Новый виток борьбы за Атлантический регион

В середине XVII в. Акадия оставалась в центре англо-французского соперничества в Северной Америке. Конфликт Ля Тура и д'Онэ отнюдь не способствовал развитию этой многострадальной колонии. Наоборот, он привел к ослаблению французских позиций в Атлантическом регионе и продемонстрировал эту слабость англичанам. Кроме того, после краткой передышки в колонии вновь возобновилась междоусобная борьба. В 1650 г. при невыясненных обстоятельствах погиб д'Онэ, и Акадия стала предметом споров и конфликтов между вновь появившимся в колонии Ля Туром (который вскоре совершил на первый взгляд совершенно невероятный поступок, женившись на Жанне д'Онэ — вдове своего врага) и кредитором покойного д'Онэ — Эмманюэлем Ле Борнем. При этом и тот и другой стремились заручиться поддержкой влиятельных лиц, тогда как правительство королевы-регентши, как и раньше, либо бездействовало, либо запутывало ситуацию своими противоречивыми решениями.

Не удивительно, что в этой ситуации Акадия стала жертвой английской агрессии, причем абсолютно неожиданной и на сей раз ничем не спровоцированной. В начале 1654 г. по приказу Кромвеля в Америку была отправлена эскадра Роберта Седжуика, перед которой была поставлена задача захвата Новых Нидерландов (с 1652 г. шла англо-голландская война). Однако, придя в Бостон, Седжуик узнал, что 5 апреля 1654 г. Английская республика заключила мир с Республикой Соединенных Провинций. В этой ситуации администрация Новой Англии без какой-либо санкции Лондона приказала Седжуику напасть на французские поселения в Акадии, цинично рассудив, что необходимо найти какое-то применение его силам, а также собранным в Бостоне отрядам волонтеров, которые должны были участвовать в экспедиции против голландской колонии. То обстоятельство, что Англия и Франция в тот момент не находились в состоянии войны, не смутило бостонцев.

Правда, следует учитывать, что в начале 1650-х годов отношения между Лондоном и Парижем были достаточно сложными. Несмотря на то что с 1650 г. агенты Мазарини начали переговоры с представителями Кромвеля, официально Франция до 1655 г. не признавала Английской республики. В то же время саму Францию сотрясала Фронда, лидеры которой, в свою очередь, пытались заручиться поддержкой англичан в борьбе с кардиналом. По меньшей мере, трижды (летом 1650 г., в октябре 1651 г. и летом 1653 г.) в Лондоне всерьез рассматривался вопрос о вооруженном вмешательстве в происходившие во Франции события.[510] Во Франции находилась английская королевская семья, французские порты служили базой для операций роялистских каперов. На море между англичанами и французами постоянно происходили столкновения. В начале 1654 г. вопрос об объявлении войны Франции еще не снимался Кромвелем с повестки дня, а в инструкциях отправлявшемуся на завоевание Эспаньолы адмиралу Пенну говорилось, что он должен атаковать французские суда, так же как и испанские.[511]

Обо всем этом Седжуик несомненно знал. Впоследствии он открыто заявлял, что нападение на Акадию было предпринято им «для защиты английских интересов и расширения владений Его Превосходительства [Кромвеля. — Ю. А.] в западных американских странах».[512]

В начале июля 1654 г., имея в своем распоряжении 4 боевых корабля и более 500 матросов и солдат, Седжуик направился к берегам многострадальной Акадии. Его люди легко захватили слабо защищенный форт Пентагоэ, а уже 14 июля английская флотилия подошла к форту Сен-Жан, где в тот момент находился Ля Тур. Тот, понимая, что соотношение сил явно не в его пользу (в форте Ля Тура по разным оценкам находилось от 70 до 90 человек), попытался завязать переговоры, доказывая, что он всегда являлся верным союзником англичан из «старой» и Новой Англии. Однако на Седжуика это не подействовало и 27 июля Ля Туру пришлось сдаться.

