день, день праздника новолуния, точно соответствующий [дню] появления (т. е. коронации. — В. А.) царя рано утром. Лишь только был дан приказ всему войску выступить... двинулся его величество на колеснице из электрума, снабженный своим боевым оружием, подобно Гору могучему, владыке действия, подобно Монту Фиванскому. Его отец Амон укрепил обе его руки.

Южный фланг войска его величества [находился] у холма к югу от [потока] Кина, а северный фланг — к северо-западу от Мегиддо.

Его величество находился в центре между ними, Амон защищал члены его в сече, а мощь Сета укрепляла тело его».[40]

Судя по этим словам летописца, египетские войска рано утром в день битвы уже занимали очень выгодную боевую позицию. Южный, т. е. правый, фланг египетской армии был расположен на южном берегу Кина и упирался в холм, находившийся к юго-востоку от этого потока. Северный, т. е. левый, [115] фланг египетского войска был расположен к северо-западу, а центральная группа под командованием самого фараона — к юго-западу от Мегиддо, против правого фланга сиро-палестинского войска. Как видно из описания египетской лагерной стоянки, египетские войска заняли эту боевую позицию вечером или ночью накануне боя, так как фараону, когда он еще находился в лагере в своей палатке, сообщили, что в северном и южном отрядах все благополучно, иными словами, что оба фланга заняли указанные им позиции. Эти позиции были заняты египетским войском чрезвычайно удачно. Южный египетский фланг, находясь на южном берегу Кина, препятствовал правому флангу противника перейти через реку, чтобы зайти в тыл египетской центральной группе или хотя бы ударить на нее с фланга. Северный же фланг, заняв северную дорогу, ведшую на Джефти, с одной стороны, отрезал неприятелю отступление по этой дороге, с другой — гарантировал египетским войскам возможность маневрировать по этой дороге. Наконец, центральная, очевидно, наиболее сильная часть египетского войска предназначена была для нанесения решительного удара неприятелю, правый фланг которого находился под угрозой обхода с севера и окружения. Поэтому сиро-палестинские войска были принуждены принять бой в неудобных для них условиях. Описывая расположение египетских войск, египетский летописец, как это и подобало льстивому придворному историографу, приписывает всю заслугу победы фараону, который, по его словам и согласно религиозным верованиям того времени, находился под охраной самих богов. Однако на самом деле победа египтян, очевидно, объясняется их численным превосходством и большей военной организованностью и, кроме того, тем, что египетскому войску удалось благодаря скорости его передвижений и большей маневренности занять очень выгодную боевую позицию. Когда утром в день боя сирийцы увидели расположение египетских войск, они, возможно, сделали попытку растянуть свой правый фланг к северу, по направлению к Мегиддо, чтобы избежать обхода с севера и окружения, а также для того, чтобы приблизиться к крепости, откуда они рассчитывали получить подкрепления и куда они могли скрыться в случае поражения. Однако этот маневр, предпринятый перед самым боем в виду неприятеля, надвигавшегося на сирийские войска в полном порядке, не удался и лишь привел к ослаблению сирийского центра. Центральная группа египетского войска, быстро наступая на противника, легко прорвала растянувшуюся линию сирийского войска и стала угрожать тылам его флангов, чем внесла полную деморализацию в ряды неприятеля, наголову разбитого главным образом в долине Кина, где, очевидно, и произошел основной [116] прорыв неприятельской линии. Эта блестящая победа египетского войска образно описана автором «Анналов» в следующих словах:

«И тогда стал побеждать их его величество во главе своего войска.

А когда они увидели, что его величество побеждает их, они поторопились бежать, будучи разбиты, к Мегиддо, с лицами полными страха».[41]

Факт быстрого разгрома неприятельского войска именно в долине Кина благодаря энергичному и стремительному удару египетского отряда, находившегося под командованием самого Тутмоса III, подтверждается надписью в Джебель-Баркале, содержащей ряд интересных деталей относительно первого похода Тутмоса III в Сирию. Так, в этой надписи говорится: «И вот это было в долине Кина, [когда они] разбили лагерь в... случилось дело удачное для меня среди них. Мое величество атаковало их, и они сразу обратились в бегство; сраженные падали, [образуя] кучи трупов».[42]

Судя по тексту «Анналов», сиро-палестинские войска потерпели полное поражение под стенами Мегиддо. Только некоторые военачальники, очевидно, во главе с князьями Мегиддо и Кадеша, о пленении или смерти которых ничего не сказано в «Анналах», а также небольшое количество воинов, стремительно бежавших в Мегиддо, смогли скрыться за мощными стенами этой крепости. Панически отступая, «они бросили лошадей своих, колесницы свои из золота и серебра. Их втащили, держа их за их одежды, в этот город, так как жители эти заперли от них этот город и [спустили] они [одежды, чтобы поднять их наверх, в этот город]».[43]

