Бродит русский ужас

Бродит русский ужас

Сразу же после угольной погрузки “Бреслау” должен снова выйти в Черное море, конвоировать транспорты, перевозящие войска на Кавказский фронт.

Во время предпринятого рейда в район Батума “Бреслау” обнаружил и потопил две русские шхуны. “Бреслау” принял экипажи и доставил их в Константинополь. К тому же выяснилось, что среди взятых в плен находится один русский немец. Конечно, моряки с “Бреслау” спросили его, как обстоят дела в России. Прежде всего они хотели знать, какое впечатление произвело неожиданное появление “Гебена” и “Бреслау” в Черном море. Он рассказал также много интересного и содержательного. Кажется, мы все же расстроили русским планы.

К началу войны самоуверенность России была велика, и она все росла – до тех пор, пока на Черном море неожиданно не появились “Гебен” и “Бреслау”. Разумеется, русские ожидали нападения немецкого флота только на Балтийском море и укрепились там в районе своей базы Кронштадт в Финском заливе, который защищал вход в Неву и вместе с тем царскую резиденцию – Зимний дворец в Петербурге. Как они были удивлены тем, что немецкие военные корабли сразу оказались глубоко на юге империи, на Черном море. На это никто не рассчитывал. Молва об этом разнеслась со скоростью ветра. Проносились даже слухи, что немецкие военные корабли могли показаться также и в Каспийском море!

Многие принимали слухи об авантюрном появлении “Гебена” и “Бреслау” за сказку, плод фантазии чересчур рьяного журналиста. Но когда однажды на живописные берега русской Ривьеры обрушились первые снаряды, Крым и Кавказ в первый раз услышали грохот орудий немецких кораблей. Затем эхо прокатилось дальше над пустынными степями Украины, пронеслось сквозь глубокую, тихую украинскую ночь через Москву в дремучие леса севера и с грохотом ударило у ворот внушительного здания Адмиралтейства – места расположения верховного морского командования, в городе Петра Великого.

Там воздействие его было очень значительным. Теперь не было никаких сомнений. Новороссийск горел под огнем “Бреслау” как светопреставление. Оцепенение привело к тому, что немецкий линейный крейсер “Гебен” отважился нанести памятный визит родине Черноморского флота, городу-крепости Севастополь.

На побережье Черного моря сразу же произошло оживление. В панике курортники покидали великолепные дома отдыха и курорты юга и рассеивались как свидетельства непостижимого происшествия, по всей стране. Подозревали, что теперь для крупных городов-портов русского Черноморского побережья наступят мрачные времена. “Гебен” и “Бреслау”, еще недавно неизвестные имена, были теперь у всех на устах. О них говорили с удивлением, ужасом и ненавистью.

Трогательным было то, что мы узнали о многочисленных живущих на Украине немцах и русских немцах. В центре вражеской страны, вдали от Родины, откуда к ним не проникало ни одно известие, они радостно прислушивались, когда стали известны дела “Гебена” и “Бреслау”. Оба военные корабля, которые так внезапно вынырнули здесь, казались им посланниками, словно приветом из далекой Родины. Они стали их любимцами, которым были посвящены их тайные мечты. При каждом газетном сообщении о “Гебене” и “Бреслау” их лица светлели. На улице они украдкой высматривали торговцев газетами и радовались, когда так часто в заголовках газет мелькали имена “Гебен” и “Бреслау”! Бедняги должны были держать свою радость в себе. Они ведь жили на положении интернированных под постоянным полицейским наблюдением. Открытый разговор по-немецки был строго запрещен. Но вместе с тем случалось, что вблизи стендов с газетами находился кто-то, кто также останавливал свой взгляд на заголовках, на именах “Гебен” и “Бреслау” – вспышка, незаметный знак, и уже появлялся единомышленник, с которым затем встречались где-нибудь на удаленной улице и обсуждали события.

Собственно, в русских кругах можно слышать различные уважительные отзывы о “Гебене” и “Бреслау”. Только удивлялись, откуда оба немецких военных корабля так точно обо всем были осведомлены и подозревали всех немцев в шпионаже, что имело неприятные последствия. Самого малого подозрения, часто даже безо всяких на то оснований, хватало, чтобы отправиться в Сибирь. Домашние обыски все усиливались, следили за колокольнями церквей, не действовали ли там какие-нибудь тайные радиостанции, которые были связаны с немецкими военными кораблями в Черном море. Конечно же, “раскрыто” ничего не было, но так или иначе это должно было пробудить гнев. И он обрушился и ошибочно затронул невиновных.

Во всяком случае, дело обстояло таким образом, что “Гебен” и “Бреслау” знали повсюду, что русские, татары, грузины, калмыки, киргизы и самоеды говорили о немецкой опасности в обычно таких спокойных водах Черного моря. Посмеиваясь, с тихим удовлетворением мы встретили все это. Все же мы не предполагали, что станем ужасом для русских. Мысль вести войну в Черном море, которая на первый взгляд казалась авантюрной, со временем возымела большой успех.

