Глава IV. Великий голод

Глава IV. Великий голод

В ноябре люди в Ленинграде (в первую очередь пожилые мужчины) начали умирать от последствий голода - дистрофии. В ноябре умерло 11 тыс. человек; сокращение продуктовых норм 20 ноября - пятое по счету с начала блокады - в огромной мере увеличило число умиравших.

На бумаге эти самые низкие за весь период суточные нормы выдачи продуктов выглядели так:

На деле даже эти невероятно низкие показатели калорийности, составлявшие - особенно для последних трех категорий - лишь мизерную долю потребностей человеческого организма, не могли быть выдержаны. Полагавшиеся по карточкам мясо и жиры не выдавались вообще или же вместо них продавались совершенно неравноценные заменители (студень из бараньих кишок и т.п.), поэтому калорийное содержание суточного пайка было даже еще более низким, исключая нормы, по которым снабжались дети. В декабре умерло 52 тыс. человек (сколько обычно умирало за год), в январе 1942 г. ежедневно умирало 3,5 - 4 тыс. человек. Всего за декабрь и январь умерло 200 тыс. человек. Хотя к январю нормы были несколько увеличены, последствия голода чувствовались еще на протяжении многих последующих месяцев. В целом, согласно официальным советским данным, приводившимся на Нюрнбергском процессе, в Ленинграде прямым результатом блокады была гибель 632 тыс. человек. Эта цифра, несомненно, занижена. Шостакович, находившийся в Ленинграде во время первых этапов блокады, сказал мне в 1959 г., что от голода здесь умерло 900 тыс. человек. Назывались и более высокие цифры[102].

Помимо голода, люди жестоко страдали также от холода в своих неотапливавшихся квартирах. Они стали жечь мебель и книги, но их хватило ненадолго.

«Чтобы заполнить пустые желудки, заглушить ни с чем не сравнимые страдания от голода, жители прибегали к различным способам изыскания пищи: ловили грачей, яростно охотились за уцелевшей кошкой или собакой, из домашних аптечек выбирали все, что можно применить в пищу: касторку, вазелин, глицерин; из столярного клея варили суп, студень. Но далеко не все люди огромного города располагали этими дополнительными источниками питания…

Смерть настигала людей в различном положении: на улице - передвигаясь, человек падал и больше не поднимался; в квартире - ложился спать и засыпал навеки; часто у станка обрывалась жизнь… Транспорт не работал. Мертвых отвозили обычно… на саночках. Двое-трое родных или близких тянули саночки… нередко, выбившись из сил, оставляли покойника на полпути, предоставляя право властям поступать с телом как угодно»[103].

Другой очевидец рассказывает: «Гроб достать почти невозможно… Подходы к кладбищам завалены вдоль дороги трупами без гробов, завернутыми в простыни». Власти хоронили все эти покинутые трупы в братских могилах; их рыли отряды противовоздушной обороны с помощью взрывчатки. У людей не хватало сил выкопать в мерзлой земле обычную могилу… «На заседании Ленгорисполкома 7 января 1942 года отмечалось, что на кладбищах разбросаны трупы, хоронят где и как кому вздумается, никакие санитарные нормы не соблюдаются, незахороненными остаются трупы у моргов и на кладбищах»[104].

Позднее, в апреле, во время генеральной очистки города, абсолютно необходимой для предотвращения эпидемий, которые могли вспыхнуть с приходом весны, в укрытиях, траншеях и под тающим снегом были обнаружены тысячи трупов, лежавших здесь несколько месяцев. Как писал тогда секретарь Ленинградского городского комитета комсомола, «мы боялись за психику детей, девушек и молодежи при обращении с этими трупами, от которых очищали город. Если написать в сводке, то это должно выглядеть так: комсомольские организации привели в порядок траншеи и убежища. На самом деле эта работа не поддается описанию»[105].

Больницы мало чем могли помочь голодающим. И не только потому, что врачи и младший обслуживающий персонал сами были полумертвыми от голода, а потому также, что пациенты нуждались не в лекарствах, а в пище, а ее-то и не было.

В декабре и январе замерзли водопровод и канализация; полопавшиеся во всем городе трубы усугубили угрозу возникновения эпидемии. Воду приходилось носить в ведрах с Невы или брать ее в многочисленных ленинградских каналах. Эта вода была вдобавок ко всему грязной, пить ее было небезопасно, поэтому в феврале почти полутора миллионам человек были сделаны противотифозные прививки.

