Глава 21

Ранней весной Гилберт Секотт послал в Вестминстер за Хью. В письме Филиппу, отправленном с тем же гонцом, он писал, что закончил переговоры относительно женитьбы своего сводного брата. Партия удачная, у невесты богатое приданое, и она всего на год или около того старше жениха. Филипп проводил племянника, передав с ним красивый свадебный подарок для госпожи Марджори. Он посетовал, что сам не сможет присутствовать на торжестве; пока Фрэнсис не вернётся с севера, Филипп должен исполнять его обязанности и не может отлучиться из Вестминстера.

Филипп скучал по парнишке куда сильнее, чем мог предполагать, но что поделаешь, срок его подошёл, оставалось только надеяться, что Марджори окажется достойным приобретением и сможет отвлечь его от более опасных приключений. Ведь всего несколько дней назад Филипп был свидетелем того, как Хью украдкой пробирается в зашторенный альков — и не один. Туда, правда, многие удалялись из большого зала, и на этот раз никто не обратил внимания на исчезновение юноши, но Филипп успел заметить, с кем был племянник, и, когда тот, словно ничего не произошло, появился за ужином в дядиных покоях, строго отчитал его: это же чистое безумие — прятаться по углам с племянницей короля. Леди Сесилия, недавно вернувшаяся с сёстрами из своего заточения, находилась при дворе под присмотром дяди-короля Ричарда III, и трудно предположить, что ему могут понравиться такие шашни дочери своего брата. Филипп строго-настрого приказал Хью прекратить общение с юной Сесилией. Перси, заглянувший к Филиппу под конец неприятной сцены, тоже заметил, что надо бы три шкуры содрать с этого сорванца.

— Неужели он, чёрт возьми, не понимает, что могло случиться, если бы его заметили? Ведь наверняка сказали бы, что это вы его подучили. В хорошеньком же вы оказались бы положении! Для многих здесь это был бы неплохой подарок. Так и вижу, как Стэнли потирает руки.

— Да чёрт с ним, с Томом Стэнли, они с братом готовы во все тяжкие пуститься, лишь бы только насолить мне. Меня Хью беспокоит. Ему только четырнадцать, а приманок здесь хватает, и все они не для него.

— Ну, если точно говорить, таких приманок пять, — зевнул Перси. — Говорят, госпожа Сесилия уже обещана в жёны милорду Уэльсу; и на месте короля я бы и остальных, начиная со старшей, пристроил как можно быстрее. По слухам, Тюдор рвёт и мечет при одной мысли о том, что эта добыча может уплыть от него.

— Ну, этими подсчётами можно сколько угодно заниматься, Роб; ясно только одно — девушка должна быть признательна своему дяде.

При входе во внутренние покои они столкнулись с Эштоном, сразу же устремившим взгляд в противоположный конец комнаты, где в окружении дам из свиты королевы сидела Елизавета Йорк, старшая дочь покойного короля. Веки её были опущены, руки скромно сложены на коленях, но из-под ресниц проступали голубые тени, а высокий парик, словно по небрежности, был немного сдвинут, чтобы были видны завитки золотистых, как пшеница, волос. Перси ухмыльнулся и отвёл взгляд — как раз вовремя, чтобы заметить приветственный жест молодого человека.

— А, это вы, Рассел? А я думал, вы с Ловелом в Йорке.

— Нет, сэр Роберт, я ездил в Оксфордшир за сыном милорда. Он ведь отправляется на обучение в Миддлхэм.

Гарри Рассел дружески улыбнулся Филиппу. Это был крепко сбитый молодой человек, один из йоркширских соратников Фрэнсиса; раскрасневшиеся на ветру щёки придавали ему совсем юношеский вид, словно он и не повзрослел с тех времён, когда был оруженосцем.

— Когда король тронется на север, мы будем с вами, сэр. Лорд Ловел передаёт для казначея деньги. Он встретится с его величеством в Ноттингеме. Я везу с собою письма милорду от его управляющего. Миледи здорова. Правда, её время от времени тошнит, но думаю, что такая хворь только порадует милорда. — Увидев, как удивлённо у Филиппа поднялись брови, он рассмеялся. — Да нет, почти ничего ещё не заметно, но у меня своих уже двое, и третий на подходе, так что признаки мне известны.

