ВВЕДЕНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

Вниманию студентов предлагается первый в истории отечественного индонезиеведения учебник (в двух частях), освещающий развитие этой страны с древнейших времен до наших дней.

Работая над текстом, авторы стремились по мере возможности использовать все лучшее в мировом индонезиеведении, при этом опираясь прежде всего на первоисточники. Их целью было предложить развернутую картину исторического развития не только основных центров индонезийской цивилизации — государств Явы и Суматры, но также, насколько это возможно, дать представление и об очагах государственности и культуры на других территориях Нусантары[1].

Повествуя об «освоении» гигантского архипелага европейцами в XVII—XX вв., авторы задались целью обобщенно отразить прежде всего исторический путь самих народов, его населявших и ставших объектами колонизации, отодвигая на второй план деятельность и маневры колонизаторов. Немало страниц отведено в учебнике героическому сопротивлению многочисленных народностей Индонезии того времени европейским захватчикам.

Первая часть учебника посвящена событиям древней и средневековой истории, а также истории нового времени.

Нусантара принадлежит к числу древнейших районов мира, где появились предки человека современного вида. Именно здесь (на востоке острова Ява) еще столетие тому назад были обнаружены ископаемые останки знаменитого обезьяночеловека («питекантропа прямоходящего»)— первое вещественное доказательство научной гипотезы о происхождении «человека разумного» от ныне вымерших человекообразных обезьян. С тех пор археологами и антропологами здесь найдено и изучено множество костей древнейших и древних представителей рода «хомо» (человеческого рода) — архантропов (питекантропов различных типов) и палеоантропов (предлюдей, схожих с неандертальцами).

В отложениях речных террас и в застывшей лаве древних вулканов на островах Малайского архипелага, Филиппин и на Малаккском полуострове залегают не только палеонтологические остатки (предков людей и фауны прошлого, третичного, и начала нынешнего, четвертичного, геологических периодов), но и множество каменных орудий, от грубообработанных галек (чопперов) и рубил до тонких отщепов-скребков, остроконечников и резцов. Все это находки начала древнейшего, доисторического периода жизни человечества в Нусантаре — раннего древнекаменного века (нижнего палеолита), то есть от 2-х млн до 50— 40 тыс. лет тому назад.

В том отдаленном прошлом нынешние острова Малайского архипелага в течение длительных периодов соединялись участками суши, и таким образом Индонезия в еще большей степени, нежели сейчас, оправдывала название территориального моста между азиатским и австралийским континентами. Западная Индонезия и Восточная Малайзия (острова Ява, Суматра, Калимантан), судя по находкам времени палеолита, могли, как и Восточная и Южная Африка и Южная Азия, быть одним из самых ранних очагов антропосоциогенеза (формирования человека и его общественных отношений — первобытнообщинного строя).

Древнейшие из известных современной науке останков ископаемого «человека разумного» (хомо сапиенс сапиенс) возрастом около 41 тыс. лет найдены в пещерах восточномалайзийского штата Саравак (север острова Калимантан, Ниах). Таким образом, и в этой связи Западная Нусантара (Большие Зондские острова) может быть отнесена к числу первых территорий, заселенных человеком.

В эпоху позднего палеолита (примерно 40-е—10-е тысячелетия до н. э.) и на западе и на востоке Индонезии жили родовые общины охотников и собирателей. Это было время появления различных расовых признаков у людей современного физического типа. На островах Малайского архипелага первоначально преобладали представители восточной негроавстралоидной (тихоокеанской) расы. Позднее (с эпохи неолита) в западной и центральной частях архипелага расселяются господствующие ныне во всей Юго-Восточной Азии типы южномонголоидной малой расы. Индонезия была и остается уникальным по сложности своего расово-антропологического состава районом мира, областью обширных межрасовых контактов и метисации.

