Мины

Мины

Близится Рождество! Будем ли мы его праздновать в порту или в открытом море?

23 декабря отмечен интенсивный радиообмен русских. Русский флот в Черном море. Тогда мы тоже должны выйти в море. Русские хотят нам приготовить к праздничным дням особый сюрприз. Они, кажется, предполагают, что на праздники мы останемся в порту и отложим свою боевую деятельность. Они хотят воспользоваться этой возможностью и, вероятно, удостоить своим посещением анатолийские порты. Но тут господа ошиблись. Мы можем и по-другому! “Гебен” и “Бреслау “ поднимают пары и во второй половине дня 23 декабря покидают Босфор вместе с транспортами, груженными войсками.

Настроение внешне рождественским не назовешь. Серое небо над серым волнующимся морем. Сильный норд-ост дует над водой и, пенясь, словно гнев, брызжет из покрытого рябью моря. Транспорты с войсками под прикрытием берега идут и сильно зарываются носовыми оконечностями в воду, также и длинный корпус “Гебена” неприятно раскачивается.

Вечером “Бреслау” получает приказ выдвинуться в северо-восточном направлении на разведку. Мы должны знать, где находится русский черноморский флот. Словно тень, ажурный, миниатюрный крейсер исчезает в темноте. “Гебен” развил максимальный ход. Возможно, русские захотят обстрелять Трапезунд. Поэтому мы должны опередить их и принять должным образом.

Иссиня-черная ночь. Тьма, в которую врезается корабль, стоит непроницаемой стеной. На палубе совсем не видно очертаний надстроек. Чуть дальше нет ничего, кроме глубокой черни, которая поглотила корпуса кораблей. С бака слышится монотонный шелест волн. За нами в темноте призрачно мерцает светящаяся полоса: фосфоресцирующий след за кормой. Все на борту напряжены. Мы точно знаем, русские тоже находятся в море, и теперь как раз настало время для неожиданных столкновений. Повсюду наблюдательные посты, которые всматриваются в темноту. Видимость так хороша, как никогда, в безнадежной кромешной тьме. Одна вахта у орудий, другая пока отдыхает. Матросы лежат, растянувшись на подвесных койках на палубе, готовые в любой момент поспешить к орудиям на боевые посты.

Теперь быстро включается пара глаз, полных сна. Как только тишину прорежут колокола громкого боя, тотчас начнется тщательно, тысячекратно продуманная жизнь военного корабля. Через две минуты после сигнала боевой тревоги должны быть закрыты все двери и палубные люки, каждый должен находиться на своем месте. На самых узких трапах, где только один человек мог подняться и опуститься, устанавливается кажущаяся запутанной, но, тем не менее, четко регламентированная последовательность. Люди пробираются по узким проходам один мимо другого, торопятся одновременно вниз и вверх по трапам. Все спешат. Носятся вперед и назад, верх, вниз. Длина корабля составляет 186 м, и каждый должен через 2 минуты быть на своем посту. Через 2 минуты корабль готов к бою.

Таким образом, всю ночь мы идем на восток. Море стало очень неспокойным, корабль раскачивается и зарывается носом. Но мы к этому привыкли, волнение моря для нас ничто.

Уже хуже, что русский радиообмен тем временем умолк. Мы больше почти ничего не слышим. Невиданная, неспокойная тишина висит в воздухе, это не просто молчание, а словно во тьме готовится что-то коварное, подстерегающее. Господи! Если бы только русские радировали? Ночные голоса по крайней мере определенная отправная точка. После усиления громкости мы достаточно точно можем оценить, на каком расстоянии он находится. Но в атмосфере стоит тишина. Кажется, что мы, будто слепые, топчемся на месте.

Тут, около 4 утра нам сигналит “Бреслау” : “Срочно, срочно!” Мы отвечаем, и он уже дает радиограмму, где сообщает, что только что обнаружил русскую эскадру. Все должно разыграться чрезвычайно быстро. Сначала он натолкнулся на один пароход. Пока он направлял свой прожектор на корпус корабля, неожиданно рядом с пароходом вспыхнул опознавательный сигнал. Тут должен находиться военный корабль, которого не видно.