Русские нефтяные цистерны под огнем турецкого флота

*

Между тем как радист я настолько продвинулся в своем образовании, что меня допустили к самостоятельному несению вахты. Особенное чувство, когда сидишь в радиорубке и прислушиваешься к далекому жужжанию голосов, которое улавливается антеннами. Это подразумевает всегда усиленное внимание, слишком многое зависит от пищащих, гудящих значков.

Нечто примечательное нам запоминается уже сейчас и затем позднее. Во время боя русские вели радиосвязь открытым текстом. Все сообщения совершенно свободно проходили по русскому радио. Собственно важные боевые приказы и планы нападений не шифровались. Эта беспечность означает для нас значительное облегчение ведения войны на Черном море. Очень часто мы были таким образом извещены о тайных намерениях врага к нападению и тем самым защищены – быстро принимали надлежащие меры.

По большей части успех предприятия часто зависит от неожиданности, которая приводит в замешательство ничего не подозревающего противника и не дает развернуть ему свои силы. Никто не мог бы сказать, что “Гебен” и “Бреслау” подошли как-то утром к Балаклаве, если бы как раз в это время нас не засек радиопередатчик. Мы в радиорубке всегда рады, когда антенны дают о себе знать. Если эфир молчит, тогда для нас нет настоящего покоя: постоянно кажется, что готовится что-то зловещее, угрожающее. Ощущение, будто перехватывает дыхание.

Тем не менее, мы спрашиваем себя, что толкает русских на то, чтобы в крайних случаях вести радиопереговоры совсем открыто. Неужели они даже не подозревают, что эти переговоры могут их выдать? Или им так дорого время в ходе сражения, чтобы шифровать и дешифровать свои переговоры? Наши “коллеги” на другой стороне очень хорошо образованы и вместе с тем выдают такой быстрый темп, что мы не успеваем подписывать снизу буквы. Им нужно также ввести практику подслушивания.

Впрочем, теперь мы имеем дело с особенно приятной вещью. Я тут же перевожу сообщение о каждой крупной победе наших войск на родных фронтах, и мы передаем эти новости по радиостанции парохода “Ольга” на русском языке всем! Эти донесения о военных победах доставляют нам много удовольствия! Однажды, при передаче сообщения о Мазурском сражении, русский военный корабль потребовал повторения части радиограммы. Само собой разумеется, мы еще раз повторили ему печальное известие, которое так его интересовало. Таким образом, проходит время, наступила зима, пока однажды не раздается команда: “Поднять пары во всех котлах!”. “Гебен” должен снова выйти в открытое море, которое теперь так бурно и неуютно.

“Бреслау” и “Гамидие” тем временем прилежно обеспечивали переброску войск на турецкие пограничные пункты на Кавказском фронте. Эта долгая дорога в Самсун и Трапезунд, когда снаружи ветер и гроза, не доставляет никакой радости. Близко к берегу у анатолийского побережья медленно продвигаются на Восток, зарываясь форштевнями в воду, переполненные пароходы. Для рейсов в Зунгулдак использовались два угольных транспорта, которые затем быстро грузились и снова конвоировались в Босфор. Во время пути конвойные корабли должны были то спереди, то сзади высматривать вражеские миноносцы. Мы были рады каждому транспорту с войсками, дошедшему невредимым до цели. Затем пустые пароходы должны были снова удачно вернуться в Босфор. Тем временем угольные пароходы в Зунгулдаке загружались и отправлялись в обратный путь.

“Гебен” для таких походов подходит меньше, расход угля у него слишком велик. Поэтому чаще всего в открытое море выходили “Бреслау” и “Гамидие”, если следовало сопровождать пароходы с войсками или с углем и угроза со стороны русского флота была минимальной. Но теперь и нам есть чем заняться. Сражения на Кавказском фронте прошли успешно. Русские отступили, турецкое наступление шло полным ходом и сосредоточилось на Батуми. Нападение должно совершиться под защитой тяжелой артиллерии нашего корабля.

8 декабря “Гебен” вышел из Босфора. Курс на восточную часть Черного моря, на Батуми. Пасмурный зимний день короток. Рано темнеет. Долгую ночь напролет мы идем полным ходом. Замерзая, верхняя вахта стоит на палубе. Что-то стало уж холодновато. Над водой веет ледяной северный ветер и продувает одежду. Волна грохочет во вздымающемся пенящемся море. Мглистый воздух – видимость снова плохая. – Нескончаемо тянутся эти неуютные зимние ночи, прерываемые лишь несколькими часами сумрачного света.

