VI. Акт третий — 1939 год (Фарс вместо эпилога)

VI. Акт третий — 1939 год (Фарс вместо эпилога)

1. Конференция в Париже и конгресс в Нью-Йорке

Писательские конгрессы в США проходили почти синхронно с Международными антифашистскими. В июне 1937 г. в Нью-Йорке в переполненном зале Карнеги-холл (3500 человек!) прошел Второй конгресс «Лиги американских писателей». На нем выступил Хемингуэй, ненадолго приехавший из Испании. «Сам факт выступления Хемингуэя на конгрессе и его короткая, продолжавшаяся всего семь минут, речь, — пишет его советский биограф, — были с воодушевлением приняты американской и мировой прогрессивной общественностью»[976]. Хемингуэй заметил коллегам: «Когда человек едет на фронт искать правду, он может вместо нее найти смерть. Разумеется, много спокойнее проводить время в ученых диспутах на теоретические темы…» Третий конгресс «Лиги американских писателей» предполагался летом 1939 г. Примерно тогда же планировалось провести в США и конгресс международного Пен-клуба. Вот к этим-то двум конгрессам Ассоциация писателей против фашизма и собиралась присосединиться со своим Третьим конгрессом.

После Второго конгресса в Испании Бюро ассоциации, располагавшееся в Париже, заметно ослабило свою активность — никто его не подхлестывал. Кольцов, Мальро, А. Жид, Эренбург по разным причинам в его работе не участвовали. Из промосковских людей там оставались Арагон и Жан Ришар Блок да еще несколько немецких левых эмигрантов. Они держали связь с Иностранной комиссией Союза советских писателей; возможно, получали какие-то денежные крохи. Несколько документов, которыми мы располагаем, обнаружены как раз в бумагах Иностранной комиссии. Они относятся к 1939 г., когда в Бюро Ассоциации думали об американском конгрессе уже всерьез, а в Москве это держали в голове только клерки Союза писателей.

В Европе события развивались быстро и драматично: 26 января пала Барселона, 28 марта — Мадрид. Гражданская война завершилась — Испанская Республика перестала существовать. Еще 27 февраля Франция и Англия признали генерала Франко, который в апреле присоединился к Антикоминтерновскому пакту Германии, Италии и Японии. Сталин проигнорировал трагическую судьбу испанских беженцев, интернированных во Франции. (22 февраля на французской земле умер Антонио Мачадо, в концлагерях содержались многие участники недавнего Второго международного антифашистского конгресса писателей.)

В марте Гитлер оккупировал Чехословакию, аннексировал Клайпеду, требовал у Польши Гданьск, Муссолини захватил Албанию. В апреле Сталин предложил Франции и Англии заключить договор о Тройственном союзе, но советско-франко-британские переговоры тянулись вяло. В этой обстановке Сталин решает переориентировать свою международную политику на Германию. Первый его шаг — 3 мая 1939 г. отправлен в отставку нарком иностранных дел, последовательный антифашист М. М. Литвинов. Его место занял Молотов — преданный ученик и твердый последователь Сталина, точный и аккуратный исполнитель его планов. Так было преодолено главное препятствие на пути советско-германского пакта. В СССР ликвидируется антифашистская пропаганда.

Илья Эренбург, вернувшийся после падения Испанской Республики в Париж, некоторое время занимался организацией помощи интернированным во Франции испанцам. В марте он несколько раз пишет в Союз писателей, просит ускорить перевод им московских гонораров в валюте за переведенные и отпечатанные книги испанских авторов («Сюда приехали Рафаэль Альберти и Мария Тереса Леон, больные в тяжелом состоянии, — пишет Эренбург 13 марта. — Они просят поспособствовать высылке телеграфом авторских…»[977]).

12 апреля 1939 г. «Известия» напечатали парижскую корреспонденцию Эренбурга в последний раз: публикация антифашистов Сталину стала не нужна.

