Глава I. В Германию
Глава I. В Германию
Завершающее наступление Красной Армии началось 12 января 1945 г. и закончилось капитуляцией фашистской Германии примерно четыре месяца спустя. На другой день после начала наступления Совинформбюро опубликовало следующую сводку: «Войска 1-го Украинского фронта под командованием маршала Конева (начальник штаба - генерал Соколовский), перейдя в наступление 12 января из района западнее Сандомира, несмотря на плохие условия погоды, исключающие боевую поддержку авиации, прорвали сильно укрепленную оборону противника на фронте протяжением 40 км.
Решающее значение в прорыве обороны противника имела мощная и хорошо организованная артиллерийская подготовка.
За два дня наступательных боев войска фронта продвинулись вперед до 40 км, расширив при этом прорыв до 60 км по фронту. В ходе наступления наши войска… заняли более 350 населенных пунктов».
Заявление о том, что наступление началось «без боевой поддержки авиации», имеет свою дипломатическую историю.
В 1948 г. Наркоминдел опубликовал переписку между Черчиллем и Сталиным за период до и во время январского наступления[248]. 6 января 1945 г., после того как немцы предприняли наступление в Арденнах, поставившее англо-американские войска в «тяжелое положение» (как говорилось в советской публикации) и угрожавшее Англии «вторым Дюнкерком», Черчилль направил Сталину следующее послание:
«На Западе идут очень тяжелые бои, и в любое время от Верховного Командования могут потребоваться большие решения. Вы сами знаете… насколько тревожным является положение, когда приходится защищать очень широкий фронт после временной потери инициативы. Генералу Эйзенхауэру очень желательно и необходимо знать в общих чертах, что Вы предполагаете делать… Можем ли мы рассчитывать на крупное русское наступление на фронте Вислы или где-нибудь в другом месте в течение января… Я считаю дело срочным».
На другой день Сталин ответил, что «очень важно использовать наше превосходство против немцев в артиллерии и авиации»; для этого необходима ясная погода, прогнозы же погоды были плохие, но, «учитывая положение наших союзников на Западном фронте, Ставка Верховного Главнокомандования решила усиленным темпом закончить подготовку и, не считаясь с погодой, открыть широкие наступательные действия против немцев по всему центральному фронту не позже второй половины января».
9 января Черчилль ответил выражением глубокой благодарности:
«Я весьма благодарен Вам за Ваше волнующее послание. Я переслал его генералу Эйзенхауэру только для его личного сведения. Да сопутствует Вашему благородному предприятию полная удача!…
Весть, сообщенная Вами мне, сильно ободрит генерала Эйзенхауэра, так как… немцам придется делить свои резервы…»
Советское наступление началось 12 января, то есть даже раньше, чем обещал Сталин. Спустя пять дней Черчилль телеграфировал Сталину, поблагодарив его «от всей души» и поздравив его «по случаю того гигантского наступления, которое Вы начали на Восточном фронте».
Позже, в феврале, в приказе по случаю Дня Красной Армии было сказано, что советское наступление, несомненно, спасло положение на Западе: «Успехи нашего зимнего наступления привели прежде всего к тому, что они сорвали зимнее наступление немцев на Западе, имевшее своей целью захват Бельгии и Эльзаса, и дали возможность армиям наших союзников в свою очередь перейти в наступление против немцев…»
Черчилль, цитируя некоторые места из переписки со Сталиным, придает ей, однако, не столь драматический характер. Тем не менее он характеризует ее как «прекрасный образец быстроты, с которой можно было вершить дела в высших сферах союзников». Он говорит также, что «со стороны русских и их руководителей было прекрасным поступком ускорить свое широкое наступление, несомненно, ценой тяжелых людских потерь. Эйзенхауэр действительно был очень обрадован».
14 января, через два дня после прорыва с Сандомирского плацдарма, осуществленного войсками Конева, 1-й Белорусский фронт под командованием маршала Жукова (начальник штаба - генерал Малинин) нанес удар с двух плацдармов южнее Варшавы и с плацдарма севернее Варшавы. Варшава была обойдена с обоих флангов. 17 января в польскую столицу, вернее, в ее развалины, вступили части 1-й Польской армии, действовавшей в составе 1-го Белорусского фронта.
