Глава III. Берлин в июне 1945 г.
Глава III. Берлин в июне 1945 г.
Берлин был совсем не похож на себя. Вокруг виллы росли кусты жасмина, и сад был напоен их сильным, сладким ароматом. На деревьях щебетали птицы, а в конце залитой солнцем аллеи виднелась ярко-голубая гладь озера Ваннзее.
«Хорошо жили, паразиты», - сказал русский парень, часовой у ворот виллы. Это был юноша лет 19-20, с пушком на подбородке, краснощекий, со смеющимися голубыми глазами. На гимнастерке защитного цвета у него были медали «За оборону Сталинграда» и «За отвагу». «Хорошо жили, паразиты, - повторил он. - В Восточной Пруссии у них были огромные имения, а в городах, которые не сожгли или не разбомбили к чертям, много красивых домов. А полюбуйтесь на эти дачи! Зачем же они напали на нас, если им так хорошо жилось?»
Эта мысль особенно занимала солдата Красной Армии в то первое лето в Германии. Признаки «западного» процветания не произвели на них ошеломляющего впечатления, их просто возмущало, что эти «богатые» немцы хотели завоевать Россию.
«А подумайте, сколько они убили наших ребят, - продолжал часовой. - Под Берлином было жарко. Некоторые немецкие юнцы прямо с ума посходили: некоторые бросались на наши танки со своими фаустпатронами и немало их подбили. А девчонки бросали из окон ручные гранаты. Теперь-то все они присмирели. А между прочим, среди немцев есть неплохие люди. Конечно, они напуганы, потому-то они такие вежливые. Я, знаете, потерял по пути сюда многих своих товарищей, и никто не мог быть уверен, что доберется живым до Берлина. Сейчас-то мне хорошо. У нас, четверых своя моторка, и вечерами мы катаемся по озеру. Здесь несколько соединяющихся между собой озер, так что на лодке можно проехать много километров. Неплохое тут местечко, как вы считаете? Немцев сейчас сюда не пускают. Оно называется Венденшлосс».
«Паразит», которому принадлежала вилла, был, как видно, важной птицей в местной организации нацистской партии. У меня в спальне еще лежали немецкие книги, преимущественно нацистская литература: «Майн кампф», сборник речей Геринга и его биография с множеством идиллических фотографий этой скотины. Все книги были подношениями местного комитета нацистской партии.
Венденшлосс был отгорожен от остального Берлина. В большой вилле на берегу жил маршал Жуков, и 5 июня в яхт-клубе состоялась, по выражению газет, «большая межсоюзническая церемония». Жуков, Эйзенхауэр, Монтгомери и Делаттр де Тассиньи сели вокруг большого, крытого зеленым сукном стола и подписали Декларацию о поражении Германии и о взятии на себя верховной власти правительствами четырех союзных держав, а также соглашение о создании Контрольного Совета.
Во время церемонии в Венденшлоссе я беседовал с маршалом Соколовским, которого видел последний раз в трудные дни 1941 г. Я напомнил ему, как за две недели до генерального наступления немцев на Москву он доказывал, что Красная Армия постепенно измотает немецкую армию. Он радостно улыбнулся, сказав, что помнит встречу с представителями прессы в Вязьме. Он сказал, что «совершенно уверен» в том, что Гитлер мертв, хотя его останки и не удалось опознать со всей определенностью. «Но, видимо, не приходится сомневаться, что он мертв», - сказал Соколовский. «То же относится и к Геббельсу со всем его семейством, - добавил он, - но это уже всем известно». Заявление Соколовского представляло тем больший интерес, что в тот момент - как и долгое время после этого - распространялись слухи, что Гитлер, возможно, сбежал. Замечание Соколовского было единственным в своем роде. Заявление Жукова по этому же вопросу, сделанное через несколько дней, предназначалось «для печати» и было куда более осторожным.