Иностранная комиссия Союза писателей (после ареста Кольцова ее возглавил литературный чиновник М. Я. Аплетин), не получая от начальства точных указаний на перспективу, продолжала поддерживать связи с Парижем, рассылала запросы и рекомендации. Эренбург понимал, что по этим делам ему придется иметь дело с Арагоном и пытался как-то наладить с ним нормальные отношения. Еще 1 января 1939 г. их общий с Арагоном и Эльзой Триоле приятель доктор Серж Симон пригласил обе семьи на дружеский обед. Жена Эренбурга сообщала 2 января в Москву жене Савича: «С Эльзой дружба не вышла. Нюта (А. Генц, жена Симона. — Б.Ф.) устроила роскошный обед с индюшкой в честь нашего мира. Эльза злобствовала и говорила про всех гадости. Арагон молчал и сидел как надутый идиот. Я из-за Симона старалась быть милой. В одиннадцать часов Serge (Simon. — Б.Ф.) всех развез по домам. „C’etait cafardeux“ (Это вызывало тоску. — Б.Ф.), — сказала на следующий день Нюта»[978].

В Союзе писателей не знали, что созыв Третьего международного антифашистского конгресса писателей уже не входил в планы Сталина, и Аплетин время от времени писал и звонил в Париж — обсуждались сроки, программы и т. д. В США уже точно было известно, когда собирается третий конгресс «Лиги американских писателей», и Аплетин обсуждал вопрос о перенесении даты открытия на более позднее время. Посредником между Ассоциацией и американцами выступал Луи Арагон.

3 апреля Эренбург из Брюсселя писал в Иностранную комиссию:

Я говорил с Арагоном. Съезд перенести чрезвычайно трудно, так как дата назначена американскими писателями и зависит от финансовых соображений. Кроме того, 15 V в Нью-Йорке состоится конгресс Пэн-клубов и многие писатели собираются поехать на оба съезда. Все же, если советская делегация никак не может приехать ко 2.VI, Арагон запросит американцев. Я буду в Париже 4 числа[979].

Аккуратный Аплетин отметил на этом письме: «Товарищу Фадееву передано ЗЛУ 2 ч. 45 м. мною по телефону». Фадеев еще не был генсеком Союза писателей (эти обязанности продолжал исполнять бездарный Ставский), но от вершины высшей писательской власти находился недалеко.

Получив соответствующие инструкции, Аплетин передал их Эренбургу по телефону. После чего 10 апреля Эренбург по телефону же связался с «Известиями» и продиктовал для Союза писателей телефонограмму (она сохранилась; лицо, которому адресуется Эренбург, в ней не названо — возможно, это Фадеев):

В дополнение к телефонному разговору с т. Аплетиным считаю нужным обратить Ваше внимание на следующее:

¹ Конгресс 2/VI предполагается как национальный конгресс американских писателей. Неизвестно, как отнесутся американцы к идее интернационального конгресса. Их запросили сегодня по телеграфу.

² Если интернациональный конгресс будет иметь место, то он может состояться только непосредственно за американским конгрессом, а именно 6/VI. Немыслимо устроить конгресс 15 или 20/VI, т. к. писатели должны находиться в Нью-Йорке свыше 6 недель (Конгресс Пен-клуба назначен на 15 V). Кроме того, 20 VI и даже с 15 VI город по климатическим условиям пуст.

³ Если интернациональный конгресс будет назначен на 6 VI, все делегаты смогут уехать из Франции на одном пароходе и использовать 5 дней для подготовки. Желателен бы приезд в этом случае одного представителя советских писателей раньше для подготовки и различных обсуждений.

⁴ При всех условиях, несколько неудобно настаивать на перемещении конгресса. В случае если идея интернационального конгресса будет отброшена, остается американский конгресс 2/VI, на который американские писатели приглашают в качестве гостей писателей других стран.

Во всяком случае, желательно, чтобы Вы предварительно уже сообщили завтра или послезавтра, мыслимо ли ваше участие при дате 6 VI.

Это сообщение я передаю после разговора с Арагоном. Что касается моего личного мнения, то, если оно интересует вас, можете мне позвонить.

Эренбург[980].

Более поздних бумаг на эту тему в Иностранной комиссии не отложилось. Что касается сюжета, связанного с американским конгрессом, то «Литературная газета» время от времени читателей о нем информировала.

