Глава VII. Что произошло в Варшаве?
Глава VII. Что произошло в Варшаве?
Незадолго до начала варшавской трагедии в освобожденных Красной Армией районах Польши произошли важные в политическом отношении события, чреватые далеко идущими последствиями.
Как мы уже видели, 23 июля советские войска освободили Люблин, а 26 июля Народный комиссариат иностранных дел СССР опубликовал заявление об отношении Советского Союза к Польше; одновременно был опубликован манифест, датированный 22 июля и подписанный в Хелме (пограничном польском городе); в нем объявлялось о создании Польского комитета национального освобождения, который вскоре все стали называть просто Люблинский комитет.
В советском заявлении говорилось, что Красная Армия вместе с Польской армией, действующей на советско-германском фронте, приступила к освобождению польской территории. Советские войска, сообщалось в заявлении, имеют только одну цель: разгромить противника и помочь польскому народу восстановить независимую, сильную и демократическую Польшу, Поскольку Польша являлась суверенным государством, Советское правительство решило не создавать на польской территории своей собственной администрации, а заключить с Польским комитетом национального освобождения соглашение, определяющее взаимоотношения между Советским Верховным Главнокомандованием и польской администрацией. В заявлении отмечалось, что Советское правительство не преследует цели присоединения к СССР каких-либо польских земель или изменения общественного строя Польши и что присутствие Красной Армии на территории Польши диктуется единственно военной необходимостью.
Крайова Рада Народова, по существу представлявшая собой «подпольный парламент», издала декрет, подписанный: «Варшава (sic!), 21 июля», который на следующий день был опубликован в Хелме в первом номере ее официального органа - газеты «Речь Посполита». Декрет этот объявлял о создании Польского комитета национального освобождения под председательством Э. Осубки-Моравского. Заместителями председателя назначались А. Витое, В. Василевская и генерал 3. Берлинг. В декрете объявлялось также о других назначениях, за исключением пяти членов комитета, чьи имена не были названы, поскольку они все еще находились на оккупированной немцами территории.
В изданном Комитетом манифесте говорилось, что Комитет создан Крайовой Радой Народовой, органом, в состав которого вошли представители крестьянской партии и других демократических элементов в самой Польше и который «признали организации поляков за границей, и в первую очередь - Союз польских патриотов и Польская армия, сформированная в Советском Союзе». Манифест разоблачал лондонское эмигрантское правительство как «самозваную» власть, опирающуюся на «фашистскую» конституцию 1935 г. Комитет будет признавать конституцию 1921 г. и действовать в соответствии с ней вплоть до созыва Учредительного сейма и вынесения им нового решения.
В манифесте провозглашалась новая эра единства славянских народов; подчеркивалось, что границы между Польшей и Советским Союзом будут установлены на основе «этнического» принципа и взаимного согласия и что Польша получит свои древние западные земли в Силезии, по Одеру и в Померании. Восточная Пруссия также должна была войти в состав Польши. Бессмысленная вражда между славянскими народами, длившаяся 400 лет, теперь наконец кончилась, и польским и советским знаменам предстояло развеваться рядом, когда победоносные войска обеих стран вступят в Берлин…
Далее в манифесте перечислялся ряд пунктов программы восстановления страны и подчеркивалась необходимость проведения широкой аграрной реформы. Вопрос о национализации в манифесте формулировался весьма осторожно. В нем говорилось, что национальное имущество, находящееся в руках немецкого государства и немецких капиталистов, перейдет «в распоряжение временного государственного управления» Польши и «по мере урегулирования экономических отношений будет происходить возвращение собственности владельцам».
Манифест декларировал, что боевой союз Польши с Англией и США будет способствовать укреплению дружбы между ними и что Польша будет стремиться поддерживать свои традиционные узы дружбы и союза с Францией.
Состав Комитета был довольно пестрый; так, например, руководитель Отдела охраны труда, социального обеспечения и здравоохранения д-р Дробнер являлся правым социалистом; Витое (подобно Миколайчику) был старым членом руководства крестьянской партии (вскоре он был выведен из состава Комитета). Однако ключевые позиции явно находились в руках ППР (коммунистов); к ППР принадлежал и председатель Крайовой Рады Народовой Берут.