Мгновение прожектор обшаривает “Бреслау”. В белом конусе света появляются также смутные очертания линкора. Теперь времени на раздумье нет, теперь нужно как можно скорее открывать огонь.

Залп по пароходу, который сразу же тонет, следующие выстрелы ударяют по линкору – затем он уже исчезает позади. “Бреслау” разворачивается и на максимальной скорости уходит прочь, в спасительную темноту.

Ночная интермедия миновала. Все произошло в считанные секунды, как только противник пришел в себя. Вся эта история русскими должна показаться скорее призрачной. Они могли бы, наверное, подумать о привидении, если бы залпы “Бреслау” не развеяли всякие сомнения. На рассвете они недосчитаются парохода. “Бреслау” удачно пережил столкновение с русской эскадрой, с которой он неожиданно столкнулся в темноте.

Тем временем мы с пароходами держим путь дальше. Все еще нельзя знать, что же намереваются делать русские. Возможно, они следуют в район Трапезунда – тогда нам предстоит ещё кое-что пережить. Таким образом, мы следуем пару часов, врага не слышно и не видно. Около 7 часов утра “Бреслау” снова даёт сигнал. Он захватил один пароход, который шел в Зунгулдак. 2 офицера и 70 человек экипажа как пленные взяты на борт. Нашему “младшему брату” не приходится жаловаться на скуку. Это уже его вторая победа этой ночью.

Между тем светлеет. Сумрачный свет 24 декабря лежит над пенящимся морем. Святое воскресенье! Мы теперь находимся уже достаточно далеко на востоке. Скоро должно показаться кавказское побережье. Всю первую половину дня “Гебен” крейсирует в восточной части Черного моря. Наблюдательные посты внимательно осматривают горизонт, но ни одно облако дыма не хочет показываться.

Всю ночь мы идем на восток

Около часа дня опять сигнал с “Бреслау”. Он снова натолкнулся на русскую эскадру. Русские эсминцы сразу же атаковали “Бреслау”. Они приближаются очень быстро. Так как враг обладает значительным превосходством и также хорошо стреляет, “Бреслау” должен прервать бой. Его орудия недостаточно дальнобойные. Кроме того, русская эскадра все ближе, а это значит – остаться без защиты нашей тяжелой артиллерии. Спустя короткое время

“Бреслау” сигнализирует снова. Русская эскадра идет курсом на север. Они все же заметили, что мы тоже в море, и предполагают укрыться в своей базе.

К сожалению, “Гебен” слишком далеко на востоке; невозможно отрезать русским путь в Севастополь. Где же они все-таки хотят пройти на север? Так как наши пароходы тем временем находятся в Трапезунде, мы набираем скорость и идем в северном направлении в средней части Черного моря, где “Бреслау” заметил русских. Возможно, мы еще поспеем, чтобы застигнуть врасплох русскую эскадру. Но проходит час за часом. До самого вечера русских не видно. Всякая спешка кажется напрасной. Конечно, нам это не нравится. “Если мы здесь проведем “Тихую святую ночь”, – думаем мы, – тогда это тоже должно окупиться”.

Так как мы теперь все же не можем перехватить эскадру, мы обговариваем с “Бреслау” место встречи на следующий день. Ночь проходит без происшествий. Около полудня следующего дня мы встречаемся с “Бреслау”. Легкий крейсер спускает шлюпку и передает нам пленных. Они обременительны для “Бреслау”, чьи помещения слишком малы. Кроме того, русские во время столкновения “Бреслау” с русской эскадрой, несмотря на строгую охрану, вели себя неспокойно. Сквозь иллюминаторы помещения, где они находились, они с беспокойством следили за сражением и в страхе отчаянно стучали руками и ногами в двери. Бедные черти думали, что в любой момент им настанет конец и они примут холодную ванну. Как же они вообще должны были себя чувствовать, когда они видели столкновение “Бреслау” с их собственным судном?

