Ловкость рук майора Анри

Ловкость рук майора Анри

Через столетие после процесса участников дела об ожерелье королевы во Франции в совсем иных исторических условиях возникло другое «дело», также основанное на подложных письмах и приведшее к острому политическому кризису, который поставил под угрозу существование республиканского строя. В этом деле причудливо столкнулись подлинные патриотические чувства и озверелый шовинизм, выгоды клики высших военных чинов и интересы французского народа, иезуиты и республиканский строй. Величие гуманизма выступало против низости реакционной демагогии. Широкая гласность пререкалась со строжайшей секретностью, а жизненная драма — с нелепой опереттой. Детективный роман прочно вплетался в ткань международных отношений. В уродливом хороводе сменяли друг друга подложные документы, контрразведчики из генерального штаба, нацеплявшие фальшивые бороды и темные очки для встречи с заведомым преступником, международный шпион и содержатель публичного дома, возведенный в ранг национального героя, и послушные судьи в офицерских мундирах, в порядке воинской дисциплины безоговорочно принимавшие на веру любые небылицы.

Речь пойдет о знаменитом «деле Дрейфуса», вызванном попыткой монархической и клерикальной реакции «свалить» Республику и предотвратить либеральные политические преобразования. (Эта подоплека «дела» первоначально не была осознана республиканцами как правого, так и левого толка, включая многих лидеров социалистов.) Военный министр Мерсье и другие генералы решили спровоцировать обвинение еврея капитана Альфреда Дрейфуса в шпионаже в пользу Германии и разжечь таким путем шовинистический психоз в стране. Сын богатого фабриканта из Эльзаса, присоединенного после франко-прусской войны 1870–1871 гг. к Германии, ничем не выделявшийся, кроме своей национальности довольно бесцветный артиллерийский офицер был избран жертвой провокации для обвинения Республики в том, что благодаря установленным ею порядкам «чужак» мог попасть в святая святых монархической военщины — генеральный штаб. Мерсье с самого начала знал о невиновности Дрейфуса, что не мешало ему с яростной настойчивостью поддерживать обвинение.

Непосредственно провокация зародилась в недрах контрразведывательного отдела — «секции статистики» Второго бюро генерального штаба (так называлась военная разведка). В конце сентября 1894 г. секция статистики получила или, точнее, утверждала, что получила от своего агента Брюкера, наблюдавшего за военным атташе германского посольства полковником Шварцкоппеном, документ, впоследствии фигурировавший под названием «бордеро» — письмо с описью разведывательных данных, которые автор этого явно составленного в качестве черновика и неподписанного перечня пересылал немецкому военному атташе. Наименее загадочным было в бордеро отсутствие подписи — шпионы не любят оставлять свою визитную карточку. Но надо добавить, что столь же не принято у них изготовление подобных описей (тем более от руки, а не на пишущей машинке), а у руководителей шпионажа — небрежно бросать подобные, секретные документы в мусорную корзинку, даже не дав себе труда разорвать такую бумагу на мелкие клочки. Такой опытный разведчик, как полковник Шварцкоппен, вряд ли мог поступить так, зная по предшествующему опыту, что за посольством ведется тщательная слежка. Он лишь не знал, что главным источником информации была уборщица германского посольства и горничная дочери посла некая мадам Бастиан. Немцы ее считали слишком тупой, чтобы опасаться. Между тем эта весьма оборотистая особа через своих любовников, среди которых был и упомянутый Брюкер, за солидное вознаграждение из секретного фонда французского генштаба регулярно, два раза в месяц доставляла офицерам секции статистики содержание корзин для мусора в служебных кабинетах посольства и даже не до конца сгоревшие бумаги из камина. Именно оттуда, если верить генштабистам, они и получили бордеро. Но не менее правдоподобно предположение (и его высказывало немалое число современников), что бордеро было сфабриковано в самой секции статистики, и лишь позднее была инсценирована его доставка от мадам Бастиан. Правда, впоследствии обнаружился и «германский след». Поведение германского правительства во время дела Дрейфуса убедило общественность, что оно не только не пыталось смягчить остроту возникшего кризиса во Франции хотя бы заявлением, что Дрейфус никогда не был немецким агентом, но лишь подливало масло в огонь. Не подкинуло ли посольство бордеро мадам Бастиан, чтобы та передала его офицерам секции статистики? Вопрос этот так и остался открытым, а признание за истинное одного из этих двух взаимоисключающих предположений ведет к созданию совершенно не схожих версий первоначального развития «дела», по крайней мере, одна из которых неизбежно является виртуальной историей.

