Англо-французские отношения и Северная Америка в конце XVI — начале XVII в. Рейды Арголла (1613 г.)

На протяжении большей части XVI в., совершая свои первые робкие и не всегда верные и удачные шаги на колониальном поприще, Англия и Франция не рассматривали друг друга как конкурентов в сфере заморской экспансии. Определенная взаимная настороженность стала проявляться только в последние десятилетия XVI в. в связи с активизацией английской, а в определенной степени и французской колониальной экспансии в Северной Америке.

Первоначально это сводилось лишь к словам. Так, Р. Хэклупт младший в предисловии к опубликованному им в 1580 г. тексту донесения Ж. Картье о его втором путешествии к Канаду заявлял, что англичане должны увидеть в рассказе французского путешественника не только «то, что побудит [их] <…> установить торговые сношения с тамошними жителями, но также основать колонию в каком-либо удобном месте и таким образом овладеть этой страной».[342] В знаменитом «Рассуждении о колонизации Запада» Хэклуйт, не называя прямо возможных противников англичан, подчеркивал необходимость всемерно усиливать обороноспособность поселений, которые, по его мнению, должны были быть основаны в Новом Свете: «Имея укрепления там <…> мы [англичане. — Ю. А.] сможем препятствовать проникновению туда подданных других государей».[343]

Когда в начале 1580-х годов французы организовали несколько разведывательных плаваний к берегам Атлантического региона Канады, планируя основать там поселение (экспедиции Этьена Белленже), Хэклуйт расценил это как угрозу английским интересам. В октябре 1583 г. он находился во Франции (в составе английского посольства) и активно занимался сбором всевозможной информации о путешествиях и открытиях французов. Он лично встречался с Белленже, который, не подозревая Хэклуйта в каких-либо враждебных намерениях, рассказал ему о своих плаваниях, показал составленную им карту и даже выразил готовность в случае необходимости провести англичан своим маршрутом.[344] Однако Хэклуйт смотрел на дело иначе. В 1584 г. он писал, что его соотечественникам жизненно необходимо опередить французов и закрепить за Англией хотя бы остров Кейп-Бретон. «Если мы не будем укрепляться на Кейп-Бретоне», писал этот неутомимый пропагандист колониальной экспансии, «французы, нормандцы, бретонцы и голландцы или другие народы не только отрежут нас от великого залива Святого Лаврентия, где они уже опередили нас, но лишат нас и Ньюфаундленда, который мы открыли».[345]

Хэклуйт верно подметил, что в последние десятилетия XVI в. район залива Св. Лаврентия уже достаточно активно посещался французскими рыбаками и торговцами, и англичанам было сложно конкурировать с ними. Между подданными двух держав время от времени случались стычки, порой и те и другие не брезговали откровенным пиратством, однако до каких-либо крупных конфликтов, отражавшихся на межгосударственных отношениях Англии и Франции дело не доходило.

Вплоть до самого конца XVI в. единственной акцией англичан, имевшей более или менее четко выраженную антифранцузскую направленность, была экспедиция Чарлза Лэя (1597). Этот практически забытый и, как представляется, недооцененный эпизод ранней американской истории представляет большой интерес по ряду причин (кстати, это была первая серьезная попытка организовать переселение группы религиозных сектантов, так называемых браунистов, из Англии в Северную Америку). Однако нам прежде всего следует отметить, что одной из задач Лэя было противодействие развитию французского (точнее, бретонского, нормандского и гасконского) рыболовного, китобойного и звероловного промысла в заливе Св. Лаврентия.

