Глава двадцать пятая Конец войны

Глава двадцать пятая

Конец войны

Пароход «Казахстан» — Уезжаю из Ленинграда — Коротко обо всем прочем

(Ленинград. 23 августа — 5 сентября 1944 г.; и — через пять государств, до Праги. Сентябрь 1944 г. — июль 1945 г.)

Пароход «Казахстан»

Последнее, с чем удалось мне познакомиться перед отъездом из Ленинграда на другой фронт, был Ленинградский торговый порт и находившиеся в нем корабли. Почти ежедневно с 23 по 29 августа я проводил время в Управлении порта и на кораблях Балтийского торгового флота, стоявших в Межевом канале, у причалов порта, — на «Казахстане», «Эверанне», «Беруте» и других. Но больше всего — на достойном легенды «Казахстане». Я сделал столько записей, что по ним следовало бы написать отдельную книгу. В изучении удивительной истории этого корабля мне помогли многие: главный инженер порта Вайханский, капитан порта Б. Л. Бернштейн, секретарь созданной здесь исторической комиссии, штурман дальнего плавания К. Е. Яковлева, начальник пароходства Коробцов, а больше всего команда самого корабля, и в частности главный его механик Ф. А. Фурса… Только в самом кратком изложении имею я возможность дать здесь историю этого корабля…

23?29 августа. Торговый порт

Пароход «Казахстан», стоящий у причала № 34, по типу своему — лесовоз 6500 тонн водоизмещения, с машинами мощностью 1650 лошадиных сил, когда-то роскошно отделанный красавец, строился вместе с однотипным «Узбекистаном» во французском порту Сен-Назер, там же, где был спущен на воду самый большой в мире пароход «Нормандия».

14 июля 1938 года на «Казахстане» был поднят флаг, и с командою в тридцать восемь человек лесовоз ушел в свой первый рейс — на Архангельск.

Мореходные его качества оказались отличными, до войны он сделал множество благополучных рейсов. 11 июня 1941 года, заканчивая последний рейс в Германию, он вышел из Гдыни в Либаву. С начала войны, превращенный в военный транспорт, он верно нес свою службу, рейсируя в Балтийском море, в Финском заливе.

В ночь на 28 августа, набрав в качестве пассажиров до трех тысяч пятисот бойцов и командиров прижатой к морю 8-й армии, он вышел из горящего, штурмуемого с суши и воздуха Таллина вместе со всеми военными транспортами и боевыми судами Балтфлота в трагический поход — в Кронштадт. Развороченный уже утром фугасными авиабомбами, лишенный хода и управления, объятый страшным пожаром, расстреливаемый с воздуха, он, как и все транспорты, в море, кишащем минами, оказался перед лицом явно неминуемой гибели. Из тридцати восьми человек его команды в живых осталось семеро. Несколько сот армейцев-пассажиров перегруженного донельзя парохода погибли от бомб, пожара, пулеметного обстрела с фашистских самолетов и бросаясь с борта в воду. Но то, что произошло дальше и что во всех подробностях рассказал мне Ф. А. Фурса, было не только подвигом семерых уцелевших членов команды «Казахстана» и помогавших им воинов Красной Армии! Нет! Ликвидация паники и спасение пылавшего корабля можно смело назвать свершенным советскими людьми чудом!

Главный очаг пожара был потушен. Семь человек команды сумели восстановить ручное управление, механизмы, поднять пар и под продолжающимися атаками бомбардировщиков и штурмовиков шли дальше, видя, как вокруг на минных полях, пересекаемых наугад, гибли другие корабли и тысячи людей, даже в воде расстреливаемых фашистами.

Корабль удалось сначала довести до острова Стэнщир, там у самого острова пароход влез носом на валуны. Всю ночь желающие покинуть корабль на шлюпках, высланных комендантом крошечного островка, высаживались на берег.

В ночь на 31 августа с оставшимися на борту двумя тысячами бойцов и командиров 8-й армии «Казахстан» — вновь под обстрелом и бомбежками — шел в Кронштадт. Простояв там трое суток, своим ходом пошел в Ленинград…

Считаю долгом перечислить имена семерых героев, сумевших спасти свой пароход и его пассажиров. Это были: второй помощник капитана Л. Н. Загорулько (капитан был выброшен взрывной волной с мостика в море), старший механик В. А. Фурса, боцман Николай Гайнутдинов, машинист I класса Николай Шишин, машинист I класса Л. А. Слепнер, кочегар I класса Андрей Шумило и «дядя Петя» — повар Монахов, единственный из экипажа корабля, плававший на нем со дня поднятия флага в Сен-Назере[59].