С X—IX тысячелетий на острове Суматра обитали прибрежные собиратели даров моря и рыболовы, относившиеся к распространенной на обширных приморских и приречных территориях Юго-Восточной Азии хоабиньской культуре. На Яве, Сулавеси и других островах в X—III тысячелетиях были пещерные и открытые стоянки охотников-собирателей, использовавших орудия из каменных пластинок (мезолитического типа).

Развитие в островной части юго-восточноазиатского региона культур позднекаменного века (неолита) в VI—V тысячелетиях (прежде всего на территориях, окружавших Южно-Китайское море) было связано с формированием этнической общности праавстронезийцев, доисторических предков народов австронезийской (малайско-полинезийской) семьи языков, на которых говорит большинство населения современных Индонезии, Малайзии и Филиппин.

Праавстронезийцы уже обладали многими культурными достижениями и обычаями, которые и в наши дни отличают традиционную культуру народов, принадлежащих к австронезийской языковой семье.

Прежде всего они практиковали выращивание заливного риса — основы основ современной агрикультуры в Юго-Восточной Азии, хотя плуга они, вероятно, еще не знали. Наряду с рисом им были известны: просо и саго, клубнеплоды и корнеплоды (ямс и таро), сахарный тростник, бананы, кокосовая пальма, хлебное дерево, некоторые огородные и, возможно, бахчевые культуры (огурец, дыня), тыква-горлянка. В число домашних животных входили буйвол, свинья, собака, была домашняя птица. Они занимались рыболовством, применяя невод и рыболовный крючок, охотились с помощью лука и различных ловчих приспособлений. Лодки и даже парусные суда с балансиром (типа индонезийского прау или катамарана) позволяли им выходить в море, которое играло в их хозяйстве и повседневной жизни очень большую роль, было частью среды обитания, служило средством дальних миграций и контактов с другими этносами.

Жили праавстронезийцы родовыми общинами, которые возглавлялись старейшинами и вождями и еще сохраняли черты первобытной демократии (собрание полноправных общинников). Подчас общинники-сородичи во главе со своими предводителями подолгу жили в море на судах и лодках (отсюда и наименование, сохранившееся от такой судовой общины у филиппинцев, балангай, в языке праавстронезийцев звучавшее как баранай). В религии праавстронезийцев выделяются вера в духов и складывание культа предков, в том числе культа предков вождей[2].

В IV—II тысячелетиях до н. э. в западном регионе расселения предков австронезийцев, куда входит Нусантара, происходило развитие ирригационного рисоводства, мореплавания, ремесел, торгового обмена, военного дела, усложнялись общинные и родо-племенные структуры. Появление к концу этого периода у наиболее развитых земледельческих групп западноавстронезийцев металлообработки (сначала медных и бронзовых орудий) ускорило формирование предпосылок цивилизации. В I тысячелетии до н. э. этот процесс был усилен проникновением в Индонезию вместе с новыми волнами миграций достижений позднебронзовой так называемой Донгшонской цивилизации, центр которой располагался на территории Восточного Индокитая.

С развитием в Западной Индонезии (прежде всего на Яве и Суматре) и на севере Малаккского полуострова культуры раннего железного века сложились хозяйственные и социально-экономические условия для начала перехода от родо-племенной структуры общества к территориально-политической, от первобытнообщинного строя к ранним государственным образованиям. В середине — конце I тысячелетия до н. э. предки яванцев, малайцев и некоторых других народов Малайского архипелага и Малаккского полуострова прощаются со своей «доисторией» и начинают входить в эпоху «исторического бытия», эпоху городов, государств, административно-политических структур, монархической власти, храмов и религиозной идеологии, регулярных контактов с другими цивилизациями.

Изложение истории индонезийской цивилизации как таковой и доставляет в основном содержание первых двух разделов учебника (до XVII в.), начинаясь с археологических данных по культуре раннего железного века и связанных с ней предпосылок политогенеза, то есть формирования первых государственных образований. Авторы сочли необходимым выделить в особый (первый) раздел период древней истории Индонезии (до VI—VII вв.) как время существования раннего типа политических структур. В появлении многих из них важнейшую роль играла не только аграрная экономика, но и заморские торговые связи.

