I. Об арестованных и высланных

I. Об арестованных и высланных

1. М. Горький просит за М. И. Будберг

Алексей Максимович Горький познакомился с Каменевым лично в 1907 г., а заочно — еще в 1905-м[12]; в 1917-м Каменев печатался в газете Горького «Новая жизнь». В 1920 г. на отношениях Горького с Каменевым отрицательно сказывалось, хочешь не хочешь, соперничество М. Ф. Андреевой и О. Д. Каменевой за власть в ТЕО Наркомпроса.

Письмо Горького Каменеву в защиту М. И. Будберг имело свою предысторию.

Мария Игнатьевна Будберг (урожд. Закревская) — дочь сенатского чиновника; в 1911 г. ее отправили в Англию совершенствоваться в английском (сводный брат Марии Игнатьевны служил тогда в Лондоне в российском посольстве). Два лондонских знакомства Будберг оказались весьма значимыми в ее жизни. Первое — с молодым дипломатом Брюсом Локкартом — существенно повлияло на ее российскую судьбу в годы революции и начала Гражданской войны. Второе — с русским дипломатом графом И. А. Бенкендорфом — изменило ее жизнь сразу же, поскольку в 1911 г. она вышла за него замуж. Вскоре Бенкендорф получил назначение в Берлин, и Мария Игнатьевна последовала за ним; Бенкендорф имел родовые земли в Эстонии — именно там у Марии Игнатьевны в 1913 и 1915 гг. родилось двое детей. Осенью 1917 г. она, оставив мужа и детей в поместье, вернулась в Петроград, где встретилась с Брюсом Локкартом, работавшим тоща в России. Отношения Будберг и Локкарта вскоре стали близкими, и после переезда советского правительства в Москву она отправилась с дипломатическим представителем Англии Локкартом в новую столицу. Существует обширная литература о «заговоре Локкарта», но мы этой стороны жизни М. И. Будберг касаться не будем. В ночь с 31 августа на 1 сентября 1918 г. Локкарт был арестован по обвинению в антисоветском заговоре (во время восстания эсеров в Москве). М. И. Будберг во время ареста находилась в его квартире и была задержана. В ответ на арест своего представителя англичане арестовали в Лондоне советского представителя М. М. Литвинова. В итоге все кончилось тем, что Локкарт был выслан из России, а Мария Игнатьевна вернулась в Петроград, где оказалась без средств к существованию. К. И. Чуковский устроил ее работать в горьковское издательство «Всемирная литература»; она же помогала Чуковскому в его Студии.

В 1919–1920 гг. М. И. Будберг арестовывали еще несколько раз (шлейф «знакомства» с Локкартом срабатывал при каждом ухудшении политической ситуации). Так, в августе 1919-го, когда войска Юденича наступали на Петроград, ВЧК произвела массовые аресты подозреваемых в антисоветских настроениях, и Мария Игнатьевна, естественно, оказалась в числе арестованных.

А. М. Горький — Л. Б. Каменеву.

Лев Борисович!

Позвольте просить Вас о следующем: здесь арестована и отправлена в Москву Мария Игнатьевна Бенкендорф, жена графа Бенкендорфа, но порвавшая с ним еще до революции.

Ее обвиняют, кажется в сношении с иностранцами, и это в известной степени верно, но отнюдь не преступно, ибо единственный иностранец — англичанин, с которым она сносилась — это ее новый муж или жених.

Прошу Вас, однако, не предавать сего широкой гласности, дабы не задеть честь этой дамы.

Лично она — человек хороший, ценный, политике чужда. Она сотрудничала во «Всемирной литературе» по переводам.

Убедительно прошу Вас похлопотать о ее освобождении, ибо слышал, что Вы охотно и сердечно беретесь за такие дела.

Здесь было сделано столько нелепых и бессмысленных арестов, убийств, что — по возможности — необходимо исправлять эти отвратительные тупости.

Крепко жму руку

23. VIII.19

А. Пешков.