Советское наступление в среднем течении Вислы было, по-видимому, неожиданным для немецкого верховного командования. Правда, в конечном счете удара Красной Армии на варшавско-берлинском направлении следовало ожидать, и немцы построили между Вислой и Одером семь линий обороны. Но они полагали, что, прежде чем атаковать на этом участке, советское командование в январе попытается уничтожить 30 немецких дивизий, отрезанных в Курляндии, а главный удар нанесет в Венгрии. Поэтому на участке средней Вислы немцы сосредоточили меньше войск, чем могли бы. Об огромном превосходстве, достигнутом Красной Армией на этом «направлении главного удара», можно судить по следующим цифрам, приводимым в советской «Истории войны».
«В 1-м Белорусском и 1-м Украинском фронтах имелось 163 дивизии, 32 143 орудия и миномета, 6460 танков и самоходно-артиллерийских установок, 4772 самолета. Всего в этих фронтах насчитывалось 2200 тыс. человек. Такое сосредоточение сил и средств позволило советскому командованию создать (в начале наступления) значительное превосходство, над противником на варшавско-берлинском направлении: в живой силе - в 5,5 раза, в орудиях и минометах - в 7,8, в танках - в 5,7, в самолетах - в 17,6 раза»[249].
Севернее нанесли удар войска 2-го Белорусского фронта под командованием маршала Рокоссовского.
К 18 января картина была ясна: войска Конева продвигались через Южную Польшу на пути к Силезии; войска Жукова - через Центральную Польшу, к сердцу Германии, и войска Рокоссовского - через Северную Польшу к Данцигу. Тем временем на юге войска генерала Петрова (4-й Украинский фронт) наступали в Карпатах, а на севере войска Черняховского (3-й Белорусский фронт) глубоко вклинились в Восточную Пруссию.
Достаточно привести несколько дат и названий населенных пунктов, чтобы проиллюстрировать успех этого наступления.
18 января. Рокоссовский взял крепость Модлин, а войска Конева заняли Пётркув.
19 января. Войска Конева заняли почти не пострадавший Краков.
20 января. Войска Черняховского заняли Тильзит в Восточной Пруссии.
21 января. Войска Черняховского заняли Гумбинен, а войска Рокоссовского - Танненберг, также в Восточной Пруссии.
23 января. Войска Жукова заняли Быдгощ, войска Конева прорвались в Силезию и вышли на Одер на фронте шириной 60 км.
24-26 января. Войска Жукова заняли Калиш на пути к Бреславлю. Войска Рокоссовского прорвались к Данцигской бухте, почти отрезав тем самым немецкие войска в Восточной Пруссии. Войска Конева прорвались в Домбровский угольный бассейн (Польша).
29 января. Войска Жукова перешли юго-западнее Познани границу Германии 1938 г. Познань с ее большим немецким гарнизоном была окружена, а через два дня войска Жукова вступили в провинцию Бранденбург и двинулись к Франкфурту-на-Одере.
Вот в какой обстановке - когда Красная Армия находилась на территории Бранденбурга - Гитлеру пришлось «отпраздновать» 12-ю годовщину своего прихода к власти! Еще один, последний рубеж, - Одер, и затем - конец.
В Берлине царила паника. В условиях зимы с ее 25-30-градусными морозами сотни тысяч беженцев устремились по всем дорогам в Берлин и дальше на запад. Многие погибли в пути, тысячи добрались до Берлина обмороженными. Если их, как правило, не обстреливали с воздуха, то это объяснялось тем, что в потоке беженцев, с их машинами, повозками, тачками, детьми и животными, было тоже много военнопленных и подневольных рабочих всех национальностей, которых немцы угоняли подальше от фронта. Госпитали в Берлине были переполнены, казармы почти пусты, и жизнь в столице стала невыносимой из-за массированных налетов авиации с запада, из которых самый разрушительный как раз совпал с притоком беженцев с востока. Особенно страшны были ночные налеты тысячи бомбардировщиков в начале февраля, превратившие значительную часть города в один гигантский костер.
