ГОСУДАРСТВО МАДЖАПАХИТ, ЕГО ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА В КОНЦЕ XIII—XIV в.

ГОСУДАРСТВО МАДЖАПАХИТ, ЕГО ВНУТРЕННЯЯ И ВНЕШНЯЯ ПОЛИТИКА В КОНЦЕ XIII—XIV в.

Образование такого объединения, как Маджапахит, не означало появления совершенно нового государственного организма на Яве. Во-первых, в социально-экономическом и общекультурном аспектах Маджапахит явился наследником Кедири и Сингасари, того уровня развития производительных сил и тех производственных отношений, которые были налицо на Восточной и Центральной Яве в XIII в. Вовторых, новый политико-идеологический центр (восточнояванский город Маджапахит), вновь собравший вокруг себя яванские, а затем и неяванские земли, опирался в первую очередь на те же владения в бассейне Брантаса, что и королевство Сингасари. В-третьих, новая верховная власть, осознавая себя преемницей обеих династийных линий сингасарского престола, претендовала на роль начала, объединившего потомков Раджасы, Тунггул Аметунга и кедирийских правителей.

Основой империи Маджапахит стали быстро освоенные правителями Сингасари новые земли по правому берегу нижнего Брантаса[13]. Новая власть основывалась на имперской политике. Имперские ресурсы шли на создание через широкое ирригационное строительство собственной экономической базы как следствия уже существующей единой политической власти на большой территории. Часто стихийно «выбирался» для этого район, где слабы были традиции классовой эксплуатации.

Маджапахит, новая область земельных раздач, дал вторую, в рамках VIII—XV вв., «полосу инноваций». Важнейшая из них — «предварительные документы», выдававшиеся местными властями. Это — признак бесспорного усиления и феодализации крупных сановников окраин, провинциальной администрации; пока была сильна центральная власть, это, видимо, не было опасно, но в XV в. помогло распаду империи. Особую группу в это время представляли «специализированные» общины, религиозного или транспортно-торгово-промыслового характера.

Именно в период империи частные феодальные владельцы стали чаще, чем общины, получать иммунитеты. Заметное место среди получателей иммунитетов занимало и духовенство, чьи имущественные права все более приближались к правам среднего светского феодала (отсюда, видимо, и меньший размах строительства храмов).

Усиление средних феодальных владельцев в условиях сильной центральной власти породило бурный рост процедуры фиксирования имущественных отношений и операций. Государство массово подтверждало (в меньшей степени — раздавало) имущественные права в отношении попавших в зависимость общин. Владения служилых феодалов закреплялись за ними наследственно, часто — навечно, формировалась идея частной собственности, тем более что «фиксирование прав» не имело условием обязательную службу. Не располагая уже большим земельным фондом, государство теперь закрепляло права светских феодалов на земли и общины, полученные ими в разное время и разными путями. Эти процедуры укрепляли власть не только монархов, но и их чиновников на местах, так как последние были гарантами подлинности прав и авторами первичных решений, утверждаемых монархом. «Фиксирование прав» развивалось так бурно, что очевидна «нестихийность» и этого процесса; перед нами — государственная политика Гаджа Мадьг и его единомышленников. Массово были закреплены права средних феодалов на доходы с поставленных в зависимость свободных «казенных общин» вместе с их верхушкой (в отличие от времен Кедири — Сингасари). В то же время значительная часть общин продолжала платить прямо государству. Кроме того, по-прежнему существовали привилегированные общины, платившие лишь часть налогов.

Государство теперь меньше интересовалось характером передаваемого имущества, чем раньше; главное внимание обращалось на размер поступлений или характер прав.

Заметны и секуляризаторские тенденции, империя крепла в определенной степени за счет духовенства. Духовенство вынуждено было отчислять часть своих доходов государству и его служителям, причем отчислять в формах, ранее присущих свободному крестьянству. Но отчисления эти не были разорительными, в основном речь шла о дарении движимости.

ВНУТРИПОЛИТИЧЕСКОЕ ПОЛОЖЕНИЕ МАДЖАПАХИТА В I ЧЕТВ. XIV в. ПОДАВЛЕНИЕ ФЕОДАЛЬНЫХ МЯТЕЖЕЙ

Первые годы царствования махараджи Кертараджасы были спокойными. Новый монарх раздавал чины и имущество многим из тех, кто в трудную годину поддержал его: от министров и военачальников до личных слуг и деревенской верхушки. Вместе с тем Кертараджаса, окружая себя новыми людьми и возвышая некоторых старых друзей. в конечном счете стремился расширить свою социально-политическую опору для дальнейшего укрепления централизованной власти. Например, передача северной части Восточной Явы под управление Вирараджи, бывшего адипати Мадуры, способствовала усилению маджапахитского суверенитета на Мадуре, хотя и была связана с ростом масштабов власти самого Вирараджи, очень влиятельного сановника. Одаривая высшей чиновной властью и богатыми кормлениями своих соратников, способных военачальников и дипломатов, махараджа отнюдь не намеревался делить с ними свою личную власть. То, что известно о его правлении в 1295—1305 гг., говорит как раз об обратном. Кертараджаса пошел еще дальше своего предшественника Кертанагары в возвеличивании исключительного статуса монарха, называя себя «великим властелином всей Явы», «повелителем всей Двипантары (Нусантары)». Он заключил «священный брак» с дочерьми Кертанагары и отдал им в управление крупнейшие города, таким образом окончательно подтвердив и узаконив воссоединение сингасарской династии под эгидой Маджапахита. Он сразу назначил наследником трона малолетнего сына от главной жены Контроль за центральными (восточнояванскими) владениями Маджапахита все более переходил в руки кровных родичей и свойственников махараджи, группировавшихся вокруг престола и имевших право, как и сам монарх, носить особые титулы царского достоинства (прабху, бхатара). Кертараджаса официально объявил о возрождении в своем лице династии Раджасы и в то же время культивировал развитую Кертанагарой идею сакральной всеиндонезийской империи вокруг яванского махараджи как «божественного прабху».