Ни один человек, знакомый с нацистской Германией и переживший войну - во Франции в 1940 г., в Англии во время «битвы за Англию» и налетов германской авиации на Лондон и в СССР все остальные ее годы, - не мог не испытать чувства злорадства при виде Берлина. Столица гитлеровского «тысячелетнего рейха» почти полностью превратилась в груду развалин. На всей бесконечной Франкфуртер-аллее уцелело только одно здание, в котором теперь разместился комендант Берлина. Александерплац, Унтер-ден-Линден, Фридрихштрассе, Вильгельмштрассе, затем Потсдамерплац, Клейстштрассе, Тауэнтцинштрассе и расположенная за ними Курфюрстендам (лишь на последней сохранилось несколько зданий) - все эти знакомые места были разрушены. На пустырях Вильгельмштрассе, где стояло полуразрушенное здание гитлеровской имперской канцелярии, теперь витали лишь тени: тени миллионов людей, вопивших «Хайль Гитлер!» в день, когда он стал канцлером, тени отрядов СА, которые в нескончаемом факельном шествии маршировали мимо своего фюрера.
Но теперь Германия уже не маршировала: она пришла к концу пути. Среди развалин Вильгельмштрассе царила тишина, нигде не было видно ни души, и только из разрушенных домов тянуло трупным запахом. Издаваемая по советской лицензии немецкая газета «Теглихе рундшау» печатала фотоснимки с изображением развалин Берлина, напоминая, как Гитлер говорил в 1935 г.: «Через десять лет Берлин станет неузнаваем».
С момента капитуляции немцев прошел месяц. В начале мая в Берлине царил полнейший хаос: миллионы людей бродили среди развалин, не зная, что делать, куда пойти и где найти кусок хлеба. 4 мая, спустя два дня после капитуляции Берлина, советский комендант генерал Берзарин издал свой первый приказ:
«2. …Национал-социалистскую немецкую рабочую партию и все подчиненные ей организации… распустить… Руководящему составу всех учреждений НСДАП, гестапо, жандармерии… и всех других государственных учреждений в течение 48 часов… явиться… для регистрации.
В течение 72 часов на регистрацию также обязаны явиться все военнослужащие немецкой армии, войск СС…
4. Все коммунальные предприятия… все продовольственные магазины и хлебопекарни должны возобновить свою работу…
5. …В течение 24 часов… зарегистрировать все имеющиеся запасы продовольствия… Продовольствие отпускать не более как на 5-7 дней…
6. Владельцам и управляющим банков временно всякие финансовые операции прекратить…
7. Все лица, имеющие огнестрельное и холодное оружие, боеприпасы, взрывчатые вещества, радиоприемники и радиопередатчики, фотоаппараты, автомашины, мотоциклы и горюче-смазочные материалы, обязаны… все перечисленное сдать в районные военные комендатуры…
Владельцы типографий, пишущих машинок… обязаны зарегистрироваться…
8. Населению города запрещается выходить из долгов и появляться на улицах… с 22.00 вечера до 8.00 утра…
9. Работу… кино, театров… отправление религиозных обрядов в кирках, работу ресторанов… разрешается производить до 21.00…»
Все население, кроме стариков и женщин с малыми детьми, было мобилизовано на работу. Мужчины должны были вернуться к своим обычным занятиям или же выполнять «тяжелую работу», например ремонтировать мосты и демонтировать предприятия; женщины - убирать щебень, складывать в кучи миллиарды кирпичей и хоронить тысячи разлагавшихся среди развалин трупов. Продовольственные карточки получали только лица, зарегистрировавшиеся для работы (а также старики и женщины с детьми). Выдача карточек началась 8 мая, но нормы выдачи продуктов по карточкам низшей категории были далеко не достаточными. Cрaзу же стал процветать «черный рынок». Немцы, которым нечего было обменять на продукты, просто голодали. Это особенно относилось к Берлину и Дрездену.
Сразу начался демонтаж предприятий - так называемая «трофейная акция». Демонтаж осуществлялся под руководством прибывших из СССР инженеров.
