VII.5. Инородческий вызов

VII.5. Инородческий вызов

В начале XX в. немцы вышли на 10-е место по численности среди народов Российской империи. К 1917 г. их количество приблизилось к 2,5 млн. человек{297}.

За исключением остзейских немцев, предки которых пришли на балтийских берег как агрессоры, большинство выходцев из Германии влилось в население империи в рамках массового иммиграционного движения. Начало этому движению положили московские великие князья, приглашавшие к себе на службу из германских княжеств медиков, военных, ремесленников. Во времена Иоанна IV, помимо приглашённых немцев, на Руси осели военнопленные, захваченные в ходе Ливонской войны (1558–1583). Многие из них селились в окрестностях Москвы, в основанной Иоанном Грозным Немецкой слободе.

Немцы стояли у истоков интереса Петра Первого к Европе. В годы своей юности Пётр был частым гостем Немецкой слободы. Здесь он обрёл друзей и советчиков. Здесь встретил и полюбил немецкую девушку Анну Монс. Отсюда он начал свой трудный путь реформатора России. Поворот Петра I к Европе, победа России в Северной войне, включение в состав России прежней Ливонии на благоприятных для её немецкого населения условиях, установление династических связей России с германскими княжествами, обучение русских дворян за рубежом, приём иностранных учёных и специалистов в России — всё это способствовало тому, что старая Европа стала смотреть на Россию как на свою часть. Европейские учёные отказались от прежнего видения восточной границы Европы (проходила по Дону) и пришли к соглашению, что теперь она проходит по Уральскому хребту.

Превращение Московского государства в Российскую империю и влиятельную европейскую державу, богатство царского двора, масштабность задач, стоявших перед российским государством в области освоения огромных территорий, привлекали в Россию множество иностранцев, и в частности немцев. Многие немцы предпочитали селиться в Петербурге, чему способствовал специальный царский манифест от 16 апреля 1702 г. Поскольку немцы и другие иностранцы, как правило, оказывались в условиях наибольшего благоприятствования, то русские стали говорить о засилье иностранцев, и в первую очередь немцев, в науке, государственном управлении, армии[78].

В то же время Россия, начав играть всё более активную роль в европейской политике, всё чаще стала приходить в дипломатическое и военное соприкосновение с германскими государствами. Так, во время Северной войны русские войска вводились в Померанию, Мекленбург и Гольштейн. С Бранденбургом Россией был заключён союз против Швеции. Во время Семилетней войны русская армия, нанося поражения Фридриху II, оккупировала Восточную Пруссию, а в 1760 г. заняла Берлин. На короткое время (с 1758 по 1762 г.) Северо-Восточная Пруссия с Кенигсбергом (теперь Калининградская область) была включена в состав России. Пётр III, почитатель Фридриха II, возвратил эти земли Пруссии.

Россия вмешивалась также в длительный прусско-австрийский конфликт и войну за Баварское наследство. Екатерина II выступила посредником при заключении Тешенского мира в 1779 г. и гарантом порядка в германских землях, что давало ей возможность вмешиваться в дела Пруссии и других германских государств. Для продвижения русского влияния в Германии при Коллегии иностранных дел в Петербурге было учреждено немецкое отделение{298}.

Екатерина II, решая проблемы Российской империи, уверенно использовала немецкий фактор. Чтобы заселить неосвоенные восточные и южные окраины империи, она специальными манифестами от 22 июля 1763 г. и 4 декабря 1768 г. положила начало немецкой земледельческой миграции в Россию, пригласив немецких крестьян из Гессена, Пфальца, Баден-Вюртемберга. Этот проект Екатерины II отвечал интересам обеих сторон: и России с её огромными неосвоенными территориями, и немцев, которых гнала с родины материальная нужда, безземелье, произвол феодалов{299}.

В первый этап немецкого переселенческого движения (1763–1774 гг.) подавляющая часть прибывших немцев осела в Саратовской губернии. Во второй этап (1801–1820 гг.) основная масса немецких колоний возникла в Херсонской, Екатеринославской, Таврической губерниях, в Бессарабии и Закавказье.

Приток в Россию немецких крестьян объяснялся привлекательными условиями приёма. Так, колонисты пользовались в Российской империи свободой вероисповедания, имели внутреннее самоуправление, освобождались на определённый срок от налогов, от рекрутских наборов[79], имели кредиты на обзаведение, располагали большими земельными наделами (в среднем 60 десятин на семью), находившимися в удобных для проведения торговых операций местах.