Конечно, много героев нашлось и среди воинов армии: полковой комиссар Лазученков, батальонный комиссар Гош, майор Рыженко, полковник Потемкин, капитан Горохов, политрук Блохин, пограничники под командованием майора Авдеенко, старшина 1-й статьи Абрамов и многие другие. Среди стойко выдержавших испытание на гибнувшем корабле пассажиров был и писатель Александр Зонин…

Пароход «Казахстан» оказался единственным уцелевшим в этом трагическом походе торговым кораблем, превращенным в военный транспорт. Все остальные погибли. Только боевые корабли Балтфлота понесли сравнительно небольшие потери…

На долгий период блокады «Казахстан» остался в Ленинграде.

3 сентября 1943 года на этот, превращенный огнем и бомбежками в страшный скелет, пароход явились несколько моряков из той уцелевшей семерки. Они решили, чего бы это ни стоило им, восстановить пароход.

Как черные обгоревшие обломки костей гигантского трупа, перед ними громоздились груды извитого огненным жаром, бесформенного железного лома.

Трудно было даже проникнуть внутрь этого безобразного хаотического сплетения. Только корпус корабля оставался целым, вся надпалубная часть его была разрушена. Невозможно было поверить, что те два-три десятка людей, которых удалось собрать старым «казахстанцам», — неопытных, никогда не бравшихся за подобные дела, могут хоть что-либо изменить в этом хаосе разрушения. Никаких чертежей, планов, схем не было. Блокада продолжалась, неоткуда было взять конструкторов, негде было найти те сложнейшие металлорежущие станки, без каких казалось немыслимым начинать дело. Любой завод предпочел бы отправить всю эту исполинскую груду перекрученного металла в плавильные печи, заявив, что проще построить новое судно.

Но моряки «Казахстана» от своей фантастической мечты не отказались. Они почти все делали вручную, без чертежей, на глазок. Немцы следили за их работой в стереотрубы, обстреливали «Казахстан» артиллерией, разбили снарядом трубу, осыпали корпус и палубу восстанавливаемого парохода осколками рвавшихся вокруг снарядов.

Вопреки всему, хотя на корабле зараз больше пятидесяти человек не работало, «Казахстан» был полностью восстановлен через восемь месяцев титанического труда. В мае 1944 года, дав первые обороты огромного четырехлопастного винта, вскружив рыжую балтийскую воду, пароход «Казахстан» встал у пирса, и его капитан Беклемишев доложил неожиданно поднявшемуся по трапу на палубу наркому морского флота, что, вступив в строй действующих единиц Балтийского торгового флота, «Казахстан» готов выйти в рейс для выполнения любого боевого задания. Повар Монахов угостил всех отличным по блокадным возможностям обедом!

Нет, прежней роскоши в отделке корабля уже нет. Но все сделано отлично, напрочно, так, чтобы ничем не оконфузить себя в любом, хотя бы океанском, рейсе.

Единственно на что в простоте душевной пожаловался мне капитан Владимир Михайлович Беклемишев: «Линолеум, черт бы его побрал, застилающий полы коридоров и кают, немножко бугрится! Не учли, расстилая его зимой, расширение, вызываемое летней температурой! Придется еще с ним повозиться!..

Первый рейс команда корабля хочет совершить в Таллин, в тот самый Таллин, который на днях, вот-вот будет освобожден!

Не сомневаюсь: сверкающий огнями, чистенький и нарядный, «Казахстан» когда-нибудь придет и в Сен-Назер, и там все будут глядеть на него, как на чудо, потому что такой, каков он сейчас, он и есть чудо, сотворенное ленинградцами!