Спустя месяц после капитуляции Берлина полный хаос стал уступать место известному порядку. 5 июня был образован Союзный Контрольный Совет, а 9 июня маршал Жуков объявил о создании под своим началом Советской военной администрации в Германии - СВАТ. Еще до этого какое-то подобие администрации было создано в столице комендантом Берлина генералом Берзариным. 10 июня последовал приказ № 2 маршала Жукова, разрешавший образование и деятельность «всех антифашистских партий». На следующий же день Коммунистическая партия Германии во главе с Пиком и Ульбрихтом высказалась за «особый путь для Германии»:
«Мы считаем, что было бы неправильным навязывать Германии советскую систему, ибо она не соответствует нынешним условиям развития Германии. Мы, напротив, считаем, что жизненным интересам немецкого народа… соответствует… путь создания антифашистского, демократического режима, парламентарно-демократической республики, в которой народ пользовался бы демократическими правами и свободами».
Аналогичную позицию заняла Социал-демократическая партия Германии (СДПГ), часть руководства которой - а именно Фехнер, Гротеволь и Гнифке - вскоре высказалась за образование объединенной социалистическо-коммунистической партии, которая и была создана через год под названием Социалистической единой партии Германии (СЕПГ). СВАТ разрешила также образование буржуазных партий - католической ХДС и либеральной ЛДПГ, при условии, что эти партии войдут в единый антифашистский фронт. Такой антифашистский блок был создан 14 июля 1945 г.
В те дни в Берлине были тысячи советских солдат. На развалинах рейхстага, где много дней шли кровопролитные бои, на колоннах разбитых Бранденбургских ворот, на пьедесталах Колонны победы, памятника Бисмарку, поваленной конной статуи кайзера Вильгельма I были нацарапаны, написаны карандашом или краской тысячи русских имен: «Сидоров из Тамбова» или «Иванов прошел от Сталинграда», «Михайлов, бивший фрицев под Курском», «Петров прошел от Ленинграда до Берлина» и т.д. В Тиргартене, вокруг рейхстага, были могилы советских солдат, а на главных улицах, особенно на более оживленных и менее разрушенных улицах Восточного Берлина, повсюду виднелись плакаты: «Гитлеры приходят и уходят, а народ германский, а государство германское остается». Упоминание о «германском государстве» давало многим немцам повод считать, что вскоре будет образовано центральное германское правительство. На перекрестках улиц стояли немецкие полицейские с белыми нарукавными повязками; в городе ходило несколько трамваев и действовали одна-две линии метро. Из других тоннелей метрополитена откачивали воду: они были затоплены по приказу Гитлера, и там погибло много людей.
На главных улицах наблюдалось оживленное движение военного транспорта, а также сотен тачек и тележек, на которых немцы перевозили свои пожитки. Встречались также грузовики с перемещенными лицами. Немцы выглядели покорными, и лишь изредка можно было заметить чей-нибудь злобный взгляд. Большинство из них были заняты на расчистке улиц и ремонте мостовых.
Русские общались с немцами больше, чем этого можно было ожидать. На углах улиц можно было видеть солдат, болтающих с немецкими мужчинами и девушками. Наиболее общительными были мальчишки и пожилые женщины. Мальчишки выпрашивали у русских продукты и сигареты, а пожилые женщины проявляли своего рода материнскую фамильярность. Они махали водителям советских грузовиков, прося подвезти, и грузовики нередко останавливались.
Комендант Берлина генерал-полковник Берзарин представлял собой прекрасный образчик советского генерала[262]. Ему определенно не улыбалась перспектива поделить вскоре Берлин с англичанами, американцами и французами. Он считал, что, раз Красная Армия потеряла тысячи людей в этом ожесточенном завершающем сражении войны, значит, она заслужила весь Берлин. Он находил также, что сделал все возможное в Берлине в невероятно трудных условиях мая 1945 г. и дела уже стали налаживаться. Прибытие других только вызвало бы соперничество и трения и подорвало бы авторитет в глазах немцев…
Во всяком случае, Берзарин не особенно нуждался в союзниках, и меньше всего в англичанах. Сын ленинградского сталевара, старый член партии, он в 1918 г. четырнадцатилетним подростком вступил в Красную Армию, а в 1919 г. воевал против англичан в Архангельске. «Да, - говорил он, - там мне довелось драться с нашими нынешними союзниками. Сперва они задали нам трепку, но позже я понял, какие они хорошие спортсмены, бегали они, несомненно, здорово!» В 1939 г. он участвовал в боях на Халхин-Голе, в 1941 г. командовал армией в Риге и «там принял первый удар немцев. Могу вас заверить: это был весьма сильный удар». Затем он воевал на разных фронтах, и вот «наша армия первая вышла на Одер, и это перед нами немцы наконец капитулировали в Берлине в прошлом месяце».
