Глава 26. Террор по директиве

22 октября 1943 года за подписью народного комиссара государственной безопасности СССР Меркулова появилась директива № 583 наркомата, адресованная действовавшим в немецком тылу командирам опергрупп НКГБ. Любопытен уже самый первый пункт директивы, приказывавший «по мере приближения фронта к базам наших групп… двигаться на Запад, перенося свои базы возможно глубже в тыл» (противника). Проще говоря, чекистские спецотряды ориентировали не на, казалось бы, само собой разумеющийся удар в спину отступавшего врага, что, несомненно, могло бы облегчить продвижение Красной армии, не на воссоединение с ней, а на дальнейшее продвижение вперед. По сути, это означало приказ перенести чекистскую деятельность, так сказать, в самое логово — на территорию заведомо чужую и «несоветскую», где посланцы Москвы заведомо не могли рассчитывать даже на символический нейтралитет местного населения.

Что поделать, война — кому-то надо и разведкой в тылу врага заниматься. Но вот как раз о разведке в директиве ни слова. В тот конкретный период разведработа в интересах действующей армии на оккупированной территории была в компетенции соответствующих групп совсем не Наркомата госбезопасности, а Разведуправления Генерального штаба и разведотделов фронтов (а за рубежом, согласно приказу наркома обороны Сталина № 0071 от 19 апреля 1943 года, ведение агентурной разведки — в интересах военных — возлагалось уже на Главное разведывательное управления Красной армии).

Так что чекисты должны были заниматься своим привычным делом, что и было конкретизировано той директивой. Чем именно? Вторым пунктом шел приказ наркома госбезопасности о переносе работы «по подысканию агентуры» в крупные населенные пункты и города и использовании этой агентуры исключительно «для ликвидации виднейших представителей немецкой администрации (гебитскомиссаров), крупных нацистских представителей, представителей немецкой армии и крупных чиновников немецкой полиции». Проще говоря, приоритетом чекистских спецгрупп была «работа» по линии «Т» — террор.

Следующим пунктом чекистским спецотрядам было приказано «приступить к ликвидации, а также вывозу на свои базы для допроса наиболее видных представителей различных групп и партий русской, украинской, белорусской и других национальностей, связанных с немецким командованием…». По сути, речь шла о проведении масштабной спецоперации по заблаговременному обезглавливанию в глубоком немецком тылу всех тех формирований, которые не удалось поставить под контроль посланцев госбезопасности (или военной разведки). Проще говоря, было приказано приступить к ликвидации руководства абсолютно всех несоветских формирований, причем особо была оговорена желательность сделать эту грязную работу чужими руками — при помощи «русских полицейских и РОА, используя их возможности в этом отношении».

Следующий же пункт директивы гласил: «Выявить и учесть всех представителей антисоветских групп, формирований, только декларирующих свою борьбу с немцами, как, например, всякие украинские и польские военные формирования». Для чего «выявить и учесть»? Для последующей ликвидации, разумеется. Кстати, в «только декларирующих борьбу» чохом записали абсолютно все украинские и польские вооруженные формирования, действовавшие в немецком тылу, включая те, которые тоже вели борьбу с немцами, — например, отряды польской Армии Крайовой (АК). Это разве лишь прямодушный и наивный Семен Руднев, комиссар соединения Ковпака, мог мучиться сомнениями, записывая в своем дневнике: «Националисты — наши враги, но они бьют немцев. Вот здесь и лавируй, и думай». На Лубянке сомнений не было, там все уже определили предельно конкретно: все, кто нам неподконтролен, должны быть выявлены, учтены и затем, разумеется, уничтожены. Лишь в пятом пункте директивы значилось: «Усилить диверсионную работу на коммуникациях противника…». Но сказано об этом столь кратко, абстрактно, буквально мимоходом, что очевидно: задачу эту в числе совершенно не первоочередных нарком госбезопасности полагал не по своему разумению, а по вполне конкретному указанию свыше.

Эмиссары смерти

Поскольку с самого начала войны именно задачи по линии «Т» считались приоритетными для спецотрядов НКВД (впоследствии НКГБ), на обеспечение прежде всего терроризма была нацелена и агентурная разведка чекистов. Еще в 1984 году полковник госбезопасности Виктор Кочетков, — его группа в 1942 году была подчинена спецотряду НКВД «Победители», которым командовал Дмитрий Медведев, — в беседе с автором этих строк откровенно сказал: «Никакой разведкой мы не занимались… Задачу нарком нам ставил лишь одну: терроризировать командный состав вермахта, убивать генералов…»[60].