Уезжаю из Ленинграда

31 августа

Военный подвиг Ленинграда сменился подвигом мирного восстановительного труда. В Ленинграде войны уже нет. А война между тем на наших широко раскинутых от Баренцева моря до Черного моря фронтах, а теперь уже и на Западе, где союзники наконец крепко взялись за дело, продолжается. 1 августа нашими войсками освобожден Каунас, 25 августа — Тарту; с 20 августа развернулось гигантское наступление в направлении на Яссы и Кишинев; через три дня началось восстание против гитлеровских войск в Румынии; 24-го взят Кишинев; позавчера Черноморским флотом и 3-м Украинским фронтом Толбухина взята Констанца, и в тот же день началось народное восстание в Словакии, а сегодня войска 2-го Украинского фронта под командованием Р. Я. Малиновского вошли в Бухарест. Народ Болгарии рвется из пут, которыми душит его прогитлеровское правительство. Все ближе наша Красная Армия к геройски, самостоятельно сражающейся с гитлеровцами Югославии — ее огромная, трехсоттысячная партизанская армия ширится, умножается; организуемая маршалом Тито, она становится всенародной регулярной освободительной армией…

А на Западе, после высадки 15 августа на средиземноморском побережье англо-американских войск, разыгрывается большая война во Франции. В Париже было восстание, и неделю назад французы освободили свою прекрасную столицу от гитлеровцев. На очереди — Брюссель. А на нашем севере на очереди разрыв с Германией Финляндии…

Впервые за три с лишним года войны я не хочу больше оставаться в Ленинграде. Мой долг перед родным городом выполнен до конца. Я хочу ощутить вкус полной победы над гитлеризмом, видеть своими глазами счастливые лица освобождаемых всюду людей и радоваться вместе с ними; видеть не здесь — издали, а на фронте, как гребень исполинского Девятого вала в последний раз обрушится на устрашенный фашизм и гневным всесильным ударом сметет его с лица земли навсегда.

Да… Такое у меня сейчас настроение, что невмоготу мне сидеть на месте!

Ночь на 2 сентября

Затосковав по большой свободе, думая о Балканах, о Югославии (о партизанах которой я много слышал в блокаде), сегодня утром я сорвался из дома, побежал к Николаю Тихонову, потом к Прокофьеву, стремясь «между прочим» посоветоваться. Тихонов — советовал, Прокофьев — отговаривал. Днем я почти было решил завтра утром послать в ТАСС телеграмму, проситься. Были еще колебания. Но только что, ночью — телефонный звонок из Москвы. Лезин: «Мы решили извлечь вас из Ленинграда». Он назвал мне три направления: Румынию, Польшу или Восточную Пруссию. Я мгновенно ответил согласием.

Странное это совпадение! Словно либо я угадал мысли Лезина и Пальгунова в Москве, либо мои мысли достигли их и возбудили в них решение вызвать меня.

Бывают же на свете странности!

Буду проситься в Румынию. Думаю, оттуда пойдем далеко!

5 сентября

Сижу в «стреле». Идет дождь, косой, длинный. В половине третьего звонил в госпиталь отцу, встретился с его голосом: в эту минуту он звонил мне. Был у него вчера — застал его в постели за работой над мемуарами, как заставал его и во все другие частые мои посещения.

И вот еду. На сколько еду, не знаю, — наверное, не меньше чем на два месяца. Может быть, и на гораздо более длительное время. Кое-кто из писателей в Ленинграде мне завидует: считают, такая поездка свидетельство того, что ТАСС меня ценит, что я там на хорошем счету.

После трех лет войны как бы заново еду на войну, потому что эта война — иная, и все там будет совсем не похоже на все знакомое здесь, в Ленинграде.

Ехать интересно. Единственное, что тревожит и волнует; болезнь отца, тяжелая болезнь, и страшно думать, что, может быть, вчера я с ним виделся, а сегодня разговаривал по телефону в последний раз. Тяжело оставлять его с думами о том же. Но, может быть, судьба окажется к нам благосклонна и я увижу его если не совсем здоровым, то — оправившимся…

Вот — поехали!.. Щемящее чувство, как всегда, когда уезжаешь надолго и особенно погружаясь в такую неопределенность!

Чемодан, вещевой мешок, шинель, походное снаряжение. Как все это будет трудно таскать! А ведь взял только самое необходимое! Еду, поглядывая на серое, в каплях дождя, стекло окна, немного грущу. Соседи по купе — два интендантских майора — читают газеты.

…Только сейчас, прочитав газеты, узнал: сегодня в восемь утра прекращены военные действия с Финляндией; вчера англичане вошли в Брюссель; вчера американцы заняли Намюр, Мец и Нанси; декларация болгарского правительства, наша отповедь и так далее. Как повернут нашими победами весь мир и как быстро развиваются все события!.. Да… Война, может быть, кончится еще в этом году!