После этого английские корабли направились к Пор-Руайялю. Гарнизон этого главного французского поселения в Акадии насчитывал около 120 солдат, располагавших достаточным количеством оружия и боеприпасов. Кроме того, он мог быть усилен колонистами. У Седжуика, оставившего гарнизоны в Пентагоэ и Сен-Жане, в строю оставалось не более 300 человек. Однако распоряжавшийся в тот момент Пор-Руайялем Ле Борнь действовал крайне пассивно, заботясь главным образом о своем имуществе. Командир французского гарнизона, правда, пытался препятствовать высадке англичан, но потерпел неудачу.[513] В поселении началась паника, и Ле Борнь поспешил вступить в переговоры с противником. 16 августа он вместе с главой миссии капуцинов отцом Леонаром де Шартром и еще несколькими именитыми поселенцами подписал капитуляцию Пор-Руайяля. По ее условиям гарнизону разрешалось покинуть форт со всеми воинскими почестями; жителям гарантировалась возможность свободно исповедовать католическую религию. Сам Ле Борнь получил право вернуться во Францию на своем судне со всем своим имуществом (что он и поспешил сделать).[514]

Водворившись в Пор-Руайяле, англичане начали бесчинствовать в поселении. Нарушив условия капитуляции, они разграбили и сожгли церковь и подворье капуцинов. Отец де Шартр, пытавшийся остановить солдат Седжуика, был убит; остальных монахов англичане выгнали из поселения.

Осенью Седжуик организовал экспедицию против форта Ля-Эв и установил контроль над этим важным постом. В результате Акадия, за исключением ее северного побережья, где находились сеньории и рыболовные станции Николя Дёни, оказалась в руках англичан. В Пор-Руайяле и других акадийских фортах находились их гарнизоны.

Поручив управление завоеванной колонией своему зятю капитану Джону Леверетту (будущему губернатору Массачусетса), Седжуик вернулся в Бостон, а оттуда в конце 1654 г. отправился в Англию. Он получил аудиенцию у Кромвеля, который весьма благосклонно отнесся к действиям своего адмирала. В честь его завоеваний название «Акадия» было дано одному из новых военных кораблей.[515] В это время лорд-протектор стал склоняться к идее заключения мирного договора с Францией и, видимо, полагал, что обладание большей частью Акадии увеличивает шансы англичан подписать соглашение на выгодных для них условиях. Кроме того, Кромвель хорошо понимал, что захваченные Седжуиком посты имеют большое экономическое, а главное, стратегическое значение и поэтому старался по возможности удержать их за Англией.

Со своей стороны, прибывший в это время в Лондон французский посол Антуан де Бордо в ходе переговоров с Кромвелем помимо прочего потребовал возвращения Акадии, утверждая, что захват этой колонии был незаконным. В ответ Кромвель предложил передать вопрос об Акадии вместе с вопросом о возмещении убытков, причиненных английскими и французскими каперами, и вопросом о правах на Ньюфаундленд специальной комиссии. Французская сторона согласилась с этим предложением, считая нецелесообразным затягивать переговоры из-за разногласий такого рода.

В подписанном 3 ноября 1655 г. Вестминстерском договоре содержались следующие статьи, относящиеся к колониям. Статья XXIV предусматривала назначение с каждой стороны трех уполномоченных, которые должны были «рассмотреть, изучить, оценить и ликвидировать <… > захваты и потери и установить и определить компенсации, платежи и возмещение… ». Уполномоченные должны были собраться в Лондоне не позднее чем через шесть недель после опубликования текста договора и урегулировать все спорные проблемы в течение пяти месяцев. Если они за это время не успевали прийти к взаимоприемлемому решению, вопросы передавались на арбитраж Гамбурга. В статье XXV было специально оговорено, что вопрос о возвращении захваченных англичанами акадийских фортов также должен быть разрешен уполномоченными или передан на арбитраж, как это предусмотрено в предыдущей статье.[516]

Как видим, правительство Мазарини достаточно спокойно отнеслось к захвату англичанами французских постов и не стало предпринимать никаких усилий, для того чтобы вернуть их. Более того, оно согласилось передать вопрос о судьбе Акадии на рассмотрение уполномоченных, признав, таким образом, его спорный характер. Безусловно, это было связано с тем, что при Мазарини французское государство столкнулось с рядом серьезных внутренних и внешних проблем, не позволявших уделять большое внимание колониальной экспансии, которая была в известной степени пущена на самотек. Колонии, как это было не раз, приносились в жертву интересам «большой» европейской политики.