Указом Александра I от 5 августа 1819 г. всякая земледельческая иммиграция из Германии была запрещена, и весьма ограниченный приток новых земледельческих переселенцев регулировался специальными разрешениями.

Однако обычная иммиграция не прерывалась. Российская империя действительно была привлекательной для немцев иммиграционной страной. В период 1861–1900 гг. превышение притока мигрантов из Германии в Россию над оттоком составило 1,1 млн. человек. Немцы селились в Царстве Польском, Прибалтийском крае, Нижнем Поволжье, Новороссии, Петербурге. В небольших количествах они разместились, в сущности, во всех губерниях и районах Российской империи. Многие из них обрели в России родину. Одни обеспечили себе в России спокойную и зажиточную жизнь в качестве земледельцев, ремесленников, врачей, аптекарей, булочников, кондитеров, предпринимателей. Другие оставили заметный след в истории России как государственные деятели, политики, военачальники, учёные, врачи, люди искусства. Достаточно назвать такие фамилии: Бенкендорф, Нессельроде, Беннигсен, Клаузевиц, Тотлебен, Дибич, Врангель, Витте, Эйлер, Крафт, Крузенштерн, Беллинггаузен, Миллер, Цепелин, Клодт, Фонвизин, Грот, Даль, Греч, Корш, Коцебу, Рерих и др.

Вся Россия знала доброго доктора Гааза — тюремного врача, истратившего все свои личные сбережения на помощь заключённым и каторжникам. О докторе Гаазе с особым теплом вспоминал Ф.М. Достоевский в своих «Записках из мёртвого дома». Вообще, немцы были довольно частыми героями и персонажами произведений русской литературы. Это свидетельствует об их роли в русской жизни, а также о значительной численности их диаспоры.

Когда возникла необходимость заселить неосвоенные регионы Западной Сибири, а также интегрированные в состав Российского государства пустующие земли казахских степей и Туркестана, новая переселенческая волна втянула в себя и немецких колонистов, осевших в европейской России. Покидать старые колонии большинство немцев заставлял земельный кризис, возникший в связи с ростом рождаемости. Во всяком случае, немецкие колонисты займут заметное место в переселенческой истории и экономическом освоении Западной Сибири и Казахстана[80].

В исторически сложившихся местах компактного поселения немцев колонисты жили в относительной изоляции не только от других народов, но и от других немецких переселенцев, что объясняет сохранение ими религиозных, культурных, диалектных особенностей тех немецких княжеств, из которых они в своё время иммигрировали в Россию. Там, где немцы жили численно небольшими группами в контакте с другими народами, прежде всего русским, усиливался процесс их языковой и этнической ассимиляции. В особенности это относится к городским немцам. Важным фактором приобщения немцев к русскому языку стало распространение на них в 1874 г. всеобщей воинской повинности.

Переселение немцев в Россию, на русскую почву дало в итоге такой самобытный этнический феномен, как российские немцы, которые синтезировали в себе качества русского и немецкого народов. В основной своей массе российские немцы принадлежали к крестьянскому и мещанскому сословиям, входили в качестве важного качественного компонента в трудовые ресурсы России и серьёзной угрозы для территориальной целостности империи не представляли.

Иначе обстояло дело с остзейскими немцами, завоевавшими в начале XII в. Прибалтику, согнавшими туземцев с занимаемой ими земли и сохранившими свой средневековый статус победителей и господ до начала XX в. Бароны-землевладельцы принадлежали к дворянскому сословию и благодаря этому входили в состав имперской элиты. В большинстве своём они служили лично царю, а на прибалтийские земли смотрели сквозь призму средневековой традиции, т.е. как на своего рода лен, полученный от государя за верную службу. Конечно, многие из них, служа царю, служили и России, но до известных пределов, т.е. если это не затрагивало их привилегий и немецкого характера края. Прибалтику они считали немецкой землёй, хотя находились там в меньшинстве (по переписи 1897 г. немцы в Эстляндии и эстонских уездах Лифляндии составляли 3,5%), и столетиями работали на обособление её (культурное, языковое, религиозное, политическое) от России. Этим духом обособления от России и даже презрения к ней они стремились отравить души своих прежних рабов — эстонцев и латышей, сделав их своими союзниками в борьбе против «обрусительной» политики центра. Хотя каждая из сторон, т.е. и немцы, и туземцы, выросшие на немецкой почве, играла свою собственную игру, однако в любом случае она была во вред России.