Поскольку ведущей тенденцией политического развития, наметившейся в Сингасари и Маджапахите, продолжала оставаться растущая централизация, постольку политика Кертараджасы и его преемника Джаянагары неизбежно наталкивалась на сопротивление определенных слоев «старой» и «новой» аристократии. И борьба за передел полученных от Кертараджасы привилегий, и недовольство наместников (превратившихся в чиновников) «собиранием» Явы побуждало недавних близких сторонников линии Раджасы и политики Нусантары к открытому мятежу и попыткам переворота.

Наиболее крупных мятежей такого рода за период правления Кертараджасы и Джаянагары (1295—1328) насчитывается девять. Но не более двух из этой серии выступлений приходится на время Кертараджасы.

По сведениям «Параратона» уже в 1295 г. восстал Рангга Лаве, недовольный назначением Намби, другого соратника Кертараджаеы,. на высочайший пост «канцлера» (мапатиха) и сам не получивший этого вожделенного места. Результатом вспыхнувшего на этой почве придворного конфликта явился уход Рангга Лаве в местечко Бубат, где он собрал большое войско, а затем выступил на Маджапахит. Ему удалось разбить высланный ему навстречу маджапахитский корпус под командованием посредственного полководца Намби. Но маджапахитская армия под водительством самого махараджи блокировала силы мятежников в районе Тубана, в одном из сражений Рангга Лаве был убит, и это предопределило конец мятежа.

Второй мятеж, происходивший в 1298—1300 гг., не носил такого ярко выраженного характера военного столкновения, как мятеж Рангга Лаве. Однако на этот раз в центре мятежа был еще более близкий махарадже сановник: бывший его личный советник Сора, получивший пост демунга (своего рода «мажордома») двора. Сора, как очевидный фаворит государя, имел реальные шансы занять место Намби на посту высшего государственного сановника, мапатиха, и, очевидно, он рассчитывал на это. Но его завистливые противники при дворе убедили государя возбудить против него дело по старому обвинению в убийстве видного военачальника Махиши Анабранга, вместе с которым он подавлял мятеж Рангга Лаве. Сора подвергся опале, но, не дожидаясь расправы, уехал с друзьями и слугами в свое имение, где и объявил о своем неподчинении и собрал войска. Борьба с непокорным Сорой и его сторонниками была упорной и продолжалась более двух лет. Когда же он был убит, то мятеж еще тлел до 1302 г.

Следующая полоса внутриполитической истории Маджапахита, приходящаяся на время правления махараджи Джаянагары (1309— 1328), была заполнена нараставшей волной мятежей, организовывавшихся в основном старыми соратниками Виджаи, не получившими льгот, которых они ожидали, и недовольных засильем «новых людей». Успешное и, как правило, решительное подавление этих выступлений и развернувшаяся затем внешняя экспансия Маджапахита показывает, что это были события, которые во многом отражали обратную сторону и противоречивый характер процесса сложения крупного централизованного государства яванцев.

После смерти махараджи Кертараджаеы в 1309 г. Джаянагара получил престол согласно воле покойного отца. Но первые годы царствования юного монарха высоким положением при дворе обладала его мать, одна из сакральных жен Кертараджасы, привезенная с Суматры. Это должно было обострить обстановку при дворе, тем более что Джаянагара был слаб здоровьем и, как предполагается, не пользовался популярностью из-за своих неяванских корней по матери. Как бы то ни было, а вскоре после воцарения Джаянагары волнения возобновились, продолжаясь практически беспрерывно около 10 лет. Это были: мятеж командующего войсками в одном из яванских периферийных округов; выступление соратника Соры Гаджах Биру; восстание населения восточнояванской области Мендана, а также области Вагал; мятежи в области Лазем и другие. Но наиболее серьезным испытанием для Джаянагары были мятежи Намби (1311 —1316 гг.) и Кути (1319).

Намби, которому покойный Кертараджаса даровал должность мапатиха, еще при жизни своего благодетеля был заподозрен в связях с мятежниками. Он отошел от дел и укрепился на крайнем востоке Явы, в Лумаджанге, где уже несколько лет практически независимо от Маджапахита жили его родичи. Он построил там крепость и к 1311 г. полностью порвал с центральной властью. С этого времени Лумаджанг стал наиболее крупной базой противников Джаянагары, где Намби вместе со своими родственниками и единомышленниками собрал военные силы численностью до 20 тысяч человек. Это грозило окончательным отпадением значительной части Восточной Явы.

Борьба шла с переменным успехом, и Намби со своей армией стремился прорваться к Маджапахиту, но в решающей битве был разгромлен и погиб вместе со многими своими военачальниками. Лумаджанг был покорен.

