Североамериканский континент в правоустанавливающих документах английских и французских колоний

По мере развития английской и французской экспансии в Северной Америке обе державы выдвигали собственные притязания на те или иные районы этого континента. Эти притязания отнюдь не соответствовали реальной ситуации и расстановке сил, рассмотренным нами в главе I, однако отражали взгляды и представления современников и оказывали большое влияние (в том числе и на принятие политических решений).

Официальным выражением этих притязаний являлись колониальные хартии и патенты, издание которых, как правило, предшествовало любому официальному колониальному предприятию и в которых, в частности, перечислялись земли, передававшиеся той или иной колонии. Английские короли выдавали своим подданным хартии (charter), пожалования (grant), патенты (patent), полномочия (commissions). Хартии обычно получали колониальные компании; пожалования и реже патенты — лорды-собственники; полномочия обычно предоставлялись губернаторам колоний (различного статуса). Французское правительство жаловало патенты или патентные письма (lettres patentes) либо полномочия (commissions), иногда встречались и хартии (charte). Основное различие между английскими и французскими документами подобного рода заключалось в том, что если первые были установлениями исполнительной власти, то вторые являлись законодательными актами.[289]

Первые английские и французские колониальные пожалования появились еще в конце XV-XVI вв. Мы уже рассматривали документы, адресованные Дж. Каботу и его сыновьям (1496), Робервалю (1541) и Компании Катая (1577), а также упоминали о хартиях и патентах Гилберта (1578), де Ля Роша (1578 и 1598), Рэли (1584). Все эти пожалования носили либо условный, либо спекулятивный характер (их владелец становился собственником тех земель, которые он мог открыть, захватить и т. п.). Границы жалуемых территорий либо вообще никак не определялись, либо определялись весьма условно. Так, в документах Гилберта и Рэли говорилось, что после основания в выбранном ими месте поселения, все прилегающие земли в радиусе 200 лье также должны были стать их владением.[290]

Как известно, никому из вышеперечисленных путешественников и колонизаторов не удалось основать в Северной Америке постоянного поселения (а Кабот вообще не ставил перед собой такой задачи), однако их хартии и патенты послужили, с одной стороны, образцом для новых пожалований, а с другой — основой последующих притязаний (конечно, наряду с факторами).

В дальнейшем ситуация с хартиями и патентами стала еще более запутанной. На протяжении XVII — начала XVIII в. по обе стороны Ла-Манша было издано несколько десятков подобных документов. Если попытаться соотнести их положения с географической картой, мы столкнемся с весьма странной и противоречивой картиной.

В ряде английских колониальных хартий и патентов шла речь о передаче их владельцам огромных горизонтальных полос территории, ограниченных лишь с севера и с юга и тянущихся через весь Североамериканский континент от Атлантического океана на востоке до Тихого океана («Южного моря») на западе. Правда, в то время считалось, что расстояние до него гораздо меньше, чем оно есть на самом деле; однако в любом случае его еще никто себе не представлял, так же как не представляли, что именно находится на этом пространстве.

Из пожалований, изданных в интересующий нас период, к числу «трансконтинентальных» относилось как минимум восемь.

Во-первых (и во-вторых), Вторая и Третья хартии Вирджинии (1609 и 1612). В части, касающейся определения границ колонии, они были идентичны друг другу — в обеих речь шла о пожаловании полосы, проходящей от Атлантического побережья (участка, расположенного на расстоянии 200 миль к северу и 200 миль к югу от мыса Комфорт) через весь континент «от моря и до моря <…> к западу и северо-западу».[291] Многие американские историки понимают это выражение так, что южная граница колонии шла строго с востока на запад приблизительно вдоль 35-й параллели, а северная — под углом (т.е. на северо-запад, пересекая Великие озера).[292] Заметим, что таким образом охватывается максимально возможная территория, в том числе и те земли, которые в дальнейшем стали предметом споров и конфликтов между англичанами и французами.