Уилл явно чувствовал себя не в своей тарелке среди одних незнакомых взрослых. Попозже, представившись королю, он отправится с Расселом на ужин в общий зал: лишь немногие удостаивались чести разделить трапезу с королём в его личных покоях. Филипп улыбнулся крестнику и собрался было перекинуться с ним парой слов, когда у двери, ведущей во внутренние покои, возникло какое-то движение, и озабоченные привратники принялись поспешно рассаживать гостей по местам. Под звуки труб и шорох дамских платьев, склонившихся в почтительном реверансе, вошли король с королевой. Филиппу пришлось ограничиться прощальным дружеским взглядом. Он подумал, что мальчику здесь, должно быть, очень одиноко — стоит потом отыскать Рассела и предложить, чтобы Уилл последнюю ночь перед отъездом в Ноттингем провёл у него в апартаментах. Но ужин затянулся, а Филиппу предстояло ещё проверить, всё ли в порядке в спальне короля, да обойти ночную стражу. К тому времени, когда Филипп наконец освободился, было уже очень поздно, Рассел со своим подопечным ушли спать.

Несколько дней спустя впечатляющая кавалькада — всадники и громоздкий обоз — выехала из Вестминстера; до конца лета двору предстояло разместиться в Ноттингеме. Генри Тюдор вернулся в Бретань и теперь бомбардировал переменчивого в своих настроениях герцога просьбами о помощи в организации нового английского похода. Ричард решил, что за манёврами противника лучше наблюдать с более близкого расстояния.

Елизавету Йорк и её сестёр с собой не взяли, перед отъездом король самым изысканным образом распрощался с ними, эту сцену с интересом наблюдала не одна пара глаз. Внезапное решение Елизаветы Вудвил оставить Вестминстерское аббатство и вверить судьбу дочери Ричарду поразило буквально всех: ведь только полгода назад она, впав в истерику, обещала старшую в жёны Тюдору. Тем не менее случилось то, что случилось. Филипп подозревал, что состоялась в высшей степени конфиденциальная встреча Ричарда с Елизаветой. Однажды вечером слуга, охранявший вход во внутренние королевские покои, был отпущен без объяснения причин. В ту ночь даже для Филиппа дверь оказалась на замке, но он не верил, что Ричард был у себя. Два дня спустя дочерей короля Эдуарда встречали при дворе короля, а подчёркнутые знаки внимания, оказанные им, стали новым поводом для пересудов. Даже малышка Бриджет, уютно устроившаяся на груди своей няни и на прощанье махавшая всем ручонкой, удостоилась улыбки, которую нечасто можно было увидеть последнее время на суровом лице короля. Некоторые открыто говорили, что он всё никак не может пережить предательства Бэкингема, и дивились, зачем так долго поминать эту презренную личность. Филипп тоже заметил, что короля всё время что-то гнетёт. Однажды Филипп поднял с пола лист бумаги, упавший с рабочего стола Ричарда. Это был перечень подношений приближённым лицам. Во главе списка стояли Нортумберленд и Стэнли — их поощряли как никого, за вычетом, пожалуй, Бэкингема. Если и этого недостаточно, то они поистине ненасытны. В середине списка значилось имя кузена. Филиппу стало не по себе. Оставалось только выбросить этот листок и молить Бога, чтобы Фрэнсис никогда не узнал о его существовании.

Была ранняя весна, стояла чудесная погода, процессию встречали толпы людей. Всю зиму страна прожила в мире, народ любил нового короля и с готовностью выражал свою любовь. Но постепенно энтузиазм стал убывать. Люди привыкли, что предыдущий повелитель Эдуард охотно откликался на их приветствия, а размахивать шляпами и выкрикивать слова любви и преданности при приближении человека, который едва замечал их, было неприятно. Длинная процессия медленно продвигалась вперёд — стучали копыта, скрипели колёса обозных телег. Люди смотрели им вслед и, разочарованные, расходились по домам.

— Что же, чёрт возьми, его терзает, — пробормотал как-то Эштон, когда Ричард в очередной раз, едва дождавшись конца ужина, удалился в свои покои. Анна вообще не появилась. Путешествие сильно утомляло её, она выпила всего лишь немного вина перед тем, как отойти ко сну.

Удивлённый, Перси лишь пожал своими могучими плечами:

— А Бог его знает — ну, может, ещё и Филипп Ловел. — Он подбросил яблоко, поймал его остриём ножа и принялся срезать кожуру. — Сэр Джеймс, если у вас есть дела к королю, сегодня вечером его лучше не беспокоить.

Тайрел в этот момент говорил что-то привратнику, посматривая на лестницу, которая вела на второй этаж. Услышав слова Перси, он повернул к нему своё смуглое, бесстрастное лицо.