Непрерывной борьбе с мятежами сопутствовала атмосфера подозрительности и страха, в которой зрели новые, в известном смысле более опасные, ростки столичного мятежа. Он был организован в 1319 г. неким Кути, начальником полицейских сил, из числа старых друзей Кертараджасы. Кути, возможно, также попал в число обвиняемых в измене, но не покинул Маджапахита, а вместе с пятью-шестью привилегированными офицерами организовал заговор, целью которого было свержение Джаянагары. Ему удалось даже на некоторое время захватить столицу. Однако сам махараджа с группой телохранителей ускользнул из рук заговорщиков, верные ему люди проникли в город, совершили контрпереворот и казнили Кути. Решающую роль в этом сыграл начальник личной охраны государя Гаджа Мада, который и стал затем, при следующих правителях Маджапахита, мапатихом, а фактически — первым лицом в государстве, подлинным «строителем» империи.

К началу 20-х годов XIV в., когда полоса мятежей, угрожавших господству объявленной Кертараджасой династии Раджасы, кончилась, в стране наступил период внутренней стабильности, экономического и политического подъема. Смерть тяжело больного махараджи Джаянагары под скальпелем своего лейбмедика в 1328 г. мало что меняла в этой картине, хотя местные хроники и утверждают не без основания, что все это было инспирировано Гаджа Мадой, который к тому времени стал патихом Кедири.

НОВЫЕ ФАКТОРЫ В ПОЛИТИКЕ ГОСУДАРСТВ РЕГИОНА. РАСПРОСТРАНЕНИЕ ИСЛАМА

В первой четверти XIV в. внешнеполитическая ситуация, по-видимому, не очень благоприятствовала Маджапахиту. Это определялось рядом причин. С конца XIII в. на северо-западных рубежах малайскоиндонезийских владений появилась новая мощная угроза: тайские королевства, и прежде всего наиболее сильное из них — Сукотаи. При короле Рама Камхенге (1275—1317) таи сокрушили монские княжества в долине реки Менам и нанесли ряд поражений кхмерскому Ангкорскому государству; уже в 80-х гг. XIII в. они приступили к захватам на Малаккском полуострове, где были старые малайские портовые города; они установили протекторат над Южной Бирмой и пытались овладеть Тямпой. К 90-м гг. столетия тайская держава подчинила неч только многие монкхмерские территории, но и значительную часть бывших владений Шривиджаи на Малаккском полуострове. Рама Камхенг вел умелую дипломатическую игру с монгольской династией Юаней в Китае. Важнейшим направлением его экспансии было южное, в сторону внешнеторговых форпостов в зоне Малаккского пролива. Не только малайские полуостровные территории, но и восточносуматранская область Мелаю стали объектами экспансии Сукотаи. Ни окончательно ослабевшая Шривиджая, ни яванское государство, которое еще недавно держало в Мелаю свои войска, но теперь было приковано к своим внутренним делам, не могли тогда эффективно бороться с этим противником.

После смерти Рама Камхенга в 1318 г. и ослабления Сукотаи северомалаккские прибрежные княжества восстановили свою независимость, а на крайнем юге Малайи усилился молодой торговый центр, княжество Тумасик (Сингапур), основанное в 1299 г. Практически до 30—40-х гг. XIV столетия (до походов, организованных Гаджа Мадой) Маджапахит не мог реально претендовать на овладение малайскими областями Западной Нусантары. Но в этот сравнительно короткий период наблюдается не только оживление самостоятельной политики индуистско-буддийских государственных образований, временно освободившихся от давления с севера (Сиам) и с юго-востока (Маджапахит), но и появление совершенно нового политико-идеологического фактора в лице первых исламизированных режимов.

Как предположительно следует из ссылок на Нусантару в арабомусульманских источниках, торговые общины мусульман стали появляться здесь в раннем средневековье, т. е. в VIII—X вв. Логично также считать, что раньше и чаще других с исламизированной культурой Ближнего Востока контактировали территории, прилегающие к зоне Малаккского пролива. В ряде портовых центров на пути в Китай длительное время существовали группы заморских купцов-мусульман, а в конце XIII в., когда в Гуджарате и ряде других областей Индии, издавна связанных торговлей с Западной Индонезией, стал утверждаться ислам, регулярная проповедь мусульманской доктрины и обращение в новую веру малайских правителей явились неизбежным следствием экономических и культурно-политических связей. Однако не следует забывать, что процесс исламизации Нусантары, начало которого можно отнести именно к концу XIII — началу XIV вв., первоначально наиболее активно происходил там, где древняя классовая религиозная система, оформленная индуистскими и буддийскими культами, еще не утвердилась достаточно прочно либо только начинала распространяться в ходе становления раннеклассовых отношений. С этим, очевидно, было связано то обстоятельство, что наиболее ранние свидетельства о принятии мусульманства правителями Нусантары относятся не к яванским и юговосточносуматранским областям, где позиции махаяны и шиваизма, сплавленных с автохтонными культами, были весьма устойчивы, а к Северной Суматре.

Последняя четверть XIII—XIV вв. — это начальный, «домалаккский» период в истории исламизации австронезийских государств. Широкие масштабы и устойчивость этот процесс стал приобретать после появления султаната Малакка (с первой половины — середины XV в.). Но определенный комплекс внутренних условий и предпосылок этого феномена сложился кое-где в Западной Нусантаре еще в раннемаджапахитскую эпоху.