23 июля Рада Народова издала целый ряд постановлений - о создании верховного командования Польской армии, о подчинении Союза польских патриотов в СССР Польскому комитету национального освобождения и т.д.
Теперь мы подходим к одному из эпизодов войны на Восточном фронте, вызвавшему особенно много споров, - трагическому Варшавскому восстанию в августе - сентябре 1944 г. Версия «лондонских поляков» слишком хорошо известна, чтобы излагать ее в подробностях. Лидер восстания Бур-Коморовский изложил свою версию «русского предательства»; то же сделал Станислав Миколайчик в своей книге «Rape of Poland». Миколайчик, в частности, настойчиво повторяет в своей книге, что штаб генерала Рокоссовского находился «всего в нескольких километрах» от Варшавы и что Красная Армия стояла «в пригородах Варшавы и не хотела двинуться с места». О том, что Красную Армию отделяла от Варшавы широкая река Висла, упоминается только мимоходом. Миколайчик хочет дать понять, что Висла не была серьезным препятствием и что если бы русские захотели, они могли бы легко овладеть Варшавой и тем самым предотвратить разрушение города и спасти многих из 300 тыс. поляков, которые погибли за два месяца ожесточенных боев и зверских расправ, происходивших в городе. И если русские не взяли Варшаву, то это, по утверждению Миколайчика, объясняется не тем, что они не могли этого сделать, а причинами чисто политической порядка: их не устраивало «освобождение» польской столицы в результате народного восстания, руководимого Бур-Коморовским и другими «агентами» лондонского правительства. И Бур-Коморовский, и Миколайчик максимально использовали в своей аргументации следующие факты: 1) Московское радио в конце июля в - специальной передаче призвало население Варшавы к восстанию против немцев; 2) советское командование не разрешило самолетам, доставлявшим с Запада и сбрасывавшим в Варшаве снаряжение и боеприпасы, приземляться на советских аэродромах и 3) советские войска не поддержали мужественную попытку польских частей под командованием генерала Берлинга форсировать Вислу в непосредственной близости к Варшаве.
Письма, которыми обменивались Черчилль и Сталин в период Варшавского восстания, носят на себе следы все усиливавшегося раздражения Черчилля по поводу уклонения русских от сотрудничества и растущего гнева Сталина в отношении варшавских «преступников», которые втянули население Варшавы в бессмысленный мятеж, не согласовав своих действий с командованием Красной Армии.
4 августа (то есть через три дня после начала восстания в Варшаве) Черчилль телеграфировал Сталину:
«По срочной просьбе польской подпольной армии мы сбросим в зависимости от погоды около шестидесяти тонн снаряжения и боеприпасов [в Варшаве]… Они [поляки] также заявляют, что они просят о русской помощи, которая кажется весьма близкой. Их атакуют полторы немецкие дивизии».
5 августа Сталин ответил:
«Думаю, что сообщенная Вам информация поляков сильно преувеличена и не внушает доверия… Поляки-эмигранты уже приписали себе чуть ли не взятие Вильно какими-то частями Краевой Армии… Но это, конечно, не соответствует действительности ни в какой мере. Краевая Армия поляков состоит из нескольких отрядов, которые неправильно называются дивизиями. У них нет ни артиллерии, ни авиации, ни танков. Я не представляю, как подобные отряды могут взять Варшаву, на оборону которой немцы выставили четыре танковые дивизии, в том числе дивизию “Герман Геринг”».
8 августа Сталин сообщил Черчиллю о встречах в Москве Миколайчика с представителями Польского комитета национального освобождения, но выразил мнение, что они пока «еще не привели к желательным результатам». Тем не менее 10 августа Черчилль поблагодарил Сталина за то, что он способствовал сближению обеих сторон, и добавил, что польские летчики с запада сбросили в Варшаве еще некоторое количество боеприпасов. «Я очень рад слышать, что Вы сами посылаете вооружение. Все, что Вы сочтете возможным сделать, будет горячо оценено Вашими британскими друзьями и союзниками».