Трудно назвать эпоху в индонезийском прошлом, столь плохо освещенную местными (внутренними) источниками. Тем не менее авторы попытались, не избегая дискуссионных вопросов и даже гипотез, представить широкую картину. Однако в силу обстоятельств (скудость сохранившихся местных данных) эта картина явилась преимущественно такой, какой она виделась как бы извне, через внешние источники исторической информации (китайские, античные, индийские). Естественно, что в данном разделе определенное место заняла и проблема соотношения внутренних и внешних факторов политогенеза, прежде всего вопрос об индийском влиянии.

В обширном разделе о средневековье (VII—XVII вв.) выделен ранний период (VII—X вв.). Как и в разделе древней истории, авторы уделили большое внимание политической истории и идеологическим аспектам жизни раннесредневековых королевств и государственных объединений Нусантары, не ограничиваясь территорией современной Индонезии (история индонезийских государств охватывала и земли современных Малайзии, Южного Таиланда, Брунея и Сингапура). При громадном этническом и культурном, даже хозяйственно-экономическом многообразии, которым отличалась индонезийская государственность до появления европейских колонизаторов, важно было не только избежать пресловутого «явацентризма», сводившего всю историю огромного архипелага к истории яванских княжеств и султанатов, но и найти общее «поле координат», своего рода алгоритм связей в общеиндонезийской истории. Последняя представляется нам не досужим вымыслом националистов — сторонников «единой и неделимой Великой Индонезии», но проявляющей себя в тенденции исторически данной реальностью. Море, эта жизненная среда австронезийской культуры, соединяло разбросанные на великих пространствах акватории муссонной Азии островные и прибрежные очаги цивилизации. Крупнейшие народы Западной Нусантары, имевшие «свою» древность и создавшие раннюю государственность, были связаны и общностью исторических судеб. Те, которые обрели свою государственность значительно позднее, особенно на востоке архипелага, в значительной степени были обязаны ее появлением расселению крупных подвижных этносов (например, малайцев) и контактам внутри Индонезии через морскую торговлю. Таким образом, формула, заимствованная из догматов яванской религиозной философии XIII—XIV вв. и начертанная на гербе Республики Индонезии— «бхиннека тунггал ика» (по-древнеявански «различны, но едины»), в известном смысле применима и ко всей средневековой цивилизации Нусантары. Это ничуть не противоречит феномену феодальной раздробленности как внутриполитическому явлению, мешавшему складыванию централизованных государств.

Поэтому наряду с собственной внутриполитической историей и устройством отдельных государств (яванских, малайских, сунданских, балийских, восточноиндонезийских и др.) в учебнике уделено пристальное внимание различного рода контактам (военным, культурно-религиозным), интеграционным процессам и факторам. К ним относятся: формирование объединений имперского типа (суматранско-малайского — Шривиджаи, яванского межостровного — Маджапахита), династийные связи, войны, религиозно-идеологические отношения, прежде всего складывание индуистско-буддийских синкретических форм официальной религии и государственно-монархических культов, а также распространение мусульманской религии и становление исламизированных режимов. При этом авторы помнили, что живая история — это история, творимая живыми людьми. И вполне естественно, что определенное место в учебнике занимает деятельность таких выдающихся лиц индонезийской национальной истории доколониального периода, как Кертанагара, Аирлангга, Раджаса, Гаджа Мада и др. — создателей и протагонистов державных принципов и методов, на которых строилась объединительная политика индонезийских монархов, но также и выдающихся ниспровергателей старых, обветшалых политических порядков.

Авторы пытались представить определенную схему периодизации политической истории, сопоставимую с периодами истории социальноэкономических отношений. Однако надо принять во внимание, что не представляется возможным втиснуть историю всей Нусантары в рамки некоей единой хронологической схемы. Это было бы ошибочным, искусственным по отношению к десяткам местных историй, достаточно длительных и разновременных.