После распада Шривиджаи и утраты этой державой ее прежнего экономического и политического значения китайско-индийская торговля и региональный экспорт стали все более сосредоточиваться в малайских портах северо-западного и восточного побережья Малайи и Северной Суматры. Сюда кроме массы транзитных (ближневосточных и дальневосточных) товаров стекались широкоизвестные и высоко ценимые предметы индонезийского вывоза: алоэ, корица, олово и т. д. С ростом торгово-ремесленного населения и местной городской элиты, связанной с внешнеторговыми доходами, с притоком иммигрантов создавалась социальная среда, в значительной степени оторванная от старой традиционной культуры. Эта среда была более восприимчивой к проповеди идей и принципов ислама, которая усиливалась вместе с расширением числа приезжих мусульманских купцов и законоучителей, особенно из Индии.

Часть правящего класса малайских государств оказалась заинтересованной в новой религии, способствовавшей сплочению их интересов с интересами заморского купечества и влиятельных мусульманских кругов. Вместе с тем ислам в большей степени, чем старые классовые религии, был обращен к народным массам, куда проникал через городскую среду. В этих условиях принятие исламской веры правителями княжеств служило средством укрепления социально-политической опоры их власти, их харизматического статуса среди подданных и союзников. Ислам также означал не только новые, унифицированные и массовые религиозно-культовую практику и догматику, но и большую свободу духовенства от государственной политики, в отличие от старой системы с характерным для нее сращением светской и духовной власти. Становление исламизированных режимов произошло раньше на северо-восточном побережье Суматры (княжества Самудра, Педир, Перлак, Ару), чем на Малаккском полуострове. Эта область была в меньшей степени связана с государственными и идеологическими традициями Шривиджаи и яванских государств. Вместе с тем для господствующего класса, торговой верхушки и купеческих общин северосуматранских княжеств обращение к новой вере, к исламской идеологии было средством противостояния как яванскому диктату, так и сиамской агрессии.

Венецианец Марко Поло, который в течение почти полугода пробыл на Северной Суматре, в своих записках, относящихся к началу 1292 г., сообщает о недавнем обращении «купцами-сарацинами» в ислам государства «Ферлек» (Перлак). Из этого источника следует, что в Перлаке население уже было обращено в веру пророка, но за его пределами исламизация только развертывалась. Однако сравнительно скоро ислам утверждается и в другом центре Северной Суматры — Самудре. Можно полагать, что правитель Самудры принял мусульманскую веру в 1294 г., когда он породнился с правителем Перлака, женившись на его дочери. К 1297 г. относится надгробье этого неофита ислама и его новое имя — Малик-аль-Салех.

Когда Марко Поло посетил Суматру, имперская система Шривиджаи уже не существовала, и по сведениям венецианца на острове было восемь портовых княжеств, включая Мелаю. Происходило более интенсивное заселение южных областей Малаккского полуострова, что приводило к появлению новых торговых и сельскохозяйственных очагов.

Когда полвека спустя, в 1345—46 гг. известный арабский путешественник Ибн Баттута дважды посетил Самудру, то он обнаружил богатое торговое государство, во главе с султаном, исповедовавшим ортодоксальный ислам шафиитского толка (как и у большинства современных мусульман Юго-Восточной Азии). Вместе с другим торговым поселением, Пасэем, Самудра образовало государство, ставшее затем известным преимущественно как султанат Пасэй. Ко времени Ибн Баттуты, незадолго до того, как Пасэй подвергся маджапахитскому завоеванию (ок. 1360 г.), он сам вел войны с соседями, утверждая торжество ислама. Расширялась его роль в посреднической торговле; его авторитет как центра мусульманского богословия, исламизированной малайской культуры продолжал расти и после яванской экспансии, во многом являясь ориентиром развития блестящих культурных традиций Малаккского султаната.

ТЕРРИТОРИАЛЬНАЯ ЭКСПАНСИЯ МАДЖАПАХИТА. ГАДЖА МАДА И СОЗДАНИЕ МЕЖОСТРОВНОЙ ДЕРЖАВЫ

И внешние и внутренние источники, содержащие сведения о государстве Маджапахит, позволяют считать, что период 20-х — 70-х гг. XIV в. был в его истории временем экономического и политического подъема, больших территориальных приобретений, на основе которых сформировалась обширная и сильная межостровная держава.

Францисканский монах, итальянец Одорико де Порденоне в записках о своих путешествиях писал в 1323 г. о Маджапахите как о густонаселенной и очень богатой стране. Но в его сведениях привлекают внимание три обстоятельства. Во-первых, что под властью «царя Явы» находятся семь других властителей. Это очень похоже на семерых прабху из монаршей семьи, входивших в высший совет при особе государя и деливших верховную власть как протекторы крупнейших областей Восточной и Центральной Явы. Другие источники подтверждают укрепление позиций королевского клана в управлении страной. Во-вторых, отмечается, что государство это неоднократно побеждало великого хана монголов (отзвуки событий четвертьвековой давности, связанных с провалом экспедиции монголо-китайских войск на Яве, будоражил воображение информаторов Одорико). В-третьих, обращают на себя внимание признаки расцвета яванской культуры того времени, индуистско-буддийской синкретической идеологии; автор уделяет особое внимание богатству резиденции монарха в столице.

