23. СЕВАСТОПОЛЬ

23. СЕВАСТОПОЛЬ

Все вымпелы вьются, и цепи гремят,

Наверх якоря выбирают.

Готовьтеся к бою! Орудия в ряд

На солнце зловеще сверкают.

"Варяг"

В то время, когда сражения корежили Европу, стремительно осложнялась и обстановка на Ближнем Востоке. К вступлению в войну готовилась Турция. Считалось, что тайно. Но в обстановке Востока такого секрета было скрыть невозможно. Об этом знали на всех базарах, и если турецкое правительство в Стамбуле все еще морочило головы дипломатам Антанты, то с мест сыпались донесения одно тревожнее другого. Русский консул докладывал: "В Кербеле духовенство приступило к пропаганде священной войны против России". Из консульства в Урмии сообщали, что турки усиливаются на персидской границе. Из британского консульства в Киликии доносили, что за несколько дней через Адану проследовало в Сирию около 200 немцев, из них 52 офицера. А после включения в состав турецкого флота германских крейсеров опасность стала очевидной, и российский посол в Турции Гирс еще 13.8 предупредил командующего Черноморским флотом Эбергарда, что считает своевременным принятие мер для охраны побережья, в том числе выставление минных заграждений. Но Россия, ведя борьбу с Германией и Австро-Венгрией, еще одной войны всячески старалась избежать или хотя бы отсрочить ее. Министр иностранных дел Сазонов 29.8 направил в Ставку, в штаб Черноморского флота и Гирсу циркуляр, где говорилось: "Продолжаю придерживаться мнения, что нам нужно сохранить мирные отношения с Турцией, пока не определится решительный перевес русско-французских войск над австро-германскими. Считаю поэтому нежелательным какое-либо вызывающее действие против турок, могущее усилить влияние тех турецких деятелей, которые стоят за войну". Словом, предписывалось избегать всего, что может быть воспринято в качестве провокации и послужить поводом к столкновению.

Да, утверждения большевистских и западных псевдоисториков, будто Россия специально вступила в мировую войну с целью овладеть Босфором и Дарданеллами, ни малейшей критики не выдерживают. Во-первых, в июле 14-го речи о проливах попросту не могло идти, поскольку Турция была еще нейтральной, а ее флотом руководили еще не немцы, а союзники-англичане. А во-вторых, планы войны с Портой в России хотя и существовали, но… были чисто оборонительными. Так, в планах Генштаба на 1914 г. указывалось дескать, Турция при подстрекательстве Германии начать войну может — чтобы "после территориальных потерь в Европе создать базу для возрождения страны путем завоеваний в Азии". Отмечалось, что для немцев такая война была бы выгодной даже при поражении турок, поскольку Германия смогла бы упрочить свое влияние в ослабевшем государстве. И делался вывод: "Россия, не усиливая своей армии параллельно усилению в 1913 г. германской и австрийской армий, не имея на Черном море ни сильного флота, ни достаточных средств для проведения крупного десанта, также боясь внутренних потрясений, сама войны не начнет. Таким образом, на Черном море в 1914 году война может быть начата наступлением только со стороны Турции при обороне со стороны России".

Но серьезнейшей ошибкой Генштаба было то, что он не предусмотрел в своих разработках возможности союза Германии, Австро-Венгрии и Турции. Их совместных действий. Ведь планы противоборства с Турцией создавались сразу после Японской, когда опасность со стороны Порты была вероятной. А позже, когда внимание Генштаба переключилось на растущую угрозу со стороны Германии, турки подорвали свои силы революцией. И их не брали в расчет. Сочли, что такой союзник немцам вряд ли нужен — разве что попробуют его использовать для локальных провокаций. А на тот факт, что за последний предвоенный год Порта с помощью Германии сумела возродить свою армию, в свистопляске событий 14-го отреагировать не успели. И в итоге получилось так, что армия и флот начали действовать по совершенно разным планам. Моряки-черноморцы стали готовиться к мероприятиям, предусмотренным по плану войны с Турцией, составленному в 1908 г. и скорректированному в 1912 г. Он исходил из предположения о наступательных действиях со стороны противника и ставил главную задачу "сохранение обладания морем". По варианту «А», если инициатива принадлежала неприятелю, требовалось осуществлять "дальнюю блокаду" Босфора легкими кораблями, а основные силы оставались в Севастополе. Когда вражеская эскадра предпримет атаку, русский флот выходит навстречу и дает бой "на удобной позиции" вблизи своей базы — что позволяло ввести в сражение больше кораблей (в основном, устаревших), использовать подводные лодки, минные поля, обеспечить эвакуацию и ремонт подбитых единиц. По варианту «Б», если инициативу перехватывали русские, предусматривалось минирование выхода из Босфора, а дальше предполагался аналогичный сценарий.