Что касается Акадии, то и англичане, и французы считали себя ее законными хозяевами. В этой запутанной ситуации наибольшую активность проявил неунывающий Ля Тур. Вместе с Седжуиком он прибыл в Англию, где после долгих мытарств сумел обратить на себя внимание ряда влиятельных лиц и добиться аудиенции у Кромвеля. Ля Тур заявил, что он давно сотрудничал с Александером и имеет титул баронета Новой Шотландии, в то время как французское правительство всегда относилось к нему несправедливо, и что он готов снова перейти на английскую службу.

Кромвель согласился признать Ля Тура баронетом Новой Шотландии при условии, что он будет честно поддерживать англичан, отдаст долги своим бостонским кредиторам, поддерживавшим его в борьбе против д'Онэ, а также заплатит жалование английскому гарнизону в Акадии и будет ежегодно присылать в Лондон 20 бобровых и 20 лосиных шкур.

У Ля Тура не было средств, чтобы выполнить условия Кромвеля, и ему пришлось искать себе компаньонов, которые могли бы выплатить эти суммы. Ему удалось установить контакт с сэром Томасом Темплом (племянником члена Государственного Совета лорда Фиенна) и Уильямом Крауном, выходцем из торгово-промышленных кругов, выдвинувшемся в годы революции. В мае 1656 г. они подали совместную петицию в Государственный совет, и 9 августа им был выдан патент, по которому они становились собственниками территорий, весьма странно обозначенных как «Акадия и часть Новой Шотландии». Как следовало из патента, под этой формулировкой понималась юго-западная оконечность полуострова Новая Шотландия (полуостров был разделен по линии, проходящей от устья реки Мирлигуэш на северо-запад), часть острова Принца Эдуарда, а также полуостров Гаспе, весь Нью-Брансуик и прилегающий к нему северо-восток Мэна, ограниченные с одной стороны линией, проходящей от устья реки Сент-Джордж через континент на северо-запад, а с другой стороны — заливом и рекой Св. Лаврентия.[517]

Заметим сразу, что Государственный совет в данном случае явно нарушил условия только что заключенного англо-французского договора, в котором данные территории фигурировали как спорные.

Правда, никакой совместной комиссии уполномоченных, о которой говорилось в договоре, к тому времени так и не было создано.

Темпл и Краун, оттеснив престарелого Ля Тура на второй план, начали устанавливать контроль над своими новыми владениями. 18 сентября 1656 г. Кромвель приказал передать Темплу все форты в Новой Шотландии вместе со всем находящимся там имуществом.[518] Однако, вступив во владение Акадией, ее новые собственники предпочли обосноваться в Бостоне. Они интересовались главным образом пушной торговлей, которую вели в Акадии их агенты. В конце 1650-х годов Краун отошел от дел, и главную роль в акадийских делах стал играть Темпл.

Во Франции тоже не забывали об Акадии. Ле Борнь, узнав, что его соперник Ля Тур заключил соглашение с англичанами, в конце 1657 г. добился от правительства своего назначения губернатором всей Акадии,[519] что свидетельствовало о том, что Париж все же не хотел отказываться от своих притязаний на эту колонию. Однако, чтобы стать губернатором Акадии не на словах, а на деле, Ле Бор-ню надо было изгнать оттуда англичан. Понимая, что на сколько-нибудь существенную помощь от властей рассчитывать не приходится, он начал действовать самостоятельно, причем сразу на двух направлениях.

В феврале 1658 г. Ле Борнь отправился в Лондон, чтобы потребовать у Кромвеля возвращения своих владений. Одновременно он отправил в Акадию 50 человек под началом своего сына Александра Ле Борнь де Бель-Иля, поручив ему вступить во владение страной. В мае 1658 г. Ле Борнь младший достиг форта Ля-Эв, незадолго до этого восстановленный по приказу Темпла. Стремительной атакой форт был захвачен.[520] Воодушевленный успехом Ле Борнь младший попытался захватить другой форт Темпла, расположенный около Пор-Ля-Тур, но на сей раз потерпел неудачу.