Первым забил тревогу Юрий Самарин ещё в 1848 г. («Письма из Риги»), а затем в 1868–69 гг. (серия выпусков «Окраины России», статьи в газете «Москва», в которых, в частности, указывалось «на неминуемые последствия постепенного упадка доверия к России в тамошнем простонародии»).

Главным оппонентом с остзейской стороны выступил профессор русской истории в Дерптском университете Карл Ширрен, читавший свои лекции по-немецки, превозносивший всё немецкое в России и считавшийся в своей среде «публицистом, не имевшим себе среди остзейцев равных». В своём ответе Самарину{300} он, в частности, заявил: «Почва, на которой мы стоим, принадлежит Царю, Империи и нам, но отнюдь не народу Вашему… Временно и условно российское господство в Прибалтике, а не привилегии балтийских немцев». (Примечательно, что в современной ФРГ действует общество Карла Ширрена, которое ежегодно проводит День Карла Ширрена как День прибалтийской культуры.)

Вслед за Самариным в спор с остзейцами включились редактор «Московских ведомостей» Михаил Катков и представители славянофильского направления в русском общественном движении во главе с Аксаковым[81].

Под впечатлением революционной смуты 1905 г. в Прибалтийском крае профессор А.С. Будилович произнёс следующие полные отчаяния и надежды слова: «На заре европейской истории всё Балтийское море называлось Венетским, т.е. Славянским или Славянолетским. Ещё в XIII в. даже южные побережья его, на протяжении от Гданска до Любека, заселены были славянами. Теперь они онемечены. Осталась в руках славян лишь небольшая восточная часть Балтийского побережья, по линии от Торнео до Полангена. Ужели мы не приложим всех усилий, чтобы обеспечить за Россией, за Славянством хотя этот клочок его заветного достояния? Не для Петербурга лишь, но и для всей Империи это побережье необходимо как свет и воздух, как единственный свободный выход на простор океана. Ужели мы дозволим отрезать этот выход, станом ли то вооружённых союзников или системой инородческих автономий?»

«Нет, этого не может быть, — заключает А.С. Будилович, — не должно быть. Порукой в том всё наше прошлое, величие нашего народа, его высокие культурные идеалы, его неисполненное мировое призвание. Соединёнными силами государства и общества, науки и литературы, наконец возрастающим напором своей колонизационной волны Россия сумеет обеспечить своё державное положение на этих побережьях, пока не завершатся её судьбы как представительницы Славянства и носительницы восточно-христианской образованности»{301}.

Профессор Будилович не мог знать, что у Российской империи почти не оставалось исторического времени, чтобы реализовать такую программу. Ведь надо было пересматривать всю политику правительства в отношении окраин.

Пример Прибалтийского края свидетельствует, что традиционная политика не помогала раскрытию ни высоких культурных идеалов, ни величия нашего народа. О катастрофических упущениях в этой области может свидетельствовать следующее требование профессора Будиловича: «Наряду с государственным значением русского языка должно быть обеспечено основным законом и право русского человека жить и служить в любой из окраин созданного его предками государства, не поступаясь при этом ни одним из политических или гражданских прав российского гражданина»{302}.

О том, как обстояли дела на самом деле, явствует из записки помощника уездного начальника (Юрьевский уезд). Примечательно, что содержание записки строится в контексте определения и формулирования угрозы для русского дела в Прибалтике. Это: немецкая колонизация, связанная с наплывом в уезд немецких иммигрантов из Германии[82], которые как «элемент неблагонадёжный», принимая русское подданство, могут захватить в свои руки весь край. Будучи убеждённым, что это «немецкое нашествие» следует предупредить и парализовать, автор записки начинает считать русские силы и приходит к неутешительным результатам. Он, в частности, пишет: «Известно в общем, каково положение эстонского народа в Юрьевском уезде, но ещё хуже положение проживающих здесь русских». Далее следует повествование о горькой судьбе 10 тысяч человек, предки которых бежали сюда зимой по льду Чудского озера ещё во второй половине XVIII в. и укрывались эстонцами в лесах от розыска властей. Это были раскольники и беглецы от помещичьего произвола и рекрутчины. Чтобы узаконить их пребывание в крае и спасти от возвращения на родину, лифляндские власти приписали их в мещане городов прибалтийских губерний, хотя беглецы продолжали жить по западному берегу Чудского озера в основанных ими деревнях. Тогда земли были свободны, и русским жить было хорошо. О землепашестве никто не думал, так как озеро давало в изобилии рыбу не только для пищи, но и для продажи и обмена. С начавшимся в 1840-е гг. межеванием земель большинство русского населения[83]оказалось на землях частных владельцев-баронов и попало к ним в кабалу в результате постоянно повышаемой арендной платы за те сажени земли, где русские построили свои жалкие лачуги. И вырваться из этой кабалы в условиях остзейского особого порядка не было никакой возможности.