«Экономическим нервом» государств средневековья в Нусантаре, во многом определявшим социально-экономическую и социально-политическую эволюцию этих государств, были аграрные отношения. Надо отметить, что именно эта сфера знаний о доколониальном прошлом яванцев и других народов прежде практически не изучалась концептуально, как процесс. Приведенная в первых двух разделах картина развития аграрных отношений феодального типа является результатом оригинального исследования, предпринятого отечественной наукой на базе эпиграфических данных, изученных в 70—80-х годах. Автором этого исследования по периоду VIII—XV вв. (как и соответствующей концепции аграрной истории всего региона Юго-Восточной Азии) является доцент Д. В. Деопик. Естественно, что лучшая сохранность источников на Яве диктовала описание аграрных процессов преимущественно яванских, но они во многом объективно экстраполируются и на другие островные территории. Большую роль играют и многочисленные аналогии и сопоставления с кхмерским, тьямским и другими обществами Индокитая.

Необходимость возможно полнее представить данные по земельным отношениям, практически не получившие ранее целостного освещения ни в зарубежной, ни в отечественной литературе применительно к раннему периоду, побудила авторов ограничиться лишь минимумом сведений по художественной культуре, связанных с процессами политико-идеологического характера. Думается, что пониманию индонезийской цивилизации доколониального периода вполне могут способствовать доступные имеющиеся к настоящему времени отечественные монографические (в том числе научно-популярные) работы по традиционной культуре Индонезии (см. список рекомендуемых источников и литературы).

Эпоха Великих географических открытий застала Нусантару цивилизованным и экономически процветающим регионом мира. Особенно бурно развивались торговые города-княжества побережья Явы, Суматры, Малаккского полуострова, Молукк. Если в начале XV в. флотилия китайского адмирала Чжэн Хэ застала Малакку незначительным рыбацким поселением, то уже менее века спустя поселок превратился в огромный торгово-перевалочный порт, один из величайших городов мира. Столица государства Матарам (Ява) и три главных порта Индонезии первой половины XVII в.— Банда-Аче, Бантен и Макассар, насчитывая свыше 100 тыс. жителей каждый, также превосходили размерами крупнейшие европейские города.

Огромную роль в экономике средневековой Нусантары до вторжения колонизаторов играли международная морская торговля и мореплавание всех типов: океанское, внутриазиатское и каботажное. Караваны торговых судов яванцев и малайцев достигали берегов Африки, а на коммуникациях восточной зоны Индийского океана и западной Тихого преобладание их купцов и мореходов было бесспорным. Так, вице-король Португальской Ост-Индии, знаменитый конкистадор д’Албукерки в 1512 г. докладывал в Лиссабон королю, что раздобыл «самую лучшую на свете» и наиболее детальную карту океанских и морских путей, составленную искусными мореплавателями Явы. Целые кварталы в ряде перевалочных портов Востока, от Малакки до Манилы, в XVI — начале XVII вв. были заселены купцами с Явы.

С Великих географических открытий и начала колониальной эры история человечества стала обретать всемирный характер. Однако, как справедливо отмечалось отечественными историками, прогрессивный процесс открытия новых земель, установления связей между народами совершался (иначе в то время и не могло быть) в форме захвата, истребления и ограбления одних народов другими, сопровождавшихся разрушением вековой культуры и уклада жизни Востока. И, добавим, — серьезным разрушением производительных сил захваченных стран.

Это была эпоха, когда цивилизация Востока все еще сохраняла превосходство над материальной культурой Запада. Сокровища Азии: шелк и фарфор Китая, хлопчатобумажные ткани Индии, пряности Южной и Юго-Восточной Азии не имели себе равных. Они пользовались самым высоким спросом, приносили торговцам баснословные барыши и (наряду с благородными металлами и драгоценными камнями) неотразимо манили европейских искателей наживы, что и послужило первотолчком дальних морских походов и открытий европейцев. Поэтому без понимания процессов, протекавших в экономическом развитии мира, невозможно составить представление об истории ЮВА, в частности Нусантары.