Как только находившемуся в Бостоне Темплу стало известно о появлении в его владениях французов и потере Ля-Эв, он направил туда отряд, который попытался отбить форт. Первая атака была неудачной для англичан, понесших большие потери (был убит их командир Уолсли). Однако в итоге возглавлявший оборону Ля-Эв лярошельский торговец Гильбо (Ле Борня младшего в тот момент не было в форте) вступил в переговоры с людьми Темпла и согласился оставить форт при условии, что французам будет позволено увезти с собой все свои меха и товары.[521] Проникнув в форт, англичане отказались соблюдать условия капитуляции и конфисковали все находившееся там имущество. Они захватили в плен раненого Ле Борнь де Бель-Иля и увезли его в Бостон.

Попытки Ле Борня старшего добиться у правительства Кромвеля возвращения захваченных англичанами фортов полностью провалились. Однако он не хотел складывать оружия. Тут ему на руку сыграло наметившееся в это время сближение Англии и Франции. 23 марта 1657 г. в Париже между двумя державами был заключен военный союз, направленный против Испании. Шесть тысяч «железнобоких» Кромвеля помогли Тюренну одержать победу в знаменитом сражении при дюнах и затем добиться сдачи Дюнкерка и Гравелина.

В этой ситуации (очевидно под давлением Компании ста участников) правительство Мазарини сочло возможным поднять вопрос о судьбе Акадии. Уже в январе 1658 г. французскому послу в Лондоне было сообщено о приезде Ле Борня и поручено оказывать ему всяческую поддержку.[522] В октябре того же года де Бордо было сообщено о нападении на Ля-Эв и захвате пленных. От имени Людовика XIV ему были даны инструкции потребовать освобождения Ле Борня младшего и других пленных, возвращения захваченного имущества, а также снова «потребовать возвращения фортов и поселений Пор-Руайяль, Сен-Жан и Пентагоэ, которые [англичане. — Ю. А.] не вернули под тем предлогом, что стороны собирались назначить уполномоченных». Де Бордо должен был настаивать на том, чтобы эти форты были переданы под контроль правительства Гамбурга «до тех пор, пока не соберутся упомянутые уполномоченные». Король (точнее его министр) писал: «Я нахожу произошедшее столь противоречащим доброму согласию, которое должно соблюдаться между союзными нациями, что считаю необходимым информировать вас и поручить вам обжаловать это там, где вы находитесь».[523]

В ноябре 1658 г. де Бордо заявил протест по поводу действий англичан в Акадии, нарушения прав Компании ста участников, захвата фортов, насилия над жителями и нарушения их прав, разрушения и осквернения церквей и ареста Ле Борнь де Бель-Иля. Французская сторона требовала оставить французов в их поселениях, дать им возможность свободно торговать с индейцами, вернуть Ле Бор-ню Ля-Эв, освободить пленных, а для разрешения всех остальных вопросов создать особую комиссию.[524]

Встревоженный известием о демарше де Бордо, произведенном на фоне альянса Кромвеля и Мазарини, Темпл в конце декабря 1658 г. писал лорду Фиенну и своим английским компаньонам, что «Новая Шотландия очень важна для Англии», поскольку может поставлять в метрополию прекрасную рыбу, меха, лес, уголь, различные полезные ископаемые. По мнению, Темпла правительству следовало заключить прочный мир с французами, который бы четко разграничил владения держав, либо обеспечить своим колониям эффективную защиту.[525] В то же время из уст капитана Бридона — компаньона Темпла, представлявшего его интересы в Лондоне, прозвучала мысль о том, что французские поселенцы, проживающие в Пор-Руайяле и его окрестностях, должны «подчиниться правительству [Англии. — Ю. А.] или покинуть свои фермы».[526] Так впервые была высказана идея об изгнании акадийцев, правда, пока не нашедшая практического применения.

Вопрос о судьбе захваченных англичанами фортов так и не был решен во второй половине 1650-х годов. Союз Мазарини и Кромвеля носил ограниченный характер, являясь типичным «браком по расчету», в котором каждая сторона преследовала свои собственные цели и интересы. Французское правительство, сталкивавшееся в этот период с многочисленными трудностями и заинтересованное в союзе с Англией, совершенно не хотело осложнять и без того непросто складывающиеся отношения с Лондоном, чтобы вернуть далекую колонию. Правительство Кромвеля такая ситуация вполне устраивала.

Но позицию правительств не разделяли их подданные. Проблема Акадии сохранялась. От Мазарини и Кромвеля она перешла к Людовику XIV и Карлу II.