Однако уже через непродолжительное время, 14 августа, Черчилль телеграфировал Идену (находившемуся в то время в Италии):
«Весьма странно, конечно, что в тот самый момент, когда подпольная армия подняла восстание, русские армии приостановили свое наступление на Варшаву и отошли на некоторое расстояние назад. Чтобы доставлять [в Варшаву] пулеметы и боеприпасы, им было бы достаточно покрыть по воздуху [расстояние] в 100 миль»[227].
Как пишет Черчилль, два дня спустя Вышинский информировал американского посла, что Советское правительство не может возражать против доставки английскими и американскими самолетами оружия в район Варшавы, но что оно возражает против их приземления на советской территории, «поскольку Советское правительство не хочет иметь ни прямого, ни косвенного отношения к варшавской авантюре».
16 августа Сталин направил послание такого же содержания, но в более мягкой форме Черчиллю.
Это решение вызвало в Лондоне и Вашингтоне большое волнение, и 20 августа Черчилль и Рузвельт направили Сталину совместное послание, начинавшееся словами: «Мы думаем о том, какова будет реакция общественного мнения, если антинацисты в Варшаве будут на самом деле покинуты», - в котором содержался призыв к сотрудничеству трех великих держав в этом вопросе.
Сталин ответил им 22 августа:
«Рано или поздно, но правда о кучке преступников, затеявших ради захвата власти варшавскую авантюру, станет всем известна. Эти люди… [бросили] многих почти безоружных людей под немецкие пушки, танки и авиацию… Каждый новый день используется не поляками для дела освобождения Варшавы, а гитлеровцами, бесчеловечно истребляющими жителей Варшавы.
С военной точки зрения создавшееся положение, привлекающее… внимание немцев к Варшаве, также весьма невыгодно как для Красной Армии, так и для поляков. Между тем советские войска, встретившиеся в последнее время с новыми… попытками немцев перейти в контратаки, делают все возможное, чтобы сломить эти контратаки гитлеровцев и перейти на новое широкое наступление под Варшавой. Не может быть сомнения, что Красная Армия не пожалеет усилий, чтобы разбить немцев под Варшавой и освободить Варшаву для поляков. Это будет лучшая и действительная помощь полякам-антинацистам».
И действительно, как пишет Черчилль, «10 сентября, после шестинедельных мук, пережитых поляками, Кремль как будто переменил тактику»[228].
«В этот день в восточных предместьях Варшавы стали падать советские артиллерийские снаряды и над городом снова появились советские самолеты. По приказу советского командования польские коммунистические силы пробили себе дорогу на окраину столицы. 14 сентября и в последующие дни советская авиация сбросила повстанцам различные грузы, но раскрылось лишь незначительное число парашютов, и многие контейнеры разбились».
И дальше: «На другой день русские войска заняли предместье - Прагу, но дальше не пошли»[229].
Спустя две недели с небольшим, 2 октября, Бур-Коморовский капитулировал перед немцами.
Как указано в официальной советской «Истории войны», чтобы понять сложившуюся обстановку, необходимо вернуться к директивам Советского Верховного Главнокомандования различным фронтам от 28 июля. Эти директивы ставили в числе прочих следующие задачи:
3-й Белорусский фронт получил приказ не позднее 1-2 августа овладеть городом Каунасом и затем продолжать наступление к границе Восточной Пруссии;
Войскам 2-го Белорусского фронта, действовавшим южнее, также надлежало развивать наступление в направлении границы Восточной Пруссии, через Ломжу;
1-му Белорусскому фронту ставилась задача после овладения районами Бреста и Седльце 5-8 августа занять Прагу (предместье Варшавы) и захватить ряд плацдармов к югу от Варшавы, на западном берегу Вислы.
31 июля войска правого крыла 1-го Белорусского фронта действительно завязали с немцами «бои на ближних подступах предместья Варшавы - Праги», на правом берегу Вислы. Тем временем войска левого крыла 1-го Белорусского фронта форсировали Вислу южнее Варшавы и захватили небольшие плацдармы в районах городов Магнушева и Пулавы. Вслед за тем немцы предприняли на этих участках ряд ожесточенных контратак с целью выбить отсюда русских; и хотя последние сумели удержать захваченные плацдармы в своих руках, у них не было достаточно сил, чтобы расширить их.