В зимнее время — рыбный промысел. Отсюда по всему краю направлялись торговцы снетками, сигами, лещами и разными русскими товарами (например, изделия, сплетённые из камыша). Для рыболовства юрьевские русские снимали у немецких помещиков рыбные ловли и в других местностях края, но иногда встречали сопротивление со стороны эстонцев, которые под угрозой убийства[84]требовали прекращения ловли, заставляя русских отказываться от приобретённого права в ущерб себе. И это при том, что рыбный промысел не давал средств к существованию из-за естественного прироста населения и хищнического способа ловли рыбы.

С ранней весны и до глубокой осени — полукочевой образ жизни в поисках пропитания работами иного рода, дающих от 29 до 90 рублей. Из них: 11 руб. — податный и паспортный сбор в год на человека, до 12 руб. — аренда земли под дом и огород, 1 руб. 50 коп. — за право ловли рыбы в озере, 20–30 дней работы на мызе барона — за сбор хвороста для топлива в лесу хозяина. Большинство мещан были постоянно обременено недоимками, и это препятствовало их переходу в крестьянское сословие, который удался лишь немногим счастливчикам.

Говоря о старообрядцах, автор записки с уважением отмечает, что этот могучий отпрыск народа, создавшего наше государство, несмотря на оторванность в течение более века от своей Родины, сохранил свою национальность, а также верования и обычаи и, обладая колонизаторскими наклонностями, сумел повлиять на эстонцев, сделать их солидарными с собою и отчасти обратить их в свою веру[85].

Далее помощник уездного начальника, имея в виду наплыв немецких иммигрантов в уезд и опасности, с ним связанные, делает следующие выводы политического характера.

— Если нельзя сделать, чтобы русские были господами в старинной вотчине русских царей, то следует позаботиться, чтобы они не были и слугами инородцев (т.е. немцев). Для этого необходимо, помимо организации и применения на практике целой системы мер к выкупу крестьянами земель у баронов, устроить и наделить землёй 10 тысяч русских, проживающих в Юрьевском уезде и представляющих самый благонадёжный и стойкий элемент, на который правительство в минуту опасности смело может опереться.

— Только поднятием русской народности, в связи с прочими мерами, можно ожидать успехов в проведении русского дела в здешнем крае.

— С поднятием русской народности, устройством экономического положения 10 тысяч русских мещан и избавлением эстонского народа от земельной зависимости от баронов здешний уезд будет иметь все условия для роста и правильного развития и, несомненно, будет всегда представлять собою часть земли русской{303}.

Приходится констатировать, что вышеописанная ситуация в Юрьевском уезде явилась тем частным случаем, в котором проявилось общее положение русских на прибалтийской окраине, а выводы, сделанные автором записки, были актуальны для всего Прибалтийского края. И это подтверждает ответ временного прибалтийского генерал-губернатора А.Н. Меллер-Закомельского на запрос председателя Совета министров П.А. Столыпина о русском населении в Прибалтийском крае.

Согласно данным местных губернаторов, в эстонских уездах (вместе с городами) Лифлянской губернии (Верроском, Перновском, Юрьевском, Феллинском, Аренсбурском, Эзельском) по состоянию на 11 октября 1908 г. насчитывалось 16 050 русских обоего пола, в уездах (вместе с городами) Эстляндской губернии (Ревельском, Балтийском порту, Везенбергском, Гапсальском, Вейсенштейнском) — 15 211 русских. Итого 31 261 человек. Согласно переписи 1897 г., обошедшей вопрос о национальности и ставившей вопрос о родном языке, в эстонской части Прибалтийского края русские составляли 4,5%. Правда, в Нарве их проживало 43,9%{304}, но Нарва входила в состав Петербургской губернии.