Но армия-то уже действовала по другому плану — войны с Германией и Австро-Венгрией! По которому для прикрытия Румынской границы и Черноморского побережья разворачивалась слабенькая 7-я армия из 6 — 7 пехотных и 2 кавалерийских дивизий, да и то не кадровых, а ополченских. Растянутая на сотни километров, она осуществляла лишь охрану занимаемых рубежей. А из 3 корпусов Кавказского округа, 2 по мобилизационному расписанию отправлялись на австро-германский фронт. И на все Закавказье оставался только один, 1-й Кавказский корпус. Противостоять турецкой армии было практически нечем. Спохватились лишь в конце августа, получая сведения о приготовлениях турок. И 21.8 Генштаб дал указание произвести замену вместо уходящих Кавказских корпусов перебросить из Средней Азии 2-й Туркестанский. Но на это требовалось немалое время — дорог в здешнем регионе было мало, и пропускная способность их была ограничена. Из Европейской России в Закавказье тогда вела всего одна железная дорога — по берегу Каспийского моря.

Сазонов в августе-сентябре упорно продолжал переговоры с турецкими дипломатами, старался воздействовать на Порту через третьи страны, чтобы сохранить ее нейтралитет. Турция тоже вела переговоры — с Болгарией и Румынией. О возможности союза с ними против России. Или о гарантии нейтралитета — чтобы болгары не ударили в спину. Разумеется, об этих консультациях узнавали и в Петрограде. А от армян узнали и о другом факте. В августе 1914 г. в Эрзеруме состоялся съезд партии «Дашнакцутюн», на который вдруг прибыл один из главных идеологов «Иттихада» Бахаддин Шакир. И сделал предложение поддержать турок в войне. Дескать, Россия и Англия не выдержат, когда против них поднимется весь мусульманский мир. Но в Закавказье многое зависит от армян. Если согласятся помочь и поднять восстание, то достаточно будет двинуть армию в 200 — 300 тыс., чтобы выкинуть русских за Кавказский хребет. За это обещалось после победы предоставить армянам автономию. Но дашнаки хорошо помнили, как расплатились младотурки, тоже надававшие много обещаний, за помощь в свержении Абдул-Гамида. Поэтому ответ был дан осторожный — что в случае войны армяне будут держаться лояльно к властям и не станут преследовать политических целей. Те, кого призовут в турецкую армию, добросовестно выполнят свой долг. Но и от организации подрывных акций в российском тылу партия отказалась, а само желание войны признала авантюрой. Впрочем, даже в гипотетическом случае, если бы какие-то армянские лидеры захотели поддержать турок, они просто перестали бы быть лидерами — потому что все турецкие армяне симпатизировали России и избавления ожидали только от России. С грузинским эмигрантским "Комитетом независимости" младотуркам оказалось куда проще найти общий язык. Он и с немцами уже сговаривался, выторговывая создание автономной Грузии, которая вошла бы в состав Османской империи, а во главе государства стоял бы кто-то из германских принцев. И в Трапезунде началось формирование Грузинского легиона под командованием капитана фон Шуленбурга. Ну а северокавказские сепаратистские организации уже давно работали с «Иттихадом» в «плодотворном» контакте.