20 апреля она сообщила: «В связи с открывающимся в Нью-Йорке конгрессом американских писателей президиум Союза советских писателей послал письмо, в котором приветствуют деятелей американской литературы…». Среди подписавших были названы три участника Второго конгресса в Испании Вс. Вишневский, А. Фадеев, и А. Толстой, а также выбранный там в президиум Ассоциации М. Шолохов.

5 июня 1939 г. «Литературная газета» сообщила, что два дня назад в Нью-Йорке открылся Третий съезд американских писателей, который продлится три дня. Открылся съезд митингом, на котором выступали президент оккупированной гитлеровцами Чехословакии Эдуард Бенеш, эмигрировавший из Германии Томас Манн и приехавший из еще не оккупированного Парижа Луи Арагон.

10 июня в «Литературной газете» напечатали материал: «Из речи Т. Манна в Нью-Йорке на Всемирном конгрессе писателей в Нью-Йорке».

А ровно через месяц, 5 июля 1939 г., эта же газета опубликовала обзор за подписью М. Гроу — «Съезд американских писателей». В нем сообщалось, что на Третьем съезде писателей в Нью-Йорке присутствовало 453 делегата, в том числе 38 представителей антифашистских литератур из Германии (ее представляли Т. Манн, Л. Ренн, О. М. Граф, Ф. Вайскопф и К. Манн), Чехо-Словакии, Италии, Англии, Австрии, Дании, Бразилии, Испании и Франции (ее представлял Луи Арагон). Конгресс закрылся 4 июня — почетным председателем Лиги избрали Томаса Манна. Президентом — Стюарта[981], вице-президентами 10 человек, включая Э. Хемингуэя, его друга критика М. Коули, поэта Л. Хьюза, Э. Синклера, Дж. Стейнбека и др. О советских писателях в Нью-Йорке, надо думать, никто не вспоминал…

Между тем еще 26 апреля «Литературная газета» объявила, что 13 и 14 мая 1939 г. в Париже пройдет международная конференция в защиту мира и демократии. В связи с этой конференцией было принято обращение к руководителям западной демократии, которое подписали Арагон и Мальро, Ж. Р. Блок и Пристли, Г. Манн, Фейхтвангер, Л. Ренн, Ф. Вольф. Это была антифашистская европейская конференция, но в организации ее СССР участия не принимал — ее провели без советских денег и без советских делегатов. Впрочем, один советский писатель на этой конференции все-таки присутствовал. Не от СССР, а от себя лично. Это был Илья Эренбург; через четверть века он вспоминал: «В мае в Париже была Международная антифашистская конференция. Я пошел, увидел много старых знакомых — Ланжевена, Кашена, Жана Ришара Блока, Мальро, Арагона, Сесара Фалькона; познакомился с Фирлингером. Все были мрачно настроены, и речи казались повторением давно слышанного — веры больше не было…»[982]

Это на самом деле и был последний международный антифашистский писательский конгресс…

Но последнюю точку в обращении левых западных интеллектуалов к Советскому Союзу поставил август 1939 г.

В августе в Москве военные переговоры одновременно велись и с Германией, и с Англией, и Францией. Сталин хотел получить право свободного прохода своих войск через Польшу и Румынию, но Англия и Франция на это не пошли, и 21 августа переговоры прервались. А 23 августа в Москву прилетел гитлеровский министр иностранных дел Риббентроп, и предложение о пакте, которое поначалу Сталин отклонил, теперь было принято, и советско-германский пакт с тайными протоколами о разделе Европы был подписан Риббентропом и Молотовым. 31 августа Верховный Совет СССР ратифицировал подписанные документы, а 1 сентября началась Вторая мировая война (1 сентября нападением на Польшу с запада, а 17 сентября — с востока). И уже 22 сентября 1939 г. в Брест-Литовске состоялся совместный военный парад победителей: Германии и СССР.

Антифашистское представление окончилось. Началось представление совсем иного рода…

2. Прощание с героями

Нам остается попрощаться с главными героями этого повествования, рассказав вкратце, что с ними стало после описанных здесь событий.