По данным Меллер-Закомельского, русское население края (т.е. Лифляндской, Курляндской и Эстляндской губерний) насчитывало около 100 тыс. человек. То есть русские в крае составляли ничтожное меньшинство. Примечательно, что нигде, за исключением деревень Юрьевского уезда, они не представляли сплошного населения и повсюду жили среди других народностей, рискуя быть ассимированными, заключив смешанные браки или же вследствие беспросветной нужды.

По материалам переписи 1897 г., 74 365 мужчин и 67 302 женщины, или в целом 141 667 человек, проживавших в трёх прибалтийских губерниях, назвали русский язык своим родным языком. При этом грамотными были 55,5% мужчин и 32,2% женщин, мужчин с образованием выше начального насчитывалось 7286 человек, а женщин — 4061 человек{305}. В то же время всё окружающее русских население было поголовно грамотным. Трудно не согласиться с русскими должностными лицами, пришедшими к выводу, что культурное развитие русских в крае, за исключением ничтожного процента лиц интеллигентного слоя, стоит на низкой ступени{306}.

В экономическом и имущественно отношении русские также оказались отодвинутыми на последние роли. Из предпринимателей, никто не владел крупными торговыми фирмами. Были лишь купцы, торговавшие в розницу. Из них наиболее выделялись только торгующие колониальными товарами, в частности: Дёмин, председатель Ревельского купеческого общества, Белягин, товарищ Ревельского городского головы, Горбачёв и Виноградов, члены учётного комитета в Ревельском отделении государственного банка.

Русский землевладельческий класс в крае был представлен скудно и составлял 21/2% немецкого землевладения. Из русских поместий в Эстляндии и эстонских уездах Лифляндии наиболее известны: в Ревельском уезде имение «Фаль» князя Волконского, имение в Везенбергском уезде графа Мусина-Пушкина (русский вице-консул в Берлине), в Юрьевском уезде имение «Газелау» графа Шереметьева, в Юрьевском уезде имение «Каваст» Н. Терещенко, в Юрьевском уезде имения «Руэнталь» и «Карлова» наследников Булгарина, в Феллинском уезде замок Оберпален наследников князя Гагарина, в Веросском уезде имение «Ново-Койкюль» Маркова, в Перновском уезде имение «Таммаст» Кузнецовой.

За весьма редкими исключениями русские землевладельцы не жили в своих имениях, и только некоторые приезжали на лето, как на дачу[86]. Управляющие в имениях — немцы, а рабочие — эстонцы.

Слабо представленное в крае русское помещичье землевладение дополнялось острой нуждой в земле русского простонародья, особенно в восточных частях Везенбергского и Юрьевского уездов, около Чудского озера.

Таким образом, на присоединённых Петром I стратегически важных землях Прибалтики государствообразующий народ оказался представлен малочисленным, малокультурным, малоимущим и едва заметным социальным слоем, окружённым населением, чуждым по вере, языку и интересам. Общественное влияние русского населения временный генерал-губернатор Меллер-Закомельский признал равным нулю.

В условиях пережитых страной революционных потрясений, надвигавшейся мировой войны, возникновения этнонационалистических движений на окраинах Столыпин увидел в этой приниженности могучего народа на завоёванных его предками территориях такие серьёзные вызовы для российской государственности и целостности империи, что счёл необходимым принять комплекс мер, адекватных осознававшейся им опасности.

И в этом стремлении П.А. Столыпин был не одинок. Например, автор статьи «Прибалтийские юбилеи», помещённой в газете «Окраины России» за 18–25 сентября 1910 г., писал: «…дикий, грубый и жестокий разгул эстонского революционизма показал, что немецкая культура не была способна нравственно поднять массы, дисциплинировать их, поддержать авторитет русской государственности, которую балтийские немцы обыкновенно оценивают лишь с точки зрения личной выгоды. России предстоит приобщить этот край к русской культуре, сохраняя его этнографические особенности. Как урегулировать отношения старых прав немецкого высшего класса, имеющего, несомненно, свои заслуги перед русской государственностью, с условиями новой жизни России, окраину которой представляет Эстляндия, — вопрос, на который ответить придётся русской внутренней политике. Впрочем, путь к решению был указан политикой императора Александра III в отношении Прибалтийского края, и временные уклонения с него или остановки на нём могут лишь повредить, временно задержать, но едва ли могут остановить ряд тогда уже намеченных преобразований и перемен».