Этот яркий эпизод, который мог сохраниться в памяти только у очевидца событий, подтверждает предшествующие слова летописца о том, что северный фланг египетского войска накануне боя находился к северо-западу от Мегиддо, и отчасти объясняет смысл данной диспозиции. Очевидно, этот фланг должен был угрожать непосредственно самой крепости и помешать ее защитникам сделать во время боя вылазку, чтобы поддержать сиро-палестинские войска. С другой стороны, этот северный отряд египетских воинов воспрепятствовал жителям Мегиддо открыть ворота города, чтобы принять под защиту крепостных стен всех сирийцев, бежавших с поля сражения. Таким образом, северный фланг египетского войска, возможно, не принимавший непосредственного участия в сражении, создав непосредственную угрозу самому городу, дал возможность центру и правому флангу полностью разгромить сиро-палестинское войско. Это имело большое значение для дальнейшего хода военных действий, так как если бы неприятельские силы [117] укрылись в стенах Мегиддо, то гарнизон этой мощной крепости, усиленный полевыми войсками, избежавшими разгрома, мог бы оказать длительное сопротивление Тутмосу III и создать ему ряд осложнений при последующем развертывании этой военной кампании. Именно поэтому данный эпизод был отмечен составителем «Анналов». Наше предположение, что северный отряд египетского войска был предназначен в некоторой степени для быстрого захвата Мегиддо в случае удачного исхода битвы, подтверждается и словами летописца, который указывает, что стремительное занятие Мегиддо в момент создавшейся среди врага паники предусматривалось планом военных действий, разработанным накануне в царской палатке. Летописец говорит: «И если бы войско его величества не отдало своего сердца захвату имущества этих врагов, то они [захватили] бы Мегиддо в тот момент, когда второпях втаскивали этого презренного врага из Кадеша вместе с презренным врагом из этого города (Мегиддо. — В. А.), чтобы дать им войти в их город. Ведь страх перед их величеством проник в их члены, и руки их потеряли свою силу. Царская диадема одержала победу над ними».[44]

Приняв все меры к тому, чтобы полностью разгромить врага под стенами Мегиддо и даже в случае победы захватить город, пользуясь паникой среди неприятеля, Тутмос III, однако, не учел примитивных грабительских инстинктов, которые всегда охватывали войска древневосточных рабовладельческих деспотий после большой победы. Можно думать, что грабить сиро-палестинский лагерь бросились не только воины центрального отряда и южного фланга египетского войска, но даже того северного отряда, который не принимал непосредственного участия в битве и был предназначен для быстрого захвата крепости после одержанной победы. Но, с другой стороны, захват огромной добычи под стенами Мегиддо был наглядным показателем значительного успеха, достигнутого египетским войском в результате завершения первого этапа этой кампании. Ведь не надо забывать, что захват всякого рода добычи, в первую очередь пленных, обращавшихся в рабство, был одной из важнейших целей, которые преследовали древневосточные деспоты, ведшие нескончаемые захватнические войны. Поэтому и в официальных и в частных надписях того времени всегда подробно перечисляется добыча, захваченная после каждой победы, после завершения каждого победоносного похода в иноземную страну.

Соответственно с этим и автор «Анналов» с восторгом описывает в приподнятых словах богатую добычу, захваченную египтянами под стенами Мегиддо, а также ликование войска.

«И тогда их кони и их колесницы из золота и серебра были [118] захвачены, став их легкой [добычей]. Их [бойцы] лежали распростертые, подобно рыбам в углу сети. А могучее войско его величества подсчитывало имущество, им принадлежавшее. И вот была захвачена палатка [этого] презренного [врага], украшенная серебром... И тогда все войско стало ликовать и воздавать хвалу [Амону, за победу], которую он даровал сыну своему [в этот день]. И восхваляли они его величество, превознося его победу. И они принесли легко захваченную ими добычу: руки, живых пленников, коней, колесницы из золота и серебра и пестро раскрашенные».[45]

Эти образные слова летописца особенно ярко подчеркивают стремительность египетской атаки и молниеносный разгром сиро-палестинских войск. Противник, разбитый наголову и обратившийся в паническое бегство, не смог спасти ценностей, которые находились в его лагере. Именно поэтому египетское войско сравнительно легко захватило на месте боя большую и богатую добычу. Особенно характерно то, что писец в перечне захваченной добычи на первом месте поставил пленников, а затем коней и колесницы, о которых он упоминает дважды в этом маленьком отрывке. В этом сказалась психология типичного рабовладельца, смотревшего на грабительские походы как на наиболее легкий способ захвата рабов. С другом стороны, египетское войско, очевидно, уступало сирийским войскам в количестве колесниц. Именно поэтому египетский летописец всегда особенно подчеркивал захват коней и колесниц, этого нового для египтян технического оснащения войска, столь необходимого при больших переходах и обеспечивавшего быстроту передвижения отдельных войсковых соединений.