Кареты поданы
Кареты поданы
Ни на одной извозчичьей бирже не сбиралось враз извозчиков столько, сколько в крепости в это утро. Всю площадь перед собором заняли кареты в ожидании седоков, а извозчики в подпоясанных армяках чесали языками.
— О сю-то пору я привык третий сон досматривать, эхма, грехи наши тяжкие…
— Да и я вчерась заполночь до дому добрался. Из тиятра барина по гостям развозил. Ученый попалси! Толковал всю дорогу, для чего чугунку строят.
— Что мы, ваньки шатущие — не спать по ночам?
— Ишь, лихач какой выискался!
— Лихач не лихач, а порезвее твово.
— Ладно, черти! Нонче барина друг у дружки не перебивать, а вам бы только лягаться!
— А слыхали, братцы, как с биржи Третьей линии, Васильевского острова лихача убили? Два молодца взяли его вечером, холодно было, и он у хозяина тулуп спросил. Три дня — лихача нет. Хозяин сперва думал, может, загулялись за городом где, на четвертый день в часть пошел. Искали, искали, ничего, никаких концов. Один мальчишка, что с сайками у той биржи стоит, видал, как наняли и поехали к Тучкову мосту, и слыхал, как один другого Кузьмой называл. И вдруголя хозяин узнает на улице на прохожем тулуп. Он за ним — до Лиговки, до Глазова кабака. В кабаке того, в тулупе, и хвать! А он в амбицию, не признается ни в чем. Тогда пристав ему и скажи: полно вздор городить, Кузьма все рассказал, как ты извозчика тюкнул. А тот как заорет: ах, сволочь! Это он первый камнем убил, а я только прикончил.
— За что же они его так?
— Пролетку продали, лошадь и сбрую. Рублев тридцать выручили, говорят. А одной лошади двести цена!
— Эх, господи, и за что нам такая планида?
— Небось, нонче тебя оборонят!
Извозчики притоптывали на холоду и лупцевали себя по бокам руками в огромнейших рукавицах, так что всех крепостных ворон распугали; птичий гомон еще усиливал общий шум.
— Намедни барин встрелся, который все завтраками меня кормит; говорю, мол, ваша милость, хозяин за вас проходу не дает, а он мне: отдам вскорости, потеряй немного, еще, говорит, на тебе прокачусь! Ну тут я осерчал: катись, говорю, ты куда подальше, ах ты, говорю, прощелыга, а еще ваше благородие!..
— А по мне, так лучше таких гулимонов, чем нонешних…
— Зато нонче заплатят!
— А мне вон намедни один посулил и на чаек и водку. Привез его. Стой, говорит, здесь, пскопской чиж. Плату, говорит, сичас вышлю, и водки вынесут. Стою жду, цельный час прождал, пошел искать. А его-то и след простыл. Черным ходом улизнул, прожига.
— Небось нонче не улизнет!
— А мы за чужим угощением не гонимся. Мы и сами угостим кого хошь.
— Это как же?
— А на хозяйский счет.
— А хозяин спасибо скажет?
— А что? Скажу, не выездил нынче, бог даст, завтра.
— Ишь ты, ухарь!
— Пскопские все такие!
— А ты не такой?
— Мы не в работниках.
— Неуж от себя сам?
— Нет, господские мы, оброк господам платим.
… - А я, братцы, видел… умора! Стою, ожидаю барина у ворот, а по улице ванька тащится, колесом восьмерки выписывает. Ну, думаю, отлетит! И точно! Как гайка соскочит! Дворник улицу мел — подхватил и в карман. И молчок. Колесо ка-ак сорвется! Обхохочешься, братцы!
— Ты вот нонче обхохочись!
— Наше дело — подъедь да отъедь, абы к счастью кармана!
— С энтой выручки только оброк платить!
— Да уж, ей глаза не протрешь!
— Зато верная, братцы!..