В-третьих, патент Совета Новой Англии (1620), получившего «все земли, материк, страны и края в Америке», расположенные между 40° и 48° с.ш. «через континент от моря и до моря».[293]

В-четвертых, хартия Компании Массачусетского залива (1629), которая стала собственником территорий, простирающихся «через континент от Атлантического <…> океана на востоке до Южного моря на западе». Их южная и северная границы должны были идти сначала на расстоянии трех миль к югу от реки Чарлз и трех миль к северу от реки Мерримак соответственно, а затем — вдоль параллелей.[294]

В-пятых, нереализованный патент сэра Роберта Хита на «Провинцию Каролана» (1629). Хит получил «регион или территорию <…> в части Америки между 31° и 36° с.ш.».[295]

В-шестых, хартия Коннектикута (1662), которая включала «полосу» между южной границей Массачусетса, заливом Наррангансетт, морем на юге и «Южным морем» на западе.[296]

Наконец, в-седьмых, и, в-восьмых, хартии Каролины (1663 и 1665). Первая из них в части, касающейся определения границ жалуемых территорий, повторяла вышеупомянутый патент Хита (все земли между 31° и 36° с.ш.);[297] во второй границы предыдущего пожалования были раздвинуты до 29° с.ш. на юге и до 36°30’ с.ш. на севере.[298]

Кроме того, с точки зрения некоторых исследователей (Г. Ланкто[299]), аналогичный характер носила также хартия «Компании предпринимателей и колонизаторов городов Лондона и Бристоля для колонии или поселения на Ньюфаундленде» (1610), которой были пожалованы «все страны и острова, обычно называемые Ньюфаундлендом, которые расположены между сорок шестым градусом северной широты и пятьдесят вторым градусом той же широты».[300] Правда, большинство специалистов все же склоняется к тому, что компания получила только сам остров Ньюфаундленд.[301]

В совокупности все вышеперечисленные пожалования, многократно пересекаясь друг с другом, охватывали огромное пространство между 29-й и 48-й параллелью (или даже 52-й, если учитывать положения хартии Ньюфаундлендской компании), включающее не только практически всю основную территорию нынешних США, но также значительную часть канадской (к югу от 48-й либо от 52-й параллели) и даже небольшой участок мексиканской территории (см. карту 2).[302] А если сюда прибавить территории, пожалованные в 1670 г. Компании Гудзонова залива (все побережье одноименного залива и все земли, расположенные в бассейнах впадающих в него рек[303]), то сфера английских притязаний охватывает и большую часть канадского севера.

Французские патенты были не менее масштабными. Генрих IV первым пожаловал своему подданному «трансконтинентальную полосу» североамериканской территории между 40° и 46° с.ш. (патент сьёра де Мона (1603)).[304] В 1627 г. огромное пространство «от Флориды до Полярного круга» и от Ньюфаундленда до Великих озер, вместе со всем бассейном реки Св. Лаврентия было передано Компании Новой Франции (также известной как Компания ста участников), остававшейся феодальным собственником всех французских владений в Северной Америке до 1663 г.[305] В 1664-1674 гг. всей северной частью этого континента «до Вирджинии и Флориды» распоряжалась Компания Западных Индий.[306]

^{Карта 2. Крупнейшие («трансконтинентальные») английские и французские колониальные пожалования в Северной Америке}

В то же время следует отметить, что французы использовали линии параллелей для установления пределов своих пожалований реже, чем англичане, да и в целом у последних в XVII — начале XVIII вв. границы были определены относительно более четко. На наш взгляд, это было связано с двумя обстоятельствами.

Первое состояло в том, что англичане, как правило, стремились к тому, чтобы пожалование предшествовало основанию колонии, так как согласно действовавшему в Англии обычному праву, английские подданные не могли от своего имени вступить во владение какой-либо территорией, пусть и расположенной за пределами страны. Все, что они тем или иным образом приобретали, они приобретали для короны. Соответственно, для того чтобы их действия считались законными, было необходимо, чтобы им предшествовало пожалование, исходящее от Короны как верховного собственника всех земель.[307]

Во Франции ситуация была несколько иной. Там тоже только королевская власть, будучи источником права, могла передать своим подданным какую-либо территорию и сделать их таким образом ее законными владельцами. Однако при этом считалось, что завоевание может предшествовать пожалованию, основанием для которого оно при определенных условиях является. Именно «право завоевания» при Старом Порядке превращало колонии в собственность суверена.[308]

