Бегство волка Берлин, 1945

Бегство волка

Берлин, 1945

Обстоятельства, связанные с исчезновением Гитлера в Берлине, были смутны и неопределенны с самого начала. Все сведения о его кончине, прочно стоявшие на фундаменте незыблемой версии о самоубийстве, совершенном чуть ли не в последнюю секунду перед появлением советских войск, не давали никакого простора для других предположений, с порога отбрасывались как неправдоподобные, немыслимые, совершенно недопустимые.

В свое время американская разведка подвергала Мюллера дотошному допросу относительно этого периода, и можно довольно уверенно сказать, что ее сотрудников меньше всего занимал тогда вариант, связанный с самоубийством и сожжением трупа Гитлера.

Вот один из моментов допроса.

С. Думаю, вас не удивит наша особая заинтересованность информацией о судьбе Гитлера. Полагаем, что вы в состоянии помочь нам в этом.

М. Одну минуту. Я упоминал раньше, что не скажу ничего, кроме того, что уже было мною сказано. Я не собираюсь оказывать вам помощь в установлении места его пребывания, так что не нужно снова возвращаться к этому.

С. Да, мы помним, о чем вы говорили, и не ждем, что вы раскроете, где он находится, но все же хотели бы получить некоторые уточнения.

М. Смотря какие… Но для чего вы так хотите знать, где он? Чтобы арестовать? Отдать под суд? Или воспользоваться его услугами в случае, если вступите в войну со Сталиным?

С. Нет, не по этим причинам. Хотя лично я считаю, что Гитлера нужно казнить, однако мы сейчас обсуждаем не мои взгляды и чувства.

М. Да, это так. Впрочем, я с вами совершенно не согласен. Но спрашивайте, о чем хотели.

С. Вначале хочу сказать: для нас абсолютно ясно, что Гитлер должен навсегда сойти с мировой сцены. По этому пункту у Запада полное согласие с русскими: ни видеть его, ни слышать о нем мы больше не желаем. Я бы даже добавил, что судить его, на мой взгляд, не самая лучшая идея. Кто знает, чего он наговорит в зале суда?

М. Я-то знаю это, а вам его речи определенно не на пользу, и у вас остается один выход: убийство. Только кто возьмет на себя смелость отдать такое распоряжение теперь, когда Черчилль уже не у власти? Могу сообщить вам, что Гитлер настолько измотан и так разочарован, что и сам не вернется в политику… Если не начнется война с Советами и Запад сам не попросит его вернуться. В том, что народ его примет, у меня нет никаких сомнений… Так что же вы все-таки хотите знать?

С. Сейчас загляну в свои записи… Итак, не могли бы вы поточнее рассказать о… бегстве Гитлера из Берлина? О том, как он покинул город? Нас интересует, когда вы впервые узнали об этом, какую играли роль. И вообще все, что вы можете сказать.

М. Господи, да мы проведем тут целые сутки, если я стану говорить обо всем подробно! Ладно, попытаюсь ответить, не прибегая к своим записям.

С. Сделайте все, что от вас зависит.

М. Я стараюсь припомнить… Итак, в марте 1945-го, когда я находился в рейхсканцелярии, мне сообщили, что Гитлер хочет меня видеть как можно скорее. Когда я прибыл, он беседовал с чиновником Министерства иностранных дел и потом сразу принял меня. С ним больше никого не было. Он сказал, что желает поговорить со мной наедине, и предложил прогуляться по саду.

С. При канцелярии?

М. Да, в том знаменитом саду. День был холодный, и я посоветовал не выходить на воздух, но Гитлер настаивал, и мы вышли в сад. Внезапно там показался Борман в теплом пальто: судя по всему, он был готов принять участие в беседе, но Гитлер очень спокойно сказал ему, что намерен говорить только со мной. Борману это очевидно не понравилось, однако он не посмел перечить Гитлеру и ушел, всем своим видом пытаясь выразить полное удовлетворение. Позднее я приметил, что он смотрит на нас из верхнего окна канцелярии, но, конечно, слышать нашего разговора не мог при всем желании.

С. Этот разговор, полагаю, имел отношение к отъезду?

M. Первые же фразы были именно об этом. О том, что война вступила в неблагоприятную для нас фазу и совершенно очевидно: конец близок. На западе уже форсировали Рейн, а с востока советские войска быстро подходят к Берлину. И ничто их уже не сможет сдержать… «Мюллер, – сказал Гитлер, – я хочу услышать ваше мнение по очень важному для меня вопросу. Вы один из немногих, кто достаточно независим и беспристрастен, а следовательно, можете быть объективным. То, о чем я сейчас скажу, должно остаться между нами. Даете слово?» Разумеется, я обещал хранить молчание, и он начал подробно рассказывать о военной ситуации. Говорил, что понимает: война почти окончена, и не в нашу пользу, и сейчас он ищет какого-то решения, выхода. Хочет понять свою роль на этом, последнем, этапе. Упомянул о возможности уехать из Берлина в горы и продолжать оттуда сопротивление… А может, сдаться… или покончить с собой… Он говорил обо всем этом как-то отстраненно, словно речь шла о другом человеке из другого времени. И спрашивал моего совета, хотел знать, что я думаю об этих трех вариантах. Я отвечал, что наши враги желают разделаться с ним лично; что уничтожение немецкого государства, нашей партии для них важно, но еще важнее арест Гитлера или его смерть. Он был согласен со мной.

С. А не было у него ощущения, что лучше всего сдаться? Это бы спасло множество жизней с обеих сторон.