4 сентября 1919 г. К. И. Чуковский записал в дневнике, как он пришел к Горькому, узнавшему об аресте академика С. Ф. Ольденбурга, непременного секретаря РАН, попросить о Бенкендорф («моей помощнице в Студии, — как называет ее Чуковский, — которую почему-то тоже арестовали»): «Я подошел к нему, а он начал какую-то длинную фразу в ответ и безмолвно проделал всю жестикуляцию, соответствующую этой несказанной фразе. „Ну что же я могу, — наконец выговорил он. — Ведь Ольденбург дороже стоит. Я им подлецам — то есть подлецу, — заявил, что если он не выпустит их сию минуту… я им сделаю скандал, я уйду совсем — из коммунистов. Ну их к черту“ Глаза у него были мокрые»[13]. 24 сентября Чуковский записал про заседание в издательстве «Всемирная литература»: «Впервые присутствует Марья Игнатьевна Бенкендорф, и, как ни странно, Горький, хотя и не говорил ни слова ей, но все говорил для нее, распуская весь павлиний хвост. Был он остроумен, словоохотлив, блестящ, как гимназист на балу»[14]. 14 ноября 1919 г. Чуковский записывает: «К Марье Игнатьевне Горький относится ласково. Дал ей приют у себя»[15]. Осенью 1919 г. в Эстонии был убит И. А. Бенкендорф. Весной 1920 г. Марию Игнатьевну арестовали при попытке незаконного перехода финской границы, тогда же у Горького на Кронверкском был произведен обыск (Зиновьев и петроградская ЧК устойчиво считали М. И. Будберг английской шпионкой). Горький снова ходатайствовал об ее освобождении: «Нельзя ли выпустить ее на поруки мне? К празднику Пасхи?», — спрашивал он в письме Зиновьева; об освобождении Будберг именно Каменев сообщил Горькому по телефону[16].

6 февраля 1921 г. Чуковский записал в дневнике: «Приехал из Берлина Гржебин. Опять возникли слухи о М. Игн. Бенкендорф, — будто она агент чрезвычайки. Странное у нее свойство: когда здесь были англичане, они были уверены, что она немецкий шпион. Большевики считают ее белогвардейской ищейкой. Я не удивлюсь, если окажется, что она и то, и другое, и третье…»[17]. В августе 1921 г. Я. С. Агранов, допрашивавший профессора В. Н. Таганцева, вскоре расстрелянного (с Н. С. Гумилевым), записал такие его показания: Горький-де советовал мне уехать за границу, «где я буду иметь возможность заняться научной работой. Он спрашивал у меня, имею ли я возможность переправиться надежным образом через границу. Я сказал, что могу вполне надежным способом. Он просил известить его о сроке моего отъезда и захватить с собой Марию Игнатьевну Бенкендорф, которая пять раз пробовала перейти границу, но каждый раз неудачно, и он не хотел больше рисковать ее отправкой <…> Разговор с Бенкендорф и возможности ее отъезда при моем посредстве происходили в половине августа 1920 г. Горький указал мне имена и фамилии тех лиц, которые находятся в качестве осведомителей в Чрезвычайной Комиссии»[18]. Понятно, что такая информация регулярно докладывалась Зиновьеву… Между тем, переправиться за границу М. И. Бенкендорф удалось, и в 1921 г. в Таллине она вышла замуж за барона Н. Х. Будберга, с которым вскоре рассталась, но его фамилию носила до конца своих дней. В 1922-м она приехала к Горькому в Сааров (Германия)…

2. Ходатайство Куприна

а месяц до прихода Юденича)