Второй момент заключался в том, что в отличие от англичан французы придерживались принципа, согласно которому открытие какой-либо реки (естественно с вступлением во владение этой рекой) автоматически обеспечивает права на весь ее бассейн, границей которого является водораздел.[309] Это подтверждается тем, что во всех французских пожалованиях и т. п. документах, относящихся к Северной Америке, обязательно упоминается о реке Св. Лаврентия и системе Великих озер. С точки зрения французов это означало, что они являются законными собственниками всей прилегающей страны. Например, полномочия губернатора и наместника Новой Франции Монманьи (1645) распространялись на «провинции, орошаемые водами реки Св. Лаврентия и других рек, которые в нее впадают, и тех мест, которые орошаются их водами в Новой Франции». Патентные письма его коллег — губернаторов д'Аржансона (1657) и Мези (1663) содержали практически идентичные фразы о том, что их власть распространяется «на всем протяжении упомянутой реки Св. Лаврентия в Новой Франции, сопредельных островах и землях по обе стороны названной реки и других рек, которые впадают в нее до ее устья».[310]

Тот факт, что англичане и французы придерживались различных точек зрения по вопросу определения границ своих владений, был замечен еще в начале XVII в. Так, в официальном заявлении английского правительства французскому послу, сделанном еще в 1617 г., говорилось, что территории Северной Америки, расположенные между 36° и 45° с.ш., пожалованы «с востока на запад, от одного моря до другого; и в случае, если представители другой нации высадятся к северу от 45° и по какой-нибудь реке, озеру или по суше проникнут к югу, чтобы основать поселения за нашей спиной, то для наших губернаторов будет законным сопротивляться, изгонять и применять силу по отношению к любому, кто предпримет такую попытку».[311] Естественно, французы не могли согласиться с такой постановкой вопроса, особенно после того, как они проникли в бассейн Миссисипи и вышли «в тыл» английских владений.

Сразу же отметим, что понятие «граница» в Новом Свете трактовалось совершенно иначе, чем в Старом. В Европе пограничные линии между государствами формировались в течение длительного времени, приобретая, по выражению Ф. Броделя, характер «складок местности»; в рассматриваемый нами период они становились все более четкими (примером может служить демаркация франко-испанской границы в соответствии с условиями Пиренейского договора 1659 г.).[312] В то же время в колониях они носили крайне условный характер (единственная попытка провести на местности какое-либо подобие размежевания между английскими и французскими владениями имела место только в 1749 г.).

Помимо вышеперечисленных «трансконтинентальных» пожалований, в Англии и во Франции издавались хартии и патенты, владельцы которых получали относительно более скромные по размерам участки. Они имели самую различную конфигурацию и часто пересекали те или иные «полосы», вклинивались в них и т. п. Границы этих пожалований также могли быть установлены достаточно четко (хартии Мэриленда (1632), Мэна (1G39), Провиденса (1643) и т.д.), а могли быть и весьма неопределенными (например «Провинция Лакониа», пожалованная Дж. Мэйсону и Ф. Горджесу в 1629 г.). Дополнительные сложности и путаница создавались в случаях, когда компании или лорды-собственники, пользуясь часто предоставлявшимся им правом субинфеодации, уступали кому-либо часть пожалованных им территорий.

Особенно часто в различных пожалованиях фигурировали те или иные участки Атлантического региона Канады и Ньюфаундленда, где пересекались интересы различных участников колонизационного процесса, представлявших обе державы. При этом издание новых хартий и патентов далеко не всегда приводило к изменению конкретной обстановки.