«Но нам пришлось тяжело, - продолжал он. - Это сражение выиграли наши артиллерия и пехота. Бомбардировщики союзников причинили Берлину большой ущерб, но не имели прямого военного значения. Союзники сбросили на Берлин 65 тыс. тонн бомб, мы же за две недели выпустили по нему 40 тыс. тонн снарядов. Нам приходилось сносить целые дома при помощи танков и артиллерии. Немцы дрались, как фанатики. Юнцы и девчонки бросали в нас ручные гранаты и обстреливали наши танки своими дьявольскими, почти самоубийственными фаустпатронами. По всему Берлину было построено много баррикад. Наконец 2 мая они капитулировали. Значительная часть населения и тысячи солдат укрывались в подвалах и убежищах. Но даже после капитуляции некоторые эсэсовцы и молодежь из «Гитлерюгенд» продолжали стрелять в нас из развалин. Это продолжалось несколько дней. И теперь еще время от времени случаются убийства советских солдат и особенно офицеров, но в общем все спокойно…»
Он утверждал, что в мае 1945 г. Красная Армия спасла Берлин от голода. Приведя цифры, характеризующие постепенное восстановление метро, трамвайных линий, телефона, газовой сети и т.д., он перешел к вопросу о нормированном снабжении. Все жители получали в день по 300 г картофеля, но нормы выдачи других продуктов сильно менялись в зависимости от категории: хлеб - от 600 до 300 г, мясо - от 80 до 20 г, сахар - от 30 до 15 г. Часть продовольствия даже приходилось доставлять из СССР.
«Скоро, однако, - сказал Берзарин, - немцам придется кормить Красную Армию, которая сейчас находится в основном на собственном довольствии, и поэтому мы требуем от крестьян выращивать всего как можно больше». Берзарин собирался разрешить в Берлине «вольную торговлю», что побудило бы крестьян везти продукты в город.
Население Берлина уже насчитывало почти три миллиона, а люди все прибывали. Серьезную проблему представляло медицинское обслуживание: все врачи были мобилизованы, а в Берлине в специальных госпиталях находилось 40 тыс. раненых немцев. Наиболее трудной была, конечно, жилищная проблема: 45% домов в Берлине было разрушено полностью. 35% частично и лишь 15-20%, главным образом в пригородах, осталось более или менее невредимым. Для большинства населения работы не было, и его использовали на расчистке улиц.
Берзарин дал также понять, что советские власти ценили помощь активных антинацистов и что все настоящие антинацисты пользовались большими преимуществами.
«Мы поручаем антинацистам проверять все назначения, особенно в полиции. Полицейских тщательно отбирают, но, несмотря на это, им не разрешается носить огнестрельное оружие, а только дубинки. На низших должностях мы разрешаем оставаться номинальным, неактивным нацистам. Все бывшие нацисты обязаны зарегистрироваться для направления на работу.
Культурная жизнь развивается: в Берлине работают 200 кинотеатров, и мы показываем им советские фильмы. Центром музыкальной жизни является Радиоцентр. Здесь опять выступает оркестр немецкой оперы под управлением Людвига. Школы будут открыты в ближайшем будущем, но все нацистские школьные учебники придется заменить. По-видимому, трудно будет найти достаточное число учителей-антинацистов.
Мы организовали муниципалитет, его возглавляет обер-бургомистр д-р Вернер, и он состоит из 16 отделов: продовольственного снабжения, здравоохранения, промышленности, торговли, административного, просвещения и т.д.».