Другие народы, подвергавшиеся гонениям в Османской империи, искали контактов с русскими. Посылали делегации в консульства в Персии, пробирались через границу и просили на случай войны снабдить их оружием, хотя бы для самозащиты. И начальник разведотдела Кавказского округа Драценко представил доклад, что в случае войны с Турцией там наверняка развернется резня христиан, причем эти акции получат поддержку Германии, "ибо ей выгодна на юге России сплошная турко-татарская стена". Драценко доказывал, что избежать этого будет невозможно, но масштабы резни можно минимизировать, если помочь армянам организовать самооборону. Его доводы разделял и начальник штаба округа Юденич. Докладывал Янушкевичу, что необходимо вооружить турецких армян, айсоров и дерсимских курдов, для чего просил выделить 25 тыс. винтовок, 12 млн. патронов и 20–25 тыс. рублей.

Сазонов, получая многочисленные запросы по этому поводу, в принципе соглашался. Но вновь и вновь предупреждал, что "надежда на мир пока не утрачена", поэтому следует избегать всего, "что может вызвать конфликт". Россия даже начала выводить свои отряды из Персии — чтобы не давать повода Порте придраться к нарушению нейтралитета этой страны. А контакты с дружественными народами Турции предписывалось налаживать, но остерегать их от активных действий. "Если бы они подняли восстание и затем не были нами поддержаны, то нашему престижу был бы нанесен непоправимый удар". А поддержка означала бы войну, которую требовалось предотвратить. Поэтому Сазонов распорядился ружья и патроны приготовить, заскладировать, разработать каналы переправки — но передавать только тогда, когда ситуация станет необратимой. Однако и такие меры оказались невыполнимыми, поскольку лишних винтовок в России просто не было. В расчете на скоротечную войну запасов не предусматривалось, и имеющегося оружия только-только хватило на мобилизацию…

А немцы торопили союзников. Кайзер писал, что "сейчас важна каждая винтовка, которая может стрелять по славянам". 7.9 глава военной миссии фон Сандерс получил от Мольтке указания: "Желательно, чтобы Турция возможно скорее выступила; не позднее окончания организации обороны Дарданелл, которую необходимо ускорить". На следующий день канцлер Бетман-Гольвег прислал аналогичную депешу послу Вангенгейму. В Германии начинали волноваться — не ведут ли лидеры «Иттихада» двойную игру? Тем более что турецкое правительство действительно вовсю пускало пыль в глаза и продолжало для видимости заигрывать то с русскими, то с французами. Но эти опасения были беспочвенными. Младотурки давно определились, на какой стороне им светит больший выигрыш. И были уверены в победе Центральных Держав. А вели они не двойную игру, а свою собственную. Ускорив вступление в войну, они не позволили бы перебросить войска Кавказского округа против немцев. Но зачем это было нужно туркам? Наоборот, они ждали, пока противник уберет побольше сил из Закавказья на другие фронты. И получалось, что начало активных действий оттягивалось не дипломатией Сазонова, а той же пропускной способностью российских железных дорог. И плохим состоянием дорог у самих турок, из-за чего им для мобилизации тоже требовалось немало времени.

9.9 Порта издала ноту об отмене привилегий для иностранцев в торговле и экономике. Что вызвало протесты англичан и французов — поскольку привилегии в свое время достались им не задаром, а в качестве оплаты за помощь против русских, за кредиты и т. п. Но дальше протестов дело не пошло — все понимали, что это тоже может быть формой оплаты за нейтралитет. Однако банковские операции стран Антанты в Турции стали сворачиваться. А присутствие Германии увеличивалось. Если к августу 14-го в миссии Сандерса было 70 генералов и офицеров, то с началом войны стали приезжать все новые. В середине сентября по турецким городам глашатаи с барабанами стали собирать для призыва в армию всех мужчин в возрасте до 45 лет, знающих немецкий язык. Кроме того, объявлялся дополнительный призыв лиц от 20 до 25 лет, прежде получивших отсрочки. 15.9, по докладу Гирса, в Турцию прибыли из Германии 8 вагонов с минами, 9 с орудиями и снарядами, два дня спустя 30 вагонов с боеприпасами. В сентябре разразился крупный скандал — в российских территориальных водах задержали турецкий пароход, курсировавший под русским флагом и явно производивший разведку. Однако и в этом случае Петроград решил "не поддаваться на провокации" — судно и команду отпустили, а дипломатическое представление было составлено в исключительно сдержанных тонах.