Совершенно очевидно, что в конце июля - начале августа что-то серьезно нарушило планы Советского Верховного Главнокомандования.
3 августа советские газеты опубликовали карту, на которой была показана линия фронта, проходившая в нескольких километрах от Вислы, непосредственно к востоку от Праги, хотя и на очень узком выступе. В Москве ходили разговоры о том, что 9 или 10 августа Рокоссовский возьмет Варшаву. Но затем что-то нарушилось: по-видимому, внезапный удар, о котором говорил позднее Гудериан, не удался.
Из Варшавы приходили с каждым днем все более трагические известия. Затем почти две недели советская печать продолжала хранить молчание о том, что происходит на Варшавском участке, и только 16 августа опубликовала сообщение, полное зловещего смысла: «Восточнее Праги наши войска вели бои с противником, отбивая атаки крупных сил его пехоты и танков. После упорных боев наши войска оставили населенный пункт Оссув». Оссув находился лишь на небольшом расстоянии от Праги, и сообщение не давало никаких указаний, как далеко в действительности были оттеснены советские войска.
Охарактеризовав решение командования Армии Крайовой (принятое им с благословения польского правительства в Лондоне) начать 1 августа восстание в Варшаве как антисоветскую политическую операцию и указав на совершенно недостаточное количество вооружения и боеприпасов в Варшаве, советская «История войны» продолжает:
«Неудивительно… что наступление уже в первые часы не было успешным. Повстанцы не смогли овладеть командными пунктами столицы, захватить вокзалы, мосты через Вислу, и это дало возможность немецкому командованию подтянуть свои войска… командиры некоторых повстанческих отрядов, не веря в успех восстания, распустили свои отряды или вывели их из города. Но, несмотря на такие неблагоприятные условия, борьба продолжалась. Она вспыхнула с новой силой, когда в нее включилось население Варшавы… рядовые члены Армии Крайовой, не зная истинных целей организаторов восстания, мужественно сражались с гитлеровскими оккупантами… Однако силы были слишком неравными… Во второй половине августа положение повстанцев резко ухудшилось. Враг варварски уничтожал город, выполняя приказ Гитлера сровнять Варшаву с землей»[230].
Сейчас все это объясняют так: хотя «в принципе», как явствовало из письма Сталина Черчиллю от 16 августа, Советское правительство и хотело отмежеваться от Варшавского восстания (о котором с ним даже не проконсультировались), оно тем не менее «сделало все возможное», чтобы помочь повстанцам, поскольку в борьбу включились десятки тысяч патриотов Варшавы.
В ответ на раздавшиеся на Западе обвинения, что советское командование «сознательно остановило свои войска у стен Варшавы и тем самым обрекло восстание на гибель», «История войны»[231]указывает:
«Это могут проповедовать только [люди], не утруждающие себя исследованием положения и возможностей войск Красной Армии к моменту Варшавского восстания и не желающие считаться с фактами…
Во второй половине июля 1944 г. войска 1-го Белорусского [Рокоссовский] и 1-го Украинского [Конев] фронтов вступили на территорию Польши и начали развивать наступление кг Висле… К концу июля, еще до восстания в Варшаве, темпы наступления советских войск стали [резко] замедляться. Немецко-фашистское командование перебросило на направления ударов наших войск значительные резервы. Гитлеровцы оказывали упорное и все возрастающее сопротивление Красной Армии. На темпах наступления сказывалось и то, что советские стрелковые дивизии и танковые корпуса в предыдущих боях понесли большие потери, тылы и артиллерия отстали, в войсках не было необходимого количества боеприпасов и горючего. Пехота и танки не получали нужной огневой поддержки артиллерии. Из-за медленного перебазирования на новые аэродромы снизила свою активность авиация. Известно, что наступление в Белоруссии началось при значительном превосходстве советской авиации и ее господстве в воздухе. Однако в первой половине августа эти преимущества на некоторое время были… утрачены. Так, авиация 1-го Белорусского фронта с 1 по 13 августа произвела 3170 самолето-вылетов, а вражеская - 3316…
Следовательно, советские войска после длительного, сорокадневного наступления в условиях возросшего сопротивления противника не могли продолжать наступательные действия в высоких темпах и оказать немедленную помощь восставшим. Это было ясно… немецкому командованию… Типпельскирх пишет, что «восстание вспыхнуло 1 августа, когда сила русского удара уже иссякла…». Выполнение задачи затруднялось также и тем, что войскам Красной Армии предстояло бы при этом форсировать… реку Вислу».