М. Я твердо рекомендовал ему ни в коем случае этого не делать. С какой стати ему сдаваться после такого длительного сопротивления, затраты стольких сил? Он согласился со мной. Я сказал также, что, если он отправится в горы, неприятель станет неотступно преследовать его и в конце концов через месяц или полгода поставит в то же положение, в каком Гитлер находится в данное время – перед тем же выбором. И с этим он был согласен. И тут он начал очень резко говорить о нашем военном командовании, обвиняя их всех в том, что они при первой возможности его непременно предадут и уже предали. Потом стал еще резче осуждать Гиммлера. Ведь тот возглавлял войска СС, охранные отряды, и Гитлер всегда был уверен, что может положиться на них, что они выполнят свой долг по отношению к нему лично… А что он видит с недавнего времени? Гиммлер стал бесполезен, у него сдали нервы, и тогда Гитлер отправил его командовать армейской группой «Висла» с обещанием сделать командующим армией, если тот сумеет сдержать наступление Советов. Однако, продолжал Гитлер, он не выполнил приказа защитить Померанию, а вместо этого присоединился к армии, отступавшей к Берлину. Советские войска, как и предрекал Гитлер, захватили Померанию, и теперь что остается? Только избавиться от этого человека… Гитлер называл его психом и маньяком. Он также очень грубо говорил о Геринге и его военно-воздушных силах. Я сказал, что согласен с его мнением об этих двух людях, и предложил их уволить немедленно, но он ответил, что уже поздно, этим не поможешь. Уверяю вас, в тот момент он их люто ненавидел.

С. Не хочу показаться невежливым, генерал, но не предложили вы себя в тот момент на должность Гиммлера?

М. Чепуха! На несколько недель? Конечно, нет… После взрыва откровения Гитлер успокоился и несколько минут медленно ходил взад и вперед по дорожке сада. Потом вдруг спросил меня, что я думаю о его самоубийстве.

С. Полагаете, он рассчитывал на ваше одобрение?

М. Нет, мы оба католики, хотя Гитлер не посещал церковь. Но самоубийство для нас все равно большой грех. Мы поговорили несколько минут на эту тему, и затем он заговорил о своей юности, о католических школах в Австрии. Он вообще был склонен во время беседы ходить вокруг да около основной темы. Мне было холодно, я хотел, чтобы он поскорее добрался до сути и высказал прямо, чего хочет. В конце концов он спросил, как бы я поступил на его месте. Я сразу ответил, что уехал бы из Берлина и некоторое время тщательно скрывался. А потом, если Советы и Америка начнут драчку друг с другом в Европе, он мог бы оказаться полезным для американцев. Я не стал обсуждать, стоит ли ему объединиться со Сталиным: мы оба ненавидели коммунистов, и я точно знал, что в последние годы Гитлер отверг несколько серьезных советских предложений о мире.

С. Он всерьез рассматривал идею о том, что может быть востребован американцами?

М. Достоверно сказать не могу, но разговор об этом был. Лично я сомневаюсь, хотя совершенно ясно, что в это время он нуждался в поддержке и искал ее… Еще я сказал ему тогда, что сейчас он должен инсценировать смерть и появиться, если сумеет, значительно позднее. Я объяснил свои слова так: если враги узнают, что вы скрылись, они начнут искать вас; станут исследовать всю поверхность земного шара, и вам негде будет укрыться – разве только в ледяной пещере на Южном полюсе. Если же они посчитают, что вы мертвы, то не станут предпринимать такие поиски… Я добавил, что скрываться ему нужно не в Германии, где его почти все знают, а где-то в тихом, укромном месте, где он сможет спокойно ждать перемен. И еще сказал, что мир не живет без перемен и что Америка и Советы не могут не столкнуться лбами.

С. Вы забыли об англичанах…

М. Это вполне естественно. Эта страна совершила историческое самоубийство, когда приняла решение объявить нам войну. Когда-то Англия была самой могущественной страной на планете, но не теперь. К тому времени главными силами на земле остались русские и американцы. Но, пока Рузвельт был президентом у вас в стране, Сталин еще мог добиваться чего хочет. Однако Рузвельт болел и угасал. Это было ясно даже по фотографиям и фильмам, и у меня были сведения, что он не доживет до конца своего президентского срока. Впрочем, это не значило, что ему не суждено увидеть конец войны и разгром Германии… Я говорил Гитлеру, что, если ждать долго, что-то всегда может измениться. Он больше, чем кто-либо другой, должен это знать. Я припомнил наши прежние деньки в Мюнхене, когда мой отдел полиции преследовал его и с ним в любой момент могли покончить, но он был настойчив и выдержал. Он согласился, что так и было, и, как мне показалось, успокоился, взял меня под руку и повел по саду.

С. Вы долго не возвращались в дом, генерал?

М. Довольно долго.

С. И по-прежнему никого не было вокруг?

М. Ни в саду, ни в канцелярии. Конечно, стояла стража у входов, но они не могли слышать нашего разговора. А в саду, повторяю, никого – только холод и резкий ветер, так что лучшего места для тайных переговоров не найти. Гитлер говорил тихо. Его голос звучал вообще довольно мягко, когда он разговаривал с глазу на глаз… Мы начали обсуждать побег. У него была способность быстро соображать и делать выводы. Не могу не признать, в эти минуты я думал и о своей судьбе, прекрасно понимая, что, если русские схватят меня, то тут же расстреляют на месте.

С. Были у вас уже какие-то определенные планы в это время? О вашем побеге мы уже говорили раньше.

М. Да, у меня были планы, я размышлял по этому поводу. После 1943 года я уже предвидел исход войны и решал в уме вопрос «когда?», а не вопрос «нужно ли?». Так что довольно рано я уже строил планы в этом смысле… Гитлер говорил о Швейцарии, но я всегда был против: он там не мог бы чувствовать себя защищенным ни при каких обстоятельствах. Если враги узнают о месте его пребывания, то не остановятся перед тем, чтобы направить туда войска. Да и сама Швейцария сделает все, чтобы не впустить его на свою территорию. Когда мы говорили в саду, он согласился с моим мнением и предложил Испанию или Южную Америку. Мы долго обсуждали эти варианты. Все, что я могу сказать вам сейчас по этому поводу, укладывается в несколько слов: я предложил Испанию. А еще точнее, если угодно, – Барселону. Это один из главных портов, откуда легче выехать, если будет необходимо. В Барселоне у меня были свои люди, я мог помочь ему попасть туда и обосноваться там. Он согласился, и мы перешли к более конкретным вопросам, связанным с его отъездом.