Со стороны Германии и Турции пошло неприкрытое давление на Персию с внушениями о необходимости объявить войну России. Петербург и Лондон предпринимали ответные меры, чтобы удержать Тегеран от скатывания в лагерь Центральных Держав. Сулили кредиты, территориальные вознаграждения, стараясь таким образом обеспечить «верность» шаха и его правительства. А иттихадисты вели себя все более дерзко. 13.10 наместник на Кавказе Воронцов-Дашков докладывал царю о военных приготовлениях на сопредельной территории. Сообщал, что отряды курдов стали нарушать границу и угонять скот. Что в Эрзеруме закидали камнями секретаря русского консульства и арестовали товары наших купцов, а пропуск из Турции и обратно российских подданных был вдруг прекращен. Николай II на докладе поставил резолюцию Сазонову: "Сделать резкое представление Турции". И не более того. Хотя младотуркам было уже плевать на любые представления… А германский посол Вангенгейм настолько обнаглел, что начал лично информировать Гирса о действиях своих крейсеров. Предупреждал, например, что «Бреслау» вышел в Черное море, но "не будет провоцировать русский флот". То ли хотел притупить бдительность русских, то ли наоборот, лелеял надежду, что получив такую информацию, Эбергард попытается напасть на противника — и тогда-то уж дело начнется…

Войну на Востоке силились предотвратить не только русские и их союзники. Во второй половине октября американский посол Моргентау по поручению президента Вильсона доказывал Энвер-паше и Талаат-паше, что нарушение нейтралитета невыгодно самой Порте. Что за этот нейтралитет она сможет выторговать куда больше, да и экономические ресурсы использовать со значительной прибылью. Энвер и Талаат все его аргументы отвергли. Для них вопрос был решен. В официальных документах «Иттихада» указывалось: "Наше участие в мировой войне оправдывается нашим национальным идеалом. Идеал нашей нации ведет нас к уничтожению нашего московского врага, для того чтобы благодаря этому установить естественные границы нашей империи, которые включат в себя и объединят все ветви нашей расы". А вскоре сочли, что наконец-то настала пора проводить это решение в жизнь (русские в Польше перешли в наступление — а значит, бросили туда все резервы). 21.10 Энвер-паша был утвержден в должности Верховного Главнокомандующего, фактически получив права неограниченного диктатора. И 22.10 отдал первый приказ — адмиралу Сушону: "Турецкий флот должен добиться господства на Черном море. Найдите русский флот и атакуйте его без объявления войны, где бы вы его не нашли".

Как ранее отмечалось, российская судостроительная программа в 1914 г. только начинала реализовываться. И Черноморский флот был далек от современных требований. В его составе было 7 старых линкоров, причем 2 из них в море уже не выходили, а были приклепаны на мертвом якоре в качестве блокшивов — "Георгий Победоносец", где размещался штаб флота, и «Синоп», используемый в качестве учебного судна. А в строю оставались "Иоанн Златоуст", «Евстафий», "Пантелеймон", «Ростислав» и "Три святителя". Кроме того, имелось 2 крейсера, «Кагул» и "Память Меркурия", 26 эсминцев и миноносцев (из них 9 новых), 4 подводных лодки (устаревших конструкций), 6 минных заградителей, 2 посыльных судна, несколько транспортов, канонерских лодок и тральщиков. Но считалось, что против Турции этого пока достаточно.