В 1908 г. правительство разработало меры к утверждению и поддержанию русского влияния в Прибалтийском крае. Они сводились к обеспечению приоритета русской национальности при подготовке, отборе и назначении кадров. Конечно, эти меры носили чрезвычайный характер и были вызваны вековыми упущениями в деле срастания прибалтийской окраины с внутренними губерниями России, выросшими в серьёзную угрозу целостности страны.

Если раньше борьба за Прибалтику носила международно-политический характер: Россия отвоёвывала себе выход к Балтийскому морю в противостоянии с внешним противником — ливонцами, поляками, шведами, то теперь эта борьба приобретала внутриполитическое измерение, поскольку помимо остзейских немцев с их вековыми германизаторскими устремлениями, в спор с Россией включились этнонационалистические силы из числа местного населения. Как следует из книги анонимного автора «Прибалтийская смута»{307}, «представители последних довольно откровенно высказывали, что Прибалтийский край не немецкий, но, конечно, и не русский, а эстонско-латышский; что местное население очень благодарно русским за своё освобождение от немецкого ига, но вовсе не расположено менять его на русское; что оно должно добиваться для края известной автономии, и прежде всего путём назначения на местные коронные должности в школе, суде, администрации природных эстонцев и латышей; что латышским и эстонским должно быть местное духовенство, не только лютеранское, но и православное и что даже православным епископом должен здесь быть эстонец или латыш и т.д.»{308}

С учётом внутриполитических вызовов целостности России разработанные контрмеры предусматривали следующее.

Православие

Ввиду склонности православного духовенства из эстонцев и латышей к проведению узконационалистических (т.е. антирусских, хотя и не противогосударственных) мечтаний в жизнь в своей пастырской практике, испросить у Святейшего Синода постановление (пока секретное, чтобы не раздражать туземцев) о возможно строгой фильтрации и постепенном сокращении приёма в Рижское духовное училище и семинарию на казённый счёт эстонцев и латышей и о привлечении в эти учебные заведения детей русских прибалтийцев, при условии основательного изучения ими местных языков.

С целью приобщения местного населения к русской культуре обратить внимание духовной иерархии на необходимость постепенной подготовки к замене в проповедях и богослужении эстонского и латышского языков языками церковнославянским в богослужении и русским в проповедях.

Школа

Основать необходимое число низших и средних школ специально для русского населения. Одновременно предусматривалось: организация общественной благотворительной помощи неимущим ученикам (а таких среди русских в крае большинство), создание учебно-просветительной и культурной инфраструктуры (русские публичные библиотеки, музеи изящных искусств, русские народные дома с постоянными курсами распространения высшего образования), правительственная поддержка русской прессы, русских научных и просветительных учреждений, правительственное поощрение русского театрального, музыкального и скульптурно-живописного дела в Прибалтийском крае, организация русскими народными домами гастролей выдающихся русских музыкантов, императорских театров (оперы и драмы), устройство выставок художественных произведений, имея при этом в виду, что ничто так легко и незаметно не завоёвывает симпатии инородцев к русской культуре, как обаяние русского искусства.

Чтобы русская школа выполняла функцию носительницы русских общегосударственных идеалов, проводить в жизнь следующие принципы кадровой политики: 1) назначение в русских средних учебных заведениях на должности директоров, инспекторов и преподавателей лиц нерусского происхождения считать преступлением; 2) лиц учебной администрации, так или иначе проявляющих тенденцию к поддержанию инородческих элементов в ущерб русским, немедленно удалять; 3) в русских школах все предметы, кроме иностранных языков, должны преподаваться природными русскими учителями.

Содействие русским в покупке земли

Основать особый «Русский колонизационный банк» в г. Риге с отделениями в других городах и конторами в сельских местностях. В функции этого банка должна входить также покупка земельных участков в городских местностях и выдача ссуд для русских домовладельцев.

Для предоставления русским торговцам, ремесленникам и промышленникам ссуд на более льготных условиях, чем в других банках, преобразовать один из существующих русских банков в Русский торгово-промышленный банк, кредитуемый Государственным банком.

Переселенческая политика

Для организации переселения русских в Прибалтийский край основать Русское колонизационное общество, наподобие существующего в Познани Прусского колонизационного общества, с возможно большим привлечением общественных сил.

В качестве первоочередных шагов предлагались следующие.

— Немедленно принять меры к расселению по побережью Балтийского моря желающих переселиться сюда русских рыбаков из других приморских областей с учётом того, что кроме естественной береговой охраны русские рыбаки дадут опытных моряков как для военного, так и для коммерческих флотов.