Лэй принял решение основать поселение на островах Мадлен — небольшом архипелаге в южной части залива Св. Лаврентия. В июне 1597 г. его корабли вошли в бухту Баск-Харбор, но там уже находилось несколько промысловых судов из бретонских и гасконских портов. Рыбаки отнеслись к англичанам вполне лояльно, однако те повели себя вызывающе и даже попытались захватить одно из гасконских судов, заподозрив, что оно могло быть не из французской, а из испанской части Гаскони/Страны басков. За гасконцев вступились другие рыбаки; произошла перестрелка, после чего Лэй согласился вступить в переговоры с капитанами. Однако в итоге из-за надвигавшегося шторма, англичане предпочли ретироваться. В другой бухте, где Лэй попытался бросить якорь, ему также повстречались французы. Еще одна попытка обосноваться на северном берегу залива Св. Лаврентия также закончилась неудачей. После этого Лэй повернул назад. На обратном пути у побережья Ньюфаундленда англичане совершили несколько нападений на французских и испанских рыбаков. В частности Лэй захватил большое рыболовное судно с острова Бель-Иль, мотивируя свои действия тем, что этот остров принадлежал сторонникам Лиги, а значит союзникам испанцев и врагам англичан.

Вскоре после возвращения в Англию Лэй представил Тайному совету записку («Краткую платформу»), где выражал готовность повторить свой рейс в следующем году с тем, чтобы основать поселение на островах Мадлен и «навсегда лишить французов этих островов».[346] Однако правительство не проявило никакого интереса к его проектам. Залив Св. Лаврентия его не привлекал. Каких-либо последствий и тем более международного резонанса события 1597 г. не имели.

В течение ряда лет англичане и французы в Северной Америке практически не соприкасались. Сферы их активности находились на достаточно большом расстоянии друг от друга. Однако в начале 10-х годов XVII в. ситуация изменилась.

В 1613 г. по инициативе Антуанетты де Понс, маркизы де Гершевиль — вдовы парижского губернатора герцога Лярошфуко-Льянкура была предпринята попытка основать колонию и миссионерскую станцию в Акадии (французы так называли территории нынешних Атлантических провинций Канады: Новой Шотландии, Нью-Брансуика, Острова принца Эдуарда и прилегающую к ним северо-восточную часть штата Мэн). Эту часть французских владений, а также все остальные земли Новой Франции, расположенные к югу от реки Святого Лаврентия, молодая, энергичная, влиятельная и вместе с тем глубоко религиозная вдова получила от сьёра де Мона, владевшего ими на основании патента 1603 г.[347] Снаряженная маркизой де Гершевиль экспедиция, которую возглавил сьёр де Ля Соссэ, в июне того же года прибыла к острову Маунт-Дезерт (штат Мэн), где было решено заложить поселение Сенсовёр. Французы высадились на берег, разбили лагерь и даже начали распашку земли, как вдруг на горизонте неожиданно появился корабль под английским флагом.

Это был «Трежерер» — 14-пушечный корабль, принадлежавший капитану Семюэлу Арголлу, одному из участников Вирджинской компании, а в будущем помощнику губернатора (deputy-governor) этой колонии, незадолго до этого уже прославившемуся благодаря похищению легендарной Покахонтас. С начала лета Арголл крейсировал у побережья Мэна, очевидно рассчитывая ограбить какое-нибудь французское или испанское судно. Дж. Бэнкрофт пишет, что в Джеймстауне официально объявили, что «Трежерер» отправляется за треской,[348] однако это явно было сказано для отвода глаз. Медленно продвигаясь вдоль побережья Мэна, Арголл на одном островке в устье Кеннебека встретил индейцев, которые знаками сообщили ему, что неподалеку находится какой-то европейский корабль. По часто повторявшемуся слову «норман» Арголл понял, что корабль французский. Утром 2 июля 1613 г. «Трежерер» подошел к Маунт-Дезерту, и вскоре англичане увидели четыре белые палатки и небольшое судно, стоявшее на якоре в бухте. Арголл немедленно отдал приказ готовиться к бою.