С середины ноября и до конца декабря из Ленинграда было вывезено, в основном на самолетах, 35 тыс. человек; 6 декабря многим ленинградцам разрешили выбираться из города по льду Ладожского озера. Однако до 22 января такая эвакуация шла неорганизованно: тысячи людей тащились через озеро пешком, и многие из них умерли, не дойдя до его южного берега.

Только с 22 января с помощью целого парка автобусов, курсировавших по новому ледовому пути, эвакуация Ленинграда пошла более быстрым темпом.

О действии голода на людей рассказывают по-разному. В большинстве случаев люди умирали с чувством покорности судьбе, оставшиеся в живых продолжали сохранять надежду: освобождение Тихвина и незначительное повышение продуктовых норм с 25 декабря подбодрили ленинградцев. Тем не менее Карасев говорит о многочисленных случаях «психической травмы», вызванной голодом и холодом, немецкими бомбежками и артиллерийским обстрелом, а также гибелью множества родных и друзей. Точных данных о числе умерших от голода детей нет, однако считают, что смертность среди детей была относительно невысокой, хотя бы потому, что родители часто отдавали им свои собственные жалкие порции.

Отсутствие беспорядков или голодных бунтов в Ленинграде объясняется патриотизмом и железной дисциплиной населения. Встречались, конечно, и спекулянты, но в целом дисциплина была высокой. Моральное состояние населения поддерживалось всяческими способами, даже в ужасающих условиях голода. В театрах всю зиму шли спектакли; роли в них исполняли актеры, едва не терявшие сознания от голода и одетые (как и зрители) во все, что только могло их согреть.

Отмечается также большая работа ленинградских комсомольских организаций по оказанию помощи людям, находившимся в крайне бедственном положении. Комсомол организовал бытовые отряды, объединявшие несколько тысяч юношей и девушек:

«В бытовых отрядах постоянно работало около 1000 комсомольцев. Кроме того, к работе отрядов привлекалось в каждом районе от 500 до 700 человек. Усталые и изнуренные бойцы бытовых отрядов, преимущественно девушки, помогали населению преодолевать [страшные] трудности. Приходя в грязные, холодные квартиры, обмороженными, потрескавшимися от холода и тяжелой работы руками они кололи дрова, растапливали «буржуйки», приносили воду с Невы, обед из столовой, мыли пол, стирали белье, и слабая улыбка истощенного, обессиленного ленинградца выражала признательность и благодарность за их тяжелый, но почетный труд». В большой мере благодаря усилиям комсомольских отрядов с января по май 1942 г. «было открыто 85 новых детских домов, приютивших 30 тыс. детей»[106].

Большинство этих детей были сиротами, так как родители их умерли от голода.

Если гражданское население Ленинграда должно было терпеть все муки голода и гибнуть голодной смертью - поскольку, пока массовая эвакуация была невозможной, никакого другого выхода не было, - то нельзя было допустить, чтобы голодали солдаты: ведь от них в конечном счете зависело все. И, несмотря на это, солдатский рацион тоже пришлось урезать. Красноармейские нормы, введенные 20 сентября 1941 г., составляли 3450 калорий для войск на передовой и 2659 калорий для «тылового состава». Между этими двумя категориями снабжения имелись еще две промежуточные.

В ленинградских условиях было невозможно сохранять эти нормы долгое время. Между серединой ноября 1941 г. и февралем 1942 г, рацион в частях первого эшелона был сокращен до 2593 калорий, а в «тыловых» частях - до 1605 калорий. С 20 ноября - то есть в самый разгар голодной блокады - солдаты на передовой стали получать по 500 г хлеба и около 100 г мяса, а также небольшое количество другой пищи. Такая норма - в разгар зимы - была далеко не достаточной; но поскольку солдаты знали, что происходит в Ленинграде, они чувствовали, что находятся в чрезвычайно привилегированном положении по сравнению с гражданским населением. Когда на фронт приезжал кто-либо из гражданских, солдаты с радостью делились с ним своим скудным пайком. Кроме того, большая часть имевшихся в Ленинграде запасов картофеля была передана для армейских полевых кухонь; получаемый в армии хлеб был также несколько лучшего качества, чем хлеб, выдававшийся гражданскому населению.

Однако солдаты жестоко страдали от недостатка в Ленинграде табака. Изобретались различные примеси, такие, как хмель и высушенные кленовые листья. Прибегали к самым отчаянным средствам, чтобы вдоволь снабжать войска табаком - важным, как было установлено, средством поддержания морального состояния. Отмечено было, что мало кто из солдат соглашался обменивать свой табак даже на шоколад (он входил в число «концентратов», доставлявшихся в Ленинград воздушным путем).