После короткого правления вдовствующей королевы Гаятри (вдовы Джаянагары) в Маджапахите в 1329 г. воцарилась молодая яванская принцесса Трибхувана, единокровная сестра Джаянагары. Трибхувана более двадцати лет твердо удерживала власть, вручив своему сыну управление одной из ключевых центральных областей, Кахурипаном. Ее сестра, младшая дочь Гаятри, управляла Дахой, другим важнейшим уделом. При королеве Трибхуване (1329—1351) в начале ее царствования центральной властью были подавлены очаги местного восточнояванского сепаратизма: это были выступления в районах Саденг и Кета, куда направлялись маджапахитские войска под личным руководством Трибхуваны (1331 г.). Вместе с тем, как свидетельствуют надписи, власть яванской монархии распространялась в это время за пределы острова Ява, на Мадуру и на южное побережье Калимантана; о подчинении Маджапахиту других областей к началу 30-х гг. столетия судить трудно. Однако внутрияванский объединительный процесс, достигнутый уровень экономической, культурной и политической консолидации маджапахитского ядра сделали возможными новые усилия по «собиранию» Нусантары, осуществление паниндонезийской политики правящего класса.

В 20-х — начале 30-х гг. XIV в. яванское государство пыталось дипломатическим путем и через династийные связи укрепить свое влияние на Суматре. После суматранской кампании Кертанагары и последовавших затем осложнений, вызванных монголо-китайским вмешательством в сферу имперских притязаний Явы, перед Маджапахитом вновь стояла задача удержать и закрепить в орбите своей внешней политики важнейшую территорию вблизи торговых международных коммуникаций— Мелаю-Джамби. Прочное начало этому было положено в 80-х — 90-х гг. XIII в., когда махараджа Мелаю Мауливармадева признал яванский сюзеренитет. И теперь яванский двор рассчитывал на своего ставленника, внука Мауливармадевы Адитьявармана, воспитанного при маджапахитской сановной верхушке и занимавшего в столице, городе Маджапахит, важный пост старшего министра (вреддхамантри). В 1325 и 1332 гг. Адитьяварману поручали возглавлять посольские миссии в Китай, а в 1343 г. он участвовал в военном походе на остров Бали вместе с выдающимся политиком и полководцем, первым министром и фактическим главой Маджапахита Гаджа Мадой. В последующие годы Адитьяварман занял престол Мелаю.

Можно предполагать, что дипломатические и идеологические (религиозные) меры, направленные маджапахитским двором на сколачивание прояванского блока, не принесли достаточных результатов, и актуальным стал вопрос о более однозначном пути присоединения внеяванских территорий, нежели это было при Кертанагаре. Главным инициатором военно-территориальной экспансии и создания империи в Нусантаре стал наиболее выдающийся политик и государственный деятель маджапахитского времени — Гаджа Мада.

После смерти Джаянагары влияние Гаджа Мады в делах государства стало быстро расти. Королева Трибхувана, долгое время правившая как регентша при малолетнем государе Хаям Вуруке, нуждалась в опытных и искушенных в политике советниках. Курс на новое объединение Нусантары тормозился приверженцами старых порядков; появление у кормила власти нового человека, не связанного интересами «консервативной» партии, было в тех условиях залогом успешного поворота к новой политике. В 1334 г. Гаджа Мада стал первым министром Маджапахита. Носитель титула апатиха амангку буми (мапатих), «устроитель кратона», «устроитель дел семи прабху (монаршей семьи)», Гаджа Мада сосредоточил в своих руках беспрецедентную власть, далеко превосходившую прерогативы носителей этого титула до него. Практически Гаджа Мада был вторым лицом в государстве, представляя монарха в делах его светской власти и возглавляя высших сановников Маджапахита.

Сразу после официального вступления в должность мапатиха Гаджа Мада объявил о своей решимости подчинить Маджапахиту и присоединить к яванскому государству большое количество земель Нусантары. Его программа, известная из источников как «клятва Гаджа Мады», встретила оппозицию со стороны некоторых крупных сановников, но в конце концов противники его курса были сломлены.

Имперская стратегия последовательной территориальной экспансии при Гаджа Маде осуществлялась как в западном, так и в восточном направлениях. Завоевание в 1343 г. Бали расширило круг земель, бывших под прямым управлением чиновников махараджи. Лояльность по отношению к Маджапахиту и вассальное положение правителей и вождей Центральной и Южной Суматры обеспечивались влиянием яванского ставленника махараджи Адитьявармана. К середине XIV в. Маджапахит покорил ряд областей Северной Суматры и Южной Малайи. В 1357 г. маджапахитские войска были отправлены на о. Сумбаву и завоевали местное королевство Домпо. Судя по списку стран, перечисляемых автором «Нагаракертагамы» Прапанчей как подчинившихся Маджапахиту и плативших ему дань, завоевания, организованные Гаджа Мадой, захватили и Западную и Восточную Нусантару. В сферу экспансии попали прибрежные районы Калимантана, часть Сулавеси, Молуккские и Малые Зондские острова. Однако столь широкий размах завоевательных кампаний привел к тому, что яванское государство с трудом преодолевало сопротивление на соседних территориях: неудачная кампания против западнояванского королевства Сунды в 1357 г. обозначила конец наиболее активной полосы маджапахитской экспансии.

К середине XIV в. центром сундского королевства был вновь район древнего Галуха (Кавали). Неясно, когда произошло перемещение столицы, т. к. XII и XIII столетия остаются в истории Сунды белыми пятнами. Ок. 1350 г. «господином Галуха» (сунданским королем) стал некий махараджа Бадуга (Пребу Махараджа, как его именуют более поздние хроники). При нем Сунда подверглась маджапахитской агрессии.