* * *

События, которые мы рассмотрели в разделе II, сами по себе были, может быть, и не слишком масштабными и тем более не казались таковыми современникам. Однако именно с этих небольших инцидентов берет начало грандиозное соперничество англичан и французов в Северной Америке.

В первой половине XVII в. англо-французское соперничество в Северной Америке сконцентрировалось главным образом в Атлантическом регионе Канады, интерес к которому проявляли не только две колониальные державы, но и стремительно развивающаяся Новая Англия. В значительной степени это было обусловлено спецификой его географического, а также геополитического положения — на границе двух колонизационных потоков и в то же время на периферии колониальных интересов метрополий. Однако в то время ни одна, ни другая сторона еще не обращала внимания на стратегическое значение этого региона, который легко можно было превратить в форпост, базу для наступления на соседние колонии, будь то Канада или Новая Англия. Пока англичане и французы руководствовались здесь соображениями либо экономической выгоды, либо престижа.

Следует обратить внимание и на фактор случайности, столь ярко проявившийся в событиях вокруг Акадии. Рейд Седжуика, столь резко изменивший ситуацию в регионе, был все же изначально направлен Кромвелем против голландцев, а не против французов. Здесь главную роль, на наш взгляд, сыграли находчивость, предприимчивость, решительность, расчетливость, а также известный цинизм властей Массачусетса, умело воспользовавшихся удачным для них стечением обстоятельств. Этому, несомненно, способствовало, то, что бостонцы были, во-первых, хорошо осведомлены о ситуации в Акадии и тех силах, которыми располагали французы в этой колонии, во-вторых, заинтересованы в проникновении в Атлантический регион (что, естественно, было бы существенно легче, если бы он перешел под английский контроль), наконец, в-третьих, не сомневались в том, что их действия, если и не получат поддержки со стороны метрополии, то, по крайней мере, не будут осуждены.

Еще один вывод, который можно сделать из данного раздела, касается того, что уже в 30-40-е годы XVII в. английские и французские колонии начали совершать свои первые самостоятельные внешнеполитические акции, адресованные своим соседям — владениям других стран, т. е. субъектам такого же уровня. Несмотря на то что эти действия, с одной стороны, являлись сугубо эпизодическими, а с другой — зачастую были вызваны случайным и сиюминутным стечением обстоятельств, они все равно свидетельствовали о том, что колонии не просто осознали и сформулировали свои собственные цели и интересы, отличные от целей и интересов метрополий, но начали пытаться отстаивать их, в том числе с помощью внешней политики. Конечно, в первую очередь это следует отнести к Массачусетсу и другим колониям Новой Англии, но, на наш взгляд, в определенной степени это же можно сказать и о Канаде (в Акадии основную роль играл все же субъективный фактор). Формулируя свои внешнеполитические цели и задачи, английские и французские колонисты руководствовались прежде всего соображениями выгоды и безопасности, хотя политические установки и религиозные соображения также оказывали очень большое воздействие на процесс принятия внешнеполитического решения. Кроме того, следует подчеркнуть, что, вступая друг с другом в переговоры, английские и французские колонисты тем самым фактически признавали легитимность друг друга, что было особенно важно в колониальных условиях, где отсутствовали признанные границы, но зато имелись взаимоисключающие территориальные притязания (хотя при этом, что тоже немаловажно, вопрос о границах и о статусе самих владений оставался открытым).

Стоит также обратить внимание и на в целом безразличное отношение обеих метрополий к первым внешнеполитическим акциям их колоний. Ни Кромвель, ни тем более Мазарини не проявляли никакого интереса ни к конфликтам, ни к переговорам Бостона, Квебека и Пор-Руайяля, строго отделяя политику, делающуюся в Старом Свете, от колониальных сюжетов, происходящих «за линией». Последнее подтверждается и тем, что обе стороны вполне спокойно относились к тем действиям друг друга, которые открыто нарушали нормы международного права. Этому безусловно способствовало то, что в 1630-1650-е годы англо-французские отношения в Европе, несмотря на определенную неустойчивость, в целом оставались мирными.

Однако вскоре ситуация начала меняться. Северная Америка медленно, но неуклонно входила в орбиту большой политики.