Я сказал, что ему следует вылететь с аэродрома Гатов или с какого-либо другого южнее и что выполнить этот полет может Вернер Баумбах. Как вы, наверное, знаете, он достаточно искусный пилот, знакомый с различными типами самолетов. В преданности Баумбаха, заверил я, можно не сомневаться. Мои слова вызвали саркастические замечания Гитлера по поводу преданности вообще. Однако с кандидатурой Баумбаха он согласился.

С. Вы поговорили с Баумбахом?

М. Конечно. С этим все было в порядке, но появилась другая проблема: Гитлер начал рассуждать о том, кого он должен взять с собой. Ему хотелось проявить заботу и спасти как можно больше людей из своего окружения. Мне стоило немалых усилий и времени доказать ему, что это просто невозможно, и в первую очередь по соображениям конспирации. Ведь если противник знает, что Гитлер находится в Берлине и затем внезапно исчезает оттуда с большим числом своих соратников и обслуживающего персонала, это сразу наводит на подозрение, что он бежал, и поиски начнутся немедленно. У нас возникли споры по этому поводу, и в конце концов список был сокращен до нескольких человек. Я считал, что чем больше людей из его окружения останется здесь, в Берлине, тем лучше для… тем больше надежды, что противник поверит в смерть Гитлера. Он первым вспомнил о своем двойнике, и мы оба немного посмеялись.

В общем, все было достаточно просто. Мы отправили всех остальных… врачей, стенографистов, других чиновников сразу после празднования дня рождения фюрера. В тот же день улетели и главные фигуры – Геринг. Риббентроп. Остались те, кто не представлял большого интереса для противника. Если не считать Геббельса. О нем вопрос особый. Он говорил, что сам решит свою судьбу, независимо от того как поступит Гитлер, и что его единственное решение – покончить с собой. Я уже знал об этом из наших с ним разговоров, и меня беспокоила судьба его шестерых детей, но он был непоколебим. Убедить ни Геббельса, ни его жену я не мог, не удалась и хитрость: уговорить, чтобы они покончили с собой до того, как принудят к этому своих детей. В этом случае мы могли бы спасти их.

Не удивляйтесь: да, я мог бы, пожалуй, застрелить Бормана или еще кого-то… но смерть детей… совсем другое дело.

В последний день своего пребывания там… когда я сидел в бункере и просматривал радиосообщения, ко мне вошел малыш Геббельс и спросил, не поиграю ли я с ним. Со стесненным сердцем я отказал ему и отправил обратно к родителям. Теперь уже было важно, чтобы Геббельс поскорее выполнил свое намерение, чтобы русские, когда войдут, нашли и опознали его останки. Мои попытки остановить или задержать его и его жену Магду, в том числе попытка спасти детей, не привели бы уже ни к чему хорошему… Еще раз повторю: можете удивляться тому, что человек, посылавший стольких людей в концлагеря и на смерть, проявил такую слабость к каким-то шестерым ребятишкам, и тем не менее это так. А теперь поговорим о чем-нибудь другом.

С. Я вовсе не осуждаю вас за проявление чувств. Это свойственно всем, генерал.

М. Продолжим. Итак, Гитлер и я закончили разговор в полном согласии. Мне было поручено взять полное руководство операцией и сообщать ему о каждом своем шаге. Я снова упомянул о Бормане, и Гитлер сказал, что на определенном этапе тот был полезен, но необходимость в нем исчезла и говорить ему ни о чем не надо.

С. Мне поручено спросить: вы убили Бормана по приказу Гитлера?

М. Нет, это было исключительно мое мнение, что он заслуживает этого. И я не убивал его лично, хотя он стал для меня особенно значительной помехой с той минуты, когда Гитлер покинул Берлин… А в тот день, о котором идет речь, мы вернулись в канцелярию…

Гитлер уговорил меня выпить чашку какао, говоря, что я совсем замерз… По выходе из его кабинета я столкнулся в коридоре с Борманом. Мартин Борман был маленький, толстый, неприятный человечек, я не любил его. А он меня просто ненавидел, как всякого, кто становился между ним и Гитлером, и сейчас пребывал в дикой ярости. Он потребовал, чтобы я сообщил, о чем мы толковали с фюрером, объяснив свое желание тем, что будто бы ведет записи всех бесед с ним – особенно в это тревожное время – для исторических целей. Я посоветовал ему в таком случае обратиться напрямую к Гитлеру, и тогда Борман стал орать на меня, угрожая арестом. Поскольку поблизости никого не было, я ответил ему руганью и сказал, чтобы он занимался своим делом, а что касается ареста, посмотрим, кто кого… Еще я добавил, что Гитлер строго-настрого запретил мне беседовать с ним, и это напугало Бормана. Он заметно побледнел и ринулся к Гитлеру в кабинет. Мне всегда казалось, Борман ненавидит меня еще и за то, что я оставался истинным католиком, он же испытывал ненависть ко всем христианам – такую же, как к евреям.

С. Хотелось, чтобы вы сообщили, где примерно может находиться Борман сейчас, если он жив. Это сберегло бы нам немало времени и денег. Вы наверняка знаете, что с ним произошло, и можете нам помочь.

М. Разыщите доктора, и тот скажет вам об этом.

С. Мореля?

М. Штумпфеггера. Он знает, что его ждет виселица за его медицинские опыты и ему нечего терять. Поговорите с ним. А если спрашиваете меня, где Борман, полагаю, что он медленно жарится в аду вместе с Гиммлером, и другими свиньями, и с Рузвельтом на соседнем вертеле.

С. Оставим других в покое, генерал.

М. Согласен.

(Вопрос об исчезновении Гитлера то и дело возникает в стенограмме беседы. Несомненно, американские спецслужбы не принимали версию о его самоубийстве и настойчиво, хотя и достаточно вежливо, пытались вытянуть из Мюллера как можно больше информации.)

С. …Когда, я имею в виду апрель сорок пятого, вы в последний раз видели Гитлера и где?

М. Это было 22-го вечером, около половины девятого, в саду канцелярии.

С. Он… был тогда жив?

М. Вполне.

С. Вы с ним говорили?

М. Да.

С. Присутствовали при этом другие люди? Кто именно?