Правда, в предвоенный период она предпринимала активные усилия по наращиванию флота, закупала и строила корабли в Англии, в Латинской Америке. Однако ее морские силы все еще уступали русским. Они включали в себя 3 додредноутных линкора — "Хайреддин Барбаросса", «Торгут-Рейс» и «Мессудие», 4 крейсера — «Меджидие», "Гамидие", «Пейк» и минный крейсер «Берк», 2 минных заградителя и 10 эсминцев. Но добавка в виде «Гебена» и «Бреслау» сразу дала перевес на сторону противника. Потому что один лишь «Гебен» имел 10 одиннадцатидюймовых орудий и 12 шестидюймовых, а русские броненосцы — по 4 двенадцатидюймовки. Если же учитывать большую скорострельность и дальнобойность пушек линейного крейсера, то получалось, что по силе огня он был равен всей линейной дивизии Черноморского флота вместе взятой. Командование турецкими кораблями также было усилено. На линкоры назначили по два капитана — турка и немца, на остальных судах капитанами стали немцы. Для нападения был выбран "сценарий Порт-Артура", горячими сторонниками которого являлись и Энвер, и Сушон — так же, как некогда японцы внезапной атакой сразу вывели из строя ряд кораблей, добившись превосходства на море, так и германо-турецкое командование решило первой же операцией погромить и сбросить со счетов Черноморский флот.

Чтобы не возникло недоразумений, 25.10 морской министр Джемаль-паша отдал специальный приказ о правах Сушона, поясняя для тех, кто может оказаться слишком непонятливым: "Адмирал действует по высочайшему повелению султана, и флот обязан ему повиноваться". А Сушон, дабы предотвратить весьма вероятную на Востоке утечку информации, только выведя корабли в море, 27.10 в 15.45, отдал боевой приказ. В нем в лучших традициях кайзеровской «дипломатии» делалась ссылка, будто "многие сведения указывают на то, что русский флот подготовляет нападение". А потому, дескать, ничего не остается, как нанести превентивный удар. Операция была четко разработана, атака предполагалась сразу в нескольких местах. Флот разбивался на отряды. На Одессу направлялись «Меджидие», минный заградитель «Самсун» и 2 эсминца. Крейсер «Пейк» должен был рвануть важный кабель Севастополь — Варна. На Севастополь нацеливались «Гебен», минный заградитель «Нилуфер» и 2 эсминца, на Южный берег Крыма — «Гамидие» с эсминцами, на Керчь и Новороссийск — «Бреслау» и «Берк». Все отряды должны были выйти к своим целям 29.10 к 6.00 утра и нанести удары одновременно по всему Черноморскому побережью, чтобы вдобавок вызвать панику и дезорганизовать русское командование. Кстати, германское посольство в Константинополе получило из Берлина официальную установку о начале боевых действий только 28.10, когда корабли Сушона уже на всех парах шли к объектам атаки. Следовательно, договоренность на уровне правительств и военного руководства была достигнута где-то раньше.

И в какой-то мере план удался. Русский флот удалось застать врасплох. Скорее всего, сама продолжительность трехмесячного напряженного ожидания притупила бдительность. Очередные тревожные сигналы поступали изо дня в день — но они и раньше поступали… А раз война не началась вчера и сегодня, то можно было надеяться, что она не начнется и завтра — а когда-нибудь послезавтра или еще через месяц-другой. Правда, учитывая мощь «Гебена», линейные силы флота Эбергард держал в едином кулаке. Но легкие корабли оказались рассредоточенными. Дивизия эсминцев ушла в Евпаторию на учебные стрельбы. В Одессе находились канонерские лодки «Донец», "Кубанец" и минный заградитель «Бештау». В Очакове — заградитель «Дунай», в Батуме заградитель «Духтау» и транспорт «Березань». А тут еще из Ставки обратились с требованием помочь с перевозкой войск. В Ялте отстал батальон 62-й дивизии, отправляемой на фронт, и его нужно было побыстрее перебросить в Севастополь, к железной дороге. Для такой цели следовало бы выделить транспорт, но его пока загрузят углем, пока подготовят — и Эбергард, чтобы выполнить задачу побыстрее, послал минный заградитель «Прут», находившийся в боевой готовности, под парами.