На берегу появление англичан вызвало смятение. Несколько человек поспешили на «Жонас» (так назывался французский корабль), но они не успели поднять якорь. Пользуясь попутным ветром, «Трежерер» надвигался прямо на них. В ответ на крики и сигналы французов англичане открыли огонь из пушек и мушкетов. Французы не стреляли, так как на их корабле не было канонира. По свидетельству очевидца событий французского миссионера отца Пьера Бьяра, находившийся на «Жонасе» иезуит брат дю Тэ попытался выстрелить из носового орудия, но промахнулся. После этого «Трежерер» подошел к «Жонасу» вплотную и взял его на абордаж, несмотря на отчаянное сопротивление находившихся там французов (трое из них были убиты).[349] После этого оставшиеся на берегу сдались без сопротивления, полагая, что произошло какое-то недоразумение.[350] Сразу же подчеркнем, что Англия и Франция в тот момент находились в мире.

Захватив французский корабль, Арголл первым делом проник в адмиральскую каюту и вытащил из находившегося там сундучка с бумагами королевский патент и другие правоустанавливающие документы колонии, оставив все остальное нетронутым. После этого он, как пишет Бьяр, «с отменной учтивостью», заявил Ля Соссэ, что земли, на которые высадились его люди, на самом деле принадлежат англичанам, и поинтересовался, по какому праву французы появились здесь. Ля Соссэ возразил, что эти территории являются владением Франции, а он сам имеет необходимые полномочия своего монарха. Английский капитан попросил показать эти документы. С «Жонаса» был доставлен сундучок Ля Соссэ, но никакого патента там, естественно, не оказалось. Арголл, резко сменив тональность, закричал: «Итак, вы нас дурачили! Вы говорили, что имеете патент от своего короля и не можете это подтвердить. Вы — разбойники и пираты! Вы — заслуживаете смерти!».[351]

Англичане в буквальном смысле этого слова обобрали своих пленников до нитки, отняв у них не только все имущество, но и часть одежды. Правда, в итоге Арголл, очевидно, поняв или почувствовав, что зашел слишком далеко, сменил гнев на милость и отпустил половину французов. Однако другую половину он взял с собой в Джеймстаун, где их жизнь снова оказалась висящей на волоске. Губернатор Вирджинии сэр Томас Дэйл не на шутку встревожился из-за появления французов на североамериканском побережье и заявил, что все захваченные Арголлом «пираты» должны быть повешены. Такой поворот событий оказался неожиданным для самого Арголла. Он попытался умерить гнев губернатора, объясняя, что дал слово сохранить жизнь всем своим пленникам, но Дэйл был непреклонен. В этой ситуации Арголл проявил великодушие и извлек на свет божий патент и письмо французского короля, правда, приврав при этом, что его пленники якобы сами не знали об их существовании.[352]

Вскоре после этого Дэйл собрал совет, который постановил, что, поскольку на основании королевских хартий англичане имеют право на все территории Северной Америке, расположенные к югу от 46° 30' с.ш., оттуда следует изгнать всех чужестранцев. Эта задача была поручена Арголлу, все предыдущие действия которого получили единодушное одобрение вирджинской администрации, несмотря на то что район, где он действовал и собирался действовать дальше, находился вне юрисдикции Джеймстауна.

Осенью 1613 г. с двумя кораблями Арголл снова подошел к острову Маунт-Дезерт, где его люди снесли крест, поставленный французами, и на его месте водрузили свой собственный. Затем англичане остановились у острова Сент-Круа (место первого французского поселения в Акадии в 1604-1605 гг.). Поскольку поживиться там было нечем, англичане ограничились тем, что разрушили, как могли, строения, возведенные его основателями де Моном и Шампленом, и отправились дальше.[353]