События 1357 г. обнаружили опасность чрезмерных претензий династии Раджасы, поддержанных Гаджа Мадой, и недооценку им сил давнего соперника Маджапахита на Яве, сунданского государства. Махараджа Хаям Вурук, очевидно, по инициативе Гаджа Мады, заключил договор с махараджей Бадугой, по которому сунданский король выдавал замуж свою дочь, принцессу Питалоку, за Хаям Вурука. Это должно было укрепить позиции Маджапахита в Сунде, хотя на первых порах вряд ли планировалось превращение Сунды в вассальное государство. Однако когда сунданский монарх согласился породниться с яванским и прибыл вместе с принцессой Питалокой и свитой придворных ко двору Хаям Вурука, чтобы совершить брачную церемонию, намерения яванцев изменились. Не без участия Гаджа Мады был приведен в исполнение коварный план: прибывшим сунданцам было предложено передать принцессу маджапахитскому государю по ритуалу, означающему вассальную зависимость от Явы. Сунданцы не только отказались, но и ответили на эту провокацию тем, что обнажили оружие, и их отряд, включая виднейших военачальников, пытался пробиться сквозь боевые порядки врага. В результате ожесточенного сражения все сунданцы, в том числе и сам махараджа, были истреблены. Происходило это у местечка Бубат недалеко от столицы.

Бубатская резня не принесла яванскому режиму окончательной победы над Сундой. Маджапахиту не удалось подчинить это королевство на Западной Яве. Как предполагается, принцесса Питалока после гибели отца покончила с собой, и брачные планы Хаям Вурука расстроились. В течение 14 лет сунданским королевством правил Хьянь Бумисора, регент при малолетнем сыне погибшего махараджи из числа придворных, а затем на трон взошел этот царевич под именем Нискала Вату Канчана.

Новый государь правил, если верить местным повествованиям, необычайно долго, с 1371 до 1475 г. В «Чарита Парахьянган» его царствование изображается даже как эпоха всеобщего благоденствия в стране. При всех чертах стереотипного вымысла, свойственного такого рода средневековым повествованиям, можно видеть некоторые факторы, подтверждаемые религиозной литературой и эпиграфикой. Это прежде всего приверженность сундских королей индуистским (в данное время шиваитским) формам идеологии, наполненным самобытными анимистическими представлениями, а также своего рода симбиоз и философский синтез шиваизма и буддизма, известный и в Маджапахите.

Сунда не попала в список имперских земель Маджапахита, источники доносят до нас сведения об отстранении Гаджа Мады на некоторое время от должности первого министра. Однако к середине 60-х гг. XIV столетия в состав островной империи вошли как подчиненные территории различного статуса или союзные государства многочисленные земли Нусантары от Малайи до восточных островов.

МЕЛАЮ ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ XIV в.

О времени наивысшего подъема государства Мелаю свидетельствуют надписи, сделанные по указу Адитьявармана в 1347—1378 гг. В этот период Мелаю было крупнейшим государством Суматры. К его старой территории, включавшей восточное побережье Центральной Суматры, были присоединены внутренние области в районе Падангского нагорья, населенные народом минангкабау. Раннефеодальное княжество у минангкабау известно с XIII столетия. Экспансия Мелаю в эту область была вызвана стремлением малайских феодалов расширить свои владения за счет плодородных земель на западе.

В результате присоединения Минангкабау центр Мелаю окончательно переместился в верховья реки Батанг, что привело к усилению собственной сельскохозяйственной базы государства и сравнительному ослаблению роли внешней торговли. Адитьяварман провозгласил себя «господином Золотой Земли» (Суматры) и принял императорский титул махараджадхираджи, формально равнявший его с яванским государем. Примечательно, что в его надписях не находит свидетельств признание зависимости от Маджапахита, хотя трудно отрицать, что двор Мелаю по-прежнему был тесно связан с яванским двором.

Религиозно-культовое обоснование власти Адитьявармана обеспечивалось традиционно практиковавшейся в Мелаю системой религиозного учения и ритуалов калачакры. Большую роль в этом играл пример яванского государства. Поклонение монарху-деспоту в облике свирепого божества Бхайравы, требовавшего особых экстатических ритуалов и даже человеческих жертвоприношений, сочеталось с культом всемогущего и доброго бодхистатвы Локешвары, со строительством буддийских монастырей-вцхар. Как и в Сингасари и Маджапахите, здесь возводились десятки монументальных святилищ культа короля-бога. Влияние индуистско-буддийских норм здесь еще более, чем на Яве, было опосредовано местными традициями.

В 1375 г. Адитьяварман отправил в Китай собственных послов с данью. Судя по эпиграфике, он правил до 1375—1378 гг. После него престол Мелаю занял его сын Анангаварман (точные даты его правления не известны). По-видимому, в 70-х гг. XIV в. в Мелаю еще оставалась старая династия. Но китайские хроники фиксируют по соседству с Мелаю другое княжество —Палембанг, где правил свой махараджа. И позднее сведения о Мелаю как об отдельном государстве исчезают. Считается, что Мелаю распалось, его западные районы вошли в состав княжества Минангкабау, а восточные стали объектом притязаний яванцев, китайских пиратов и Сиама.

ГОСУДАРСТВО МАДЖАПАХИТ В ЭПОХУ ЕГО РАСЦВЕТА

Черты государственно-политического устройства и административно-территориальную систему Маджапахита в эпоху его расцвета (середина — 80-е гг. XIV в.) можно представить по «Нагаракертагаме», «Параратону», эпиграфическим данным.