Временное совпадение трех факторов международной экономической жизни в значительной степени усугубило мировое значение ЮгоВосточной Азии и подтолкнуло процесс колониальной экспансии. Это был, во-первых, торговый бум XVI — первой половины XVII вв., вызванный притоком в Европу (прежде всего в Пиренейские монархии) дешевого серебра из Перу и Японии. Во-вторых, «революция цен» во всем мире, вызванная этим обстоятельством. Наконец, в-третьих, бурное оживление спроса Китая на черный перец Южной Индии и Индонезии, достигшее пика в 60-е гг. XVI в.—30-е гг. XVII в. Основные морские торговые пути сместились, многие из них пересекались в зоне Нусантары. После захвата португальцами Малакки (1511 г.) большинство купцов из мусульманских стран поневоле изменили привычный морской маршрут Малакка—Каликут на иной: Аче—Джидда. Торговля Китая с Индией тоже велась тогда преимущественно через перевалочные порты ЮВА.

Экономический бум достиг апогея в 20-е гг. XVII в., когда черный перец Нусантары и Южной Индии в стоимостном выражении ежегодно составлял свыше половины импорта Европы и оплачивался в среднем эквивалентом около 80 т серебра (в конце XV в. только 17 т). Его ежегодное производство удерживалось на уровне около 16 тыс. т в среднем, а в выращивании и экспорте было занято в Азии около полумиллиона (!) человек.

С 60-х гг. XVII в. рынок оказался перенасыщенный перцем. Цены упали вдвое, а доля перца в стоимости европейского импорта — в 5 раз. Бум окончился. Казалось, товары ЮВА утратят значение для Европы. Однако одновременно резко поднялся спрос на «тонкие пряности» Молуккских о-вов (гвоздика, мускатные орех и цвет) и индиго, натуральный краситель, выращиваемый как на субконтиненте, так и в Нусантаре. В сочетании с сохранявшейся ролью Индонезии как перевалочного торгового центра все это удержало ее хозяйство на плаву, хотя уже укоренившаяся голландская торговая монополия, подобно раковой опухоли, разъедала экономику архипелага.

И все же основную массу грузов в торговле Нусантары XV— XVII вв. представляли отнюдь не пряности, а такие товары внутриазиатской и каботажной торговли, как текстиль (главным образом, индийский), пищевые продукты, изделия из металла и керамики и другие. Например, северосуматранское княжество Ачё регулярно импортировало с Явы рис, сахар, бобовые, соль. В Малакку ежегодно прибывало до 50—60 судов Явы с рисом, разгруженные, они часто фрахтовались для внутриазиатских или океанских перевозок товаров этого султаната. Западные исследователи имели все основания говорить о «коммерциализации» побережья ЮВА с XV—XVII вв., добавим, при деятельном участии ее народов.

Почему же экспансия пиренейских государств на Востоке («первая волна» европейского вторжения) имела столь разрушительные и необратимые последствия для стран и народов Нусантары в отличие от экспансии, например, арабской или китайской? Почему последовала «реакция отторжения», вынудившая штаб-квартиру португальцев в Малаккском проливе на протяжении 130 лет отбивать нескончаемые атаки государств региона?