Александр Иванович Куприн принял Февральскую революцию и сразу же начал редактировать эсеровскую газету «Свободная Россия». Отношение его к большевистскому перевороту в октябре 1917 г. было иным. 1 июля 1918 г. в Гатчине в своем доме Куприн был арестован за публикацию фельетона «Михаил Александрович» в газете «Молва» (восхваление великого князя признали контрреволюционным); через три дня писателя отпустили домой. Уже 8 июля он напечатал в той же «Молве» статью «У могилы» — памяти убитого Володарского. В 1918-м Куприн разработал план беспартийной народной (для крестьян) газеты «Земля». Горький его поддержал и в Москве 25 декабря 1918 г. написал Ленину: «Дорогой Владимир Ильич! Очень прошу принять и выслушать Александра Ивановича Куприна по литературному делу. Привет! А. Пешков»[19]. Ленин Куприна принял в Кремле уже 26 декабря. Куприн передал ему листки с программой газеты. О реакции Ленина Куприн вкратце упомянул в статье «Ленин. Моментальная фотография»: «Так! — говорит он и отодвигает листки. — Я увижусь с Каменевым и переговорю с ним»[20].

Через неделю Л. Б. Каменев принял Куприна в Моссовете. «Каменев в Москве убеждал меня для успеха дела, — вспоминал Куприн, — непременно внести в газету полемику. „Вы можете хоть ругать нас“, — сказал он весело. Но я подумал про себя: „Спасибо! Мы знаем, что в один прекрасный день эта непринужденная полемика может окончиться на Лубянке, в здании ЧК“, — и отказался от любезного совета»[21].

25 января 1919 г. в Кремле прошло совещание с участием Д. Бедного, А. Каменева, А. Куприна, В. Милютина и Л. Сосновского. В финансировании газеты Куприну было отказано и предложено участвовать в журнале «Красный пахарь»[22]. Историю о встрече Куприна с Каменевым описал еще один литератор: «Куприн хлопотал о разрешении издавать чуть ли не на советскую субсидию „беспартийную“ газету Ни с субсидией, ни с газетой не выгорело. Из всей вышеописанной истории Куприн сделал единственно правильный вывод — сбежал вместе с Юденичем»[23]. Вернувшись домой, Куприн принимал некоторое участие в культурной жизни Петрограда, в. частности — в горьковском издательстве «Всемирная литература» (об одном из собраний в издательстве К. Чуковский записал 5 марта 1919 г.: «Куприн вдруг стал рассказывать, как у него делали обыск. „Я сегодня не мог приехать в Петербург. Нужно разрешение, стой два часа в очереди. Вдруг вижу солдата, который у меня обыск делал. Говорю: — Голубчик, ведь вы меня знаете… Вы у меня в гостях были! — Да, да! (И вмиг добыл мне разрешение)…“»[24].

Как и многие в Петрограде, Куприн ожидал прихода Юденича, при этом его знакомые знали о новых московских связях Куприна и он не отказывал им в просьбах походатайствовать перед кремлевскими вождями.

А. И. Куприн — Л. Б. Каменеву.

Глубокоуважаемый Лев Борисович,

кратковременное наше знакомство в Москве не давало бы мне права беспокоить Вас личной просьбой. Но те впечатления внимания и доброжелательности, которые у меня связаны в памяти с Вами, утверждают меня в смелости просить Вас о помощи другому лицу.

Соблаговолите принять и выслушать Ксению Александровну Леванда, подательницу этого письма. Ее сын, состоявший начальником отдельной бригады в Петрограде — Артемий Борисович Леванда — был арестован 17 июня с.г., а через месяц отправлен в Москву, где и находится на принудительных работах на заводе «Проводник» в Лефортове.

Обвинения ему не предъявили и допроса не производили. По справке, наведенной политическим комиссаром штаба бригады в Ч. К., арест состоялся лишь на время осадного положения. За благонадежность его могут поручиться все его сослуживцы, а между тем арест длится при весьма тяжелых условиях до сих пор.

Боюсь затруднять Вас длинным письмом. К. А. Леванда вкратце дополнит его необходимыми подробностями. Я ж пользуюсь случаем еще раз уверить Вас в моем искреннем уважении и вечной готовности служить Вам

А. Куприн

1919.3/IX[25].

О дальнейшей судьбе А. Б. Леванды удалось узнать немногое. Точно установлено, что в 1919 г. он остался жив. Вполне возможно, что обращение к Каменеву сыграло в этом свою роль. Известно также, что впоследствии Леванда перебрался в Москву, жил на Шаболовке и работал инженером в тресте Мосстрой. Репрессии 1930-х годов его не пощадили — имя Леванды значится в мартирологах общества «Мемориал».