И далее:
«К 1 августа войска левого крыла 1-го Белорусского фронта вышли к Варшаве с юго-востока, 2-я танковая армия при подходе к …Праге встретила ожесточенное сопротивление врага… [Подходы к Праге были сильно укреплены. - А. В.]… В районе Праги противник сосредоточил сильную группировку в составе четырех танковых и одной пехотной дивизии, которая нанесла в начале августа контрудары и оттеснила соединения 2-й танковой армии от Праги еще до того, как сюда подошли общевойсковые соединения.
О тяжелом положении 2-й танковой армии у Праги можно судить по ее потерям. В боях на польской территории - в районе Люблина, Демблина, Пулавы и на подступах к Варшаве - она потеряла около 500 танков и самоходно-артиллерийских установок. Не сумев из-за очень сильного сопротивления немецко-фашистских войск овладеть Прагой, танковая армия вынуждена была перейти к обороне и отражать контрудары».
Затем севернее и южнее Варшавы, на восточном берегу Вислы и на трех плацдармах, захваченных Красной Армией на западном берегу реки - в районах Магнушева, Пулавы и Сандомира, - несколько недель шли ожесточенные бои с переменным успехом. Все эти пункты находились на значительном расстоянии от Варшавы. Теперь немцы повсюду вводили в бой крупные силы.
Несомненно, что советские войска находились значительно восточнее Праги, когда в середине августа Черчилль попытался добиться для самолетов союзников разрешения приземляться за русскими позициями.
Здесь я могу дополнить советскую «Историю войны» тем, что сообщил мне 26 августа 1944 г. в Люблине командующий 1-м Белорусским фронтом генерал армии Рокоссовский.
Моя неофициальная и нигде не публиковавшаяся беседа с Рокоссовским (состоявшаяся после торжественной церемонии на главной площади города по случаю открытия памятника в честь погибших в битве за Люблин) была короткой, но весьма важной. Вот ее содержание:
«Я не могу входить в детали. Скажу вам только следующее. После нескольких недель тяжелых боев в Белоруссии и в Восточной Польше мы в конечном счете подошли примерно 1 августа к окраинам Праги. В тот момент немцы бросили в бой четыре танковые дивизии, и мы были оттеснены назад.
- Как далеко назад?
- Не могу вам точно сказать, но, скажем, километров на сто.
- И вы все еще продолжаете отступать?
- Нет, теперь мы наступаем - но медленно.
- Думали ли вы 1 августа (как дал понять в тот день корреспондент «Правды»), что сможете уже через несколько дней овладеть Варшавой?
- Если бы немцы не бросили в бой всех этих танков, мы смогли бы взять Варшаву, хотя и не лобовой атакой, но шансов на это никогда не было больше 50 из 100. Не исключена была возможность немецкой контратаки в районе Праги, хотя теперь нам известно, что до прибытия этих четырех танковых дивизий немцы в Варшаве впали в панику и в большой спешке начали собирать чемоданы.
- Было ли Варшавское восстание оправданным в таких обстоятельствах?
- Нет, это была грубая ошибка. Повстанцы начали его на собственный страх и риск, не проконсультировавшись с нами.
- Но ведь была передача Московского радио, призывавшая их к восстанию?
- Ну, это были обычные разговоры (sic!). Подобные же призывы к восстанию передавались радиостанцией «Свит» [радиостанция Армии Крайовой], а также польской редакцией Би-би-си - так мне по крайней мере говорили, сам я не слышал. Будем рассуждать серьезно. Вооруженное восстание в таком месте, как Варшава, могло бы оказаться успешным только в том случае, если бы оно было тщательно скоординировано с действиями Красной Армии. Правильный выбор времени являлся здесь делом огромнейшей важности. Варшавские повстанцы были плохо вооружены, и восстание имело бы смысл только в том случае, если бы мы были уже готовы вступить в Варшаву. Подобной готовности у нас не было ни на одном из этапов [боев за Варшаву], и я признаю, что некоторые советские корреспонденты проявили 1 августа излишний оптимизм. Нас теснили, и мы даже при самых благоприятных обстоятельствах не смогли бы овладеть Варшавой раньше середины августа. Но обстоятельства не сложились удачно, они были неблагоприятны для нас. На войне такие вещи случаются. Нечто подобное произошло в марте 1943 года под Харьковом и прошлой зимой под Житомиром.