Вторгшись в мир Нусантары с ее сложившимися торговыми связями, воинственные португальские фидалгу не имели никаких собственных товаров, которые могли бы предложить как средство обмена. (Лишь позже они использовали для этой цели ткани, произведенные, однако, в Индии). Неприкрытый грабеж и торговля награбленным, грубое насилие, обращение населения в рабство и работорговля; попытка силой навязать торговую монополию; взимание грабительских портовых сборов с проходящих Малаккский пролив иноземных судов, которые насильственно загонялись в разбойничий порт Малакку; наконец, принудительная христианизация населения — вот тот арсенал хищнических средств, который они применили в ЮВА. Завершив реконкисту (отвоевание) Пиренейского полуострова, они легко и органично перешли к конкисте (завоеванию) на Востоке, с тем большей охотой истребляя мусульман, что последние нередко обладали желанными сокровищами. Итак, португальская экспансия была сочетанием грабежа, внедрения торговой монополии и возрожденного крестового похода против мусульман. Все это представляло угрозу для существования Нусантары как культурно-исторической общности.

Португальско-испанское вмешательство нанесло непоправимый вред экономике стран Востока. Оно способствовало росту эксплуатации азиатского крестьянства, образуя над ним еще один слой эксплуататоров. Оно в значительной степени подорвало внутриазиатскую и каботажную торговлю. Но еще хуже было то, что оно погрузило Ост-Индию (Нусантару) в беспрецедентную атмосферу нескончаемой войны. Поражение португальцев в конечном итоге было неизбежным не только вследствие появления более сильных в военно-политическом отношении соперников — Голландии и Британии. Уместно в этой связи напомнить слова Маркса, подчеркнувшего, что посредническая торговля, не основанная на собственном, отечественном производстве, неотвратимо ведет к падению «чисто торговых наций».

Следует по контрасту заметить, что контакты Китая со странами Нусантары в целом носили (если исключить поход Хубилай-хана в 1293 г.) характер мирной обоюдовыгодной торговли. Так было в период бума частной торговли китайских купцов, дозволенной, наконец, императорским двором (60-е гг. XVI в. — 30-е гг. XVII в.). Так было и во времена ее официальных запрещений, легко обходимых заинтересованными торговцами.

«Вторая волна» колониальной экспансии осуществлялась государствами, находившимися на мануфактурной стадии производства: Британией и в первую очередь Нидерландами. Целесообразно вкратце остановиться на главных этапах социально-экономических мер по колонизации Индонезии, предпринимаемых голландцами. Англичане и голландцы не брезговали (особенно вначале) прямым грабежом, работорговлей, то есть примитивно-разбойничьими методами периода первоначального накопления. Однако девизом начала английско-голландской экспансии стала монополия, не удавшаяся португальцам. Это была монополия на торговые сношения Нусантары с внешним миром (прежде всего в торговле тонкими пряностями Молукк), монополия на мореплавание в архипелаге (начавшаяся с постепенного оттеснения всех азиатских конкурентов), монополия на снабжение потребительскими товарами заповедника Голландской ОИК—Островов пряностей. Прозелитическая активность голландцев была минимальной и локализованной. Итогом I этапа их деятельности (конец XVI в. — начало последней четверти XVII в.) было создание торговой империи. Нидерландская и Британская Ост-Индские компании, олицетворяя консолидированный в национальном масштабе торговый капитал, были одновременно и детищем и орудием первоначального накопления[3].

Уже к концу этого первого этапа голландской колонизации Нусантары логика экспансии властно толкала Нидерланды к созданию там территориальной державы, что, естественно, требовало политического подчинения яванских султанатов. Второй этап голландского внедрения (конец XVII в. — начало XIX в.) и стал временем ее воплощения в жизнь. Феодальные отношения искусственно консервируются (там, где их не было, — насаждаются) колонизаторами. Место торговой прибыли постепенно занимает феодальная рента (иногда прикрытая видимостью торговой сделки). Дополнительные прибыли поступают от налогообложения, откупов, внутренних монополий. Но к концу этого этапа, в целом совпадавшего с мануфактурной фазой развития капитализма Нидерландов, уже появляются первые попытки вмешательства колонизаторов в организацию сельскохозяйственного производства (принудительное введение ранее не известной на Яве культуры кофе в Приангане).