Но установку на террор дал лично тов. Сталин. Еще осенью 1941 года чекисты на полном серьезе вели разработку покушения на Гитлера, предполагая, что он лично прибудет на парад в Москву, если советская столица падет. Совершенно фантастические планы покушения на фюрера пытались реализовать вплоть до 1943 года. В частности, делались попытки вывести агентов-ликвидаторов в Берлин, а за линию фронта забрасывались спецотряды, которые должны были подобраться с этой целью к полевой ставке фюрера под Винницей. Например, на реализацию этой задачи одно время ориентировали небезызвестный спецотряд «Победители» капитана госбезопасности (впоследствии полковника) Дмитрия Медведева. В 1943 году от планов покушения на Гитлера отказались — по приказу Сталина, решившего, что Гитлер живой ему уже выгоднее мертвого.

Но на других чинов нацистской администрации этот запрет не распространялся. Так, в конце 1941 года Сталин отдал приказ о ликвидации германского посла в Турции (и бывшего канцлера Германии) Франца фон Папена, «поскольку, — как вспоминал „главный террорист Сталина“, бывший начальник 4-го управления НКВД-НКГБ (террор и диверсии в тылу противника) Павел Судоплатов, — тот являлся ключевой фигурой, вокруг которого вертелись замыслы американцев и англичан по созданию альтернативного правительства в случае подписания сепаратного мира». Но теракт провалился — 25 февраля 1942 года агент-боевик сам подорвался на бомбе возле германского посольства в Анкаре, а фон Папен отделался лишь испугом. Когда же в мае 1942 года подготовленные британской разведкой диверсанты осуществили покушение на Гейдриха, и. о. протектора Богемии и Моравии и начальника Главного управления имперской безопасности, Сталин вновь потребовал от чекистов резко активизировать террор против высших чинов рейха. Поскольку «виднейшие представители» немецкой армии и полиции были для чекистов недосягаемыми, взор обратили на чиновников оккупационной гражданской администрации.

Хотя особых успехов на этом поле так и не обрели. Так, провалом закончились все многочисленные попытки убить Эриха Коха, рейхскомиссара Украины и по совместительству главы гражданской администрации округа Белосток и гауляйтера партийной организации НСДАП в Восточной Пруссии, за стиль руководства и предельную жестокость получившего от товарищей по партии милое прозвище «Второй Сталин». Долгое время советские ликвидаторы безуспешно охотились за Вильгельмом Кубе, генеральным комиссаром Генерального округа «Белорутения». Так, в ночь с 17-го на 18 февраля 1943 года группа спецотряда НКВД «Соколы» под командованием Кирилла Орловского безуспешно пыталась перехватить конвой Кубе в Барановичской области. В конце концов до этого чиновника, прямо скажем, не шибко высокого полета, добрались, взорвав его в ночь на 22 сентября 1943 года в Минске — это стало наивысшим успехом советских ликвидаторов за всю войну. Правда, для самих чекистов теракт превратился в грандиозный конфуз, как только выяснилось, что Кубе был ликвидирован не ими, а «конкурирующей фирмой» — агентурой спецотряда Разведупра Генштаба. Всего же судоплатовские ликвидаторы отчитались в осуществлении «87 актов возмездия», жертвой которых стали большей частью мелкие чиновники гражданской администрации, не особо крупные чины вермахта, полиции, командиры АК и формирований ОУН-УПА…

Зачастую оборотной стороной таких акций было проведение немцами карательных операций в населенных пунктах и массовые расстрелы заложников из числа гражданского населения. Известно, что в отместку за убийство Вильгельма Кубе лишь в тот же день было расстреляно 300 заключенных минской тюрьмы, а всего лишь в Минске было уничтожено несколько тысяч человек. После попытки покушения на сменившего Кубе Курта фон Готтберга лишь в одном из районов Минска каратели истребили свыше 1000 мирных жителей.

Но, возможно, именно это и было едва ли не главной целью чекистских спецопераций, хотя, разумеется, не афишируемой. Опять-таки, это была реализация установки вождя: спровоцировать немцев на такие карательные акции против населения, чтобы это самое мирное население взвыло, взялось за оружие, перестав быть мирным, и, главное, встретило бы советскую власть уже как родную. В общем, чем хуже, тем лучше…