Коротко обо всем прочем

За время, прошедшее с начала войны, когда Ленинград сковал вокруг своих рубежей пятую часть всех гитлеровских сил, брошенных на восток, войсками одного только Ленинградского фронта было уничтожено, ранено и взято в плен больше миллиона гитлеровских солдат и офицеров, захвачено и уничтожено больше четырнадцати тысяч орудий и минометов, двух тысяч танков, девять тысяч самолетов и около двухсот тысяч пулеметов, автоматов, винтовок. Только за август и сентябрь 1944 года на Балтике было потоплено тридцать шесть вражеских кораблей, а с октября 1944 по апрель 1945 года силами КБФ и авиации — еще сто двадцать кораблей…

…Расстояние до Берлина сокращалось для нас с каждым днем. А весной 1945 года среди войск нашей армии, вступивших в Берлин и праздновавших в нем нашу победу, были и многие, упомянутые в этой книге, защитники Ленинграда!

17 сентября, на следующий день после торжественного вступления наших войск в столицу Болгарии Софию, я вылетел в Бухарест. В начале октября с отрядом югославских партизан дошел до предместий Белграда. Затем с войсками 2-го и 3-го Украинских фронтов прошел весь дальнейший путь наступления, — был при штурмах и освобождении Белграда, Будапешта, Вены и закончил войну в майской, ликующей Праге. Повсюду там, в войсках, сражающихся за эти и многие другие города, я встречал давних знакомых, подружился со многими из них, особенно с членом Военного совета 53-й армии генерал-лейтенантом П. И. Гороховым (с ним вместе я достиг Праги); искал по госпиталям, но, увы, в горячке боев за Будапешт не нашел тяжелораненого командира артиллерийской бригады, уже не майора, а полковника К. А. Седаша, «выкормившего» меня в феврале сорок второго года в своем артиллерийском полку, в боях под Погостьем, когда я едва не погиб от голода…[60]

Будапешт в числе других штурмовали и войска генерала Свиридова, и полковника Батлука, и танкисты полковника Родина, и еще многие ленинградцы; в числе освободителей Белграда были войска защитников Ленинграда Гагена, Балдынова, Быковского, — да разве перечислишь всех?

Берлин, как известно, был полностью взят 2 мая 1945 года. И в его штурме участвовали многие ленинградцы. Но 7 мая, когда весь мир уже восторженно славил нашу победу, войска Ленинградского фронта еще вели жестокие бои с огромной вражеской группировкой в Курляндии, окруженной ими совместно с войсками 2-го Прибалтийского фронта и Краснознаменным Балтийским флотом. Маршал Л. А. Говоров, подвергнув эту трехсоттысячную группировку блокаде, не торопился силой оружия уничтожить ее: ведь пролита была бы кровь не только десятков тысяч наших, уже торжествовавших великую победу над Германией, слишком много настрадавшихся за годы обороны Ленинграда воинов, но и тех трехсот тысяч немцев, которые были окружены.

Желая избежать излишнего страшного кровопролития, гуманно не желая мстить поверженному врагу, маршал Л. А. Говоров 7 мая предъявил по радио командованию окруженной группы «Норд» ультиматум о сдаче, дав командующему этой группой генералу Гильперту (сменившему снятого Гитлером за поражение под Ленинградом фельдмаршала Кюхлера) двадцать четыре часа на размышления.

Никакие уловки и ухищрения Гильперта, пытавшегося за эти сутки угнать через море больше ста тысяч немцев, не помогли. Все пути отступления, все лазейки были перекрыты мгновенно организованными Л. А. Говоровым подвижными группами наших войск. Штабы окруженных 16-й и 18-й армий, Гильперт, начальник штаба группы «Норд» Ферч[61] потеряли контроль над своими войсками и уже ничего не могли поделать. В 6 часов 55 минут 8 мая за пять напряженнейших минут до истечения срока, когда десятки тысяч наших орудий должны были начать кровопролитнейший штурм, в штаб Ленинградского фронта, находившийся в Мажейкяе, поступила радиограмма Гильперта о принятии условий всеобщей капитуляции группы «Курляндия» (так была переименована группа «Норд»), вступающей в силу в 14 часов того же дня. В 10 часов 40 минут утра 9 мая 1945 года наши передовые части вступили в Пелчи, где находились Гильперт и его командный пункт. Сорок пять генералов Гитлера — среди них Гильперт, руководившие варварскими обстрелами Ленинграда Ферч, генералы артиллерии Герцог и Томашке — вскоре оказались за колючей проволокой в специальном лагере в Мажейкяе. Гильперт перед принятием ультиматума не знал, что маршал Говоров командует Ленинградским фронтом, полагал, что сдаваться они будут маршалу Говорову, «командующему 2-м Прибалтийским фронтом», — это казалось немцам, зверствовавшим под Ленинградом, не столь страшным: «прибалтийцы», не испытав ужасов блокады, не имеют оснований так «беспощадно мстить», как это якобы сделают ленинградцы! Узнав, что всю группировку примет в плен именно Ленинградский фронт, немцы впали в невероятную панику, стали, бросая оружие, бежать в леса, кое-кто кончал самоубийством. Другие, нарушая условия капитуляции, завязали безнадежные отчаянные бои.