Затянувшееся засилье в Нидерландах торгового капитала, с которым тесно сросся правящий дом Оранских, реставрированный после наполеоновских войн, обусловило в течение следующего, третьего, периода (30-е — 60-е гг. XIX в.) истории колониальной Индонезии невиданный откат колониальных властей к государственно-крепостнической «системе принудительных культур» (СПК). Ява и ряд других районов «Нидерландской Индии» были превращены, по выражению А. А. Губера, в «гигантское феодальное поместье». Метрополия, наживаясь на присвоении феодальной ренты-налога, используя системы «колониального долга» и «активного сальдо» (батиг слот) во взаимных расчетах со своей колонией, восходила на ступень промышленного капитализма.

Для Индонезии же это был вопиющий социально-экономический регресс. Закрепленная за Нидерландами колония деградировала, ее феодальный класс был низведен до уровня колониальных чиновников и надсмотрщиков на государственных плантациях принудительных культур. Не было забыто голландцами и использование откупов, непосильного для народа налогообложения. Рождение частнопредпринимательского (пусть даже голландского) капитализма в Индонезии пресекалось Гаагой в зародыше. Но после первых успехов СПК очень скоро обнаружила свою убыточность, вызванную прежде всего незаинтересованностью и внутренним сопротивлением непосредственного производителя.

На следующем, четвертом, этапе голландской колонизации Индонезии (70-е гг. XIX в. — второе десятилетие XX в.) феодальнокрепостническая СПК отменяется ввиду все более очевидной ее убыточности, мощных антиколониальных выступлений на Яве и Суматре, принимающих мусульманско-фундаменталистскую окраску, наконец, запоздалой победы промышленного капитализма в самих Нидерландах. Происходит не имеющий исторических параллелей скачок от госкрепостничества к эксплуатации колонии методами монополистического финансового капитала. Принудительные культуры одна за другой отменяются (впрочем, кроме самой прибыльной — кофе). Сохраняется и эксплуатируется масса феодальных и патриархальных пережитков. Соответственно трансформируется и идеологическое обоснование колониализма в виде идей либерализма и политики «этического курса». В экономической и внешнеторговой областях слабеющая колониальная держава Голландия поневоле отступается от монопольной эксплуатации Нидерландской Индии, дабы сохранить свою политическую власть над ней.

Говоря о колониализме на Востоке, историки подчеркивают его двоякую миссию: с одной стороны, уничтожить старое азиатское общество, а с другой — заложить материальную основу современного западного общества в Азии, другими словами, промышленного капитализма.

Если это так, то приходится констатировать, что европейский колониализм не до конца справился с первой задачей, а вторую даже не пытался одолеть до конца XIX в. Голландский колониализм насаждал в Ост-Индии рабство там, где его никогда не было. Он уничтожил предпринимательские элементы общественных структур Нусантары, искусственно консервируя феодализм. В годы, когда на Западе развернулось победное шествие капитализма эпохи свободной конкуренции, он отбросил колонии к дремучему крепостничеству СПК. Он ликвидировал индонезийское мореплавание, довел до деградации местные уклады, обычаи, культуру, города. Батавия, столица «Нидерландской Индии», например, во II половине XVII в. насчитывала едва-едва 30 тыс. жителей: колонизаторы, опасаясь восстаний, искусственно сдерживали пополнение города за счет яванцев, и в том числе ремесленников, мелких торговцев, предпролетариата. При голландском владычестве индонезийское общество практически не могло генерировать собственной капиталистической прослойки, ибо колонизаторы сохранили сферу крупного предпринимательства за европейцами, а среднего — за азиатской инонациональной (арабской, китайской, индийской) буржуазией. Б индонезийском обществе колонизаторы неизменно занимали сторону застойных и отживших его элементов (например, адатных вождей Минангкабау, Аче и Явы) против предбуржуазии, выступавшей под знаменами фундаменталистского ислама. Скачок к эксплуатации методами финансового капитала был внезапным для неподготовленного населения, болезненным. Он вверг народные массы колонии в неисчислимые бедствия («раскрестьянивание», бурная пролетаризация, уголовный трудовой кодекс и пр.).