Перед оставлением Танненберга немцы взорвали огромный танненбергский военный мемориал и увезли в Берлин останки Гинденбурга и его жены. «Мы восстановим мемориал, когда Восточная Пруссия будет освобождена», - уныло сказал диктор немецкого радио. Но «радио-генерал» Дитмар твердил: «Положение на Восточном фронте невероятно тяжелое», и радиопередачи часто прерывались сообщениями о появлении то в одном, то в другом месте «террористических бомбардировщиков».
30 января по радио выступил сам Гитлер, говоривший мрачным, словно замогильным голосом. В последний раз немецкий народ услышал его выступление. «Сохранив мне жизнь 20 июля, всевышний показал, что он хочет, чтобы я остался вашим фюрером». Немцы не услышали от него ни слова утешения, ни тем более какой-либо попытки оправдаться. Только: «Немецкие рабочие, работайте! Немецкие солдаты, воюйте! Немецкие женщины, будьте такими же фанатичными, как всегда! Ни одна нация не может сделать большего». Затем он стал предсказывать, как Европа во главе с Германией еще разгромит орды, вызванные Англией из азиатских степей.
Тем временем тысячи беженцев по автострадам и другим дорогам продолжали стекаться в Берлин, где они никому не были нужны. Берлинцы с помощью полиции и СС гнали их дальше, неведомо куда. 150 тыс. из тех, кто побежал не в Берлин, направились в «неприступный» Кенигсберг, но были блокированы там. Только часть из них сумела бежать по льду залива и занесенной снегом песчаной косе в Данциг. Но и Данциг вскоре был отрезан советскими войсками.
Наступление Красной Армии через Польшу и дальше в глубь Германии приняло огромный размах. Немцы отступали к Одеру, оставляя, однако, в ряде мест гарнизоны для сдерживающих действий. Крупнейшая из этих сдерживающих группировок была постепенно изолирована на все сужавшемся участке в Восточной Пруссии. Но имелись еще гарнизоны в Познани, Торуни, а затем в Шнейдемюле и Бреславле. Горстка немцев отчаянно сопротивлялась в замке тевтонских рыцарей в Мариенбурге. Отступая через Польшу, немцы уничтожали все, что могли, а прежде всего железнодорожные мосты, но не успели разрушить Лодзь и Краков или такой огромный источник богатств, каким являлась для нового польского государства Силезия.
Во многих городах Германии началось настоящее вавилонское столпотворение: французские военнопленные, работавшие в деревне («Последние два года сельское хозяйство Восточной Пруссии держалось на нас, французах», - утверждали потом иные из них); английские военнопленные, из которых многие пережили Дюнкерк и уже были почти старожилами Германии; захваченные всего за несколько недель до этого в Бастони (Бельгия) американские солдаты, вошедшие в Германию с одного конца, а теперь уходившие из нее с другого; голландские, бельгийские, французские рабочие, польские и русские подневольные рабочие, итальянцы (чья участь тоже была немногим лучше участи поляков и русских); все они были возбуждены, растеряны, счастливы.
Позднее, в марте, мне довелось видеть много бывших военнопленных - англичан, американцев, французов, - которых отправляли на родину морем через Одессу. В первые дни освобождения было много неразберихи, и каждый из них мог рассказать свою историю, трагическую или забавную. Среди этих бывших военнопленных возникло что-то вроде настоящей международной солидарности, и если иной раз не все шло гладко (а это было неизбежно), то тут ничего нельзя было поделать. У советских армий хватало других забот. В целом репатриация через Одессу проходила так хорошо, как только можно было надеяться в тех исключительно трудных условиях.
Несмотря на быстрое продвижение Красной Армии в январе - феврале и ее огромное превосходство в живой силе и во всех видах техники, немцы еще держались. Мне вспоминаются слова одного советского майора, который сказал мне: «Кое-где их сопротивление напоминает мне Севастополь в 1942 г. Иногда эти немецкие солдаты могут быть настоящими героями». А один кадровый военный писал в феврале в «Красной звезде»:
«Об ожесточенности боев в районе Познани можно судить по следующему эпизоду: в одном из пригородов Познани были отрезаны от своих войск около 500 немецких солдат и офицеров. Засев в нескольких каменных зданиях, они продолжали оказывать сопротивление нашим наступавшим войскам, пока почти все не были уничтожены. Только последние 50 немцев, поняв бесполезность дальнейшего сопротивления, сдались в плен».