После того, как бордеро попало в руки генштабистов, один из них объявил, что ему знаком почерк, которым оно написано, — это почерк капитана Дрейфуса, проходящего стажировку. Вызвали лучшего эксперта, но тот после тщательного исследования бордеро заметил, что, как ему кажется, бордеро написано не Дрейфусом, а другим лицом. Почувствовав, что экспертиза не дает желаемого результата, руководители генерального штаба спешно подыскали более сговорчивого знатока графологии — полицейского чиновника Бертийона, который после краткого изучения документа дал нужный ответ: бордеро несомненно написано Дрейфусом. Правда, и после этого оставалось много неясностей: отсутствовали мотивы, которые могли побудить Дрейфуса продаться германской разведке. Он был богатым человеком, не играл в карты, не имел, как выяснилось, никаких крупных долгов или тайных пороков, которые позволяли бы его шантажировать. Кроме того, Дрейфус не был допущен ко многим документам, о содержании которых он якобы информировал своих немецких нанимателей. Но этими и другими «мелочами» было приказано пренебречь. Капитана арестовали и предали военному суду, который нашел его виновным и приговорил к пожизненному тюремному заключению. В феврале 1895 г. Дрейфус был отправлен на Чертов остров близ берегов Кайенны, где нездоровый климат и тяжелые условия каторги должны были, по расчетам Мерсье и его коллег, избавить их от осужденного, но крайне опасного для них офицера.

Прошел год с лишним. В разведке появился новый начальник подполковник Пикар. В марте 1896 г. мадам Бастиан уведомила обычным путем своих заказчиков из генерального штаба, что может вручить им очередную добычу. Усердный исполнитель воли начальства майор Анри, занимавшийся в секции статистики материалами, связанными с делом Дрейфуса, лишь бегло просмотрел свежую порцию выкраденных документов и ушел в отпуск по семейным обстоятельствам. Полученные бумаги он передал капитану Лоту. В их числе было несколько десятков обрывков голубой бумаги, на которой тогда печатали телеграфные бланки. Составить из этих кусочков разорванное письмо не представляло большого труда, и вскоре перед главой бюро Пикаром лежал восстановленный документ:

«Париж, улица Бьенфезанс, дом 27, майору Эстергази.

Милостивый государь! Прежде всего я надеюсь получить от Вас более подробную информацию, чем недавно переданную Вами мне, по вопросу, о котором шла речь. Поэтому я прошу Вас сообщить мне ее письменно, чтобы у меня была возможность судить, смогу ли я впредь поддерживать связи с фирмой Р.

К..т».

Такая записка обычно складывалась и без конверта отправлялась адресату. Но на этом письме не было почтового штемпеля, следовательно, оно не побывало на почте. Относительно же автора не существовало никакого сомнения: им мог быть только полковник Шварцкоппен. Правда, оно было написано не собственноручно Шварцкоппеном, а одним из его друзей, который и ранее составлял за полковника аналогичные письма, подписанные «К…Т». Почерк этого сотрудника германского военного атташе был отлично известен Второму бюро благодаря услугам мадам Бастиан. Почему письмо не было отправлено, так и осталось загадкой. Возможно Шварцкоппен изменил решение — он собирался прервать отношения с Эстергази, переставшим доставлять ценные сведения. Одно теперь не подлежит сомнению — это подлинность документа. Его признал через много-много лет сам Шварцкоппен.

Пикар, в отличие от своих начальников — руководителей генерального штаба, который известный государственный деятель Жорж Клемансо окрестил тогда «разбойничьим притоном», был честным человеком. На основании перехваченного письма, а также донесений одного из французских разведчиков новый глава разведки понял, что, кроме Дрейфуса (Пикар тогда еще верил в его виновность), секретные документы генштаба передавал еще и другой предатель. Напрашивалась мысль, что им является человек, которому было адресовано письмо.

