16
16
И все- таки мы опоздали!
По шоссе уходила колонна немецких машин. Уходила на запад. На некоторых были грузы, на других — люди с винтовками и автоматами.
Белобородов был прав: немцы отступали, немцы ускользали под прикрытием ночи.
Они именно ускользнули у нас из-под носа. Батальоны не успели развернуться, пулеметчики и минометчики не изготовились.
На востоке, там, где остались обойденные нами Снигири, и на юго-востоке, где, судя по большому зареву, полыхало Рождествено, все еще продолжался бой. Там все еще без устали колотила наша артиллерия, оттуда доносилась пулеметная, ружейная и минометная
стрельба.
Там, очевидно, остался немецкий заслон, но часть сил — и, быть может, главная — все-таки ушла.
Суханов говорит связисту:
— Передай Копцову, чтобы седлал…
И он внезапно умолкает, не договорив.
С запада, с той стороны, где скрылись немецкие машины, неожиданно подымается стрельба. И близко, вероятно, всего в полукилометре. Бьют восемь или десять пулеметов, бьют винтовки, а вот и первые удары минометов. Сквозь ночь видны вспышки рвущихся мин. Слышен близкий орудийный выстрел.
Гулко бухает романовская пушка, бьют и бьют пулеметы, на шоссе вдруг взметывается пламя. Тотчас рядом появляется другой всплеск огня, третий… четвертый… Это горят немецкие машины, подожженные нашими гранатами. Немцам нет ходу вперед: шоссе оседлано первым батальоном.
К нам приближается трескотня немецких автоматов. Еще минута — и нам смутно видны темные фигуры немцев. Их много; отстреливаясь, они медленно отходят; кое-кто падает; слышится команда на немецком языке, и противник цепью залегает в снег, продолжая стрельбу. Пригнувшись, подбегают отставшие и тоже ложатся. Некоторые подползают, — вероятно, раненые.
С опушки, где притаились гвардейцы, видны черные полоски, густо рассыпанные на свежем снегу. Это линия немецкого огня. Огонь ясно виден; немецкая цепь очерчена короткими частыми вспышками, вылетающими из стволов при каждом выстреле. Первый батальон бьет по цепи из минометов, мины глухо рвутся, разметывая снег. Немецкие минометы еще не действуют, но за цепью в придорожной канаве возится небольшая группка, что-то устанавливая. К цепи подбегают еще люди; сюда, где противник быстро создал линию обороны, стекаются, наверное, и обозники и шоферы, — они тоже ложатся в снег.
Гвардейцы прицелились, но все еще нет команды.
И вдруг Суханов кричит во всю силу голоса:
— Огонь!
Прогремел залп. И тотчас защелкали выстрелы, застрочили пулеметы и ударила батарея минометов.
Несколько темных фигур поднялись и бросились к шоссе. За ними побежали другие. Некоторые вскакивали и валились в снег. Многие вовсе не встали; они лежали, как прежде, но огоньки, вылетающие при выстрелах, возле них уже не вспыхивали.
Опять раздалась команда на немецком языке. Офицер яростно что-то кричал. Он поднялся, размахивая револьвером, но тотчас его крик прервался, как подсеченный. Офицер упал, пронзенный, вероятно, сразу несколькими пулями. По бегущим немцам стреляли все, даже писаря и штабной кашевар.
— Ну-ка, три белые осветительные ракеты! — приказал кому-то Суханов.
Тотчас в небо взвились три белые линии и, рассыпавшись искрами, превратились в медленно опускавшиеся и все разгоравшиеся белые звезды.
Сразу стало светлее, отчетливее обозначились фигуры бегущих немцев. Под нашим огнем они падали и падали в снег. Но часть скрылась за возвышением шоссе.
И вдруг из-за леса по ту сторону шоссе, несколько наискосок от нас, вспыхнули три зеленые ракеты.
— Сидельников! — улыбаясь, сказал Суханов. — Наверное, бегом бежит…
К нему подошел боец:
— Товарищ подполковник, капитан Романов просит вас к телефону.
— Уже протянули связь? И с генералом можно говорить?
— Точно, товарищ подполковник.
— И землянку соорудили?
— Две, товарищ подполковник.
— Пошли, Кондратенко, — как-то по-домашнему сказал Суханов.
Он почесал шею и добавил: — Величкин, передайте Копцову, чтоб собрал своих людей и оседлал шоссе. Задача — не пропустить тут ни одного фрица из тех, что там остались.
Таков был маленький кусочек боя, который мне довелось увидеть.
Через три минуты я сидел в только что вырытом блиндаже, крытом свежим сосновым накатом, на полу, густо устланном хвоей. В печке, вырезанной прямо в земле, пылал сухостой. На раздвижном походном табурете стоял полевой телефон. Отсюда уже протянулись провода во все батальоны и к Белобородову.
Капитан Романов просил сообщить генералу, чтобы залп артиллерии по Трухоловке был отменен, потому что первый батальон сейчас ворвется туда.
— Обождите, Романов, что скажет генерал, — приказал подполковник.
Не кладя трубку, он вызвал генерала и доложил о выполнении задачи. Ему хотелось все изобразить пообстоятельнее, но, очевидно, подгоняемый Белобородовым, прерывая рассказ, он быстро и коротко отвечал на вопросы. Закончив разговор, сказал:
— Все ему скорей, скорей… Генерал — «бегом!». А рад!
Он вызвал Романова:
— Разрешено… Действуйте!
Среди ночи Суханов получил новый приказ генерала: с рассветом двигаться на Истру.
Опять Суханов рассматривал карту, диктовал приказ; Величкин записывал, редактируя на ходу; Кондратенко сидел молча, у него совсем пропал голос, он подписал, и связные понесли приказ в батальоны.
Наутро, часов в восемь, когда уже было светло, штаб полка, покинув блиндаж, вышел на шоссе. Батальоны уже ушли на запад. Романов час назад занял Высоково.
На шоссе стоял знакомый штабной автобус. Он остановился перед полусожженным деревянным мостиком, еще не восстановленным саперами.
Я увидел Белобородова. Невысокий, в темно-серой, ладно перепоясанной шинели, по-прежнему без генеральских звезд, он быстро шел на запад. За ним двигались работники штаба.
Обойдя мост и с поразительной для его плотной фигуры легкостью перебежав через ров, он оглянулся на отставших:
— Плететесь, как старики! Бегать разучились! Вот закачу я вам по утрам зарядочку! Бегом!
И пошел дальше широким, быстрым шагом.
Некоторое время спустя я прочел в газетах Указ Президиума Верховного Совета о награждении орденами начальствующего состава Красной Армии. Среди прославленных имен генералов Белова, Болдина, Говорова, Лелюшенко, Рокоссовского, среди фамилий других героев великой битвы под Москвой значилось имя генерал-майора Афанасия Павлантьевича Белобородова.
* * *
Страду великой войны Белобородов закончил командующим армией, генерал-полковником, дважды Героем Советского Союза.