На рассвете 10 декабря, когда мы находимся на широте Батума, небо совсем неожиданно проясняется. Великолепная, потрясающая картина. Перед нами на восточном горизонте вздымается огромная стена высочайших гор – Кавказ. Резко выступают контуры мощного горного массива в утренних сумерках. В молчаливом великолепии вдали мерцают покрытые снегом вершины Казбека и Эльбруса. Скоро они великолепно заблестят в свете восходящего солнца. Живописно лежит Батуми перед возвышающейся горной стеной, зажатый в замечательной бухте.

Сверкает иссиня-черная вода. На расстоянии до 10 морских миль от кавказского побережья глубина уже составляет 1200 м. Глубоко, очень глубоко здесь Черное море. На малом ходу “Гебен” продвигается в спокойных водах. Мы у цели. Короткий перерыв – измеряется расстояние, угрожающе направляются орудия наших пяти башен на береговые укрепления. Ревун – и с грохотом из длинных стволов вылетают снаряды. Глухой гром прокатывается над водой. Залп за залпом ударяет по суше. Теперь вспыхивают огни – попадание! Но снаружи все остается спокойным.

К сожалению, совместное наступление не удается. Турки не появляются. Таким образом мы должны произвести артиллерийский обстрел и уйти. Пока мы разворачиваемся, нам отвечают гаубичные батареи с береговых укреплений Батума. Но их выстрелы ложатся слишком далеко от нас. Ещё долго на востоке видна гигантская стена Кавказа, когда “Гебен” курсом на северо-запад выходит в открытое море. Водная поверхность спокойна, мы больше не думаем о плохой погоде предыдущих дней и радуемся неяркому солнцу и ясному небу. Потрясающий уголок! Кажется, здесь никогда не бывает холодно. Безгранично простирается горизонт, на котором по кругу не показывается ни одного облачка дыма. Врага нигде не видно.

Матросы, свободные от вахты, находятся на палубе и проводят время, наблюдая за дельфинами, которые резвятся рядом с буруном, пенящимся у форштевня. Словно в озорстве, постоянно переворачиваясь, они скользят в воде. Им это не может надоесть.

До самого вечера мы шли полным ходом. Темнота уже лежит на воде, когда “Гебен” приближается к крымскому побережью. Наступает ночь, удивительно ясно и тихо. Серебрясь, луна плывет по широкому пространству. В неслыханном великолепии поднимается усыпанное звездами небо. Впереди теперь в северо-восточном направлении – вспышка света, которая призрачно скользит по темной воде – Маяк Севастополя.

Корабль готов к встрече с врагом. Свет выключен и в радиорубке. Но только глубокое молчание висит в эфире. Экипаж на своих боевых постах. Широкой тенью “Гебен” лежит на воде. Теперь мы останавливаемся! Это сразу заметно, идет ли корабль или спокойно стоит – становится любопытно, что же все-таки произошло. Тут происходит следующее: на корме стоят несколько матросов и на стальном тросе опускают якорь- кошку. Все тихо. Вода тихо плещется о борт корабля. Трос всё ещё скользит в глубину – якорь скоро должен опуститься на дно. Корабль медленно приходит в движение, сдвигается немного вперед, затем снова немного назад. Что означают эти странные действия на верхней палубе корабля? Надо достать золотой клад? Что-то потрясающе таинственное и авантюрное заключено в этой ночной сцене.

Некоторое время “Гебен” движется туда и сюда. Теперь надевается стальной трос и укрепляется на якорном подъемном устройстве. Медленно в работу приводятся лебедки. Монотонно в тишине гудит механизм. На лебедке уже немного троса. Теперь трос натягивается сильнее, все больше и больше – носовая часть “Гебена” медленно оседает в воду, корма кажется слишком высоко над водой. Тут лебедка снова медленно травит трос. Корабль осторожно продвигается чуть дальше. Странная попытка начинается заново. Теперь скоро должен показаться якорь.

Вот и он! Но на его лапах находится длинное толстое чудовище, свисающее обоими концами в воду: морской телефонный кабель! Осторожно, с большим трудом, странная находка затаскивается на корму. Там, где якорные зубцы захватили кабель, укрепляется второй стальной трос и закрепляется болтами. Затем спешно очищается обросшая водорослями и вьющимися растениями поверхность кабеля и на этом месте слой за слоем он освобождается от изоляции. Сварочный аппарат обеспечивает остальное. Быстро разрезаются внутренние проволоки – с плеском незакрепленный конец кабеля падает обратно в воду. “Гебен” проходит дальше несколько сотен метров. Мы все ещё тянем за собой другой конец провода. Затем он осторожно освобождается от болтов и также исчезает в воде. Кабель уничтожен, оба конца далеко друг от друга лежат на морском дне.

Незаметно “Гебен” снова растворяется в темноте. Привидение ушло. Всю ночь мы крейсируем в Черном море. На следующий день показываются голые скалистые берега входа в Босфор. Медленно “Гебен” проходит по проливу и снова заходит в бухту Стения. Пока мы еще думаем о нашем ночном приключении, уже приходят баржи с углем и становятся вдоль борта. Завтра увольнение на берег. Надо будет выгладить фески!