Идеологическим и политическим принципом яванского государства являлась деспотическая власть монарха, обожествленного махараджа (бхатары, прабхудевы). Он — «Господин Вилватикты (Маджапахита)», «рату Нусантары», «рату всех рату яванской земли». Культ династических предков служил поддержанию священного статуса монарха и его семьи. В распоряжении этой группы были высшие сановные должности и кормления в главных провинциях и округах. Хотя монарх по своему традиционному статусу возвышался над всей административной и социальной системой государства и считался хозяином всей земли и жизни любого из подданных, на практике его власть над людскими и природными ресурсами была частью монополии господствующего класса, осуществлявшего эксплуатацию феодального типа. В годы правления Трибхуваны и ее сына Раджасанагары (Хаям Вурука), то есть в 30-е — 80-е гг. XIV столетия, происходила концентрация власти и высших владельческих прав на основные яванские территории Маджапахита в руках семьи династии Раджасы и усиление крупных нечиновных феодалов из этой среды. При наличии широчайших прерогатив исполнительной власти у первого министра, патиха Маджапахита (особенно при Гаджа Маде в 1334—1364 гг.) и разветвленного центрального и провинциального чиновничьего аппарата родственники и свойственники монарха с титулом прабху правили как натхи (покровители) ключевых областей и наделялись священным статусом. Натхи, однако, обязаны были значительную часть времени жить в столице, и в областях, ими «покровительствуемых», большую роль играли государственные чиновники, верховные управляющие — патихи. В то же время натхи, как правило, имели кормления не там, где осуществляли свои прерогативы в качестве «покровителей», и до определенного времени это препятствовало сепаратистским устремлениям.

Организация высшей власти в Маджапахите имела особенности, отражавшие сильное влияние монархического клана на осуществление важнейших вопросов государственной политики, с одной стороны, и большое значение государственно-бюрократической системы, с другой. При монархе действовал своего рода высший государственный совет, куда входили члены его семьи, наиболее влиятельные прабху. Это был так называемый Совет семи прабху (называвшийся также и Совет семи раджей, семи натхов и т. п.). Очевидно, формирование этого Совета семи прабху зависело от монарха. Непременно с его участием решались важнейшие общегосударственные дела: например, вопрос об отношениях с сунданским королевством, о постройке чанди для погребального культа Кертанагары, о назначении высших чиновников на место покойного Гаджа Мады и т. д.

Приказы монарха должны были передаваться через особых доверенных министров, трех лиц, составляющих тройку титулов (ракриан санг мантри катрини). Это была почетная придворная должность.

Центральный административный аппарат и высшая исполнительная власть были представлены пятеркой государственных сановников (санг панча ри Вилватикта), которые от имени монарха и осуществляли общие и специальные функции при дворе и в масштабах всей страны. Во главе этого высшего органа стояло лицо, которое условно можно назвать и первым министром и канцлером (йпатих амангку буми, или мапатих, или патих Маджапахита). Мапатих должен был замещать монарха во всех светских делах, он был управляющим всеми государственными землями, осуществлял власть в столице. Мапатих должен был быть в курсе практически всех общегосударственных событий и дел, обладать знанием различных религий, языков, наук, быть осведомленным о настроении народа. Он был облечен властью самостоятельно творить суд и расправу над подданными. Размеры его имущества практически не ограничивались. При Гаджа Маде фактически масштабы власти мапатиха расширились до таких пределов, при которых мапатих стал вторым лицом в государстве после самого монарха и имел возможность решающим образом влиять на разработку и осуществление внешнеполитической программы, на развитие системы управления, судебной и налоговой системы, свода законов.

Вслед за мапатихом источники называют демунга — лицо, осуществляющее организацию декорума, которым окружена жизнь прабху в столице, руководящее организацией отдыха и развлечений монарха, придворной литературой и театром. Таким образом, демунг Маджапахита выполнял функции и своего рода мажордома двора, и «министра культуры». В его распоряжении был большой штат слуг. В провинциях имелись также демунги с аналогичными функциями, отвечавшие за великолепие и довольство прабху за пределами столичной области.

Третья высшая государственная должность — канурухан. Канурухан был ответствен за организацию официальной жизни двора, церемоний и ритуализированных сторон жизни монарха, включая порядок осуществления дипломатических контактов, торжественные выезды монарха и т. п. Естественно, что в государстве с сильно выраженными чертами древневосточной деспотии эта функция управления и контроля, обеспечивающая сакрально-знаковую, церемониальную форму проявления власти, считалась одной из важнейших.

Следующий в пятерке высших государственных должностей — рангга, начальник гвардии и личный телохранитель государя, всегда находящийся с ним в походах, один из приближенных к монарху советников.

Пятая должность — туменгунг. По существу это один из наиболее полномочных чиновников, защищавших интересы прабху. Его функции сходны с функциями главнокомандующего, и военного министра. Туменгунг руководит подготовкой военных кампаний и их осуществлением, подавляет внутренние выступления против режима. Туменгунгом назначается опытный, военачальник. В его функции входит и общее руководство наблюдением, за порядком в общественных местах (включая рынки). Кадровая армия, формированиями которой распоряжался, от имени монарха туменгунг, состояла из находившихся на жаловании солдат.

Обеспечение внутреннего порядка в центре и в провинциях было возложено в основном на полицейских чиновников, не входивших в состав пятерки высшего эшелона управления (санг панча ри Вилватикта), но также относившихся к числу лиц с обширными функциями и высоким статусом. Это пангаласаны. В столичной области пангаласан руководит подразделениями стражей порядка (танда), которые расквартированы в определенных районах и следят за обстановкой в городе и окрестностях.