М. Его камердинер Хайнц Линге и Раттенхубер. Тот появился позднее.

С. Был там еще кто-нибудь, когда вы видели Гитлера в последний раз?

М. Тот, кто присматривал за его собакой. Он держал Блонди на поводке. Гитлер собирался сам погулять с ней.

С. Вы о чем-то говорили с Гитлером в тот вечер?

М. Да, вернее, он сам заговорил со мной.

С. Могли бы вы сказать, о чем он говорил?

М. Да. Он пожал мне руку и поблагодарил за все, что я сделал для него и для страны, и выразил надежду, что мы вскоре увидимся. А еще пожелал, чтобы моя семья избежала всяческих несчастий. Потом он… нет, он велел Линге передать мне кожаный портфель и сказал мне… Гитлер сказал мне: это все, что он может в настоящее время сделать для меня… Затем снова пожал руку, и я заметил у него на глазах слезы.

С. А после того? Что он сделал после передачи вам портфеля?

М. После… да… он ушел… ушел вместе с Линге и с собакой… Больше я его никогда не видел… А немного позднее вернулся Линге… туда, где я продолжал стоять… Помню, он тоже плакал.

С. Он говорил что-нибудь?

М. Да, он произнес: «Хозяин уехал. Это навсегда».

С. Под словом «навсегда» он не мог подразумевать, что Гитлер мертв? Что, скажем, он убил его?

М. Нет, мы оба поняли одинаково: он хотел сказать, что Гитлер уехал и не вернется. Уехал, а не умер.

С. Понимаю вас. Вы сами верите в это?

М. Абсолютно. Могу повторить: Гитлер, будучи живым, покинул Берлин вечером 22 апреля 1945 года.

С. Вы… вами был упомянут Раттенхубер. Несколько минут назад вы сказали, что он подошел к вам. Так?

М. Да.

С. Линге еще был там в то время?

М. Да, он стоял очень расстроенный.

С. Раттенхубер знал о… об отъезде?

М. Конечно.

С. Он подошел к вам в саду канцелярии… и что? Что он сказал о Гитлере?

М. Он сказал: «Фюрер нас покинул. Теперь у нас новый фюрер».

С. Новый? О ком он говорил?

М. Он говорил о новом фюрере.

С. Вы имеете в виду Мартина Бормана?

М. Нет, я имею в виду нового Гитлера.

С. Кто же это?

M. Он пришел вместе с Раттенхубером. Новый Гитлер.

С. Вы не улавливаете моего вопроса. Кто был этот новый Гитлер, заменивший прежнего в тот вечер?

М. Его двойник.

С. Нам известны слухи о двойнике. Русские не исключали такой возможности. Вы уверены в том, что он был?

М. Да.

С. Что вы можете рассказать об этом?

М. Еще в 1941 году мне стало известно через службу гестапо в Бреслау, что там на полиграфической фабрике работает некто, двойник, копия Гитлера. Я приказал доставить мне его фотографии и убедился, что сходство в самом деле удивительное. Хотя у того человека не было усов и прическа совсем другая. Его привезли в Берлин, и я побеседовал с ним.

С. Он находился в тюрьме в это время?

М. Нет, вовсе нет. У нас были с ним вполне дружеские беседы.

С. Что вы можете сообщить о нем?

М. Он родился тоже в Австрии, в округе Вальдфиртель. Родом из семейства Силлип, они дальние родственники Гитлера, но этот человек никогда его не знал. Потом их семья переехала куда-то недалеко от Праги… в Гасторф. После Первой мировой войны эти земли вошли в состав Чехословакии, и тогда семья Силлип переселилась в Бреслау. Человек этот не женат, он преданный член партии, состоял в штурмовых отрядах СА. Не слишком умен, но вполне пригоден для работы с ним.

С. Насколько он схож с Гитлером?

М. Я уже говорил: поразительно. Хотя немного полнее, моложе и вообще более плотного сложения. Но черты лица – абсолютное сходство! В его речи улавливался легкий чешский акцент, однако это было исправлено в процессе работы. Он курил, и ему пришлось оставить эту привычку.

С. Как часто его использовали, так сказать, по назначению?

М. Только в самом конце войны. Если не считать нескольких его появлений в 1944 году… кратких появлений после 20 июля, после покушения.

С. Гитлер встречался с ним?

М. Вначале Гитлеру не понравилась идея с двойниками и он не хотел видеть его. Особенно когда я сказал, что это его дальний родственник. Гитлер яростно возражал, но я уверил его, что ни этот человек, ни его семья никогда в жизни не знали того, кто носит фамилию Гитлер. Сам же фюрер не мог в конце концов не признать, что идея о двойнике весьма действенна с точки зрения безопасности, и разрешил продолжать нашу работу. Встречался он с ним дважды, оба раза в Кайзерхофе, который был напротив рейхсканцелярии. Встречи эти проводились для того, чтобы двойник мог увидеть Гитлера вблизи и перенять кое-какие его жесты и телодвижения.

С. Какие же, например?

М. Например, у Гитлера были плохие зубы, и когда он смеялся, то обычно прикрывал рукою рот. Если он сидел, то, смеясь, имел обыкновение хлопать себя по ноге. Вот так… А когда подписывал бумаги, держал левую руку таким вот образом, а правой делал… Видите?.. Были у него и часто повторяемые обороты речи. К примеру, любимая фраза: «Тут две возможности: или это случится, или нет… « Двойнику не стоило большого труда все это отработать и выучить. После одной из встреч с ним Гитлер даже сказал, что это все равно что смотреться в зеркало… Между прочим, личный портной Гитлера шил костюмы и на двойника.

С. Портной с ним встречался?

М. Никогда. Этого человека, после того как мы его взяли на службу, видели только я, Гитлер и еще несколько человек… Что еще о нем? Подметки его сапог были сделаны утолщенными, а каблуки еще выше. И мы заставили его похудеть на несколько килограммов, а также бросить курить.

С. Неужели близкие к Гитлеру люди так и не знали об этом человеке?