Немцы, бесспорно, не легко сдавались в плен Красной Армии. Главной их надеждой, если только они не попадали в окружение или не оставлялись для сдерживающих действий, было уйти за Одер. По советским данным, к концу января потери немцев с начала наступления составляли 552 самолета, 2995 танков, 15 тыс. орудий и минометов, 26 тыс. пулеметов, 34 тыс. автомашин, 295 тыс. убитыми, но всего лишь 86 тыс. пленными. Советское наступление продолжалось безостановочно весь февраль. Каждую ночь германское радио передавало легкую музыку, да и что еще ему оставалось делать? Затем унылый мужской голос зачитывал сводку из ставки фюрера: «После героического сопротивления пал Эльбинг… Противник ворвался в Познань и Шнейдемюль… Большевики несут огромные потери. За прошедший месяц они потеряли 7500 танков. Обстрел Лондона снарядами «фау» продолжается…» Далее следовали истории о зверствах, о том, что такие-то малолетние девочки и чья-то 87-летняя бабушка были изнасилованы. Затем еще один военный марш, и опять «террористические бомбардировщики» над такими-то и такими-то городами. Наконец тот же надтреснутый баритон исполнял песенку: «Идите спать и спите до утра» или фрейлейн заканчивала передачу успокоительным пожеланием: «Доброй ночи, спите спокойно» (чувствовалось, впрочем, что она сознавала всю его глупость).
Советская печать публиковала много мрачных описаний Берлина, особенно после массированного налета 4 февраля. Но большое сухопутное наступление на западе все еще не началось, и Красная Армия старалась продвигаться возможно быстрее.
1 февраля войска Рокоссовского после шестидневной осады штурмом взяли Торунь.
6 февраля войска Конева форсировали на широком фронте Одер в Силезии и отрезали Бреславль.
К 9 февраля был почти полностью окружен Кенигсберг, в отношении которого приводились следующие слова немецкого военнопленного:
«Нам прочитали приказ, что на нас выпала почетная задача защищать столицу Восточной Пруссии… Но это не вызвало повышенного настроения среди нас. Все устали, и солдаты молча наблюдают панику среди населения. Она удручающе действует на солдат и офицеров. В городе распространяются мрачные слухи… Ранеными… забиты все школы, вокзалы, театры… Жителям города объявлено, что они должны уходить из Кенигсберга… кто как может».
10 февраля Рокоссовский взял Эльбинг, а 14 февраля войска Жукова после продолжавшихся несколько дней уличных боев заняли Шнейдемюль.
23 февраля после месячной осады войска Жукова взяли Познань и ее цитадель - последний опорный пункт немцев в этом районе. Видное участие в этих боях принимали войска 8-й гвардейской армии генерала Чуйкова, прославившегося под Сталинградом и являвшегося специалистом по уличным боям. Было захвачено 23 тыс. пленных. В этот же день началось наступление союзников на западе.
Несколькими днями ранее под Кенигсбергом был смертельно ранен один из самых блестящих советских молодых военачальников, генерал Черняховский. Командование 3-м Белорусским фронтом принял маршал Василевский.
В марте война на востоке развивалась менее бурным темпом, чем в январе - феврале. Немцы повсеместно оказывали отчаянное сопротивление. Василевский сражался под Кенигсбергом, который пал только 9 апреля, превращенный в кучу щебня.
Войска Жукова и Рокоссовского с разных направлений приближались к Данцигу. К середине марта Данциг был отрезан со всех сторон, кроме моря.
28 марта была взята Гдыня, порт которой был разрушен, но современный, построенный поляками город, именовавшийся при немцах Готенхафеном, остался более или менее невредим. Другое дело - Данциг, который пал 30 марта после нескольких дней ожесточенных уличных боев.
К этому времени красивый средневековый город превратился в груду дымящихся развалин, но все же над будущим Гданьском был торжественно водружен польский флаг… Число захваченных пленных достигало 10 тыс. человек, но убитых было куда больше. Позже мне случилось видеть немецкую листовку, напечатанную в последние дни обороны Данцига: она изобиловала призывами сопротивляться до конца, описаниями «советских зверств» и сулила новое мощное контрнаступление немецких войск. Характерно, что о Гитлере в ней не упоминалось.
