XLI

XLI

— Вставать, вставать, ребятежь! Седлай коней! — кричали дежурные по бивакам всех трех конных дивизий.

Этот крик говорил о победе пехоты.

Большинство солдат не спало, но лишь лежало под шинелями и бурками, стараясь согреться и уйти от холода ночи и заботных мыслей. Они вскакивали и высовывали на холод ночи свои то косматые, то шариком остриженные, то бритые головы.

Разбуженные лошади ржали на коновязях и нервно фыркали. Раздавались звуки затирания их спин пучками сена и соломы и тяжкие вздохи при накладывании седел и затягивании подпруг. От биваков отделялись взводы и шли за знаменами к землянкам командиров полков. В Донском полку адъютант со знаменным урядником развязывали тесемки чехла и открывали знамя.

При свете луны показалось на темно-синей парче бледное изображение Нерукотворного Спаса и ярко заблистал с обратной стороны громадный серебром шитый вензель Государя.

Эскадроны и сотни выстраивались, пулеметные команды, тарахтя колесами по лесным кочкам и корням, рысью заезжали за притихшие ряды солдат и казаков.

— Ваше превосходительство, — спускаясь в землянку к Саблину сказал Семенов, — дивизия готова, прикажете выступать?

Он не сомневался, что Саблин бодрствует, что ему известно все то, что было уже известно каждому рядовому его дивизии.

Но в землянке было тихо, и ровное дыхание слышалось с койки Саблина. Семенов чиркнул спичку и зажег свечу. Саблин лежал одетый на койке и крепко спал. Он не слыхал слов Семенова.

— Ваше превосходительство, — громче и настойчивее сказал Семенов, — проснитесь, пора!

Саблин открыл мутные глаза, постепенно сознание вернулось ему, и он тревожно вскочил и сел на койке.

— Ну, говорите, в чем дело? — спросил он.

— Сейчас из штаба армии передали, что прорыв у Костюхновки удался. Костюхновка нами занята, взято много пленных, орудия, пулеметы, неприятель бежит. Кавалерию приказано бросить в прорыв. Наша дивизия назначена в авангард.

«А что Карпов?» — хотел спросить Саблин.

И не посмел спросить.

— Какой полк прикажете в головной отряд? — спросил Семенов. Саблин, не отвечая, стал надевать шинель и амуницию. Вошедший денщик помогал ему.

— Папиросы дай… Спички.

Семенов смотрел на него с удивлением. Он не узнавал Саблина.

— Тут все приберешь… Повьючите… Чай под рукою, чтобы был… Коньяк приготовь. Понял?

Он поднял лицо, посмотрел прямо в глаза Семенову, прочел в его глазах смущение и вдруг сразу как бы отряхнулся и стал тем старым Саблиным, которого так любил Семенов.

— Идемте, — сказал он. — В авангард пойдут уланы. Командиры полков собраны?

— Ожидают.

Был третий час ночи, и луна стояла высоко над лесом, когда мимо Саблина потянулись легкие ряды улан на гнедых больших лошадях. Над караковым четвертым эскадроном тихо колыхался штандарт. Солдаты проходили молчаливо, и при лунном свете их лица казались бледными. Защитные фуражки были глубоко надвинуты на уши, и подбородные ремешки опущены. Командир полка, полковник Карпинский, стоял сзади Саблина на нервной чистокровной кобыле и ожидал, когда пройдет полк.

— Ну, с Богом, — сказал Саблин. — Я иду следом за вами. Карпинский поскакал догонять голову своего полка, а Саблин дождался гусарского полка и пошел впереди него.

До позиции шли спокойно. Поле битвы было тихо. Ружейной стрельбы не было слышно, ракет не было видно, и только где-то далеко били пушки.

Дошли до опушки леса, слезли, оправились и рысью пошли по той самой Костюхновской дороге, по которой Саблин первый раз ходил с Сониным в «орлиное гнездо». Они обогнали сначала длинную колонну кухонь, звенящих и горящих красными огнями топок, потом легкую батарею, тихо подвигавшуюся вперед.

«Орлиное гнездо» оставалось вправо, Костюхновская дорога шла левее его.

Начинало светать. В бледном сумраке утра стали обрисовываться холмы неприятельской позиции, показались проволочные заграждения, в них уже были прорублены проходы, уланы поспешно забрасывали землею траншеи, чтобы идти дальше. Дорога спускалась к тому, что на плане было обозначено: Костюхновский господский дом. Он был сожжен еще прошлым летом. Густо разрослись кусты сада, и из зеленой чащи торчали потемневшие трубы и каменные стены нижнего этажа. У самой дороги был устроен перевязочный пункт. Раненые солдаты, одни тихо лежали на земле, другие сидели, передавая впечатления ночи. В стороне, накрытые широким палаточным полотном лежали убитые.

И опять у Саблина не хватило духа спросить про Карпова. Он безпокойным взглядом смотрел на полотнище и, точно, хотел проникнуть, что под ним. Ему хотелось верить, что Карпов жив, и он боялся узнать правду…

В полуверсте, за окопами, у неприятеля был построен целый городок. За ним сосредоточивалась наша пехота. Громадная толпа венгерцев в темно-коричневых кавалерийских шинелях стояла здесь, окруженная нашими солдатами. Это был 6-й гонведный полк. Он был взят в плен целиком с командиром полка и со всеми офицерами. Обходная колонна зашла ему в тыл, обороняться не было возможности. В стороне от них стояли австрийские пушки, и толпа любопытных разглядывала их.

Запах победы чувствовался повсюду. Он передавал людям то особенное возбужденное настроение, которое заставляет их забывать все и делает их счастливыми.

Саблин подгонял свою дивизию. Он был недоволен. Все дело было сделано пехотой, — они пришли, как будто бы и поздно, а между тем Карпинский с уланами перешел на шаг и, наконец, и вовсе остановился.

— Черт его знает, чего он там? — нетерпеливо сказал Саблин и полевым галопом поскакал обгонять задние уланские эскадроны. Уланы стояли по три на дороге и весело разговаривали.

— Видал пушки ихние? Взяли.

— Наши уже ежели пойдут, все заберут…

— А убитых стра-асть.

— Ну наших не так много.

— Нет — ихних; окоп так и завален им.

— Пропустите начальника дивизии.

— Дорогу начальнику дивизии! Повод права! Права повод!

Лошади заторопились, и, задевая ногами за ноги улан, Саблин протискался к мосту, переехал через маленькую болотистую, заросшую травою и молодым камышом речку и выбрался на чистое.

Здесь стоял Карпинский и разговаривал с пехотным офицером. Немного впереди, по берегу реки вправо и влево лежала цепь.

Тыл кончался, начиналось опять то страшное пространство между им и нами, которое так трудно было перейти.

— В чем дело, полковник Карпинский? — спросил Саблин, стараясь быть спокойным, но чувствуя, как сердце начинает быстро колотиться и кровь приливает к лицу.

Карпинский, сухощавый блондин с бритыми усами, с пенсне без оправы на носу повернул к Саблину свое лицо и, беря руку под козырек, медленно и отчетливо произнес:

— Узнаю обстановку, ваше превосходительство.

Пехотный офицер быстро подошел к Саблину и стал докладывать.