Важно отметить, что высокая степень бюрократизации государственных порядков в Маджапахите делала необходимой многоступенчатую централизованную систему контроля. Поэтому очень важную роль играла фигура адхьякши — смотрителя порядка, государственного контролера и судьи. В этом деле широкими функциями наделялось духовенство, тесно связанное с государством, с административным аппаратом. Два лица ведали делами шиваитской и буддийской церкви в масштабах страны и осуществляли надзор за определенными категориями земельных владений: это соответственно дхармадхьякша ринг кашеван и дхармадхьякша ринг касогатан, наделявшиеся высоким духовным титулом арья. Хотя дхармадхьякша не имели таких определенных прерогатив широкой исполнительной власти, как, например, туменгунг или канурухан, они пользовались информацией, доставлявшейся большим числом религиозных и светских чиновников разного уровня, были приближены к делам двора и принимали участие в разработке общеполитических важных вопросов. Они также входили в состав верховной судебной инстанции, существовавшей при монархе в столице.

Двум дхармадхьякша подчинялась группа «семи судей» (сайта упапати), в которой выделялись «судьи», занимавшиеся делами, связанными с шиваитской и буддийской общинами. Дхармадхьякша и упапати, таким образом, представляли верховный орган управления и контроля, при ведущей контрольной и судебной функциях. При этом в их ведении были дела не только двух ведущих официальных религиозных направлений, но и, как можно полагать, других (аскеты-риши, вишнуиты и т. д.).

Вообще надо особо отметить переплетение светских и духовных функций, власти духовенства и светского чиновничества в Маджапахите, но при подчинении деятельности высшего клира интересам централизованного государства, идее сакральности власти обожествленного правителя и его предков. Высшее и среднее духовенство выполняло всевозможные чисто светские задачи политического, контрольно-ревизионного и фискального характера (чаще на светской службе были индуисты). В то же время в надзоре за землями индуистского и буддийского духовенства принимали участие светские государственные чины.

Центральный аппарат управления в своем среднем звене был представлен большим количеством министров — мантри, которые занимались конкретными делами управления, хотя и не имели столь постоянных функций, как современные главы ведомств. Среди министров выделялись «старшие министры» (вредхамантри) и «младшие министры» (ювамантри), все они, как и вышеперечисленные сановники центрального аппарата, входили в состав сановников так называемого Внутреннего круга и как таковые были непосредственно связаны с двором, являлись крупными феодалами. В столичном чиновном аппарате был также обширный штат функционеров налоговой службы: не менее нескольких сот чиновников среднего и низшего звена.

Система провинциального управления была достаточно сложной и неоднозначной: она охватывала три категории областей, где была маджапахитская администрация. Это центральные области государства в бассейне Брантаса, периферийные на Центральной и Восточной Яве и административные территории вне Явы. Провинциальный бюрократический аппарат во многом копировал модель центра. В восточнояванских областях, например, кроме натха-«покровителя», который олицетворял сакрализованную власть монархического клана, между верховной властью и общиной располагался многоступенчатый аппарат. Он включал патиха, возглавлявшего фактическое управление областью и подотчетного формально двору, но достаточно самостоятельного. Патих, как и натхи, должен был подолгу пребывать в столице (таким способом монархическая власть пыталась предотвратить сепаратистские тенденции). Местный дхьякша осуществлял контроль. Были упапати, следившие за сбором налогов. Пангаласан возглавлял местные силы порядка и осуществлял надзор за внутренней безопасностью.

Общинные земли контролировались специальными чиновниками, которые подчинялись управляющими делами общин на уровне области. Сборщики налогов и чиновники, следившие за границами общин, были непосредственно связаны с низовым аграрно-территориальным звеном, общиной. Во главе общинной, администрации стоял буют — староста общины, а сама община имела свою традиционную внутреннюю организацию и элементы самоуправления.

Группы общин составляли территориальные объединения, возглавлявшиеся куву (акуву). Формирование более высокого порядка — район — возглавлялся аадана, затем шел округ — джуру. Те области, на которые не распространялась власть «протекторов» из монархического клана, управлялись губернаторами (адипати). Это были, например, ряд областей северояванского побережья и часть Мадуры.

В результате большой военно-политической программы, разработанной и реализованной по инициативе Гаджа Мады, Маджапахит имел зависимые территории не только на индонезийских островах, но и на Малаккском полуострове. В «Нагаракертагаме» перечислено около сотни стран, плативших дань Маджапахиту. Несмотря на очевидную возможность преувеличения и подтасовки данных о географических масштабах маджапахитского господства, на эфемерность вассалитета ряда областей, не приходится сомневаться в том, что к моменту кончины Гаджа Мады в 1364 г. Маджапахит был одним из крупнейших государств Юго-Восточной Азии. С помощью флота и экспедиционных сил яванское государство в течение нескольких десятилетий поддерживало имперскую систему связей в Западной и Восточной Нусантаре и Малайе. По «Нагаракертагаме» и некоторым другим источникам в сферу влияния Маджапахита входили значительные районы Восточной и Южной Суматры, ряд прибрежных областей Северной и Западной Суматры, многие полуостровные территории от Лангкасуки до Тумасика (Сингапур), прибрежные владения на Южном и Восточном Калимантане, острова к востоку от Явы, Южный Сулавеси и некоторые из Молуккских островов (см. карту на левом форзаце).

Область раздач имущественных прав в это время — нижний Брантас прежде всего; это последний земельный резерв империи. Пока он существовал и использовался, государство было еще крепко и его контроль за земельными операциями сохранялся, что выражалось в маневрировании налогами, требовании подтверждений пожалований и др.