28.10 линкоры выходили в море. Но от купеческого судна поступило сообщение, что на высоте Амастро видели «Гебен» с 2 миноносцами. И кораблям была дана команда возвращаться на базу — ведь положение оставалось непонятным, войны не было и все еще действовала установка "не поддаваться на провокации". В море перед гаванью оставались бригада тральщиков и дозорный 4-й дивизион эсминцев — "Лейтенант Пущин", «Живучий» и «Жаркий». Но вечером Эбергарду пришла телеграмма от Янушкевича: "По полученным сведениям Турция решила объявить войну не позднее 24 часов". Командующий флотом отдал приказание «Пруту» и минной дивизии из Евпатории тоже идти в Севастополь. Среди ночи с наблюдательного поста на мысе Сарыч доложили, что в море видели прожектор большого судна. Однако подумали, что это может возвращаться «Прут». В 5.58 последовал доклад с мыса Лукулл — видят корабль, идущий к Севастополю. А вскоре последовало уже однозначное донесение: "Вижу «Гебен» в 35 кабельтовых на норд-норд-ост, курс зюйд".

И почти сразу же последовал залп пяти гигантских орудий немецкого линейного крейсера. За ним — еще один. Снаряды стали падать в бухту, рваться в городе. Один попал в Морской госпиталь, другой на Корабельную слободку, вызвав пожар в скопище жилых домишек бедноты. Еще один — в угольные склады. Бригада траления, находившаяся в море, стала спешно уходить под прикрытие берега. А из кораблей, стоящих в гавани, «Гебену» стал отвечать старый, доживающий свой век на приколе, штабной "Георгий Победоносец". Остальные молчали, либо растерявшись и ожидая приказа, либо стояли так, что не имели возможности открыть огонь. Ожили и русские батареи береговой обороны, вступая в дуэль. Снаряд «Гебена» попал на батарею № 16 имени Генерала Хрулева, выведя из строя одно орудие, пожар начался в пороховых погребах. Его тушение героически возглавил штабс-капитан Миронович, увлек за собой солдат и чудом сумел ликвидировать опасность. Но положение оставалось критическим — на рейде стояли заградители с полными комплектами мин, и достаточно было попадания в любой из них, чтобы порту и городу были нанесены колоссальные разрушения, да и флот понес бы серьезные потери.

Спас ситуацию командир дозорного дивизиона капитан II ранга Головизнин. Он приказал трем своим миноносцам атаковать — и его "Лейтенант Пущин" ринулся на врага. За ним — «Живучий» и «Жаркий»… Это выглядело просто самоубийством. Три маленьких кораблика устаревшей постройки, с машинами, работающими на угле и позволявшими развивать скорость лишь до 25 узлов, стреляя из малокалиберных пушчонок, пошли на гигантский новейший крейсер. Но своей цели Головизнин достиг. Вызвал огонь на себя. «Гебен» прекратил бить по городу и порту и перенес стрельбу на «Пущина». Были попадания в командный кубрик, в рубку, дыра зияла под носовой трехдюймовкой, но все равно развороченный и горящий миноносец продолжал идти на врага. У него были сбиты трубы, он начал терять ход — и не в силах больше сблизиться с противником, все же пустил торпеду. Издалека, не имея шансов поразить цель. Однако пресловутый «Гебен», сразиться с которым остереглись английские и французские эскадры… струсил. Испугался отчаянной атаки подбитого миноносца. За которым готовились атаковать еще два. Да и батареи береговой обороны, оправившись от неожиданности, били все более организованно, их снаряды ложились все ближе. «Гебен» развернулся и стал уходить.

Самым обидным оказалось то, что во время бомбардировки Севастополя вражеский корабль безнаказанно прогулялся… по минным заграждениям. Они имели систему централизованного электрического включения и были обесточены из-за того, что ждали возвращения «Прута». Офицер, ведавший главным рубильником, оказался тупым педантом, ожидавшим приказа. А пока в суматохе бомбардировки отдали этот приказ, пока он достиг исполнителя, противник уже сошел с минных полей и удалялся в море, ведь бой продолжался всего 25 минут. На "Лейтенанте Пущине" было 7 убитых и 11 раненых, на батарее Хрулева 6 убитых и 12 раненых, да при попадании в Морской госпиталь погибло 2 и было ранено 8 моряков, находившихся там на излечении.