Что касается маршрутов Куприна, то они в 1938-м вернули его в родную Гатчину (после Эстонии, Гельсингфорса и длительного Парижа).

3. Возвратите А. В. Ганзен в Петроград

Анна Васильевна Ганзен — сотрудница «Всемирной литературы», переводчица с немецкого, датского, шведского и норвежского языков; в ее переводах, в частности, вышло собрание сочинений Г. Ибсена в издании А. Ф. Маркса.

В знаменитом альманахе К. И. Чуковского «Чукоккала» в 1919 г. появились стихи А. В. Ганзен, которые Корней Иванович предварил такими словами: «Много трудилась во „Всемирной литературе“ Анна Васильевна Ганзен, одна из лучших переводчиц той эпохи. Русские читатели моего поколения знали Андерсена, Ибсена, Гамсуна главным образом по ее переводам. Это была пожилая и добрая, всеми любимая женщина. Вечно хлопотала о каких-нибудь неимущих и страждущих, о голодных писателях, об инвалидах войны. По какому-то недоразумению она была арестована и вместе с дочерью очутилась в тюрьме на Шпалерной улице. Оттуда писала незатейливыми виршами письма своей приятельнице Зинаиде Афанасьевне Венгеровой, тоже работавшей в нашем издательстве. Зинаида Афанасьевна показала эти письма мне, и я попросил ее записать их в „Чукоккаллу“». Вот строки из письма, написанного 17 июня 1919 г.:

Все просьбы ни к чему, увы!

Меня увозят из тюрьмы —

В Москву, одну, сегодня в ночь.

Спокойна я, но плачет дочь[26].

А через 14 лет К. И. Чуковский описал в дневнике человеческие достоинства А. В. Ганзен: «Анна Васильевна Ганзен, с которой я теперь все ближе знакомлюсь на работе, — выступает предо мною все ярче. Бескорыстный, отрешившийся от всякого самолюбия, благодушный, феноменально работящий, скромный человечек, отдающий каждую минуту своей жизни общественной работе — заботе о других, несет на своих плечах всю Детсекцию; мы в Горкоме писателей хотели ее премировать, но она и слышать не хочет. Между тем — так нуждается…»[27].

О том, что с А. В. Ганзен произошло в 1919 г., она подробно рассказала в письме:

А. В. Ганзен — Л. Б. Каменеву.

25/IX 19 г.

Не знаю, как и благодарить Вас, глубокоуважаемый Лев Борисович, за мое и дочери освобождение. Огромное душевное Вам спасибо!..

Будь я бардом, я бы поспешила воспеть Вашу отзывчивость и свою радость звучными стихами, но увы!! моя мечта умеет только забавляться моими драматическими переживаниями, реагирует на них юмористически.

Краткое пребывание в Питере прибавило еще листок к трагикомическому альбому, начатому в первый день нашего ареста 14 VI[28].

Дело в том, что из Питера, — куда я под впечатлением Вашего дружеского напутствия, выехала с таким легким сердцем, — мы вылетели весьма скоропалительно — после «дружественного» предупреждения т. Бакаева[29], что он меня арестует, если я не уберусь до 20-го. Как же было не убраться?!.

Сидя же на вокзале, я получила по телефону из дому новое приятное известие о полученной уже после нас телеграмме от Отдела принудительных работ с требованием немедленно вернуться из отпуска. -

Теперь «отдел» нам больше не страшен. Благодаря Вам, мы — свободные гражданки… В Москве, а в Питере все-таки не смеем показаться.

Алексей Максимович Горький, пока я была в Питере, подписал 2 ходатайства о моем освобождении: одно по адресу В. Ч. К, другое — П. Ч. К. Первое я прилагаю к этому письму, а второе мои товарищи подали в П. Ч. К. Теперь все дело в том — удастся ли добиться того, чтобы т. Бакаев сменил гнев на милость. Без его индульгенции я возвращаться в Питер побаиваюсь. Как ни нужна я Горькому, он предпочтет, чтобы я гуляла на свободе в Москве, нежели «сидела» в Питере!