1 ноября 1613 г. их корабли вошли в гавань Пор-Руайяля. В форте никого не было: возглавлявший в тот момент колонию Жан де Бьенкур (сын феодального собственника Пор-Руайяля Жана де Путренкура) с несколькими спутниками отправился к индейцам, а остальные колонисты ушли работать на поля, расположенные за фортом на берегах небольшой речки Экий. Не встретив никакого сопротивления, англичане высадились на берег, проникли в поселение, забрали там все, что представляло хоть какую-нибудь ценность, включая дверные петли и засовы, после чего подожгли его. Они скололи со стоящего рядом с фортом большого камня выбитый на нем французский герб и имена основателей колонии. После этого люди Арголла на лодках поднялись до того места, где французы собирали урожай. При виде англичан безоружные колонисты разбежались и спрятались в окрестных холмах. Захватчики уничтожили их посевы и перестреляли весь скот. Когда через несколько дней в форт вернулся Бьенкур, англичане уже собирались покидать Пор-Руайяль. Бьенкур попытался организовать сопротивление и устроить Арголлу засаду, однако тот действовал крайне осторожно. Через парламентера Бьенкур и Арголл договорились о встрече один на один, которая, однако, ни к чему не привела. Во время беседы, протекавшей весьма бурно, к ним неожиданно подошли несколько индейцев и на ломанном французском языке сказали им, что они как представители «одного бледнолицего племени» не должны враждовать, и предложили им помириться.[354]

Известие о нападении на Сенсовёр и Пор-Руайяль вызвало поток жалоб в Лондон. По просьбе маркизы де Гершевиль адмирал Франции герцог де Монморанси 18/28 октября 1613 г. обратился к Якову I с официальным протестом по поводу действий Арголла. В этом документе говорилось, что он напал на подданных французского короля, которые совершенно законно находились «в стране Канада, называемой Новой Францией». Монморанси требовал отпустить всех французов, еще остававшихся в английском плену, а также выплатить компенсацию маркизе де Гершевиль, потерявшей на этом деле более 100 000 ливров. Кроме того, в письме упоминалось о том, что Новая Франция существует уже более 40 лет, и в связи с этим французское правительство настоятельно просило английского короля, чтобы его совет или Вирджинская компания «соблаговолили объявить и объяснить, докуда распространяются границы и пределы упомянутой страны Вирджинии».[355]

Через некоторое время английское правительство передало послу Франции Бюиссо официальный ответ, где говорилось, что Арголл действовал «по приказу губернатора нашей колонии», будучи облечен всеми необходимыми полномочиями и имея соответствующие документы. В ответе также было указано, что захваченный им корабль и поселения находились к югу от 45° с.ш., т. е. на территории английской колонии. В компенсации мадам де Гершевиль было отказано.[356] Правда, позднее английская сторона согласилась отправить на родину всех французов, которые еще оставались в Вирджинии.[357] Аналогичную позицию занял и сэр Томас Эдмондс, посол Якова I при французском дворе. Он прямо заявил французам, что они претендуют на страны, которые были открыты англичанами ценой «большого труда и затрат», и что таким образом их требования противоречат «обычаям и практике всех наций».[358] Недовольная таким поворотом событий мадам де Гершевиль отправила в Лондон Ля Соссэ в качестве своего личного представителя, но ему удалось добиться только возвращения «Жонаса».[359]

Позднее Арголл и его помощник Тёрнелл составили пространную записку, где доказывали справедливость своих действий по «защите нашей собственности, наших границ и территории, данной нам <… > Его Величеством за много лет до того, как французы ступили на территорию Канады».[360]

Ряд авторов полностью оправдывает действия Арголла и администрации Вирджинии. В частности, Ч.М. Эндрюс пишет, что они «были справедливы с точки зрения этики того времени и практики, принятой среди колониальных держав». С точки зрения американского историка, задача вирджинцев состояла в том, чтобы не допустить продвижения французов на территорию, пожалованную Вирджинской компании, и избавиться от всякого неприятельского присутствия поблизости. По мнению Эндрюса, «в результате его [Арголла. — Ю. А.] действий английские поселения в Америке были избавлены от французской угрозы более чем на полвека. После 1616 г. Вирджиния была в безопасности от агрессии со стороны как Испании, так и Франции».[361]

Эндрюс прав в том смысле, что действительно после этого в течение долгого времени Вирджиния не участвовала в межколониальных конфликтах. Однако с остальными его утверждениями нельзя полностью согласиться в силу ряда обстоятельств.