Примерно то же самое было под Кенигсбергом. Утверждалось, что после его падения было захвачено 84 тыс. пленных и, кроме того, 42 тыс. немцев было убито; правда, Красная Армия тоже потеряла здесь несколько тысяч солдат и офицеров. Среди развалин ютились тысячи обезумевших жителей, в том числе много военнопленных и перемещенных лиц. К середине апреля Восточная Пруссия исчезла с географической карты, если не считать еще предстоявших небольших операций по ее очистке. Часть ее отошла к СССР и часть - к Польше. Основную массу советских войск, находившихся в Восточной Пруссии, можно было теперь перебросить к Одеру, где войска Жукова уже удерживали плацдармы на западном берегу реки, что создавало условия для решающего штурма Берлина. В то же время войска Рокоссовского, взяв Данциг, продвигались вдоль побережья Балтийского моря к Штеттину.
В первой половине апреля основное внимание на некоторое время переключилось на юг. Еще в феврале, до падения Будапешта, демократическое правительство Венгрии в Дебрецене запросило перемирия, которое и подписали 20 января в Москве Дьендеши, Вереш и Балог от Венгрии и Ворошилов - от трех союзных держав. На следующий день «Красная звезда» писала:
«Венгрия была последним сателлитом Гитлера в Европе, и притом одним из наиболее упорных… Только после того, как Красная Армия заняла значительную часть территории Венгрии, правительство Хорти увидело себя вынужденным пойти на разрыв с Германией… Гитлеровцы инсценировали в Будапеште «правительство» венгерских гитлеровцев во главе с лидером фашистской партии «Скрещенные стрелы» Салаши - проходимцем с уголовным прошлым. Главными задачами этого правительства… являлись мобилизация венгерских «добровольцев» для обороны подступов со стороны Венгрии к территории Австрии… Но даже Гитлер в своем новогоднем обращении вынужден был констатировать, что немецко-венгерское сотрудничество идет к концу…
Созданное в Дебрецене на демократической основе Временное национальное правительство Венгрии на первом же своем заседании приняло решение объявить войну гитлеровской Германии и просить… о перемирии… Условия перемирия свидетельствуют о великодушии… Венгрия имела все основания ожидать, что союзные правительства отнесутся к ней со всей суровостью, ибо Венгрия, которая гораздо раньше, чем остальные страны-сателлиты, начала осуществлять политическое и военное сотрудничество с гитлеровской Германией… до последнего момента оставалась на стороне Германии…
Они [венгерские войска] бесчинствовали под Воронежем, на Дону, в Брянской и Орловской областях, на Черниговщине, под Киевом… Следует признать минимальной предусмотренную в условиях перемирия сумму возмещения убытков в 300 млн. американских долларов. При этом… сумма возмещения, подлежащего выплате Советскому Союзу, составляет всего 200 млн. американских долларов, а остальные 100 млн. долларов предназначаются для возмещения Чехословакии и Югославии. Такое распределение суммы возмещения свидетельствует о великодушии Советского Союза…
Венгрия обязана эвакуировать все свои войска… в пределы границ Венгрии, существовавших на 31 декабря 1937 года… Соглашение о перемирии объявляет несуществующими решения… Венского арбитража от 30 августа 1940 года… Венгрии предоставляется возможность принять активное участие в борьбе против гитлеровской Германии… В Венгрии советские войска заканчивают освобождение Будапешта».
Наконец 13 февраля пал Будапешт. Было захвачено 110 тыс. пленных и в их числе генерал-полковник Пфеффер-Вильденбрух. В Венгрию было брошено 11 немецких танковых дивизий (которые можно было с большим успехом использовать в другом месте), ибо Гитлер стремился любой ценой спасти Вену. После падения Будапешта немцы предприняли сильное контрнаступление, и советские войска даже оставили часть занятой территории. Только в конце марта Толбухин и Малиновский смогли заявить, что немецкое контрнаступление выдохлось. 29 марта Красная Армия вступила на территорию Австрии. 4 апреля войска Малиновского освободили столицу Словакии - Братиславу, а 13 апреля, после недели тяжелых уличных боев, войска Малиновского и Толбухина заняли Вену.