В пути Прага — Ленинград в эшелоне победителей.

Июнь 1945 г. Слева — автор книги, майор П. Н. Лукницкий.

И только убедившись, что никто мстить им не собирается, стали повально и повсеместно, даже радуясь, что жизнь их будет сохранена и возвращение в Германию гарантировано, сдаваться десятками тысяч в плен. Прием в плен осуществлялся под руководством генерал-полковника М. М. Попова[62]. 8 мая был подписан в Берлине всем известный акт о безоговорочной капитуляции Германии.

9 мая весь мир праздновал великий праздник Победы наших и союзных войск. А до 14 мая в Курляндии еще продолжался прием пленных немцев. В чехословацком городе Влашиме, взятом накануне войсками 2-го Украинского фронта, в армейской газете «Родина зовет» от 13 мая я прочел оперативную сводку Совинформбюро. В ней говорилось о том, что в течение 12 мая войска Ленфронта продолжали прием сдающихся в плен немцев и что «…с 9 по 12 мая сдалось в плен 140 408 солдат и унтер-офицеров, 5083 офицера и 28 генералов… Войска фронта полностью заняли Курляндский полуостров, выйдя на побережье Рижского залива и Балтийского моря…». К 14 мая войскам Ленинградского фронта сдалось в Курляндии 231 611 немцев со всем вооружением, в числе которого было 436 танков, 1722 орудия, 136 самолетов и множество всего другого.

«…Более 50 тысяч немецких солдат и офицеров, бросив оружие, несколько дней скрывались в лесах блокированной зоны и, наконец, были выловлены нашими частями».

Только в Чехословакии еще сопротивлялась в эти дни последняя немецкая группировка генерал-фельдмаршала Шернера и генерал-полковника Ведера. Но и ее остатки сдались К 16 мая 1945 года, находясь в Чехословакии, я прочел в армейской газете «Суворовский натиск» сводку Информбюро за 15 мая: «…Прием пленных немецких солдат и офицеров на всех фронтах закончен». Это была последняя в Отечественной войне «оперсводка Совинформбюро»![63]

В июле 1945 года с одним из эшелонов радостных победителей я через Карпаты и Украину вернулся в родной Ленинград.

…26 января 1945 года, к годовщине полного снятия блокады Ленинграда, был подписан указ Президиума Верховного Совета СССР:

«За выдающиеся заслуги трудящихся Ленинграда перед Родиной, мужество и героизм, дисциплину и стойкость, проявленные в борьбе с немецкими захватчиками в трудных условиях вражеской блокады, наградить город Ленинград орденом Ленина».

Как и каждый ленинградец, участвовавший в защите родного города, я счастлив, что кроме медали «За оборону Ленинграда» мне принадлежит и одна миллионная часть этого высокого ордена.

В родном городе я застал отца поздоровевшим и энергично работающим[64].

8 июля 1945 г. ленинградцы встречали гвардейцев стрелкового корпуса генерала Н. П. Симоняка, вернувшихся из Германии.

8 июля, совершая в подаренном мне маршалом Р. Я. Малиновским маленьком автомобиле поездку с И. Г. Эренбургом и его женой вокруг бывшего переднего края — в Петергоф (Петродворец), Красное Село, Пушкин, — я перед Пулковскими высотами встретился с колоннами наших, возвращающихся с победой в Ленинград, весело марширующих, овеянных славой и награжденных орденами гвардейцев.

Среди них я увидел и полковника Н. Г. Арсеньева, которого, как и других, ликующие ленинградские девушки забрасывали цветами. Ликовал весь город в этот и в следующие дни…