Корреспондент полковника Шварцкоппена официально именовался графом Мария Шарль Фердинанд Вальсен Эстергази. Родился он в Париже и используя, что Эстергази — знатный аристократический род в Австро-Венгрии, имевший ветвь во Франции, присвоил себе графский титул. Он учился в военной академии в Вене, участвовал в австро-прусской войне 1866 г., потом поступил во французский Иностранный легион. Эстергази имел широкие знакомства в военных кругах. В течение определенного времени он работал на французское Второе бюро. Начальник секции статистики майор Анри занял у него солидную сумму — 6 тысяч франков и все никак не удосуживался вернуть долг. Поэтому тылы у Эстергази были достаточно надежно обеспечены, а это было для него весьма важным, потому что мнимый граф стал международным шпионом. Он поставлял секретную информацию всем, кто был готов за нее платить, — разведкам Англии, Италии, Австрии и, главное, наиболее вероятному противнику Франции — Германской империи. Из мемуаров Шварцкоппена, опубликованных посмертно в 1930 г., следует, что Эстергази состоял у него на службе с июля 1894 г. до октября 1897 г. за ежемесячное вознаграждение в две тысячи марок. Хотя не все эти и им подобные факты стали тогда известны Пикару, но и собранных им сведений было достаточно. Пикар на всякий случай проверил досье Дрейфуса и был потрясен отсутствием каких-либо доказательств вины офицера, осужденного на пожизненную каторгу. Пикар взял одну из бумаг, написанную Эстергази, которые имелись в архиве военного ведомства. Не называя имя автора, подполковник показал ее полицейскому эксперту Бертийону, тому самому, который утверждал, что бордеро написано Дрейфусом.

— Это почерк бордеро! — воскликнул удивленный Бертийон, не подозревая, какую медвежью услугу он оказывает своим покровителям-генералам.

Не будем описывать последующие перипетии дела Дрейфуса, что увело бы нас в сторону от магистральной темы этой книги. Достаточно сказать, что после выяснения имени подлинного автора бордеро, на основании которого был осужден Дрейфус, генералы поспешно отослали Пикара из Парижа в длительную и опасную командировку, не без тайной надежды, что тот не вернется из нее живым. Сами же руководители генерального штаба и их подчиненные перешли на новую ступень в своей провокации — приисканию «дополнительных» доказательств виновности Дрейфуса. Если раньше дело шло о ложной переадресовке подлинных документов, то теперь, когда этого оказалась недостаточно, занялись прямой фабрикацией фальшивок. Майор Анри, угадывая желания начальства, начинает изготовлять один за другим документы, призванные доказать, что секреты выдавал все-таки Дрейфус. Перехваченные письма и телеграммы Шварцкоппена и итальянского военного атташе слегка «подправляются»: там, где стояла буква «Р», ее переделывают на «D», две-три телеграммы склеивают воедино и так далее. Одновременно в националистической прессе печатаются «просочившиеся» из генштаба сведения, что военное командование располагает еще более неопровержимыми доказательствами.

Далее следуют: процессы Пикара, осужденного за разглашение военных секретов, и Эстергази, который, несмотря на очевидный шпионаж и чисто уголовные художества, оказался полностью оправданным; суд над Эмилем Золя за его обличительное письмо «Я обвиняю», вынесение писателю обвинительного вердикта; наконец, разоблачение автора фальшивок Анри, его действительное или мнимое самоубийство в тюрьме, бегство Эстергази за границу и продажа им разоблачительного материала о махинациях генералов; новый процесс Дрейфуса, его новое осуждение и помилование Президентом республики, еще один пересмотр его дела и полное оправдание в 1904 г. Таковы этапы острого политического кризиса, в который была втянута страна.

Пока длилось дело Дрейфуса и на протяжении последующих десятилетий вплоть до наших дней предпринимались попытки создать различные виртуальные версии «дела», изобразить его как покушение против французской армии и католической церкви, руководящие круги которых выступали в действительности главными организаторами заговора против Республики во Франции.

Накануне второго суда над «предателем», 4 августа 1899 г., католическая газета «Круа», которая вела яростную кампанию против «еврейского врага», провокационно пыталась подменить суть того, что должен был решить суд: «Теперь уже не спрашивают, виновен или невиновен Дрейфус.

Спрашивают, кто возьмет верх в его деле — друзья или враги армии». Та же газета «Круа» в номере от 11–12 января 1998 г. признала: «Да, мы это писали… Мы должны помнить об этом. Мы должны покаяться в этом».

Но до этого покаяния вел долгий путь длиной в сто лет, да и проделать его не сочли нужным немало непокаявшихся и нераскаявшихся.

Многие историки считают, что разграничение между антидрейфусарами и дрейфусарами совпадает в годы второй мировой войны и гитлеровской оккупации с разделением на Францию Виши, активно сотрудничавшую с нацистами, и Францию Движения сопротивления. Ультранационалисты-антидрейфусары превратились в прямых предателей национальной независимости. Фамилия Дрейфуса стала и осталась символом. Когда после освобождения Франции одного из признанных идеологов антидрейфусаров Ш. Морраса судили как предателя, он воскликнул, что это «месть Дрейфуса». Но попытки обеления антидрейфусаров не прекращаются в виде появления все новых версий «дела». И эти виртуальные версии основаны так или иначе на подложных документах.