Арестованный в ночь с 12 на 13 ноября 1938 г. Михаил Кольцов провел под следствием 416 дней. Следствие завершилось ровно через год после ареста — 13 декабря 1939 г. Обвинительное заключение утверждено 21 января 1940 г. Суд состоялся 1 февраля 1940 г. в Лефортове. Все предъявленные ему показания Кольцов признать отказался, заявив, что они были вымышлены им в течение 5-месячных избиений и издевательств. Суд продолжался 20 минут. Приговор — к высшей мере наказания: расстрелу, с конфискацией всего имущества, приговор окончательный и обжалованию не подлежал. Приговор приведен в исполнение на следующий день[983].

Илья Эренбург написал в мемуарах о своей реакции на заключение советско-германского пакта: «Шок был настолько сильным, что я заболел болезнью, непонятной для медиков: в течение восьми месяцев я не мог есть, потерял около двадцати килограммов»[984]. Посольство получало запросы о причинах его невозвращения; это была нелегкая для Эренбурга зима: «Я ослаб, быстро уставал, не мог работать. В ту зиму мало кто к нам приходил: некоторые из былых друзей считали, что я предал Францию, другие боялись полицию — за мною следили. Могу сосчитать на пальцах людей, которые меня навещали или звали к себе: Андре Мальро, Жан Ришар Блок, летчик Понс, сражавшийся в Испании, Гильсумы, Вожель, Рафаэль Альберти, Херасси, доктор Симон и мой приятель Путерман, живший в соседнем доме»[985]. Эренбург пережил оккупацию Парижа немцами и вернулся в Москву летом 1940 г., когда из разговоров гитлеровцев понял, что их следующие планы — нападение на СССР.

«Роман» Ромена Роллана с советским режимом оборвался с подписанием в 1939 г. советско-германского пакта — Роллан демонстративно вышел из «Ассоциации друзей СССР», но еще в 1938-м он написал о сталинском государстве одному из своих корреспондентов: «Это режим абсолютно неконтролируемого произвола, без малейшего намека на гарантии элементарных свобод, священного права на правосудие и гуманность»[986]. В 1944-м в Швейцарии Роллан скончался, немного не дожив до сокрушения гитлеровского режима.

Андре Жид годы гитлеровской оккупации Франции прожил в Тунисе. Он написал еще несколько романов, получил в 1947-м Нобелевскую премию по литературе, опубликовал свои дневники.

Газета «Ce soir», которую Жан Ришар Блок основал в 1937-м, после заключения советско-германского пакта была закрыта. Во время гитлеровской оккупации Франции Блок находился в подполье. Весной 1941 — го ему удалось перебраться в СССР, где он прожил до 1944 г., воочию увидев, чего стоила победа в войне населению СССР. Вернувшись во Францию, Блок редактировал журнал «Europe» и газету «Ce soir».

Еще в июне 1939 г. Андре Мальро собирался в Москву со своим фильмом, снятым в Испании[987]; тогда же в Москве под редакцией Эренбурга вышел перевод его испанского романа «Надежда» (но Мальро не знал, что на Лубянке вовсю и успешно выбивали из арестованных литераторов показания, что именно он завербовал их в шпионы). Пакт Молотова — Риббентропа вызвал его ярость. Мальро остался активным антифашистом, но с коммунистами, получающими приказы из Москвы, ему стало не по пути. Он воевал с немцами в Сопротивлении под именем полковника Берже, попал в плен, бежал; его танковая часть первой вошла в Париж в 1944-м. С военных лет он стал верным сотрудником генерала Де Голля, и это был его главный политический выбор на всю дальнейшую жизнь.

Пакт Молотова — Риббентропа не разлучил Луи Арагона с коммунистами (во многом благодаря Эльзе Триоле, которая всегда помнила, что в Москве живет ее сестра) — в отличие от Поля Низана, вышедшего из компартии и погибшего в самом начале войны. Во время оккупации Франции гитлеровцами Арагон был в Сопротивлении, его стихи того времени знала вся несдавшаяся немцам Франция…