— Ввиду важного государственного значения железных дорог[87] возбудить вопрос о принудительном отчуждении земли, прилегающей к рельсовым путям, и устройстве на этих землях русских посёлков с привлечением сюда русских людей из центральных губерний. Из их числа набирать служащих для охраны, ремонта и очистки пути, а также служащих для охраны казённых лесов. Главная цель создания таких посёлков — колонизаторская.

— Для обеспечения русского влияния в крае учредить в новообразовавшихся русских посёлках сельскохозяйственные школы и образцовые фермы, участки для которых могут быть получены путём отчуждения земли на государственные надобности. При этом подчёркивалось, что громадное значение для русского дела имела бы усиленная выдача денежных премий, медалей, улучшенных орудий, племенного скота и т.п. лучшим русским хозяевам за их успехи в области земледелия, маслоделия, пчеловодства, скотоводства, травосеяния, сыроварения и кустарных промыслов.

Городские управления

Принять за общее правило: где в пределах города имеется не менее 10% русских, там должно быть избираемо из числа русских не менее 25% гласных думы и не менее 20% служащих в разных учреждениях, подведомственных городским управлениям. Если городской голова нерусский, то его товарищ (т.е. заместитель) должен быть обязательно русский. Если секретарь думы нерусский, то секретарь управы должен быть русский.

Русским детям должно быть обеспечено городами получение образования на родном языке. Если это не исполнено, город не имеет право открывать на городские средства школы с нерусским языком преподавания. В городских школах русский язык и русскую историю должны преподавать только русские по рождению.

Усиление позиций русского чиновничества в крае

Чтобы парализовать при назначении на высшие чины исключительное влияние немецко-дворянских кругов, безусловно враждебных усилению в крае русской государственности, замещать административные, судебные и педагогические посты коренными русскими, проникнутыми высокими идеалами Августейшего Преобразователя края Императора Александра III.

Под главным руководством генерал-губернатора, который является не только представителем власти на окраине, но и носителем русских общегосударственных идеалов, проводить в жизнь русскую государственную программу при согласовании действий всех административных органов.

Борьба с сепаратизмом и инородческим национализмом

Учредить строгий контроль за действиями немецких, латышских, эстонских просветительных, благотворительных и финансово-экономических обществ с целью предупреждения действий и предприятий, направленных к подрыву русского культурного и государственного влияния.

Инородческую прессу и литературу всеми мерами сдерживать от проповеди обособления и противодействия русским в деле объединения Прибалтийского края с остальной Россией.

«Дейчферейны» и «Шульферейны», ввиду доказанной связи с антирусскими организациями в Германии, закрыть и вновь не разрешать.

Административное деление края

Для упрощения и облегчения деятельности губернаторов и губернских учреждений, а также в видах громадной экономии вместо существующего деления края на три губернии разделить край по племенному составу туземцев на две губернии: Ревельскую (с подчинением всех эстонцев ревельскому губернатору) и Рижскую (с подчинением всех латышей рижскому губернатору). При таком делении упраздняются и названия «Эстляндия», «Лифляндия» и «Курляндия», много говорящие только сердцам немецких сепаратистов{309}.

Все назревшие реформы предполагалось, по возможности, провести до 10 июня 1910 г., т.е. ко дню 200-летия воссоединения Прибалтийского края с Россией. Правительство намеревалось осуществить эти реформы во благо населения края, во славу Русского Царя и Русского Народа. Однако то, что упущено за двести лет, трудно наверстать за два года. Законные и справедливые намерения верховной власти наконец-то уравнять русских в правах с инородческим населением, наделить их землёй, за которую их предки со времён Ярослава Мудрого, основавшего город Юрьев, проливали кровь, сделать их, как это и подобает могучему народу, демографическим, культурным, экономическим и политическим фактором в жизни края, чтобы обеспечить срастание этой окраины с Россией во благо всего населения, — всё это теперь приходилось осуществлять, преодолевая сильное сопротивление местных сил торможения. Ситуация осложнялась тем, что эстонцы и латыши, прежде так стремившиеся сбросить с себя немецкое иго путём непосредственного подчинения русскому царю и русским учреждениям, теперь, переживая пришествие этнонационализма, смотрели в сторону от России и тем самым выступали временными союзниками немцев, взяв на вооружение пропагандистские тезисы о России — «тюрьме народов», о её имперской политике, о практике русификации окраин и т.д. Националистическая интеллигенция исключала для своих соплеменников выбор других коренных народов (например, мордвы), которые, интегрировавшись в Россию и сохранив своё этническое своеобразие, стали русскими патриотами и остаются ими до сегодняшнего дня{310}.