“Бреслау” получает приказ идти на юго-восток, чтобы защитить транспортный пароход, который мы сопровождали в ту сторону, и конвоировать его в Константинополь. В то время, как он удаляется, “Гебен” держит курс на Босфор. Скоро мы снова окажемся в порту и наверстаем наш рождественский праздник, думаем мы. До сих пор все выглядело не особенно по-рождественски и празднично. Мы радуемся спокойному походу – русские нам больше не помешают, они точно должны быть уже в Севастополе.

К сожалению, все случилось иначе. Нас еще ожидал жестокий сюрприз. Тем временем мы разместили пленных. Оба офицера попали в каюту мичмана, матросы были доставлены в носовую часть корабля, на вторую палубу.

Приказ: я должен прибыть к флаг-лейтенанту. Он меня ожидает в каюте под ходовым мостиком. При входе я вижу на столе бутылку коньяка и стаканчик. Я сделал немного удивленное лицо. Возможно, мой взгляд дольше, чем нужно, задержался на спиртном напитке. Флаг-лейтенант, во всяком случае, посмеивается и затем разъясняет. Пленных русских надо допросить, я должен быть переводчиком. Содержание бутылки будет средством, чтобы легче разговорить русских.

К нам привели первого пленного. Унтер-офицер, крупный рослый парень. Я предлагаю ему сигарету, которую он с готовностью принимает. После нескольких дружелюбных слов флаг-лейтенант наливает стаканчик коньяку и предлагает его русскому. Но тот забеспокоился, его глаза бегают туда и сюда – он его не хочет? Мы выглядим удивленными, мы все-таки знаем, что русские обычно любители земных радостей, а он не притрагивается к коньяку. Наконец я его спрашиваю, не трезвенник ли он. Он только трясет головой, затем просит, чтобы сначала выпил я. Ага! Итак, он недоверчив и думает, что мы хотим его отравить. Я перевожу флаг-лейтенанту ответ русского и прошу его опустошить один стакан. Тут он засмеялся. “Ты должен спокойно пить”, – объясняет он. После меня унтер-офицер жадно выпивает свой стаканчик. Неловкость снята.

Мы господствовали на всем Черном море

Он с парохода “Атос”. Сначала я его спрашиваю цель похода. Он чистосердечно отвечает, что им нужно было погрузить камни и идти в Зунгулдак, чтобы там затопить корабль при входе в порт и таким образом его перекрыть. Для этой цели был предназначен второй пароход “Олег”. Верно, “Олег” был пароход, на который ночью натолкнулся “Бреслау” и его потопил.

Когда я ему это рассказал, то он очень удивился и не хотел этому верить. Он снова получил стаканчик коньяка, кажется, это пришлось ему по вкусу. Постепенно он теряет сдержанность, становится доверчивее и снова берёт сигарету. В дальнейшей беседе он сообщает, что он из Севастополя и рассказывает нам о разрушениях, которые нанес “Гебен” при обстреле. Они были ужасны, объясняет он. При случае мы узнаем также, что русский черноморский флот днем раньше зашел в Севастополь и также при нападении вел огонь по “Гебену” из бухты.

Во время допроса он снова высказывает просьбу лишь не передавать его в плен туркам. Только не это, он очень боится турок! Разговор снова переходит на “Атоса”. Когда он заметил “Бреслау”, русским стало ясно, что им не ускользнуть. Доверясь судьбе, они стали ожидать неизбежного. Неожиданно мощный взрыв потряс корабль, который медленно начал погружаться в воду. Один из двух русских офицеров подорвал собственный пароход. В панике все бросились в спасательные шлюпки, одна из них удачно достигла воды, другие же опрокинулись.