— Это насчёт лошадей на завтра, сэр Роберт. Её Величество устала и велела, чтобы подали носилки. Поскольку это нарушает порядок прохождения процессии, королю нужно знать.

— О Боже правый, и вы собираетесь беспокоить его по таким пустякам? Да у него же целый двор на то существует. Поговорите с Ловелом, если уж сами не можете решить такую сложную проблему.

Не делая ни малейшей попытки скрыть своё презрение, Перси продолжал чистить яблоко. Тайрел исподлобья взглянул на Эштона, подбрасывавшего монетку, и что-то мелькнуло в его неподвижных глазах. Он медленно произнёс:

— Сэр Филипп Ловел начал мне действовать на нервы. По какому праву он стоит между королём и рыцарями-телохранителями? Какую должность он занимает, какие услуги оказывает, чтобы его ставили выше всех нас?

Наступило гробовое молчание. Тайрел всегда считался чудаком, над которым не подшучивал только ленивый. Если бы сейчас в зале вдруг рухнула колонна или заговорила мебель, это, наверное, не привлекло бы такого внимания присутствующих, как монолог Тайрела. Мужчины, сидевшие неподалёку, прервали беседу и прислушались. Перси с окаменевшим лицом встретил яростный взгляд Тайрела.

— У Филиппа есть одно прекрасное достоинство, Тайрел: он не навязывается, когда его не хотят видеть. Вам бы следовало у него поучиться. Что касается должности, у него есть то, чего он сам захотел. И всем нам прекрасно известно, что в любой момент он, опять-таки если захочет, может подняться на любую высоту. В общем, Тайрел, я поискал бы другого недруга, если вам так уж хочется угодить королю.

— Другие тоже неплохо служат Его Величеству, ещё и получше Ловела, да только не говорят об этом на каждом углу и не лезут на глаза, выпрашивая награду. И я не нуждаюсь ни в вашем совете, ни тем более в совете Филиппа Ловела, как мне лучше услужить королю.

У Тайрела от злости и напряжения даже челюсть заходила ходуном. Он напоминал загнанного быка — голова была опущена, он весь трясся от ярости. Перси постепенно бледнел, хотел было подойти к нему, но тут вмешался Рэтклиф.

— За их плечами давняя дружба, Тайрел, — сказал он спокойно. — Роб всего лишь имел в виду, что Филипп понимает Его Величество лучше других.

Казалось, что Тайрел вот-вот расхохочется. Он откинул назад голову, губы его искривились. Но в последний момент он овладел собой, резко повернулся и быстрыми шагами вышел из зала.

— Совсем спятил, — пробормотал Эштон, откидываясь на спинку стула. — Спорим, Роб, — чёт-нечет, — что и года не пройдёт, как он окажется там, где ему и полагается быть.

Перси щёлкнул пальцами, принял от подбежавшего пажа флягу с вином и подбросил монетку.

Неделю спустя они прибыли в Ноттингем. Ричард тепло приветствовал Фрэнсиса, выехавшего из замка ему навстречу. Филипп, вспомнив о попавшемся ему на глаза клочке бумаги, подумал, что, может, радушие это — есть форма покаяния, и от души порадовался за кузена. Расселу и Уиллу пришлось подождать — прошло немало времени, пока Гарри удалось отвести в сторону лорд-камергера. Ему был передан пакет от управляющего. Филипп видел, как Фрэнсис о чём-то переговаривается с посыльным, но по выражению лица кузена определить ничего не мог. Тем временем Уилл тихонько дожидался, пока отец обратит на него внимание. Наконец Фрэнсис заметил сына, обнял и сказал, что король сам отправляется в Миддлхэм в следующем месяце проведать принца Уэльского; Уильям поедет с ним, а до тех пор пусть соблаговолит вести себя подобающим образом. Мальчик повиновался, но говорил шёпотом, так что его едва можно было расслышать. Фрэнсис взглянул на его детское личико, и черты его смягчились. Можно, конечно, думал он, послать сына в сопровождении Рассела прямо сейчас, не дожидаясь следующего месяца, должно быть, Уиллу так будет даже легче, но, с другой стороны, выглядеть это будет глуповато, — ведь он и сам скоро отправится туда. К тому же, побыв здесь, сын, может быть, одумается и взглянет на вещи по-иному.

