«Ученый-который-думает-только-о-своих-изобретениях»

Какими же чертами характера наделим мы нашего воображаемого героя? Разумеется, он будет «ученым-который-думает-только-о-своих-изобретениях-и-живет-среди-своих-математических-формул». Земля разверзнется у его ног, а он будет спокойно продолжать свои вычисления. Самые страшные опасности будут угрожать ему, а он останется невозмутимым, непоколебимо верящим в точность своих научных выводов. Когда с ним заговорят о чувствах, он ответит теоремами. Когда его спросят, не страшно ли ему погружаться в глубины океана, он ответит: «Нет! Ведь я все рассчитал, все предусмотрел…» Когда же положение станет катастрофическим, мы увидим его все таким же бесстрастным, со счетной линейкой в руках, ищущим выхода из создавшейся ситуации.

Все это превосходно! Но у нашего героя есть один весьма существенный недостаток: мы уже много раз встречались с ним на страницах других научно-фантастических романов. Он заставляет вспомнить, в частности, знаменитого профессора Козинуса, рассеянность которого также не знала границ.

И вот наш вымышленный герой уже стоит перед нами во весь рост как живой: суровый и непреклонный, одинаково строгий к себе и к другим, с лицом без улыбки, немного скованный в своих движениях, с большой головой и высоким лбом, словно отягощенным гениальной идеей, которую он непрерывно обдумывает во всех мельчайших деталях, вопреки и наперекор окружающему, глухой ко всему, что не имеет отношения к его замыслу, абсолютно уверенный в приборах и аппаратах, которые он придумал и сконструировал, нечувствительный ко всевозможным мелочам повседневной жизни…

Когда собеседник спросит его: «Могу ли я курить здесь, не помешает ли это вам?» — он ответит: «Мне нет. Но вам — да!»

И так убедительно и наглядно объяснит весь вред, приносимый табаком, что собеседнику не останется ничего другого, как спрятать в карман пачку сигарет.

Когда некий любознательный журналист спросит его после одного из погружений в батискафе: «Что вы видели там, внизу?» — он ответит: «Я? Я смотрел на показания моих приборов и следил за моими аппаратами».

Так вот, этот герой научно-фантастического романа, образ которого мы только что создали в нашем воображении, — это профессор Пикар собственной персоной. В точности он.

Только настоящий, живой профессор Пикар обладает сверх того некоторыми чертами характера, никак не соответствующими облику жюльверновского героя, чей портрет, «вырезанный из жести», мы с вами сейчас нарисовали. Для тех, кто мало знает его, профессор Пикар, несомненно, кажется человеком, сделанным «из одного куска». На самом же деле он, как и все смертные, обнаруживает в своем характере множество противоречий — тех противоречий, которые, будучи изображены в романе, заставили бы вас воскликнуть: «Я больше ничего не понимаю!», но, встреченные в реальной жизни, лишний раз убеждают, что перед вами живой человек, из мяса и костей, крови и нервов.

Ну разве не противоречие, что этот человек — строгий из строгих — наделен подлинным чувством юмора? Разве не противоречие, что он обнаруживает иногда уголок живой поэзии, спрятанный в самой глубине его сурового сердца?