В смятении люди прыгали в ледяную воду, некоторые даже без спасательного пояса, и боролись с волнами. В спасение они больше не верили. Тут они заметили, как “Бреслау”, который был сначала далеко, быстро к ним приближался. Когда он находился еще в 100-200 м, неожиданно быстро подошли его шлюпки, и немецкие матросы выловили из холодной воды обреченных. Это была трудная работа при бурном море. Наконец, когда все наполовину окоченевшие и захлебнувшиеся, кажется, были спасены, увидели еще одного беднягу, которого уже покинули силы. На этот раз, когда к нему приблизились шлюпки, волна его снова отбросила.

Тут произошло кое-что, что русские не могли описать. “Бреслау” подошел вплотную к захлебнувшемуся, и два немецких матроса прыгнули за борт в ледяную воду, подплыли к тонущему, заключили его между собой и с большим трудом втащили его в шлюпку. К сожалению, спасательные работы были напрасными. Бедняга совсем ослаб в ледяной воде. Несмотря на продолжительные усилия, его нельзя было вернуть к жизни. Его погребение произошло на “Бреслау”. Все должны были выйти на палубу, затем выстроился почетный караул, и после короткой речи немецкого офицера над морем прокатился залп в честь их мертвого товарища. Застыв от удивления, наблюдали за всем этим русские. Этого они никак не ожидали.

Пленный рассказывает далее, в каком страхе они находились во время боя “Бреслау” с кораблями русского Черноморского флота. Они сквозь иллюминаторы следили за сражением и молились, чтобы бог защитил корабли от попаданий. Если бы только русские знали, что они в качестве пленных будут находиться на “Бреслау”, они бы не вступили в бой с крейсером, уверяет он.

Затем следует очень забавная история, которая скоро передается из уст в уста и еще часто, когда мы об этом думали, вызывала громкий смех. На мой вопрос, боится ли русский флот “Гебена”, русский так разразился и высказал от души все свое горе. “Гебен”, уверяет он, славился у русского флота как второй “Летучий Голландец”, это дьявольский корабль. Повсюду, где прежде видели мощный корабль, все равно, с суши или с русских кораблей, всегда видели два огромных корабля. Поэтому русский флот так никогда не знал, какой же из двух был собственно “Гебен”, по которому они должны были открыть огонь. Особая зловещая аура окружала линейный крейсер. Он был словно таинственный легендарный король моря.

Русский пароход в огне

Эта легенда второго образа “Гебена” также является объяснением тому, что корабль при обстреле Севастополя вопреки ужасному огню береговых батарей и флота вышел невредимым. Это, как и позднейшие столкновения с русским военно-морским флотом, могло лишь сопоставиться с божественным провидением.

Русский Черноморский флот поэтому получил также приказ, в случае, если ему все же удастся уничтожить “Гебен” и “Бреслау”, 24 часа продолжать обстреливать то место, где затонут корабли, чтобы они больше не всплыли на поверхность!!! Само собой разумеется, это сообщение, которое также подтвердилось в ходе допроса других пленных, показало нам, каким фантастическим представлениям поверг нашего противника ужас перед “Гебеном” и “Бреслау”. Теперь на очереди ефрейтор. Допрос пленных начинает доставлять нам удовольствие – бедняга трясется всем туловищем, когда его вводят. Мало-помалу я его успокаиваю, как следует его уговариваю и предлагаю коньяк и сигареты. Он считал, что пробил его последний час. Он рассказывает нам практически то же самое, что и предшественник. Он лишь добавляет, что в пути находились 3 корабля, а именно в Босфор.

Один, яхта “Алмаз”, должен был ставить мины, оба других парохода – быть затопленными перед проливом. Но по пути туда оба корабля, нагруженные камнями, получили приказ идти в Зунгулдак и затопиться при входе в порт. Он знал, что русский флот находится в море; но где он находился и как проследить его выход, он не мог сказать. Еще несколько вопросов, пара ответов, – и допрашивается следующий пленный{14} .