М. В конце концов узнали. Кто именно? Линге, конечно, а также Раттенхубер и, думаю, Гюнше, его военный адъютант. Тот догадывался, а в последние недели и Геббельс.

С. А как насчет Бормана?

М. Этот знал или пытался знать решительно все, что касалось Гитлера. Но только не о двойнике. Гитлер был достаточно осторожен в ряде случаев, и он предупредил меня, что о двойнике нужно хранить полное молчание. Он доверял Геббельсу, это я знаю. Но не Борману, нет. О Бормане он говорил, что тот похож на луну, которая в состоянии только отражать свет, но не светить сама. Борман все время торчал возле Гитлера, за его спиной, раздражая и утомляя всех своим присутствием. Он просто ревновал его, и, когда Гитлер, наконец, почувствовал и понял это, он обрушился на Бормана и отругал так, что тот на некоторое время притих. Я уверен, что Борман так и не знал о двойнике.

С. А о том, что Гитлер покинул Берлин?

М. Тоже нет.

С. Я хочу показать вам копию одного официального документа. Он составлен нашими людьми как раз перед судом в Нюрнберге и имеет отношение к результатам советских исследований тех останков, которые были обнаружены в бункере, где, по их мнению, должен был находиться Гитлер. Прошу вас посмотреть эти бумаги.

М. Я бы предпочел перевод на немецкий.

С. Вот он, пожалуйста, ознакомьтесь.

(Пауза.)

М. Я прочитал. Что ж, могу сказать, мне интересно познакомиться с результатом нашей тщательной работы. Мы были уверены, что у русских будет именно такая реакция. Что они придут к таким выводам… Забавно… Но ведь я и раньше не скрывал от вас своего невысокого мнения об их интеллекте.

С. Вы обратили внимание на упоминание о трупе Бормана?

М. Конечно. Мундир определен правильно, но размеры не те, однако документы похожи на подлинные. Впрочем, даже русские признают, что по трупам не так уж легко определить с достаточной достоверностью, кому они принадлежат. Однако обратите внимание, с какой уверенностью они говорят об обнаружении трупа Гитлера, то есть его двойника. Какой конфуз! Сталин, при его недоверчивом характере, должен был бы прийти в ярость. Кроме того, насколько я знаю, русские могут сегодня говорить одно, а завтра совсем противоположное.

С. Вы, должно быть, достаточно хорошо знаете советскую систему, не так ли?

М. Вы правы. Но вернемся к нашей теме. В те последние дни войны Сталин направил в Берлин специальную команду с приказом найти Гитлера. Они нашли… труп двойника. Конечно, все были приятно взволнованы и тут же доложили Сталину, чтобы обрадовать его и получить… что там?.. повышение по службе и дачу за городом. Сначала они послали рапорт в Кремль, а уж потом приступили к медицинскому исследованию… У Сталина определенно были сомнения. Он вообще крайне подозрительный и не верит никому. А что если это подлог? Или, быть может, его агентов подкупили богатые нацисты, а то и разведки Запада? И Сталин посылает еще один специальный самолет с экспертами и высокими чинами из госбезопасности… Что же они видят? К какому заключению приходят? Это тело не является телом Гитлера. Почему? На ногах у него штопаные носки. Гитлер не мог носить заштопанных носков!.. Впрочем, отчего же не мог? У всех рвутся носки… Что дальше? У исследуемого объекта всего одно яичко, у Гитлера было два. Это уже говорит о чем-то, верно?.. Отпечатки пальцев? Их не с чем сравнить… А теперь главный козырь. Уши не той формы.

С. Вы сказали: уши?

М. Да. До того как отпечатки пальцев стали главным средством идентификации, таким же средством когда-то были уши. Не бывает в природе двух одинаковых пар. Я знал, что у нашего двойника уши немного отличаются от ушей Гитлера, но в конце концов кто на них обращает пристальное внимание? Однако по хорошим фотографиям это сразу определят опытные люди… Итак, это не Гитлер. Представляю, как все агенты и эксперты были злы и напуганы. Вместо наград их, возможно, ожидает пуля в затылок… А что делать с подложным трупом? Спросили товарища Сталина. Ответ был: немедленно уничтожить! Для расторопных русских «немедленно» означает в лучшем случае на следующий день. Тогда они и начали сжигать труп. Но тут пришло новое указание из Кремля: сохранить его во что бы то ни стало! Наполовину сгоревший труп вытащили из печи и отправили в Москву в ящике, заполненном льдом… Что касается Сталина, он, конечно, был уверен, что кто-то сыграл с ним злую шутку. Но кто? Фашисты? Американцы? Его собственные агенты?

С. Полагаете, он до такой степени недоверчив? Уж не параноик ли?

М. Чистейшей воды безумец! Он может уничтожить всех жителей города, если заподозрит, что один из них что-то замыслил против него! Не верит никому. Как-то он вызвал одного из своих министров и сказал, что тот нуждается в отдыхе, потому что работает как вол. И отправил его в отпуск на неделю в. Крым. А по дороге секретные сотрудники убили этого человека по приказу Сталина, так как ему кто-то донес, будто тот замышлял что-то против него. По его убеждению, этим занимаются все окружающие. Он живет в укрепленной крепости, как какой-нибудь турецкий паша, и время от времени оттуда поступает приказ снести чью-либо голову. Как правило, невинную. Впрочем, в глазах Сталина решительно все виновны перед ним. Нашим военным атташе в Москве был генерал Кребс. Он говорил мне, что Сталин произвел на него впечатление доброжелательного спокойного человека. Думаю, что наблюдение Кребса соответствует действительности и Сталин действительно не повышает голос ни на кого – он просто уничтожает.

С. Возможно, вы все же недооцениваете способности тех специалистов в Берлине?