К осени 1943 года эта задача стала для Сталина еще более актуальна: немцы с помпой вскрыли обнаруженные в Катынском лесу захоронения пленных польских офицеров, расстрелянных НКВД по прямому указанию Сталина в 1940 году. Развернутая по этому поводу пропагандистская кампания мало того что привела к разрыву отношений между Москвой и польским правительством в изгнании, так еще и основательно подрывала польскую политику Сталина. Посему ужесточение немецкого террора на оккупированных территориях, особенно в «Кресах Всходних» (так поляки именовали Западную Украину, западную Белоруссию и Литву), было Сталину лишь на руку: смотрите, мол, кто на самом деле расстреливает поляков — не чекисты, а фашисты — это их метод, они, мол, и в Катыни злодействовали… Проще говоря, грудой трупов, наваленных немецкими карателями, можно было надежно замаскировать работу советских чекистов. Тем паче эти самые «Кресы Всходни» еще предстояло заново советизировать — так отчего не сделать часть неизбежной работы загодя и, что было бы совсем уж чудесно, чужими руками? Например, уничтожив ту же головку национальных вооруженных формирований и функционеров организаций несоветской ориентации… И так ли уж были неправы польские подпольщики, писавшие в своей аналитической записке от 1 марта 1943 года, что вся деятельность «большевистской агентуры» в Польше нацелена на «направление репрессивной акции гестапо против всего польского общества и борющейся патриотической польской интеллигенции и ослабление… польских центров политическо-военной работы» — с целью облегчить себе «задачи овладения властью в Польше после поражения немцев в войне».

Бумажник ликвидатора

Впрочем, ничего принципиально нового директива НКГБ от 22 октября 1943 года не содержала: аналогичного типа установки и документы существовали и ранее, да и командиры спецотрядов получали соответствующие конкретные приказы. В том числе и приказы об уничтожении командного состава той же АК (не говоря уж про формирования ОУН-УПА) — особо активно по этой линии «партизаны»-чекисты стали «работать» с лета 1943 года. О том, как ликвидаторы Судоплатова конкретно реализовывали эти установки (в том числе и более ранние), можно судить, в частности, по ставшим известными сведениям о деятельности спецотряда «Победители», которым командовал Дмитрий Медведев.

Судя по всему, Медведев получил несколько задач. И, похоже, приоритетным было задание выйти на полевую ставку Гитлера «Вервольф» (близ Винницы) — с целью совершения теракта. По крайней мере, есть основания полагать, что Медведева ориентировали на этот сюжет, вот только выполнить задание не удалось. Посему пришлось переключиться на объект, казалось бы, более доступный — Эриха Коха. Однако помимо задач по линии «Т» были у медведевцев и другие, не афишируемые и поныне. В частности, тот самый «учет и контроль» за несоветскими военными формированиями на Ровенщине.

Как известно, все попытки подобраться к Эриху Коху сорвались. Запланированный еще в Москве исполнитель, известный ныне под ником «Николай Иванович Кузнецов» (как на самом деле звали его, да и вообще один ли это человек, — загадка и по сей день), на поверку боевиком оказался весьма посредственным и задание «партии и правительства» провалил. Хотя в Центр, судя по всему, ушло несколько шифровок, что любой ценой задание вот-вот будет выполнено.

Пришлось Медведеву переориентировать ликвидатора-неудачника на цель менее значимую — Пауля Даргеля. В нашей литературе его любят именовать заместителем Коха и титуловать регирунспрезидентом — председателем правительства. На деле он возглавлял лишь политический департамент аппарата Коха, а регирунспрезидентом был лишь в Цихенау — польском Цехануве, включенном в состав Восточной Пруссии. Так или иначе, 20 сентября 1943 года в центре Ровно среди белого дня агент-боевик «Николай Кузнецов» (он же — «Пух», «Колонист», «Кулик», «Ученый», «Франт», «Атлет», «Грачев», «Рудольф Шмидт», «Пауль Зиберт»…) четыре раза выстрелил из пистолета в спину, как он полагал, Даргелю и его адъютанту. Как написал в своих строго отцензурированных «мемуарах» Дмитрий Медведев, «об убийстве Даргеля в тот же день, по докладу Кузнецова, было сообщено в Москву». Но спустя пару дней выяснилось, что вместо Даргеля были убиты Ганс Гель, руководитель главного отдела финансов при рейхскомиссариате, и кассовый референт Винтер.

Конфуз вышел страшный: судя по всему, Судоплатов успел доложить о «выполнении задания» наркому, а тот поспешил отчитаться об успехе перед Верховным, попутно взяв на свое ведомство и ликвидацию Кубе в Минске — в 4-м управлении НКГБ поначалу действительно полагали, что это работа одного из их отрядов… Так что можно понять гнев верхних инстанций, когда все прояснилось. «…Так или иначе мы оказались в смешном положении, — мягко обмолвился в своем послевоенном опусе Медведев, — да и в большом долгу перед командованием». Да уж какое там «смешное положение»: мало того что невыполнение боевого приказа — со всем отсюда вытекающим по законам военного времени, так еще и ложный рапорт о его исполнении!