Друг за другом выслушиваются 15 человек. Когда мы достаточно точно выяснили, что хотели узнать, по крайней мере то, что знали сами пленные, флаг-лейтенант приказал прервать допрос. Если мы хотели теперь узнать еще больше, следовало обратиться к обоим офицерам. Но, узнав наше намерение и коротко посовещавшись, они объявили, что мы можем не утруждать себя. Офицерская честь запрещала им разглашать хоть одно слово о военном положении. Эту позицию мы можем понять и прекращаем дальнейшие попытки.

Но мы и так узнали некоторые ценные сведения. Все же мы теперь знаем, что уже две недели русская подводная лодка находится на позиции у входа в пролив Босфор. Это означает, что необходимо тщательно следить за этим новым коварным врагом. Затем мы знаем, что, в конце концов, мы могли предположить, что русские полным ходом работают над завершением “сверхдредноута” “Императрица Мария”. Они опасаются, что “Гебен” постепенно полностью уничтожит превосходство их черноморского флота. Как только в Черном море появится “Императрица Мария”, тогда с “Гебеном” будет покончено, рассчитывают они.

Конечно, мы также не могли догадаться, что в ночь с 23 на 24 перед Босфором должны быть поставлены мины. Мы рады, что теперь своевременно предупреждены. Загадочным было для нас только то, что, как единогласно рассказывали пленные, они видели нас.

Как это было возможно? Почему тогда, напротив, мы не видели русские корабли? “Гебен” и “Бреслау” всегда шли ночью с потушенными огнями. Строго следили, чтобы ни один проблеск света с борта не выдал бы нас в темноте! И ночь была такой темной! “Бреслау” ведь в темноте оказался прямо среди русского флота. Почему нас могли видеть русские? На эту загадку пленные дали нам очень простое и удивительное объяснение. Вода в Черном море очень сильно фосфоресцировала. В темноте, особенно на большой скорости, бурун у форштевня пенился со свечением, и точно так же, светящейся полосой в темноте за кормой мерцало море. Вот разгадка. Хотя русские нас не видели, но они видели светящиеся полосы, которые призрачно двигались в ночи. Тут, конечно, они и поняли, в чем дело. Свечение моря нас предало.

Русские, которые лучше нас знали Черное море и его особенности, рассказали нам также, что их флот по этой причине ночью делает только короткие переходы. Таким образом, естественно, враг оставался нам невидим, пока мы сами на большой скорости тянули за собой своего рода факел. На второй день рождественского праздника, после полудня, мы приближаемся к Босфору.

Всю ночь мы были спокойны, что после длинных бессонных ночей действительно все шло хорошо. Также и атмосфера, наш безошибочный барометр, спокойна. Русские радиостанции все замолкли. Через некоторое время я оказался на второй палубе у русских. Они довольны своей судьбой. Еда им нравится. Если повезет, исполняются также и возможные пожелания. От экипажа “Гебена” русские получили табак и сигареты. Этому русские были поражены как большой редкости. На всех лицах выражено недоумение, но нигде не видно уныния.

Тем временем мы уведомили командира минной флотилии по радио о нашем прибытии. Нам навстречу должны быть посланы 2 миноносца, которые по прибытии “Гебена” займутся тралением фарватера. Это необходимое мероприятие, потому что в этом углу недостаточно безопасно. Русские вновь и вновь пытались заминировать вход в Босфор. Это не страшно, пока мы держались на большой глубине. Но как только мы приблизились к проливу, нужно быть чрезвычайно внимательными. Ради безопасности перед входящими в пролив кораблями теперь шли два миноносца с поставленными тралами, чтобы благополучно провести их через миноопасный район.

У нас была огромная пробоина в левом борту

Нам все-таки не хотелось напоследок, когда мы день и ночь были окружены русскими, нарваться на мину и на глазах у родных берегов взлететь на воздух. Так мы возвращаемся в Босфор. Мы рады, что нам снова это удалось. Перед нами лежит мирная блестящая, слегка порытая рябью вода, глубина в этом месте где-то от 200 до 300 метров. Еще 15-18 морских миль, и “Гебен” снова окажется в своей тихой бухте Стения. Теперь из входа в пролив Босфор вынырнули два облака дыма – оба наших миноносца, которые быстро приближались. Пока мы медленно шли туда и ожидали их приближения, произошло нечто ужасное.