М. Я уже говорил вам, что не считаю русских достаточно смышлеными. Они не так глупы, как поляки, но, поверьте мне, тоже не умны. Я видел своими глазами, как эти люди бродили по зданию нашей канцелярии, пытаясь понять, для чего предназначены туалеты. Способность размышлять не поощряется в сталинской России – только слепое подчинение и страх за последствия, если сделал что-то не так. Они непрерывно лгут друг другу и вынуждены заниматься подлогом и обманом, чтобы скрывать свою ложь. Один русский полковник обнаружил в бункере какой-то документ и носил его с собой в течение трех дней, так как не знал немецкого и не мог найти кого-либо, кто знает. Когда ему, наконец, перевели документ на русский, оказалось, что это было требование на поставку туалетной бумаги. Мне приходилось много сталкиваться с этими людьми, и, можете поверить, истории насчет того, что они захватят всю Европу, которыми пугает вас ваша пресса, – чистейшая чепуха! Сталин боится всех, кого не может достать своими руками и убить. Он никогда бы не начал наступления на Германию, если бы мы не оказались совсем беспомощны. Этим я не хочу сказать, что он не в состоянии защитить самого себя, когда на него нападут, – это он сумел сделать, но русским никогда в жизни не поить своих коней в Сене.

С. Вернемся к тому, что происходило в Берлине. В течение пяти месяцев русские перекапывали сад перед канцелярией. Почему они ничего там не нашли? Каких-то еще трупов?

М. Видимо, потому, что их не было. Но сотрудники всех этих спецподразделений были, конечно, разъярены неудачами и тем, что Сталин называет их идиотами, если не хуже, и потому решили во что бы то ни стало придумать что-то, чтобы сохранить лицо. И кое-что напридумывали.

С. Для Сталина?

М. И для истории…

С. Вы были там, когда Геббельс и его жена покончили с собой? Верите в их смерть?

М. О, конечно. Я знал еще раньше, что они задумали так поступить. Геббельс был сильный человек, уверяю вас, и он твердо решил, что не переживет конец рейха. Я уже говорил вам, что был против того, чтобы они вовлекли в это своих детей. Я обещал Геббельсу позаботиться о том, чтобы обеспечить их безопасность, но он не желал и слышать меня. У меня тоже есть дети, и решение Геббельса мне совсем не нравилось. Однако он был неумолим. Он и его жена убили всех своих детей и себя…

С. Русские в связи со всем этим говорят о каком-то водоеме. Можете вы объяснить, о чем идет речь?

М. Напротив кабинета Гитлера, что в новом здании рейхсканцелярии, как раз под балконом был пруд, дно которого выложено камнями. В нем уже не было воды, и однажды туда положили завернутое в одеяло тело солдата, который умер от ранения. Вот о чем, видимо, толковали русские.

С. А разве не так же, в пруду, было найдено тело двойника Гитлера?

М. Нет, оно лежало тоже завернутое в одеяло, но не в пруду, а рядом с ним. Если бы его закопали и оно пробыло с неделю под землей, русские не смогли бы уже опознать его, а нам этого не хотелось… О трупе Бормана, повторяю, мне не известно ничего.

С. Вы все-таки уверены, что Борман мертв? Видели его тело?

М. Я не стал бы тратить ни время, ни деньги на это.

С. Хочу показать вам один приказ, очевидно, подписанный вами и датированный 20 апреля 1945 года. Пожалуйста, взгляните.

(Пауза.)

M. Да, я узнаю его.

С. Это ваша подпись?

М. Да.

С. Документ подлинный?

М. Ну, видите ли, в те дни все находилось в таком… смятении… В каждый момент можно было ждать любых перемен. Когда я готовил это, то считал именно так. В дальнейшем произошли некоторые изменения.

С. Значит, следует понимать, что тот полет все же имел место, из Линца в Барселону 26 апреля?

М. Да.

С. Позвольте мне вернуться к именам. Улетел ли тогда Борман?

М. Нет, Борман не улетел.

С. Но он собирался, ведь верно? Его имя значится в списке тех, кого ознакомили с этими документами.

М. Ему не была вручена копия. Гитлер изменил свое первоначальное решение и сказал мне, чтобы я ничего не сообщал Борману и еще нескольким из этого списка.

С. Ваше имя стоит там на втором месте, но вы не уехали.

М. Да, я остался, чтобы осуществить заранее намеченный план. Гитлер знал об этом.

С. Поговорим о группенфюрере Фегеляйне.

М. Он уехал.

С. Мы… Официальная версия гласит, что Фегеляйн был убит по приказу Гитлера во дворе или в саду при канцелярии… прошу вашего внимания… 29 или 30 апреля. Что вы на это скажете?

М. Это утка, запущенная англичанами. Полная чушь! Их сообщение полно ошибок. Начать с того, что Фегеляйн уехал раньше. Я видел его и разговаривал с ним. И я не сажал его под арест. Мы переехали из прежнего здания на Принцальбрехтштрассе еще в феврале, после того как его разбомбили, и, уверяю вас, Фегеляйн не был у меня в тюрьме и никто его не убивал. А если позднее он появился бы в канцелярии или в бункере, я бы наверняка увидел его или, на худой конец, услышал о нем. Насколько помню английскую версию, Гитлер отдал распоряжение убить его 29-го или 30-го, но фюрера в то время уже не было в Берлине, а его двойник никогда бы не посмел приказать это без моего разрешения – без моего, а не Бормана. Я, и только я, распоряжался тогда – в содружестве с Геббельсом, но не с Борманом. Так что англичане все выдумали. А где Фегеляйн сейчас, я не знаю и мне это безразлично. Он играл весьма мощную роль на тогдашней сцене.

С. У нас есть свои сведения о нем, которые, в общем, подтверждают то, что вы говорите, и я согласен, что он не был важной фигурой. Что скажете о Бургдорфе?

М. Он был типа Бормана, но не так опасен. Все время пытался произвести на Гитлера впечатление и нравился фюреру. Возможно, потому, что отличался подобострастием.

С. Предполагается, что он оставался в бункере и после исчезновения Гитлера.

М. Так оно и было, но перед самым концом всего он уехал. Сразу после 20-го мы стали отправлять секретариат, чиновников и прочих. Не всех, конечно. Некоторые остались, с обоюдного согласия, и потихоньку скрылись кто куда, воспользовавшись всеобщей суматохой. Помню, что Бургдорф в один из дней тоже куда-то исчез.

С. Он сейчас сотрудничает с нами.

М. Если вы это знаете, зачем спрашиваете меня?