- Есть ли у вас шансы на то, что в ближайшие несколько недель вы сможете взять Прагу?
- Это не предмет для обсуждения. Единственное, что я могу вам сказать, так это то, что мы будем стараться овладеть и Прагой, и Варшавой, но это будет нелегко.
- Но у вас есть плацдармы к югу от Варшавы.
- Да, однако немцы из кожи вон лезут, чтобы ликвидировать их. Нам очень трудно их удерживать, и мы теряем много людей. Учтите, что у нас за плечами более двух месяцев непрерывных боев. Мы освободили всю Белоруссию и почти четвертую часть Польши; но ведь и Красная Армия может временами уставать. Наши потери были очень велики.
- А вы не можете оказать варшавским повстанцам помощь с воздуха?
- Мы пытаемся это делать, но, по правде говоря, пользы от этого мало. Повстанцы закрепились только в отдельных точках Варшавы, и большинство грузов попадает к немцам.
- Почему же вы не можете разрешить английским и американским самолетам приземляться в тылу у русских войск, после того как они сбросят свои грузы в Варшаве? Ваш отказ вызвал в Англии и Америке страшный шум…
- Военная обстановка на участке к востоку от Вислы гораздо сложнее, чем вы себе представляете. И мы не хотим, чтобы именно сейчас там вдобавок ко всему находились еще и английские и американские самолеты. Думаю, что через пару недель мы сами сможем снабжать Варшаву с помощью наших низколетящих самолетов, если повстанцы будут располагать сколько-нибудь различимым с воздуха участком территории в городе. Но сбрасывание грузов в Варшаве с большой высоты, как это делают самолеты союзников, практически совершенно бесполезно.
- Не производит ли происходящая в Варшаве кровавая бойня и сопутствующие ей разрушения деморализующего воздействия на местное польское население?
- Конечно, производит. Но командование Армии Крайовой совершило страшную ошибку. Мы [Красная Армия] ведем военные действия в Польше, мы - та сила, которая в течение ближайших месяцев освободит всю Польшу, а Бур-Коморовский вместе со своими приспешниками ввалился сюда, как рыжий в цирке - как тот клоун, что появляется на арене в самый неподходящий момент и оказывается завернутым в ковер… Если бы здесь речь шла всего-навсего о клоунаде, это не имело бы никакого значения, но речь идет о политической авантюре, и авантюра эта будет стоить Польше сотен тысяч жизней. Это ужасающая трагедия, и сейчас всю вину за нее пытаются переложить на нас. Мне больно думать о тысячах и тысячах людей, погибших в нашей борьбе за освобождение Польши.
- Неужели же вы считаете, - закончил он, - что мы не взяли бы Варшаву, если бы были в состоянии это сделать? Сама мысль о том, будто мы в некотором смысле боимся Армии Крайовой, нелепа до идиотизма».
На пресс-конференции, которую дал несколько позднее в тот же день министр обороны Люблинского комитета генерал Роля-Жимерский, присутствовали два офицера Армии Крайовой - полковник Равич и полковник Тарнава. Они рассказали, что 29 июля по инициативе «влиятельного меньшинства» офицеров Армии Крайовой в Варшаве они покинули город с целью установить контакт с Миколайчиком (находившимся в ту пору в Москве) и в последний момент попытаться убедить лондонское правительство, чтобы оно употребило свое влияние и добилось отмены намеченного на 1 августа восстания - ибо 25 июля они уже получили от генерала Бур-Коморовского приказ находиться в боевой готовности. По их словам, было совершенно очевидно, что повстанцы не смогут удержать Варшаву, если не нанесут удар в самый последний момент, когда части Красной Армии будут уже практически в пределах города. К несчастью, обоим полковникам потребовалось почти две недели, чтобы добраться до Люблина, и к этому времени было уже слишком поздно.