Берлинский муниципалитет размещался в чудом уцелевшем здании бывшей страховой компании неподалеку от Александерплац. Обер-бургомистр д-р Вернер был худой красивый старик лет 68 в долгополом черном сюртуке, крахмальном воротничке и черном галстуке. Он был богатый рантье, имел собственную виллу в Лихтерфельде; советские войска захватили его за несколько дней до вступления в Берлин и назначили обер-бургомистром[263]. Вернер сказал, что до 1942 г. он жил хорошо и имел большой доход, но затем настали трудные времена, и он похудел на 24 килограмма. Постоянные бомбардировки Берлина измучили его. Теперь он говорит всю правду. Генерал Берзарин «оказал ему большую честь», назначив его обер-бургомистром Берлина. Снабжение Берлина продовольствием - труднейшая проблема, так как нацисты уничтожили все продовольственные склады, заявив: «Пока мы здесь, у вас будут продукты, но, когда придут большевики, вы будете голодать». Однако положение сейчас далеко не столь плохое, как ожидали немцы, вначале очень напуганные. Красная Армия предоставила Берлину тысячу грузовиков для вывоза мусора и проведения кое-каких восстановительных работ, а ему (Вернеру) дали машину, так как он живет в пятнадцати километрах от работы, и охрану из шести солдат. «Советские власти, - заявил он также, - дали нам 25 млн. марок, и этот великодушный жест был по достоинству оценен всеми берлинцами». К концу лета откроются школы, а «когда я поставил перед генералом Берзариным вопрос о религиозном воспитании, он сказал: «Мне безразлично, можете воспитывать их в религиозном духе». Эти слова обрадовали меня, так как я и моя семья - очень набожные лютеране».
Он сказал, что в берлинском муниципалитете есть отдел по делам церкви, его возглавляет католический священник Бухгольц, который после событий 20 июля 1944 г. был брошен в концлагерь. Вернер рассказал, что в Лихтерфельде у него есть сад с великолепными кустами роз и что он надеялся вскоре уйти на покой. Но сейчас он считает своим долгом сделать все, что в его силах, чтобы реабилитировать немецкий народ в глазах остального мира. Ведь немцы ужасно низко пали.
В этом ветхозаветном консервативном немце было что-то жалкое. Жалким, но по-другому, был и Гешке, маленький, изможденный человек, с налитыми кровью глазами. Он казался очень больным. Этот бывший депутат от германской компартии 12 лет провел в концлагере. В берлинском муниципалитете он возглавлял социально-бытовой отдел, а рассказывая о лагере, о пытках и газовых камерах, он вдруг не сдержался и заплакал.
Немцы, освобожденные из концлагерей, даже такие надломленные люди, как Гешке, играли важную роль в эти первые недели в Берлине: они подбирали сотрудников для немецкой администрации, занимались «демократической» пропагандой и проводили денацификацию. До образования четырех разрешенных советскими властями партий чисткой администрации и налаживанием «культурной жизни» в Берлине, в частности берлинского радиовещания, активно занималась организация под названием АНТИФА,
Спустя несколько дней маршал Жуков устроил свою знаменитую пресс-конференцию на веранде своей виллы с видом на озеро Ваннзее. Присутствовал также Вышинский. Жуков производил впечатление выдающейся личности. Москва, Ленинград, Сталинград, а потом еще и это наступление, начавшееся 12 января на Висле и закончившееся здесь, в Берлине, - имя Жукова было неотделимо от всего этого. Однако держался он просто и добродушно.
Он рассказал о сражении за Берлин:
«Оно не было похоже на битву под Москвой, Ленинградом или даже Сталинградом… В первые годы войны нам часто приходилось воевать в исключительно неблагоприятных условиях. К тому же у наших офицеров и солдат тогда не было такого опыта, как сейчас. В сражении за Германию мы имели превосходство в людях, танках, самолетах, артиллерии и во всем прочем в соотношении 3 : 1, а иногда даже 5 : 1. Но важно было не просто взять Берлин (это подразумевалось само собой), а взять его в кратчайший срок. Немцы ожидали нашего удара. Поэтому… мы очень долго думали над тем, как бы организовать его внезапно для противника.