С. Я называю фамилии по списку. Прошу продолжать.

М. Хорошо. Но позвольте вам заметить, что ситуация в ту, последнюю, неделю была такой… Хаос был таким, что вряд ли даже через несколько дней кто-либо мог бы восстановить в памяти более или менее определенно все, что там происходило. Не забывайте, что я достаточно опытный полицейский с большим стажем и неплохой школой еще со времен Мюнхена, но даже мне нелегко расставить по местам факты и события того времени. Главное» конечно, я помню хорошо, но за мелкие эпизоды, за их точность и последовательность ручаться не могу.

С. Это я понимаю, генерал… Что вы можете сказать о посланнике Хевеле?

М. Хевель… Гитлер и он – давние друзья. Фюрер любил его. Они были вместе в Мюнхене еще тогда, 9 ноября. Хевель тоже улетел, хотя жутко боялся самолетов. После одного случая в воздухе.

С. Вы сказали «в Мюнхене»? Но мы знаем, что он был в эти дни в Берлине.

М. Я говорил о 9 ноября 1923 года. О дне путча. Хевель тогда учился в университете и выступил заодно с Гитлером.

С. Вы также упомянули о случае в воздухе…

М. Да, Хевель был ранен во время авиакатастрофы. С тех пор он боялся летать. Я знаю это ощущение на своем опыте. В этой войне со мной случилось нечто подобное.

С. Вы горели в самолете?

М. Нет, но самолет упал.

С. Понимаю… Теперь поговорим о пилоте Беце.

М. Уверен, он тоже улетел из Берлина. Гитлер предпочел, чтобы самолетом в тот день управлял Бауэр, его основной пилот, а Бец был первым помощником Бауэра. Так что он определенно улетел.

С. Мы тоже в этом уверены, потому что уже допрашивали его. Что насчет доктора Штумпфеггера?

М. Он остался. Гитлер отстранил Мореля от обязанностей своего врача, потому что у того были нелады с сердцем. Но у Штумпфеггера было все в порядке со здоровьем, однако Гитлер сказал, что ему вообще не нужен врач, и Штумпфеггер даже не узнал, что его включили в список.

С. Так, теперь Гросс.

М. Он был специалистом по Южной Америке, и я сказал Гитлеру, что его присутствие может навести преследователей на мысль о возможном местопребывании самого Гитлера. Он вообще не знал этого Гросса.

С. Тогда как же тот попал в список?

М. Мое упущение. Гитлер хотел получить более точные сведения о некоторых возможных местах своего пребывания, и я обратился к Гроссу. Гитлер даже намеревался увидеться с ним, но потом раздумал. Гросс не поехал с ним.

С. А госпожа Браун?

М. Разумеется, поехала. Думаю, Гитлер действительно любил ее… так, как умел. Да, больше всего он любил эту женщину и свою собаку. Их он взял с собой.

С. Но у него было несколько собак. Оставались они в бункере? Это важно для восстановления полной картины.

М. Да, Действительно он держал собак. Не все овчарки, были и декоративные породы. Их всех потом уничтожили.

С. Ладно… Последнее имя: Манциали, кухарка.

M. Она осталась. Гитлеру нравилась эта женщина, но я убедил его, что чем меньше будет с ним людей, тем безопаснее. Я видел ее в бункере уже после того, как Гитлер уехал. Понятия не имею, что с ней стало.

С. Удивляюсь, отчего в вашем списке нет Шпеера. Он ведь тоже ходил в друзьях у Гитлера.

М. Да, Гитлеру он нравился, но Шпеер шел своим путем, и фюрер понимал это. Вам следует прочитать, что говорил Шпеер на суде в Нюрнберге, и вы поймете, о чем я говорю. Шпеер не числился среди своих.

С. А что вы скажете о полковнике Баумбахе? Знал он что-либо о ваших планах?

М. Гитлер поручил ему отвечать за все полеты. Баумбах был известным пилотом на бомбардировщиках, очень преданный Гитлеру человек, ему можно было вполне доверять. Кстати, сам он не доверял Шпееру, о чем предупреждал Гитлера.

С. Вернемся к двойнику. Русские обнаружили его в саду, как вам известно, закопанным в землю. Так ведь? Как он оказался там?

М. Потому что был мертв.

С. Об этом я догадался. Но как он умер?

М. Вы же читали российские документы. Он умер от пули в голову. Выстрел был сделан из пистолета малого калибра.

С. Он убил себя сам?

М. Нет.

С. Кто убил его?

М. Я затрудняюсь припомнить. Такая была суматоха.

С. Но вы знали о том, что его застрелили?

М. Конечно, я помогал закапывать его. Должен сказать, это было рискованное предприятие: русские бомбили вовсю и каждую минуту можно было получить кусок железа в голову.

С. Он знал, что его застрелят?

М. По-видимому, нет. Полагаю, он надеялся, что его отправят из Берлина в качестве фальшивой приманки.

С. Вы поддерживали в нем эту надежду?

М. Я обсуждал с ним положение, пытаясь излишне не травмировать его. Пожалуй, вы определили правильно мое поведение… Между прочим, перед тем как убить, ему дали наркотики. Вы понимаете, какие бы возникли проблемы, если бы он был захвачен живым.

С. Если Гитлера так тщательно охраняли в это время, как вы рассказывали, как мог он выйти из канцелярии, сесть в самолет абсолютно никем не замеченный?