Внезапно прогремел мощный, ужасный взрыв. Вой и рев прокатился по всему кораблю, словно он на полном ходу выскочил на берег. В тот же миг нас немного подбросило в воздух. Прежде чем мы вообще успели подумать о произошедшем, уже раздается команда: “Задраить водонепроницаемые переборки. Всем оставаться на своих боевых постах”. Затем все стихает.

Мы, в радиорубке, оглядываем друг друга в оцепенении. Что это было? Нас атаковала подводная лодка? Только что мы узнали от пленных, что эти зловещие корабли с недавних пор находятся в районе Босфора. Мы действительно были торпедированы? Наблюдательные посты, которые старательно вглядываются, наблюдая во все стороны, конечно, заметили бы предательский перископ, и тут же уже раздались залпы наших орудий. Но выстрелов не прозвучало! На нас словно накатился кошмар? Нас четверо в радиорубке. Все прислушиваются, что теперь? Мы не можем выйти наружу. После ужасного взрыва тишина действует вдвойне тревожней. Предчувствие, что должно еще что-то произойти.

Теперь мы замечаем, как палуба наклоняется в сторону. Итак, мы получили пробоину! В любом случае мина! Мы нарвались на неё до того, как прибыли миноносцы с тралами. Ужасно нервозны эти мгновения, когда ничего не знаешь, ничего не слышишь и не видишь, и только существует приказ терпеливо ждать на своих постах. Один из нас вытаскивает шнур, привязывает к нему что-то в качестве груза и прижимает этот самодельный кренометр к переборке. Он хочет узнать, насколько сильно накренился корабль. Но таким образом трудно что- то понять. Палуба медленно уходит из-под ног, трудно устоять на ногах!

Это конец – думаем мы. В голове молниеносно проносится тысяча мыслей. Мы в радиорубке последние, кто может покинуть корабль. Значит надо до тех пор, пока не придет приказ командира, связать скачущие нервы железной дисциплиной и оставаться на своих постах. В такие мгновения вся жизнь как конченная и наполовину нереальная проходит перед глазами. Минуты кажутся часами.

У нас ещё горит свет. Значит, машины ещё работают. Затем словно издалека совершенно по- особому раздается голос моего товарища Мартина: “Посмотри сюда”. Взгляд туда – и я понимаю. Стеклянные сосуды наполненные парафиновым маслом, в котором находятся шестерни оказались под таким углом к поверхности масла, что видно: “Гебен” должен иметь крен по меньшей мере 30° на борт. Неорганическое вещество говорит об этом с безжалостным красноречием.

Как долго это еще продлится – проносится у меня в голове. Нельзя осознать, что это означает конец. Вот как это выглядит, когда от жизни переходишь к смерти!

Кра-ах! – снова раздается в тишине. Второй взрыв! Что случилось? Снова приходит лаконичный приказ: “Всем оставаться на своих боевых постах!” Является ли это случайностью, что мы в радиорубке дымим, как фабричные трубы? Трубка табаку, сигарета следуют друг за другом. Дым только так вырывается из легких. Это немного успокаивает нервы. Словно зачарованные, глаза прикованы к нефтяной поверхности. Что это? Угол крена медленно уменьшается, стеклянные сосуды больше не стоят так косо по отношению к жидкости, как прежде. Странно? Как такое возможно, чтобы корабль принял свое нормальное положение!

Объяснение также достаточно необычно. После первого взрыва мины, который раздался у правого борта, через две минуты “Гебен” наскочил на мину, которая взорвалась с левого борта. Итак, счастье в несчастье! При первой мине крен на правый борт, при второй – точно так же на левый. Таким образом мы снова стоим прямо. Но не так все просто. Отважный “Гебен” с двумя огромными пробоинами в обшивке, смертельно глубоко осел в воду. Осадка корабля увеличилась почти на один метр. “Гебен” глубоко сидит в воде. Только бы добраться до дома – вот теперь главная забота.