Тем временем Еременко сменил Петрова на посту командующего 4-м Украинским фронтом, и 15 апреля войска этого фронта начали наступление на Моравску Острову - крупный промышленный центр Чехословакии. 26 апреля войска Малиновского вступили в главный город Моравии - Брно. Однако в конечном счете ни Малиновскому, ни Еременко не было суждено освободить Прагу. В последний день войны танки Конева осуществили эффектный прорыв к городу с севера, из Саксонии, как раз в тот момент, когда фашистские войска вели тяжелые уличные бои в Праге против восставшего 5 апреля населения чешской столицы и опасность разрушения города усиливалась с каждым часом. Одной из самых странных историй на этом этапе войны была роль, которую сыграли в боях в Праге власовцы, бросившие своих немецких хозяев и пытавшиеся уйти к американцам. Эта попытка кончилась пленением самого Власова (впоследствии повешенного по приговору советского суда) и остатков его «армии».
К середине апреля, когда Красная Армия уже глубоко проникла на территорию Австрии и Чехословакии, когда западные союзники быстро продвигались по Западной и Южной Германии, а Жуков, Конев и Рокоссовский стояли на линии Одера, настало время для заключительного наступления на Берлин.
Здесь, однако, следует сделать небольшое отступление и остановиться на сложном вопросе о советской политике в отношении Германии в период, когда Красная Армия начала занимать германскую территорию. После всего того, что совершили немцы - а такие ужасы, как разрушение Варшавы и лагеря уничтожения в Майданеке и Освенциме, еще были свежи в памяти каждого солдата, - немецкий народ не вызывал к себе сочувствия. Советские войска, почти четыре года воевавшие с немцами на своей родной земле и видевшие тысячи лежавших в развалинах городов и сел, не могли, ворвавшись в Германию, противостоять желанию отомстить.
Было ясно, что вскоре перед русскими в Германии встанет ряд политических и административных задач, которые никак нельзя будет решать на основе принципа, что «все немцы - зло». Впервые эта тревога нашла свое отражение в редакционной статье «Красной звезды» от 9 февраля 1945 г.:
«“Око - за око, зуб - за зуб”, - говорили наши деды… Конечно, мы понимаем эту формулу совсем не так прямолинейно… Нельзя себе представить дела таким образом, что если, скажем, фашистские двуногие звери позволяли себе публично насиловать женщин или занимались мародерством, то и мы в отместку им должны делать то же самое. Этого никогда не бывало и быть не может. Наш боец никогда не допустит ничего подобного, хотя руководствоваться здесь он будет отнюдь не жалостью, а только чувством собственного достоинства… Он… понимает, что всякое нарушение воинского порядка ослабляет армию-победительницу… Наша месть не слепа, наш гнев не безрассуден. В припадке слепой мести и безрассудного гнева можно, скажем, без нужды разрушить заводские сооружения, привести в негодность станки на уже отбитом у противника предприятии. От такого рода мести враг только выигрывал бы».
14 апреля в «Правде» была опубликована статья Г.Ф. Александрова, содержавшая резкую критику Эренбурга и положившая конец его пропаганде ненависти. Судя по послевоенным мемуарам. Эренбурга, его выступления были подвергнуты критике по прямому указанию Сталина. Статья Александрова «Товарищ Эренбург упрощает» вменяла ему в вину два момента: во-первых, считать всех немцев «недочеловеками» значило придерживаться антимарксистской и неразумной точки зрения. «Гитлеры приходят и уходят, а народ германский… остается» - так заявил в одном из своих выступлений сам Сталин; России придется сосуществовать с немецким народом. Было бы совершенно неправильно предполагать, что каждый немецкий демократ или коммунист - это обязательно переодетый нацист. В статье содержался ясный намек на то, что с некоторыми немцами советским властям придется сотрудничать. Во-вторых, Александров возражал против опубликованной двумя днями ранее в «Красной звезде» статьи Эренбурга под названием «Хватит!», где автор возмущался той легкостью, с какой союзники продвигались на западе, и отмечал отчаянное сопротивление, которое немцы по-прежнему оказывали русским на востоке. Эренбург объяснял это тем, что, уничтожив на востоке миллионы мирных граждан, немцы теперь боялись Красной Армии, но не западных союзников.