Во-первых, хотя еще с конца XVI в. побережье Мэна посещалось английскими моряками, никаких поселений англичанами там создано не было. В 1607 г. Плимутской Вирджинской компанией была предпринята попытка основать колонию в устье реки Сагадахок (колония Пофэма); однако уже в 1608 г. ее поселенцы вернулись назад. Таким образом, пользуясь излюбленным оборотом составителей английских колониальных хартий, можно сказать, что ни в каком «реальном владении» со стороны англичан эти территории не находились.

Во-вторых, можно отметить еще один любопытный момент. В конце 1600-х — начале 1610-х годов английские рыбаки и торговцы продолжали появляться у берегов Мэна. В 1611 г. два английских корабля напали на французское судно капитана Плястрие. Возмущенный этим инцидентом Бьенкур отправился к устью Сагадахока, полагая, что он там встретит англичан и заявит им официальный протест (Бьенкур не являлся губернатором, но имел звание «вице-адмирала Западного моря и его берегов», что давало ему право выступать в качестве представителя французских властей). Однако он обнаружил лишь покинутый форт. 28 октября 1611 г. неподалеку от него на берегу реки Бьенкур установил крест с геральдическими лилиями в знак подтверждения французских прав на эти земли.[362]

В-третьих, действия Арголла были небезупречны даже с точки зрения английских законов. Подчеркнем еще раз, что в тот момент Лондон и Париж не воевали друг с другом. Золотые времена елизаветинских «морских псов» миновали, и принцип «никакого мира за линией» начинал отходить в прошлое. Нападение на подданных дружественной державы в мирное время могло быть расценено как пиратство. Не случайно вышеупомянутый капитан Тёрнелл, который вел захваченный французский корабль в Англию, всерьез опасался, что его могут обвинить в пиратстве его же соотечественники.[363] Этого не произошло в значительной степени из-за слабости французских протестов.

В-четвертых, ни Франция, ни тем более жители ее колоний не имели никаких агрессивных намерений в отношении Вирджинии, которых следовало бы опасаться.

Поэтому, оценивая это событие, с которого собственно и начинается полоса англо-французских конфликтов в Северной Америке, мы можем отметить следующее. Конфликт произошел в районе, где пересекались направления английской и французской колониальной экспансии, и был вызван стремлением английских колонистов закрепить за собой как можно большую территорию в Северной Америке. Реакция обеих метрополий на это событие была весьма слабой. Однако Лондон в целом одобрил действия своих поселенцев, тогда как в Париже не приняли никаких практических мер для защиты французских интересов в Северной Америке. Даже протест по поводу нападения на подданных французской короны в мирное время был заявлен не по инициативе властей, а по инициативе маркизы де Гершевиль. Однако это было обусловлено вовсе не тем, что, как выразился британский историк XIX в. Дж. Дойл, «Франция была не в состоянии отомстить за зло, причиненное ее колонистам».[364] Сил и средств у Парижа было вполне достаточно. Просто погрязшему в интригах двору Марии Медичи была в общем безразлична судьба крошечной французской миссии в далекой стране, которая с его точки зрения явно не стоила того, чтобы из-за нее осложнять отношения с Англией.

По поводу всей истории с рейдами Арголла против Акадии Ф.-К. Гарно писал: «Это бедствие имело гибельные последствия и для отдаленной и слабой колонии Французской бухты [залива Фанди, т.е. Акадии. — Ю. А.], и для всего королевства. Интриги и насилие, которые при Марии Медичи и ее министре Кончини пришли на смену примирительной политике покойного короля, докатились даже до бедных хижин Пор-Руайяля и вторично разрушили их».[365] Можно понять чувства патриарха франко-канадской национальной историографии, однако нам следует отметить еще один момент. Позиция, занятая правительством Марии Медичи, напрямую вытекала из Доктрины двух сфер, которой оно руководствовалось.