Однако дело этим не кончилось. Из Ялты шел практически беззащитный, не имеющий никакого прикрытия, заградитель «Прут», по счастью, не успевший взять на борт злополучный батальон. И «Гебен», уходящий от Севастополя, встретил его у мыса Фиолент. Вот такая добыча Сушона вполне устраивала, и он передал «Пруту» требование сдаться. Командир заградителя лейтенант Рогусский ответил отказом. Линейный крейсер открыл огонь. С дальней дистанции, ничем не рискуя, как по мишени — большой, тихоходной, удобной. После первых же попаданий возник пожар. А на борту «Прута» было 750 мин. Тогда Рогусский приказал команде спасаться, а сам, оставшись на корабле, открыл кингстоны. С ним остался еще один человек — судовой священник, иеромонах Бугульминского монастыря о. Антоний (Смирнов). Моряки кричали ему, чтобы прыгал, предлагали место в шлюпке. Но он не хотел отнимать это место у ближнего. Потому что в октябрьской воде долго держаться на плаву было невозможно, а средств спасения не хватало — часть шлюпок была разбита при обстреле, и люди гроздьями цеплялись за борта уцелевших. И о. Антоний один стоял на палубе тонущего корабля, осеняя крестом матросов. Успел надеть ризу и поднял Евангелие, благословляя их, а потом, исполняя свой долг до конца, пошел искать Рогусского для последней исповеди и причастия. После чего «Прут» пошел на дно. Но наверное, молитва о. Антония дошла до Господа — ни один из членов команды, барахтающихся в море, не утонул. Ни один не был взят в плен. Потому что к Севастополу в это время подоспела минная дивизия из Евпатории и была послана навстречу «Пруту». А «Гебен», заметив приближающиеся эсминцы, снова предпочел удрать. Когда русские корабли подошли к месту трагедии, 300 моряков теснились в шлюпках, плавали в воде — и кричали «ура». В честь подвига своего капитана и священника…

Вражеский флот наделал бед и в других местах. В Одессе в результате бомбардировки была потоплена канонерская лодка «Донец», получили различные повреждения канонерка «Кубанец», минзаг «Бештау», гражданские пароходы «Витязь», "Португалец", «Вампоа» и «Оксус». Неприятельские снаряды попали в сахарный завод, трамвайную станцию, получил пробоину один из резервуаров в нефтяной гавани. С некоторым запозданием русская артиллерия с берега стала отвечать, и хотя в Одессе она была довольно слабой, отмечалось несколько попаданий в неприятельские корабли, и они ушли прочь. Крейсер «Гамидие» обстрелял Феодосию — абсолютно беззащитную и не имевшую никаких военных объектов. В городе возникло несколько пожаров. «Бреслау» и «Берк» потопили в Керченском проливе рыбачьи лодки и набросали мин, на которых подорвались потом пароходы «Ялта» и «Казбек». А крейсера противника проследовали к Новороссийску и обстреляли его — сгорел хлебный амбар, была разрушена труба цементного завода. Причем на берег высадился в одиночку турецкий офицер судя по всему, обкурившийся анаши, — и потребовал сдачи города. Его тут же арестовали, а корабли ушли.

Черноморский флот сразу после налета вышел из Севастополя, чтобы наказать врага, но уже не нашел его. Только русский крейсерский отряд заметил какие-то турецкие крейсера, однако они боя не приняли и обратились в бегство. Неприятельские отряды стягивались к Босфору и скрылись под прикрытием его укреплений. Но, как нетрудно понять, несмотря на фактор внезапности, никакого «Порт-Артура» у Сушона не получилось. По сути его силы лишь набезобразничали и нагадили по побережью, не добившись не только разгрома русского флота, но и его ослабления. Однако это была уже не провокация, а начало боевых действий. И Сазонов послал Гирсу распоряжение о разрыве дипломатических отношений и выезде из Константинополя. 30.10, когда посол явился к великому визирю, чтобы сообщить ему о полученных установках, тот не принял его "по болезни". Но дальше наглость турецкой дипломатии стала, как говорится, «зашкаливать». Иттихадисты уже тогда хорошо освоили прием, которым и поныне пользуются эмиссары «Ичкерии» — откровенно врать с "чистыми и честными восточными глазами", проникновенной «искренностью» в голосах и демонстрацией абсолютного убеждения в своей правоте. В тот же день великий визирь вдруг «выздоровел», захотел поговорить с российским послом, и в Петроград полетела телеграмма: "Срочно. Только что видел великого визиря, который выражал мне свое горькое сожаление по поводу нападения турецкого флота, утверждая, что оно было совершено вопреки приказанию Порты. Он уверял, что сумеет привести к порядку немцев".