…Я выбрал способ внезапной атаки ночью всем фронтом[264]. Прежде всего нами была проведена ночная артиллерийская подготовка, чего, по показаниям пленных, немцы не ожидали. Они предполагали, что мы, возможно, будем действовать ночью, но не думали, что это будет главная атака. Вслед за артиллерийской подготовкой нами была проведена ночная танковая атака. В наступление нами было брошено более четырех тысяч танков при поддержке двадцати двух тысяч стволов артиллерии и минометов. С воздуха удар сопровождался четырьмя-пятью тысячами самолетов… В течение суток было проведено свыше пятнадцати тысяч самолето-вылетов… Чтобы помочь танкам в ориентировке ночью, мы применили никем не проводившуюся до сих пор ночную подсветку прожекторами.
Это было около четырех часов, в ночь на 16 апреля. Применением этой новинки мы имели в виду не только подсветить нашим танкам и пехотинцам, но и ослепить противника, чтобы он не мог вести точный прицельный огонь.
Мы очень быстро прорвали германскую оборону на Одере на широком фронте. Противник, видя, что его оборона не выдержала, бросил на свою защиту все резервы из района Берлина и даже снял часть гарнизона из самого Берлина. Он надеялся остановить нас резервами, снятыми с обороны Берлина, и в этом был его большой просчет. Подходящие резервы врага были во встречных сражениях разбиты с воздуха и нашими танками. Когда советские войска прорвались к Берлину, оборона города была в ряде мест оголена. В частности, была оголена зенитная оборона противника».
Свое краткое сообщение Жуков закончил в типично профессиональном духе:
«Это было поучительное и интересное сражение, особенно в отношении темпов и тактики ночного боя такого масштаба.
Главное то, что немцы были разгромлены на Одере, в самом Берлине фактически происходила просто огромная операция по очистке. Сравнения с битвой под Москвой здесь не может быть»[265].
Кто-то спросил об отношении Советского Союза к немцам. Он ответил, что это будет зависеть от поведения немцев и что чем скорее они сделают для себя правильные выводы из того, что произошло, тем лучше. Он [Жуков] стоит за скорый суд над немецкими военными преступниками. Он считает, что по этому вопросу между союзниками достигнуто соглашение. «А по другим вопросам?» - поинтересовался кто-то. «По другим вопросам, - сказал он, - также должно быть достигнуто соглашение, если мы не хотим играть на руку немцам».
Рассказав о свадьбе Гитлера и Евы Браун в бомбоубежище, но, не высказав ясного мнения о дальнейшей судьбе «фюрера», Жуков затем неофициально рассказал о себе, сообщил, что родился в 1896 г. в Калужской области, что с 11 лет работал в скорняцкой мастерской, что в Первой мировой войне участвовал сначала как рядовой, а затем как унтер-офицер Новгородского драгунского полка и был награжден двумя Георгиевскими крестами и двумя медалями.
Жуков напомнил, что он член партии с 1919 г., а затем рассказал о своем пребывании на Дальнем Востоке, где в 1939 г. он громил японцев на Халхин-Голе.
«Немцы, - сказал он, - с технической точки зрения сильнее, чем японцы, и к тому же они очень хорошие солдаты (этого нельзя отрицать), но в общем у германской армии нет настоящего фанатизма, как у японцев».
Далее Жуков перешел к тому, что он назвал своей «основной деятельностью» во время только что закончившейся войны:
- С самого начала войны я занимался подготовкой обороны Москвы. Перед битвой под Москвой пришлось в течение некоторого времени заботиться также о Ленинграде, а потом уже было само Московское сражение. После этого мне пришлось организовывать оборону Сталинграда и затем сталинградское наступление. Я был заместителем Верховного Главнокомандующего. Далее была Украина и Варшава, остальное вы знаете.
- А Курск и Белоруссия? - спросил кто-то.
- Верно, к ним я также имел некоторое отношение, - улыбнулся Жуков.
Жуков воздал должное Сталину и «его прекрасному пониманию военных вопросов».
Несколько месяцев спустя маршал Жуков был отозван из Германии и назначен на сравнительно скромный пост командующего Одесским военным округом.