Полковник Равич - изящный, небольшого роста человек в новом щегольском мундире, с выражением затаенной боли и смятения в глазах - сказал, что штаб отдал приказ поднять восстание, как только советские войска окажутся в тридцати километрах от Варшавы. Между тем он и многие другие офицеры считали, что было бы безумием начинать восстание, пока русские не подойдут к мостам через Вислу:
«Мы считали, что русские войска смогут вступить в Варшаву не раньше 15 августа, - заявил он. - Однако простые люди Варшавы (а вы знаете, какими храбрыми и романтичными являются наши варшавяне) были уверены, что русские будут в городе 2 августа; и они с огромным энтузиазмом приняли участие в восстании…»
Равич страшно волновался, говоря о Варшаве и ее разрушении, и у него блеснули слезы, когда он упомянул, что его жена и дочь «все еще там», в этом огненном пекле.
По его мнению, число убитых в варшавской кровавой бойне достигло уже 200 тыс. человек.
Все это было трагично и вместе с тем немного загадочно. Действительно ли эти два человека были чистосердечны (а я чувствовал, что это было именно так) в своей попытке предотвратить катастрофу? Действительно ли они были - как впоследствии их назвали «лондонские поляки» - отступниками от того дела, за которое боролась Армия Крайова?
В советской «Истории войны» говорится:
«В начале сентября [Советское Командование] сосредоточило силы на восточном берегу Вислы в районе Праги, где противник к этому времени ослабил свою группировку, перебросив танковые дивизии для ликвидации наших плацдармов южнее Варшавы… 14 сентября советские войска освободили Прагу. Обстановка на варшавском участке фронта значительно улучшилась. Создались условия для оказания непосредственной помощи повстанцам. Эта задача возлагалась на 1-ю армию Войска Польского [под командованием генерала Берлинга]. 15 сентября она вступила в Прагу и начала подготовку операции по форсированию Вислы и захвату плацдармов в Варшаве».
Описав эту операцию, осуществленную с помощью плавающих автомобилей при поддержке советской артиллерии и авиации, «История войны» сообщает, что в течение 16-19 сентября через Вислу переправилось до шести батальонов пехоты, что польские солдаты и офицеры сражались героически, но оказались бессильны против очень мощных оборонительных укреплений, с помощью которых немцы сумели помешать им расширить захваченный плацдарм. К тому же повстанцы не скоординировали свои действия с действиями польских сил на плацдарме. 21 сентября крупные силы немецких танков и пехоты атаковали плацдарм, расчленили переправившиеся подразделения и причинили полякам чрезвычайно большой урон. 23 сентября полякам пришлось эвакуировать плацдармы и возвратиться на восточный берег Вислы, понеся очень тяжелые потери.
Такова нынешняя советская версия неудавшейся «операции Берлинга», предпринятой (по утверждению «лондонских поляков») якобы по инициативе самого Берлинга, без поддержки со стороны русских. После провала этой операции Берлинг был отозван в Москву для прохождения «дальнейшей военной подготовки».
Опираясь на материалы архивов советского Министерства обороны, «История войны» приводит длинный и внушительный перечень вооружения, продовольствия и других материалов, сброшенных советской авиацией в районе Варшавы с 14 сентября по 1 октября (канун капитуляции Бур-Коморовского). Всего советские самолеты совершили над Варшавой свыше 2 тыс. самолето-вылетов.
«История войны» упоминает также об очень тяжелых потерях, понесенных советскими войсками на польской территории за этот период. Так, с 1 августа по 15 сентября войска 1-го Белорусского фронта потеряли (убитыми и ранеными) свыше 166 тыс. человек, а войска 1-го Украинского фронта только в августе - свыше 122 тыс. человек.
Наконец, когда положение в Варшаве стало совершенно безнадежным, сообщает «История войны», командование Красной Армии предложило варшавским повстанцам прорываться к Висле под прикрытием советской артиллерии и авиации; однако предложением этим воспользовалось лишь незначительное число варшавских борцов.