Посему «Кузнецову было разрешено совершить покушение вторично». Если уж совсем точно, то не «разрешено», а «приказано» искупить кровью! Но дальше — новый детектив: Медведев почему-то утверждает, что второе покушение состоялось 30 сентября 1943 года и оно было относительно успешным. Однако второе покушение «Кузнецова» на Даргеля было, судя по источникам, 8 октября 1943 года, и снова неудачное: боевик несколько раз стрелял в упор и… промахнулся.

Третий заход был сделан 20 октября 1943 года, причем на этот раз «Кузнецов» был отправлен в город с более многочисленной группой «поддержки» (и присмотра), а вместо «ненадежного» пистолета применил противотанковую гранату. Да еще товарищи добавили из автоматов. И опять прокол! Граната, мол, отчитывался Медведев, «разорвалась на мостовой, у самой бровки тротуара, и взрывная волна ударила в противоположную сторону». Но в редакции пресс-бюро Службы внешней разведки (по ведомству которой Н. И. Кузнецов ныне как бы проходит) все звучит совсем иначе: «…В центре города Ровно уничтожил имперского советника рейхскомиссариата Украины Геля и его секретаря Винтера. Через месяц смертельно ранил заместителя рейхскомиссара генерала Даргеля». К слову, в немецких справочниках четко значится, что воинское звание «генерала» Даргеля — лейтенант резерва. И, похоже, в СВР по сей день пребывают в неведении, что «смертельно раненный» Даргель после войны проживал в Ганновере. Не говоря уже о том, что уже после своей «смерти» он успел послужить под началом Мартина Бормана — в партийной канцелярии НСДАП, получив в январе 1945 года Рыцарский крест Военных заслуг. Видимо, товарищи из СВР и по сей день полагаются на первое сообщение Медведева, сгоряча сообщившего Москве об успешном выполнении задания?

В общем, неудачника под конвоем «группы поддержки» вновь пришлось посылать в Ровно искупать вину. На сей раз мишенью должен был стать некий Курт Кнут (вроде бы тоже заместитель Коха), а решающую роль отвели не Кузнецову, а поляку Яну Каминскому. Вот он 10 ноября 1943 года и бросил противотанковую гранату в машину Кнута, «Кузнецов» же вел огонь из автомата. Результат, мягко говоря, оказался скромным: погиб лишь шофер чиновника, а сам он остался жив, получив лишь контузию и легкое ранение. Но, судя по тому, что у Медведева в «мемуаре» значится: «Кнут был убит, но немцы решили об этом молчать», в Центр опять понеслась шифровка об успешном выполнении задания! И в официальных «Очерках истории российской внешней разведки» по сей день значится: Кнут был убит…

Впрочем, были и более успешные акции — похищение и ликвидация генерал-майора Макса Ильгена, президента верховного немецкого суда на Украине Альфреда Функа, вице-губернатора дистрикта Галиция Бауэра… Вот только каждое такое покушение, будь то удачное или провалившееся, неизменно вызывало ответную реакцию немцев, оборачиваясь казнями сотен невинных людей.

Впрочем, так ли уж провальны те неудачные акции в Ровно с чекистской точки зрения? Мало кому нужный Даргель выжил, но что с того, если, быть может, главная оперативная комбинация, судя по всему, как раз и была реализована. Речь идет о некоем бумажнике с документами, который как бы невзначай обронил террорист при том покушении. История с этим бумажником поистине апокрифическая. По версии Медведева, впервые поведавшего об этой комбинации, в одной из стычек «с бандой националистов» был захвачен «один из эмиссаров Степана Бандеры». У которого и был взят пресловутый бумажник: «Мы начали с того, что пополнили бумажник. Мы положили в него примерно то, что обыкновенно находили у каждого взятого в плен или убитого в бою националиста: десятка полтора рейхсмарок, столько же американских долларов, купюру в пять фунтов стерлингов, советские деньги. Положили также несколько коронок от зубов… В последний момент, стараясь предусмотреть все, чтобы гитлеровцы этот фокус приняли за чистую монету, мы прибавили к содержимому бумажника три золотые десятки царской чеканки». Но, главное, заменили оригинальную директиву новой — в которой речь шла о том, что пора выступать против немцев и «акция послужит сигналом для дальнейших действий против швабов». Реакция немцев «на бумажник» оказалась вполне предсказуема: только в Ровно, как утверждал Медведев, было арестовано и расстреляно 38 видных функционеров ОУН, причем «аресты не ограничились только Ровно»… Выходит, пресловутую директиву НКГБ спецотряд Медведева все же исполнил, руками немецких карателей зачистив поле от «конкурирующей фирмы». Правда, такие оперативные комбинации в переводе на нормальный язык обычно именуются кратким и емким словом: провокация. Может, именно потому товарищи из пресс-бюро СВР об этом бумажнике ныне стараются даже не заикаться — в официальной истории ведомства об этой провокации больше нет ни слова?