Примечательно, что временный генерал-губернатор Прибалтийского края барон Меллер-Закомельский, признавая в письме к Столыпину, что каждому русскому дорого, чтобы его национальность являлась в крае действительно господствующей, в то же время отмечал, что возбуждённый премьер-министром вопрос о культурном и экономическом подъёме русского населения в крае слишком обширен, а потому для правильного его разрешения требуется наивозможно детальное местное его исследование. Такой образчик детального исследования он явил в представленной в Совет министров записке по поводу статьи об ослаблении русского влияния в крае, опубликованной в газете «Окраины России» и привлёкшей внимание Николая II. В своей записке Меллер-Закомельский утверждал, что данная статья «представляет пример обычных сетований русских людей, попавших на окраину и не успевших устроиться в ней согласно своим широким обыкновенно вожделениям». «Подобные неудачники, — продолжал генерал-губернатор, — большею частию люди без воспитания и образования, не принимаются в местное немецкое общество, а потому, тая в себе чувства зависти и личной обиды, объясняют свою неприязнь к немцам соображениями о предпочтении их русским и о наносимом чрез это ущербе нашей государственности»{311}. Докладывая 22 февраля 1908 г. императору о положении дел в Прибалтийском крае, Меллер-Закомельский отказался осуществлять предложенные Столыпиным меры по увеличению числа русских чиновников. Подробно характеризуя личный состав местной администрации, временный генерал-губернатор настаивал на том, что все губернаторы Прибалтийского края признают немцев незаменимыми в качестве уездных начальников и их помощников, во-первых, в силу знания ими не только немецкого и русского, но и латышского и эстонского, а иногда литовского и польского языков, а во-вторых, «вследствие известной корректности немцев, отсутствия между служащими из них взяточничества и других недостатков, свойственных лицам, из коих комплектуются полицейские места во внутренних губерниях империи»{312}. Правда, о главном требовании Столыпина к чиновникам на имперских окраинах — отстаивании интересов русской государственности и о том, насколько немцы соответствуют этому требованию, барон не проронил ни слова. Летом 1909 г., после ликвидации института временного генерал-губернаторства, учреждённого в связи с революционными событиями 1905–1907 гг., Меллер-Закомельский был введён в состав Государственного совета, пополнив представленный в нём корпус «незаменимых» и «корректных» немцев.

Младолатыш Кришьян Валдемар, будучи активным сторонником русификации Прибалтийского края и немало пострадавший от остзейцев за свою позицию, не счёл за труд подсчитать в 1865 г. процент немцев во властных структурах империи и подготовить на основе выявленных им фактов статью для «Московских ведомостей» Каткова под заглавием «Кто правит Россией: сами русские или немцы?». В статье приведены следующие данные: «Среди министров — 15% немцев, среди членов Государственного совета — 25%, среди сенаторов — 40%, генералов — 50%, губернаторов — 60%». «А поскольку губернаторы управляют Россией, — делает вывод Ваддемар, — то это и будет ответом на поставленный вопрос. Поскольку все императрицы — немки, естественно, что по их протекции немцы просачиваются в высшую администрацию»{313}. Катков, отнёсшийся недоверчиво к данным Валдемара, поручил своему секретарю перепроверить некоторые цифры. И эта проверка поразила его ещё больше: оказалось, что число сенаторов не 40%, как у Валдемара, а все 63%.

Впечатления от этой унизительной для русских информации нашли отражение в передовице «Московских ведомостей». В ней, в частности, говорилось: «Мы, русские, терпеливее китайцев, более 10 лет терпели во главе русской юстиции безмозглого немца, который не был способен пять слов правильно произнести, и ещё терпим другого немца на таком важном посту, как председателя юридического отделения Государственного совета. Разве не настало время нам стать на свои ноги»{314}.

Правда, вскоре граф Пален будет отправлен в отставку. Но, конечно, не только этот единичный случай имел в виду Катков, взявший на себя миссию «стража империи». Встать русским на свои ноги в том смысле, в каком этого хотел Катков, помешает Первая мировая война и её следствия: Февральская и Октябрьская революции.