В заключение «История войны» цитирует слова Гомулки, беспощадно осудившего руководство Армии Крайовой в Варшаве. «Провозглашая вооруженное восстание без согласования с командованием Красной Армии… - заявил Гомулка, - командование АК совершило неслыханное преступление против [польского] народа».
Такова нынешняя версия советских историков - и Гомулки - в отношении варшавской трагедии. Она избегает щекотливых вопросов о призывах «восстать», с которыми обратилось к варшавянам в конце июля Московское радио (хотя и критикует за это передачи радиостанции «Свит»[232]), а также об отказе разрешить самолетам западных союзников, сбрасывавшим повстанцам оружие и другие грузы, приземляться на советских аэродромах.
Однако действительно важным является здесь вопрос о том, были ли русские в состоянии форсировать Вислу у Варшавы в августе или сентябре; и доказательства, подтверждающие невозможность этого, кажутся весьма убедительными, особенно если учесть мнение, высказанное по этому поводу генералом Гудерианом, который писал:
«Можно предполагать, что Советский Союз не был заинтересован в укреплении позиций этих (пролондонских) элементов в результате успешного восстания и захвата ими своей столицы… Но как бы то ни было, попытка русских… форсировать 25 июля Вислу в районе Демблина не удалась, и они потеряли в ней тридцать танков… У нас, немцев, создалось впечатление, что задержала противника наша оборона, а не желание русских саботировать Варшавское восстание». И далее:
«2 августа 1-я Польская армия… тремя дивизиями атаковала наши войска через Вислу на участке Пулавы - Демблин. Она понесла тяжелые потери, но захватила плацдарм… В районе Магнушева был захвачен второй плацдарм. Форсировавшие здесь Вислу силы получили приказ продолжать наступление вдоль дороги, проходящей параллельно Висле, в направлении Варшавы, но их остановили у Пилицы».
Гудериан явно считает, что советские войска всерьез пытались овладеть Варшавой на первой неделе августа. Он пишет дальше:
«У немецкой 9-й армии создалось 8 августа впечатление, что попытка русских захватить Варшаву посредством внезапного удара была сорвана мощью нашей обороны, несмотря на польское восстание, и что последнее началось, с точки зрения противника, слишком рано (курсив мой. - А. В.)[233].
Это очень важное свидетельство, исключительно точно совпадающее как с тем, что было сказано в Москве в самом начале августа, когда «с минуты на минуту» ожидалось известие о взятии Красной Армией Варшавы, так и с тем, что говорилось в конце августа, в разгар варшавской трагедии, в Люблине.
Во всяком случае, единственный вывод, к которому мог прийти автор настоящей книги, сводится к тому, что те силы, какими располагала в августе - сентябре 1944 г. Красная Армия в Польше, были действительно недостаточны для того, чтобы овладеть Варшавой, которую Гитлер был полон решимости удержать. Ибо Варшава лежала на кратчайшем пути советских войск к сердцу Германии.
Можно, конечно, возразить, что, если бы русские хотели захватить Варшаву любой ценой, то есть посредством переброски на Вислу за короткий срок целых армий с других фронтов (что было бы нелегкой задачей), они, пожалуй, взяли бы ее. Но это помешало бы осуществлению других их военных планов - таких, как непрекращающееся продвижение к границам Восточной Пруссии, разгром немцев в Румынии, соединение с югославами и вторжение в Болгарию и Венгрию.
Нет никаких сомнений в том, что Варшавское восстание было последней отчаянной попыткой «лондонцев» вырвать польскую столицу из рук отступавших нацистов и одновременно помешать Люблинскому комитету укрепить свои позиции и обосноваться в Варшаве сразу после того, как в город вступит победоносная Красная Армия.
Конец варшавской трагедии и жестокость немцев, возглавлявшихся пресловутым обергруппенфюрером войск СС Бах-Зелевским, пользовавшимся услугами банд отъявленных убийц, вроде бригады Каминского, широко известны; не менее известен и бредовый приказ Гитлера от 11 октября «сровнять Варшаву с землей».
300 тыс. поляков отдали в Варшаве свои жизни. Когда в январе 1945 г. советские войска вступили наконец в город, свыше девяти десятых его было разрушено» причем так же основательно, как в 1943 г. варшавское гетто.