М. Вы поняли бы, если бы слушали внимательно. Начнем с того, что из бункера было два выхода – один через канцелярию и второй в сад. Персональный бункер Гитлера находился на более глубоком уровне, и только в нем имелся запасной выход. Окружающие привыкли к тому, что фюрер по вечерам поднимается по лестницам с собакой, чтобы погулять с ней в саду. Конечно, сад усиленно охранялся, по ночам туда выпускали сторожевых псов, но, когда Гитлер выходил на прогулку, там гасили все огни и убирали собак. Так делалось на короткое время, и отвечал за это и вообще за охрану Раттенхубер. Таким образом, как я уже сказал, ночные прогулки Гитлера были делом обычным. В тот, последний, раз он вышел из бункера в сад со своей собакой через запасной выход, а вернулся обратно уже его двойник, тоже с овчаркой, но с другой, которую взяли с псарни. Все это происходило в моем присутствии, так что, можете быть уверены, я ничего не выдумываю. Нашего двойника после этого мы ограждали почти от всех контактов. Геббельс и Линге были в этом надежными помощниками. Помню, Борман сказал мне с озабоченным видом: «Фюрер странно выглядит, Мюллер. Не похож на себя. Уж не было ли у него удара?» Я ответил, что мне так не кажется. Борман продолжал настаивать, что нам всем нужно отправляться на юг, и как можно скорее, на что я отвечал, что вертолет готов к полету и в любое время может приземлиться в саду и всех забрать. Он этому верил, потому что хотел верить. Вдали от Гитлера он стал выглядеть как обыкновенный напуганный человек, начал, видимо, понимать, как много людей его ненавидит, и боялся за свою жизнь. Честно говоря, причины на то у него были, и достаточно веские.

С. Вы уверены, что Борман мертв?

М. Еще раз уверяю вас, что мертв.

С. Что можете вы сказать о свадьбе Гитлера с Евой Браун, состоявшейся в бункере?

М. Сплошной театр. Регистрировал какой-то мелкий чиновник из фольксштурма, и он… с ним вскоре что-то случилось. Он погиб. Тех, кто присутствовал, тоже уже нет: либо уехали, либо умерли.. Геббельс, Борман, Кребс… Подписать эту бумажку мог любой. И дату можно было поставить какую угодно: хоть 20-е, хоть 29 апреля.

С. Что стало с личными секретаршами Гитлера?

М. Одна из них была молода и глупа, а та, что постарше, очень предана хозяину. Первую ничего не стоило обмануть, а вторая, если и знала, никогда ничего не скажет.

С. Но вы все-таки опасались, что пусть гораздо позднее, но кто-то из обслуги расскажет о вашей операции? Ведь почти все они сидят в тюрьме у русских.

М. Время играло на нас. Кроме того, даже такие близкие к Гитлеру люди, как Линге и Раттенхубер, достоверно не знали, куда он направился.

С. Как, по-вашему вопрос о судьбе Гитлера можно считать открытым?

М. Вот что я вам отвечу. С точки зрения полицейского сыщика, каковым я когда-то являлся, дело обстоит довольно просто. Вы же смотрите на вещи как офицер разведки, а может, как историк, не знаю, и для вас это все сложнее. Мы создали двойника, одели его в мундир Гитлера, потом пристрелили и похоронили там, где он наверняка будет найден. Так зачем теперь забивать себе голову вопросами, жив Гитлер или умер? Мы провели свою операцию с единственной целью: скрыть тот факт, что Гитлер остался жив и покинул Германию. Вам понятно это?

С. В вашем ответе есть логика.

М. Это самый простой ответ… Кстати, скажите, почему русские не нашли в саду канцелярии еще чьих-то трупов? Почему не обнаружили генерала Фегеляйна, которого, как считают, Гитлер приказал застрелить? Да просто потому, что трупов там не было. У вас наверняка есть свой источник в советской разведке, который поставляет вам различную информацию. Я только что закончил читать эти донесения. Интересно, для кого они предназначены: для вас или для высшего начальства? И что содержат специально состряпанную ложь, чтобы прикрыть собственную неумелость, или всю правду, которую они способны изложить?.. Ни одного тела не найдено! А? Как вам нравится? Но почему? Почему надо скрывать что-то, если нашли? Почему не представить на всеобщее обозрение труп того же Фегелайна с дырками в голове? Или Гитлера? Или его жены? Можно изобретать десятки причин и резонов, но в конце концов лучшим из ответов является самый простой. Я вам дал его. Конечно, он может не удовлетворить историка или офицера разведки, которые обожают казаться умнее всех на свете, но это не означает, что он неправилен. Надо бы поручить полицейским детективам писать историю. Она будет, возможно, не такой захватывающей, но во всяком случае куда более точной. Опирающейся на реальные факты.

С. Размышления, наверное, тоже не всегда вредны.

М. Они лишняя трата времени вашего и моего. Нужны исключительно факты.

С. Тогда разрешите спросить вас о факте. Куда отправился Гитлер?

М. В Испанию, в Барселону.

С. А потом? В Южную Америку? Или остался в Испании?

М. Вполне возможно. Франко мог оказать ему помощь. Во всяком случае, до той поры, как об этом разнюхают. Вы должны бы знать все это лучше, чем я. Последний раз, как я уже говорил вам, я видел его в саду рейхсканцелярии. После этого ничего о нем не слышал и не могу сказать, что с ним случилось потом. Я выполнил свои обязательства, сдержал слово и теперь имею право думать о себе и о своей семье.

С. Но, по крайней мере, у вас есть хоть какое-нибудь предположение, что с ним могло случиться впоследствии?

М. Послушайте меня. Гитлер отправился в Испанию. Я достоверно знаю, что его самолет благополучно приземлился там. И это все. Мое мнение о дальнейшем ровно ничего не значит. Я могу предполагать, что ваши люди обедали с ним на прошлой неделе.

С. Это оскорбительное предположение. Если бы мы поймали его, то предали бы суду. Но мы не знаем, где он и есть ли он вообще на земле.

M. Может быть, да, а может быть, и нет. Во всяком случае он не попал ни к вам, ни к русским, а просто исчез. Испарился. По мне, если он даже умер в своей постели через месяц после исчезновения, тут есть о чем порассуждать. И я не согласен с тем, что высказанное мною предположение оскорбительно. Ваши люди моют руки в самых разных водах, и мы оба знаем, о чем я говорю. Хотите обсудить со мной здесь и сейчас этот вопрос для вашего отчета?

С. Никому в данное время не интересны эти оскорбительные выпады. Хотя прояснить кое-что необходимо.

М. И вы сделали это?

С. В общем, да… Но прежде чем закончим разговор, хочу задать вам еще несколько совсем коротких вопросов, которые должны подытожить… Вы согласны?

М. Продолжайте.