Турецкий посол в Париже Рифаат-паша тоже вдруг захотел увидеть министра иностранных дел Франции и сделал заявление — дескать, турецкая эскадра "к северу от Босфора" встретила русский отряд из трех миноносцев и минного заградителя, который "в ходе скоротечного огневого контакта был затоплен". И тогда же, мол, были "нанесены повреждения одному из русских портов". Ну что ж, если следовать этой логике, то Крым действительно находится севернее Босфора. И намного севернее. Но в контексте заявления это звучало так, будто русские нарушили нейтралитет и шли ставить мины у входа в Босфор. Хотя и не стыковалось — каким же тогда образом можно было нанести повреждения "одному из русских портов". Причем Турция великодушно соглашалась… простить России ее действия, не считать инцидент поводом к войне и даже "вернуть пленных" (которых у нее не было). И Рифаат-паша был очень удивлен, что французский министр Делькассе слушал его "совершенно рассеянно" и простился, "не дав никакого ответа". А посол в Питере Фахреддин-бей попытался пудрить мозги Сазонову. Опять же указывая, будто Османская империя считает — ничего непоправимого не произошло, и готова начать переговоры о «компенсациях» за нанесенный ущерб. Но только пусть Россия пообещает, что не пошлет свой флот к турецким берегам, а турки в ответ готовы пообещать, что их корабли не пойдут больше в Черное море. Сазонов ответил — предварительным условием для любых переговоров может быть только удаление немцев из армии и флота. За что, кстати, один из самых беспардонных фальсификаторов истории двух мировых войн, Лиддел Гарт, как и ряд большевистских авторов, оплевали российского министра. Мол, настолько уж он жаждал получить вожделенные проливы, что выдвинул несчастным туркам "заведомо невыполнимые" условия.

31.10 Россия объявила Порте войну. В манифесте Николая II говорилось: "С полным спокойствием и упованием на помощь Божью примет Россия это новое против нее выступление старого утеснителя христианской веры и всех славянских народов. Не впервые доблестному рускому оружию одолевать турецкие полчища, покарает оно и на сей раз дерзкого врага нашей Родины". И на брошенный вызов флот ответил адекватно. Миноносцы начали рейды к берегам Анатолии, а эскадра из 5 линейных кораблей бомбардировала Трапезунд. О позиции России Сазонов телеграфировал и послам в Англии и Франции, чтобы они добились от союзников выполнения ими своих обязательств. Впрочем, несмотря на дипломатическую клоунаду, турки и с западными державами не церемонились, и тоже еще безо всякой войны, без предупреждений обстреляли британский эсминец, патрулировавший вблизи Дарданелл. 5.11 войну Османской империи объявили Англия и Франция. Но любопытно, что сама Турция продолжала играть в «миролюбие» даже тогда, когда эта игра уже потеряла смысл. По принципу — а вдруг что-нибудь все же получится? И султанский фирман об объявлении войны странам Антанты был издан только 12.11 — через 2 недели после рейда Сушона. Но уж тогда-то пропаганда «Иттихада» развопилась, что на них напали несмотря на все жесты доброй воли. Провозглашалась священная война против "врагов ислама" и объявлялось, что от Гибралтара до Индии и от Египта до Крыма все мусульмане должны объединиться под руководством Порты и создать великую империю, которая сметет любых противников.