Последняя передряга уложила меня на несколько дней в постель, поэтому я лишь сегодня могу передать через т. Крыленко[30] это мое письмо с выражением моей глубокой благодарности и с …новою, очень робкой просьбой о совете: как быть, как умилостивить П. Ч. К.?!

С искренним большим уважением и с маленькой надеждой на то, что Вы вызволите меня окончательно

Анна Ганзен[31].

По-видимому, возвращение А. В. Ганзен в Петроград наталкивалось на трудно преодолимые препятствия, потому как оно потребовало нового обращения к Каменеву — на сей раз со стороны Горького:

М. Горький — Л. Б. Каменеву.

Уважаемый Лев Борисович!

Очень прошу Вас похлопотать о возвращении Анны Ганзен в Петербург.

Ганзен — известнейшая переводчица Андерсена, Ибсена и др. норвежцев, шведов; она ныне работает во «Всемирной литературе» и крайне необходима здесь.

Очень, очень прошу Вас — возвратите ее сюда!

3 X 19. Приветствую.

М Горький.

Просьба Горького была уважена…

4. Тайная записка Лили Брик

Записка Л. Ю. Брик Л. Б. Каменеву датирована 9 ноября 1924 г.

В этот же день Маяковский, ожидавший в Париже американской визы и в итоге не дождавшийся ее, писал Л. Ю. Брик в Москву: «Как я живу это время я сам не знаю. Основное мое чувство тревога, тревога до слез и полное отсутствие интереса ко всему здешнему (усталость?) Ужасно хочется в Москву, если б не было стыдно перед тобой и перед редакциями сегодня же б выехал <…> Ужасно тревожусь за тебя. И за лирику твою и за обстоятельства…»[32] Ответ на это письмо сочинен был через 10 дней: «…ужасно обрадовалась твоему письму, а то уж думала, что ты решил разлюбить и забыть меня. Что делать? Не могу бросить А. М. пока он в тюрьме. Стыдно! Так стыдно как никогда в жизни. Поставь себя на мое место. Не могу. Умереть — легче…»[33].

Публикатор переписки Маяковского и Лили Брик шведский славист Бенгт Янгфельдт комментирует тексты строго, не допуская никаких не доказанных документами версий. Воспользуемся для начала его комментариями, очень важными для дальнейшего.

А. М. — это Александр Михайлович Краснощеков, начавший революционную деятельность с 1896 г., прошедший через тюрьмы и ссылки и в ноябре 1902 г. уехавший за границу, в Берлин. С марта 1903 г. — жил в США, где в 1912 г. окончил университет в Чикаго (по юридическим и экономическим наукам). В 1917 г. вернулся в Россию через Владивосток. Там стал председателем правительства и министром иностранных дел Дальневосточной республики. В 1921-м вернулся в Москву и в 1922-м занял пост председателя Промбанка и заместителя наркомфина. Л. Ю. Брик познакомилась с ним летом 1922-го, когда он со своей дочерью Луэллой (его жена осталась в США) жил по соседству с Бриками и Маяковским на даче в Пушкино. Вскоре между Л. Ю. Брик и А. М. Краснощековым возник роман, о котором знал Маяковский. В сентябре 1923-го Краснощеков был арестован и заключен в Лефортово. В связи с этим арестом Москва полнилась слухами, и нарком Рабоче-крестьянской инспекции, секретарь ЦК РКП(б) В. В. Куйбышев в «Правде» и «Известиях» опубликовал 3 октября официальное сообщение о том, что установлены бесспорные факты использования Краснощековым крупных средств в личных целях (назывались устройства кутежей и использование крупных сумм для «обогащения родственников»). Добавим, что 12 февраля 1924 г. «Правда» напечатала статью «Дело Краснощекова», где сообщала:

В ближайшее время судебная коллегия Верховного Суда начинает слушание дела о злоупотреблениях бывшего директора Промбанка Александра Краснощекова и шести его ближайших сообщников (среди которых был и его родной брат Яков). По распоряжению наркома Рабкрина В. В. Куйбышева была проведена ревизия и впоследствии дознание через органы ГПУ. Полученные материалы целиком подтвердили наличие злоупотреблений.