Продолжался пост, и это накладывало отпечаток на жизнь двора — меньше было празднеств и веселья, но было какое-то приятное предчувствие перемен. Несмотря на тяжёлые мысли, постоянно преследовавшие Ричарда с момента отъезда из Вестминстера, приближение поездки в Миддлхэм радовало его: предстояла встреча с сыном, которого он не видел полгода. Наступила Пасха, зацвели каштаны, боярышник. Начался сезон охоты, появились бродячие труппы. Так шли день за днём…

Ночью сгустились облака, на рассвете полил дождь.

В большом зале рядом с камином сидела королева, окружённая придворными дамами, одна из которых читала вслух. Несколько пар танцевали. На возвышении, среди рыцарей, сидел Ричард, рассеянно наблюдающий за происходящим.

Дождь только что прекратился, но по оконным стёклам всё ещё стекали струйки воды. Послышался топот копыт — кто-то въехал во двор замка. Всадник, промокший до нитки, соскочил с коня и заявил, что срочно должен видеть короля. Он не успел ни вытереть лицо и руки, ни переодеться — вошёл в зал в грязном плаще, подошёл к королю и припал перед ним на одно колено. Ричард с улыбкой посмотрел на гонца: он из Миддлхэма, не было человека при дворе его сына, наследного принца Эдуарда, которого Ричард не знал бы по имени или в лицо, — ведь он лично отбирал тех, кому вверял воспитание и охрану мальчика.

— Снова письма от милорда Эдуарда? Придётся ему ещё немного потерпеть, мы выезжаем из Ноттингема только через две недели. — Он протянул руку, но гонец не пошевелился. Это был молодой человек, один из выбранных Ричардом оруженосцев, что состояли в свите его сына.

Он заговорил, запинаясь, с трудом подыскивая слова.

— Никаких писем от принца у меня нет, Ваше Величество.

— Тогда от лорд-камергера? В этом случае вряд ли есть смысл отвечать, вы ненамного нас опередите, Робин… — Улыбка постепенно сползала с лица Ричарда. — Что-нибудь?.. — Он осёкся. — Мой сын — заболел?

Посланец поднял лицо: оно было влажным. «Наверное, от дождя, — успокаивая себя, подумал Фрэнсис. — Что за безобразие, почему ему не дали полотенца вытереться перед тем, как появляться перед королём?» Дождь с новой силой забарабанил в окно.

— Не вздумайте лгать мне, — медленно произнёс Ричард.

Всё ещё не поднимаясь с колен, юноша обвёл горестным взглядом склонившиеся над ним напряжённые лица.

— Ваше Величество… — Мокрый плащ соскользнул с его плеч — все увидели траурное платье.

Слившийся воедино стон присутствующих свидетельствовал о том, что страшная весть дошла. В сумке молодого оруженосца лежало письмо, но нужды в нём уже не было. Запинаясь после каждого слова, он рассказал, как всё произошло. Это была старая болезнь — лихорадка, но на сей раз слабость была особенно большой, к тому же никак не проходила. Поначалу казалось, ничего страшного нет, принц даже гневался на врачей, которые настаивали на том, чтобы сообщить об этом королю. Он уверял, что, когда Их Величества приедут, он сам встретит их у ворот. Но в последние дни он поднимался с постели всё реже и реже. Принц подходил к окну и тоскливо смотрел на южную дорогу. Но вот пришёл день, когда он вообще не смог встать. Это всё от усталости, уверял он, вот, мол, полежу денёк, посплю побольше, и завтра буду здоров. В тот же вечер, незадолго до вечерней молитвы, он умер.

Едва слышный голос гонца умолк. Ричард за всё время рассказа не шевельнулся. Он застыл, словно встретился лицом к лицу с мстившим ему за что-то врагом, и он, Ричард, был в этой схватке безоружным. Губы его слабо шевельнулись. Те, кто стоял ближе всех, услышали почти беззвучное:

— О Боже милосердный…

— Ваше Величество… — Тайрел, опережая остальных, рванулся вперёд и положил тяжёлую руку на плечо короля. Ричард невидящими глазами смотрел на него. Похоже было, что он не узнавал Тайрела, не слышал его слов и вдруг с чудовищной силой отшвырнул его в сторону. Потом, когда убирали остатки маленького столика, увидели, что они забрызганы кровью.

— Дикон… — раздался испуганный голос жены. Ричард повернулся к ней, словно готов был встретить взгляд палача. Глаза её остановились на письме, которое выглядывало из сумки гонца. Филипп всё понял, вскочил, чтобы поддержать её, но не успел: Анна пошатнулась и упала, беспомощно раскинув руки.