Тем временем оба миноносца быстро приблизились. Они хорошо видели два мощных фонтана воды и догадались, что что-то случилось. Наши пленные совсем вышли из себя. Они шумели и неистовствовали на второй палубе и в страхе стучали кулаками в двери. Только угроза применения оружия их успокоила. Оба русских офицера выскочили из каюты, схватили первые попавшиеся спасательные пояса и беспорядочно бегали по палубе. В конце концов их снова поймали. Русскими овладел очень сильный страх.

Наши люди при грозящей катастрофе вели себя образцово. Лишь немногие из-за нервного напряжения начали кричать на палубе и очумело накинулись на спасательные пояса. С наскоро перекинутыми спасательными поясами они бегали по палубе и даже в минутном замешательстве вскарабкались на мачту. В подобной ситуации нервы действительно могут сдать. К тому же никто из них в панике не подумал, что все усилия были бы напрасными. Все-таки зима, 26 декабря, и вода ледяная. Никто бы не добрался до суши, если бы “Гебен” действительно затонул!

Героически повели себя кочегары, чьи боевые посты находились в глубине корпуса “Гебена” и которые при ужасном взрыве должны были рассчитывать на верный конец. Хладнокровно, до конца исполняя свой долг, храбрецы находились на своих боевых постах. Да, своими кочегарами “Гебен” мог гордиться. Аварийные партии так же, как теперь выяснилось, работали замечательно.

Весь экипаж “Гебена” показал себя блестяще. Эти первые мгновения являются испытанием духа, который охватывает экипаж, и позволяют узнать сложный и вместе с тем так замечательно отлаженный живой организм корабля. Случайно во время этого памятного похода у нас на борту находился фельдмаршал барон Гольц. Его единственным желанием было однажды принять участие в морском сражении. Теперь его первый поход на военном корабле протекал совсем иначе, чем он мог бы подумать, когда первый взрыв мины раздался у правого борта, фельдмаршал намеревался с кормы пройти на мостик.

Он как раз поднялся на палубу, когда взорвалась первая мина. Фельдмаршал был весь мокрый от поднявшегося столба воды и слегка контужен взрывной волной. На его мундире так и остались черные точки пироксилина. Впоследствии, как воспоминание об этом событии, он с особым удовольствием носил этот мундир.

Мы медленно приближаемся к Босфору.

Между тем прибыли оба миноносца и пошли впереди нас с тралами. Чуть раньше, и все было бы хорошо, думаем мы. Злой рождественский подарок сделали нам русские. Мы будем о нем долго вспоминать. Всё ещё находимся под впечатлением только что пережитого. В очередной раз благосклонная судьба защитила нас от практически неминуемой гибели. Постепенно поверишь в счастливую звезду, которая сопутствует доброму, славному “Гебену” .

На палубе вновь наведён порядок. Весь экипаж на боевых постах. В котельных отделениях насосы работают как сумасшедшие. Здесь дела обстоят достаточно плохо. Весь правый борт в районе котельного отделения поврежден взрывом страшной силы, сдвинулся с фундамента один из котлов. Вследствие вздутия стальные листы обшивки главной продольной броневой переборки немного отошли друг от друга и образовали щель, через которую непрерывно поступала вода. В котельном отделении кипело, клокотало и шумело. Заклепки переборки, которую ещё поддерживают упоры, в любой момент могут поддаться колоссальному давлению и сдать. Что тогда?

Об этом нельзя думать. Но снова и снова встает вопрос: попадем ли мы благополучно в Стению или это конец? Напряженное время. Короткий переход кажется нам настоящей вечностью. Теперь мы поворачиваем в пролив. С какой радостью мы оглядываем зеленые берега побережья, когда заходим в Босфор. Мы радуемся каждый раз тому, что здесь так тепло и солнечно, в то время как снаружи бушует зимнее море и веют разбойничьи ветра. Но сегодня мы совсем не глядим на голубой искрящийся Босфор, на привлекательные берега, парки и замки, мимо которых мы проходим.