Что касается цивилизаторских и культуртрегерских потуг колонизаторов под занавес периода новой истории (модернизация системы земледелия, приобщение части местного населения к западному образованию, здравоохранению), то приходится констатировать, что они были, во-первых, сильно запоздалыми, а во-вторых — вынужденными. Их претворение в жизнь в конечном счете, по существу, диктовалось потребностями самой модернизируемой колониальной системы Нидерландов соответственно велению эпохи.

В исторической литературе указывается, что на Востоке[4] отсутствовало первое, основное условие буржуазной предпринимательской деятельности — безопасность личности купца и его собственности[5]. Если присовокупить к этому непрестижность занятия торговлей и ремеслом у населения государств хинтерланда (Матарам и его преемники), которые в конце концов возобладали над портовыми городами-княжествами, то, видимо, следует заключить, что «свой, собственный» капитализм не появился к завершению периода новой истории в Индонезии как уклад в достаточно зрелых формах.

Работая над текстом учебника, авторы неоднократно обращались к трудам нашего крупного историка, основателя современного индонезиеведения акад. А. А. Губера, чьими учениками (или учениками учеников) являются все члены авторского коллектива.

Весьма широко авторы привлекали также научную продукцию таких видных историков-востоковедов, как А. Б. Беленький, Э. О. Берзин, С. С. Кузнецова, П. М. Мовчанюк, В. А. Тюрин. Описывая культурноисторические традиции Явы, структуру и связи в яванской общине, авторы прибегали к статьям С. В. Кулланды и Э. А. Лалаянца по указанной теме. Авторы считают своим приятным долгом изъявить этим ученым свою искреннюю признательность.

Разумеется, авторы старались в максимальной степени привлекать молодую историческую науку Индонезии. Они обращались в первую очередь к шеститомной коллективной монографии «Национальная история Индонезии», изданной в 1976 г. при участии Сартоно Картодирджо и Нугрохо Нотосусанто; использовались, кроме того, труды Сукарно, М. Бухари, С. Вирьосупарто, А. К. Принггодигдо, М. Д. Сагимуна, Р. Сукмоно, Сламетмульоно, М. Ямина, П. А. Тура и многих других; «Исторический атлас» Индонезии под редакцией М. Ямина.

Авторы многократно обращались к капитальным исследованиям ученых Запада, освещающих историю Индонезии и ЮВА в целом. Это, в частности, монографии и статьи голландцев де Граафа, фан ден Берга, Схрике, фан Лёра, де Клерка, И. Крома, Я. Нордейна, Буке, Бюргера, Д. Коха, Т. Пижо, В. Стюттерхейма и др.; англичан Д. Дж. Холла, Фёрниволла, Б. Харрисона, Р. Уинстедта; американцев Б. Флекке, Р. Маквэй, К. Герца, П. Уитли, Р. фан Нила и многих других; фундаментальные работы французского ученого Ж. Сёдеса; немца Б. Дама; австралийцев А. Рейда, Дж. Легга, К. Пендерса, Дж. Инглсона и многих других.

* * *

Работа выполнена авторским коллективом ИСАА при МГУ. Авторы трех первых глав (периоды древности и большей части средневековья) — доценты Г. Г. Бандиленко и Д. В. Деопик (разделы по аграрной истории). Глава IV, завершающая период средневековой истории Индонезии, и весь раздел III (Новая история; главы с пятой по девятую) написаны в соавторстве доцентами Е. И. Гневушевой и В. А. Цыгановым.

Авторы выражают благодарность коллегам — сотрудникам кафедры истории стран Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии и старшему научному сотруднику Института востоковедения АН СССР Л. М. Демину, а также доценту МГИМО Л. М. Ефимовой, чьи квалифицированные замечания способствовали доработке ряда глав.