Далее шли главки: «Яков Краснощеков», «Злоупотребления в хозяйственном отделе банка», «Кутежи», «За счет Промбанка», «Растраты»…

Краснощеков был осужден на шесть лет тюрьмы. Его дочь поселилась у Л. Ю. Брик, они вместе регулярно носили Краснощекову передачи в Лефортово (вкусную пищу, лекарства, Уитмена по-английски…)[34]. Этого сюжета касается в книге «Загадка и магия Лили Брик» и писатель А. Ваксберг; в частности, он пишет, что Л. Ю. Брик «в промежутках между своими заграничными поездками пыталась использовать все свои связи, чтобы помочь Краснощекову, но пока ничего не получалось. Дело Краснощекова находилось под столь высоким патронажем, что даже Агранов (тогда зам. начальника Секретного отдела ГПУ, приятель Бриков и Маяковского. — Б.Ф.) и его отнюдь не маломощные коллеги преодолеть волю куда более высоких начальников не имели возможности»[35].

Тут, пожалуй, и следует привести текст записки Лили Брик Каменеву:

Л. Ю. Брик — Л. Б. Каменеву.

9 XI 24.

Лев Борисович, звонила Вам по телефону три дня — так и не дозвонилась. Если можете найти для меня час времени — очень прошу Вас позвонить мне 67–10, чтоб условиться, когда и куда придти к Вам (может быть, удобнее Вам — ко мне?)

То, о чем хочу говорить с Вами касается лично меня — хотелось бы, чтобы никто не знал об этом.

Жму руку

Лиля Юрьевна Брик[36].

Подчеркнем, что в 1924 г. по своим официальным должностям (председательствующий на заседаниях Политбюро, заместитель председателя Совнаркома, председатель Совета труда и обороны, директор Института Ленина) Л. Б. Каменев являлся самой крупной государственной фигурой в СССР, едва ли не главным наследником Ленина. Тон записки Л. Брик свидетельствует о достаточно хорошем знакомстве Каменева с нею (чего стоит одно только предложение встретиться у нее дома!). Судя по всему, речь могла идти только о А. М. Краснощекове, и тогдашний уровень влияния Каменева был как раз таким, что именно он и мог бы остановить сильное давление влиятельного Куйбышева, в аппарате ЦК несомненно входившего в сталинский круг.

Неизвестно, состоялась ли встреча Л. Ю. Брик с Каменевым, но зато известно, что уже 20 ноября 1924 г. Краснощеков из Лефортовской тюрьмы был переведен в тюремную больницу[37] (он страдал наследственной бронхоэктазией[38]). О том, что произошло следом, А. Ваксберг пишет: «…примерно через две недели (после возвращения в Москву Маяковского 27 декабря 1924 г. — Б.Ф.) Краснощекова неожиданно освободили полностью — выписали из больницы и в тюрьму не вернули. Считать это косвенным признанием судебной ошибки, конечно, нельзя: своих „ошибок“ советская юстиция старалась не признавать, приговор отменен не был, реабилитации не последовало. По чьему-то — несомненно, очень высокому — распоряжению Краснощекова просто отпустили на волю, сославшись на состояние здоровья. Такой гуманности за властями не замечалось — болезнь была просто удобным предлогом. Решающую роль все же сыграли связи — десять лет спустя они уже не помогали, только вредили»[39]. Это правда — в 1937 г. А. М. Краснощеков был расстрелян, как и В. М. Примаков — тогдашний муж Л. Ю. Брик (впрочем, сам-то Л. Б. Каменев был расстрелян еще в 1936-м, а Я. С. Агранов в 1938-м; В. В. Куйбышев умер еще в 1935-м…)