Неужели мы уже тут? – спрашивает каждый себя в сотый раз. Внешне ничего не заметно. Никто не догадывается, что гордый “Гебен” заходит в свой порт смертельно раненный, с двумя огромными пробоинами в корпусе. Тихо плещущаяся вода Босфора сочувственно скрывает все и проникает в котельное отделение. Только опытный глаз может различить, насколько увеличилась осадка “Гебена”. Проходим мимо Терапии, еще чуть-чуть, и перед нами предстанет тихая бухта Стения. “Гебен” аккуратно маневрирует и швартуется к стенке.

Все облегченно вздыхают. Теперь мы благополучно находимся в порту, но захлопнись палубный люк или стукни чуть сильнее дверь, все сразу же вздрагивают. Нервы слишком напряжены из-за того, что мы пережили. Пройдут недели, пока уляжется волнение. Прежде всего, нужно сдать пленных, которые к тому времени немного успокоились. Они безусловно думали, что им пришел конец, и ещё не могли осознать, что невредимыми прибыли на сушу. Оба офицера теперь сообщили, что знали о минах в злосчастном месте. Сами мы, конечно, об этом не догадывались.

Случайно у нас на борту оказался наш фельдмаршал барон фон дер Гольц

Мы знали, что перед входом в Босфор находилось минное заграждение, но то, что его можно было выставить на такой глубине, стало для нас новостью. Мы узнали это на собственной шкуре, и поэтому наше удивление было настолько велико. Во всяком случае, позднее тральщики выудили еще несколько зловещих чёрных шаров, которые стояли на якорях на глубине почти 200 м. Невероятное дело!

Постановку мин русские выполнили очень хорошо. Может быть, они получили достаточный опыт во время русско-японской войны в азиатских водах и поэтому так хорошо наловчились в этом деле.

Все турецкие порты на черноморском побережье были перекрыты русскими минными заграждениями. Перед Зунгулдаком, Синопом, Самсуном и Трапезундом русские постоянно ставили мины. Этим они нам очень сильно мешали. Сопровождение транспортов с войсками и пароходов с углем стало очень рискованным предприятием. Мы радовались каждый раз, если транспорт благополучно проходил все подходы к портам и не взлетал на воздух.

Но эта минная напасть имела также и другую сторону. Для успешной защиты проливов были необходимы минные заграждения перед входами в Босфор и в Дарданеллы. В Турции морских мин не хватало. Поэтому русские мины вытраленные специально обученными командами на катерах, на которых этот груз для конспирации маскировался овчинами и овощами, доставлялись в Константинополь. Затем в Константинополе русские мины приводились в боевую готовность и выставлялись в наших собственных минных заграждениях.

После того, как пленные были сданы на берег, проводится перекличка, выясняется, что отсутствуют два матроса. Как раз к тому времени, когда произошло несчастье, они должны были находиться с правого борта. Там их и застиг взрыв. Двух отважных товарищей больше нет. Затем шаг за шагом обстукивались переборки и палубы внутри корабля, чтобы по звуку определить, какие помещения затоплены. Простое и верное средство. Если звук звонкий и слышно эхо, тогда в помещении нет воды. Звучит глухо, эхо не возвращается, значит, помещение заполнено водой.

На следующее утро спускается водолаз, чтобы точно установить характер повреждений. Его доклады неутешительны. Две огромные пробоины зияют в корпусе корабля. По левому борту – размером почти 8 на 5 м, по правому – приблизительно 10 на 4 м. В каждую из них спокойно друг с другом рядом могут въехать доверху нагруженные грузовики! Такими мы вернулись из нашего ночного похода {15} .

То, что праздничные дни пройдут подобным образом, никто из нас даже не предполагал. Мы даже совсем и не заметили, что между тем наступило Рождество. Возможно, так оно было и лучше, что мы это не осознавали и держали в себе переживания.

Русские мины убираются специально обученными командами