Соглашаясь с некоторыми из этих утверждений Эренбурга, Александров, однако, заявил, что он упрощает вопрос:
«На нынешней стадии войны гитлеровцы следуют своей издавна выношенной и внутренне присущей им провокаторской политике. Гитлеровцы стремятся… вызвать раздор между союзниками… и сохранить при помощи провокаторского военно-политического трюка то, что не удалось достигнуть при помощи вооруженной силы… Если бы немцами руководило чувство боязни в их нынешней преступной политике, они, вероятно, не продолжали бы усиленно топить своими подводными лодками англо-американские суда, не обстреливали бы Англию до последнего времени самолетами-снарядами и не продолжали бы умерщвлять военнопленных солдат и офицеров союзных армий. Из этого следует, что… говоря словами Эренбурга, тому факту, что «Кенигсберг был взят не по телефону»… нужно дать совсем другое объяснение, чем то, которое дано т. Эренбургом на страницах “Красной звезды”».
Этот реверанс в сторону союзников, несомненно, был задуман в духе добрых ялтинских традиций. Но не в этом дело.
Самым важным в критике Александровым Эренбурга была новая официальная линия в отношении «немецкого народа». Пропаганда ненависти к «немцам» прекратилась.
Решающее наступление Красной Армии на Берлин началось 16 апреля с плацдармов на Одере. Опубликованная спустя неделю сводка гласила:
«Войска 1-го Белорусского фронта, перейдя в наступление с плацдармов на западном берегу Одера, при поддержке массированных ударов артиллерии и авиации прорвали сильно укрепленную, глубоко эшелонированную оборону немцев, прикрывавшую Берлин с востока, продвинулись вперед… овладели городами Франкфурт-на-Одере, Ваннлиц, Ораниенбург, Биренвердер, Хеннингсдорф, Панков, Фридрихсфельде, Карлсхорт, Кепеник и ворвались в столицу Германии - Берлин».
Одновременно войска Конева ворвались в Берлин с юга, заняв сначала Коттбус, а затем Мариенфельде, Тельтов и другие пригороды.
25 апреля было объявлено, что войска Жукова и Конева соединились северо-западнее Потсдама, завершив, таким образом, окружение Берлина. В тот же день был взят Пиллау, последний оплот немцев в Восточной Пруссии.
2 мая после недели ожесточенных боев (недели, в течение которой в Берлине покончили жизнь самоубийством Гитлер и Геббельс) город капитулировал.
Вслед за этим 7-9 мая капитулировала вся немецкая армия. Йодль подписал капитуляцию в Реймсе, а Кейтель - на следующий день в Берлине. Здесь акт о капитуляции был подписан от имени Советского Союза маршалом Жуковым. Реймская капитуляция была предварительной формальностью: на церемонии подписания присутствовал лишь один советский генерал сравнительно невысокого ранга. В СССР об окончании войны было объявлено рано утром 9 мая. Победа над Германией празднуется здесь на день позже, чем на Западе. Не следует забывать, что Прага еще не была освобождена. Западные союзники считали это мелочью, русские придерживались другого мнения.
9 мая 1945 г. в Москве было незабываемым днем. Мне еще не приходилось видеть в Москве, чтобы так искренне и непосредственно выражали свою радость два, а может быть, и три миллиона людей, заполнивших в тот вечер Красную площадь, набережные Москвы-реки и улицу Горького на всем ее протяжении до Белорусского вокзала. Люди танцевали и пели на улицах; солдат и офицеров обнимали и целовали. Возле американского посольства толпа кричала «Ура Рузвельту!» (хотя он и умер за месяц до этого)[250]. Люди были счастливы. На какое-то время Москва отбросила всякую сдержанность. Такого эффектного фейерверка, как в тот вечер, мне еще не доводилось видеть.
При всем том разница в один день между праздником победы на Западе и на Востоке произвела неприятное впечатление. Еще не успели высохнуть чернила на подписи Кейтеля, как между союзниками начались сперва мелкие, а затем и более серьезные разногласия.
Были споры из-за «фленсбургского правительства»[251], из-за репатриации советских военнопленных и других советских граждан, возвращение которых задерживалось. Уполномоченный СНК СССР по делам репатриации граждан СССР генерал Голиков опубликовал гневное заявление о нарушении Ялтинского соглашения о репатриации. А главное, возникли новые разногласия из-за Польши. Многие семена недоразумений начали прорастать…