Так, в 1616 г. полуостров Авалон (юго-восточная оконечность Ньюфаундленда) приобрел У. Воан, который вскоре уступил одну часть своих владений лорду Фолкленду, а другую — Дж. Кэлверту (впоследствии первому барону Балтимору), однако ни один, ни другой, ни третий практически не занимались колонизацией острова и не оказали заметного влияния на события, происходившие там в 10-20-е годы XVII в.[313]

Специалисты по-разному комментируют ситуацию с пожалованиями. Например, Ч.М. Эндрюс, говоря о путанице в английских хартиях и патентах, утверждает, что она была порождена безграмотностью и халатностью чиновников, готовивших эти документы: «Разве кто-то из королевских юристов или служителей канцелярии когда-нибудь просматривал старые патенты при составлении новых или хотя бы изучал географию региона, которым они так легко распоряжались».[314] Другой американский исследователь, У.И. Уошбёрн, считает, что это было связано, с одной стороны, со средневековой английской традицией раздачи спекулятивных пожалований, идущей еще от эпохи завоевания Уэльса и Ирландии, а с другой — с тем, что монархи и другие жалователи не ощущали ответственности за свои действия. По его словам, «королям ничего не стоило дать все, вот они и давали все».[315]

На наш взгляд, процитированные выше суждения несколько упрощают ситуацию, хотя и то и другое отчасти справедливо. Но также важно подчеркнуть, что хартии и патенты имели двойную направленность: внутреннюю и внешнюю. Внутренняя действительно отражала специфику колониальной экспансии той или иной державы. В данной связи издание в Англии множества пересекающихся друг с другом пожалований можно объяснить и аргументами Эндрюса и Уошбёрна, и спецификой английского права, и относительно большим числом участников колонизационного процесса, преследовавших свои собственные цели и оказывавших определенное давление на правительственных чиновников, которые, в свою очередь, шли им на уступки, не слишком задумываясь о последствиях. Кроме того, со временем сами колонисты (прежде всего в Новой Англии) стали «подправлять» хартии в свою пользу. В 1680 г. Эдвард Рэн-дольф заметил по поводу претензий бостонцев: «…они присвоили себе свободу провозглашать такие границы, которые им удобны или соответствуют их интересам, не переставая никогда претендовать на весь регион, который им подходит».[316]

Однако все хартии и патенты были рассчитаны еще и на внешнее употребление. Разрешая создание колонии на какой-либо территории и подтверждая законность действий подданных того или иного монарха в глазах как их соотечественников, так и представителей других стран, эти документы являлись свидетельством притязаний соответствующей державы на определенные (или неопределенные) пространства. Еще в Первой хартии Вирджинии (1606) Яков I разрешил создание двух колоний «в той части Америки, которую обычно называют Вирджиния и в других краях и территориях в Америке, также принадлежащих нам [курсив мой. — Ю. А.]».[317] Можно предположить, что, передавая своим подданным огромные территории, Лондон и Париж стремились заявить таким образом о своих притязаниях на них.

В то же время в дальнейшем и правительства обеих держав и их подданные зачастую весьма скептически относились к хартиям и патентам, издававшимся в других странах. Так, еще в середине XVII в. Э.Джонсон писал, что «голландцы, шведы и французы, находящиеся по разные стороны от них [жителей Новой Англии. — Ю. А.] также склонны выдвигать притязания на земли, на которые они не имеют никаких прав, за исключением тех, что содержатся в ими же составленных бумагах».[318]

В колониальных пожалованиях встречались и откровенные передергивания. Так, в патенте Совета Новой Англии говорилось, что королю «доподлинно было сообщено различными <…> добрыми подданными, которые в течение многих прошлых лет посещали те берега и земли между 40 и 48°, что там нет никаких других подданных какого-либо другого христианского монарха или государства, [имеющих] какие-либо полномочия от своих сюзеренов, лордов или государей [и] действительно владеющих какими-либо из упомянутых земель или краев в силу каких-либо прав, притязаний, интересов или полномочий».[319]

Здесь Яков I откровенно грешил против истины. За время его царствования Франция неоднократно заявляла о своих притязаниях на территории Североамериканского континента, расположенные между 40 и 46° с.ш., в особенности на Акадию (см. раздел II), не говоря уже о том, что с 1608 г. существовало поселение Квебек, а на полуострове Новая Шотландия в районе мыса Нэгр в это время продолжали находиться французские поселенцы во главе с Ш. де Ля Туром. Однако это не помешало английскому королю включить в состав владений Компании Новой Англии все атлантическое побережье США к северу от Нью-Джерси и побережье Атлантических провинций Канады до бухты Шалёр со всеми прилегающими островами (Кейп-Бретон, Принца Эдуарда и др.), а также долину реки Св. Лаврентия и прилегающие территории.