В то же время такая пассивность французского правительства, без сомнения, не осталась не замеченной англичанами и в значительной степени способствовала росту их агрессивных намерений. Тем более, что уже на этом этапе жители английских колоний заявили о себе как об активной и самостоятельной силе.

В дальнейшем, во второй половине 10-х — первой половине 20-х годов XVII в. англичане и французы в Северной Америке практически не соприкасались друг с другом. В значительной степени это было связано со спадом французской колониальной активности в Северной Америке, в особенности, в Атлантическом регионе, т.е. в зоне, где пересекались интересы двух колониальных держав.

В эти годы североамериканские сюжеты попадали в орбиту англо-французских отношений лишь эпизодически. В 1623 г. у берегов Акадии побывала экспедиция, отправленная сэром Уильямом Александером, шотландским аристократом, который в 1621 г. стал феодальным собственником территорий, расположенных к северу от Новой Англии (между рекой Сент-Круа, океаном и заливом и рекой Св. Лаврентия, т.е., по сути, той же Акадии), пожалованных ему под названием Новая Шотландия. В связи с этим в 1624 г. французский посол в Лондоне граф де Тийер заявил о том, что англичане, таким образом, нарушают права собственника Акадии Бьенкура (последний унаследовал Пор-Руайяль и прилегающие к нему территории после гибели своего отца в 1615 г.), и потребовал, чтобы Яков I запретил своим подданным тревожить французских поселенцев.[366]

В ответ англичане выразили удивление и заметили, что все территории в Северной Америке, расположенные между 40° и 48° с.ш., принадлежат им в силу открытия Кабота, патентов Гилберта и Рэли и хартий Якова I, тогда как французы являются собственниками территорий, открытых Картье и Шампленом. Отрицая права Бьенкура, англичане в то же время заявили, что «были бы рады» провести с ним переговоры.[367] Сразу же отметим противоречие, содержавшееся в ответе английской стороны, где не учитывалось, что большая часть открытой Картье и осваиваемой французами долины реки Св. Лаврентия, расположена к югу от 48-й параллели.

^{Рис. 5. Самюэль де Шамплен}

Данные демарши не получили дальнейшего продолжения. Североамериканский континент на несколько лет выпал из поля зрения английских и французских политиков и 'дипломатов. Однако полемика по вопросу о правах двух держав на те или иные территории в Северной Америке была продолжена их подданными, более заинтересованными в данных сюжетах, чем их правители. Так, один из основателей Квебека «отец Новой Франции» С. де Шамплен (рис. 5), который в первой трети XVII в., несомненно, был самым сведущим в колониальных делах человеком во Франции, в своей «Третьей книге о путешествиях» писал, что англичане на основании хартий Вирджинии не могут претендовать на земли вплоть до 45° с.ш., так как там есть оговорка о том, что эти земли не должны находиться во владении какого-либо христианского государя, а «во время издания этих писем [т.е. хартий. — Ю. А.] король Франции на самом деле реально владел территорией по крайней мере до 40° с.ш. <…> и об этом знали все <…> Так почему же они [англичане. — Ю. А.], находясь на 36-й или на 37-й [параллели] должны продвигаться до 45-й, а не мы, будучи, как они признают, на 46-й, не спустимся до 37-й».[368]

Действительно земли, расположенные между 40° и 46° с.ш. с 1603 г., входили в состав владений де Мона, а в 1604-1605 гг. сам Шамплен подробно исследовал и нанес на карту все Атлантическое побережье США от границы с Канадой до мыса Код.[369] Однако, поскольку французы по разным причинам не закрепились к югу от Нью-Брансуика, все заявления Шамплена имели лишь историческое значение.