Глава 2. Структура совершенного государства

Глава 2. Структура совершенного государства

1. Усовершенствование государства с точки зрения природных факторов государственной жизни

В существе государства мы вскрыли, с одной стороны, элементы стихийно-фактические, природные, с другой стороны — элементы деятельно-волевые. Отношение тех и других к проблеме усовершенствования государства должно быть, очевидно, совершенно различным. Об усовершенствовании первых можно говорить только в особом, очень условном смысле. Стихийно-фактические элементы являются для государства не заданными, а только данными — и в этой данности своей они необходимо обладают уже теми или иными ценностными свойствами. Существуют государства, уже с данной им благоприятной судьбой, и государства, поставленные в условия менее благоприятные. Усовершенствование подобных природных данностей возможно только в смысле обнаружения способностей умело пользоваться плюсами и мудро бороться с минусами. Природа иногда дает государству все шансы для процветания, но оно может не суметь распорядиться этими естественными благами; и наоборот, государство может быть обделенным природою, но трудом и потом своих членов из природной бедности может выбраться в состояние относительного материального и духовного процветания. К числу названных данностей нужно отнести следующие:

I) Прежде всего сюда должно быть отнесено месторазвитие государства, которое всегда представляет собою некоторый уникум в мире и которое поэтому всегда является вещью индивидуальной и незаменимой. Оттого народ, переселяясь на другую территорию, тем самым меняет свою природу, и переменившее свою землю государство становится иным и новым. В тех природных свойствах, которыми наделена государственная территория, уже положены задатки, обусловливающие возможность усовершенствования государства, достижения им нормальной или даже преуспевающей жизни. Сколько бы ни старались люди, они не в силах беспредельно усовершенствовать качество земли, на которой они живут, придавая по произволу ей те свойства, которыми она физически обладает. Люди не в силах изменить поверхность своей земли, превратив горы в долины. Не могут изменить климата, в котором живут, превратив умеренный в холодный или тропический, морской в континентальный. В очень ограниченном смысле люди способны к преобразованию свойств почвы и к радикальному их изменению. Поэтому под усовершенствованием государственной территории нужно понимать органический процесс сохранения и развития тех естественных задатков, которые даны уже самой природой.

Сделанное нами выше различение территориальных типов государств (Отд. I, гл. II, § 2) позволяет установить, какие из них обладают наибольшими природными данностями для достижения ступени максимального усовершенствования. Наибольшим количеством природных возможностей, очевидно, обладает государство-мир, которое, заполняя собою «часть света», сплочено в своем пространстве, представляет единое территориальное целое, могущее жить самодостаточной жизнью и развиваться путем использования своих внутренних потенций. Про такое государство можно сказать, что природа ему все дала для процветания и развития — кому же много дано, с того много и спросится. От такого государства можно, следовательно, ожидать, что оно достигнет максимума материального и духовного преуспеяния, разовьет максимум материальной и нравственной энергии для своего улучшения. Такому государству необходимо уступают в смысле естественных возможностей те государственные образования, которые природно зависимы извне и не могут развиваться путем использования своих внутренних сил. Вследствие внешней нужды такие государства будут стремиться или к захвату других земель и жить в постоянном напряжении военных сил, оказывающем самое неблагоприятное влияние на общее развитие культуры; или же они будут стремиться к мирному слиянию с другими государствами и к потере своей самостоятельности, или же, наконец, в силу внешнего давления они будут поглощены своими более сильными соседями.

II) Природной данностью для государства является и тот «родовой» человек, который образует народонаселение государства, образует объединенный государственными связями «народ». Мы имеем в виду при этом не только чисто физические особенности этого народонаселения — особенности крови и плоти, но и его психическую индивидуальность. Здесь мы имеем опять-таки дело не с тем, что задано, а с тем, что природно дано. Раса, нация, так называемая культурная личность и другие социальные единства, образующие тот человеческий материал, из которого строится государство, не создаются в результате заранее намеченного человеческого плана, но родятся в чисто естественном процессе. С ними вместе родятся и те эмоции, которые, как мы видели, являются основными двигателями государственной жизни (ср. Отд. I, гл. III, § 3). Родятся, наконец, и те ценности, которые составляют внутреннее духовное содержание человеческой культуры (ср. Отд. I, гл. III, § 4). Не сознательное намерение повинно в том, что одному «родовому» человеку нравится пространственная экспансия, другого увлекают практические интересы экономического устройства, третий же предпочитает духовное созерцание и стремление к достижению высших ценностей. Чисто стихийными являются влияния на душевную жизнь человека социально-исторической среды, влияние месторазвития, внешнего окружения, исторически возникших институтов и форм жизни. Преобразование всех этих сторон государственного бытия наталкивается на такие же, чисто естественные границы, как и преобразование государственной территории. Так например, стремление к улучшению расы (евгеника), на которую недостаточно обращает внимание современная политика, может повести к медленному изменению известных физиологических задатков, а не к метаморфозе физического бытия человека. По-видимому, более поддаются изменению психические склонности, которые могут быть не только облагорожены соответствующим сублимированием, но и в значительной степени изменены вследствие приятия новых, высших духовных установок. Здесь мы действительно входим в область истинного духовного творчества, которое может вести людей к обновлению и духовному преображению. Приятие, например, народом новой религии доставляет многочисленные образцы постепенного изменения всех духовных устремлений людей и их навыков и нравов.

По отношению к народу опять-таки можно говорить о прирожденных, благоприятных задатках для процветания государства иди, наоборот, о задатках не благоприятных. Благоприятным моментом для развития государственной жизни является наличность в государственном народе некоторого природного психофизического единства. Единство нации или единство культурной личности более благоприятствуют процветанию государства, чем разрозненная многонациональность или многокультурность, которую способны объединить только внешние, искусственные, по большей части чисто насильственные средства. Если исходить из государства-мира, как от образования, содержащего максимум потенций, необходимых для процветания и развития государства, то соответствующее ему богатство психофизических задатков может содержаться только в жизни единой культурной личности, объединяющей собой многие различные национальности в одно культурное целое. Многонациональное целое на сверхнациональной основе единой культуры — вот формула, которая лучше всего выражает особенности человеческого материала, обладающего максимумом возможностей для образования совершенного государства.

III) Стихийным элементом в государстве являются также создавшиеся в нем властные отношения. Особенности их зависят от многочисленных фактов: от величины и свойства месторазвития, от системы хозяйства, от особенностей человеческого материала и т. п. Иногда здесь могут оказывать влияние факторы чисто случайные: нельзя, например, построить государство со слабой властью там, где существуют сложные международные отношения, где соседи обнаруживают завоевательные стремления, где существует постоянная угроза войны. В зависимости от всех этих условий должна стоять проявляемая государством степень властности, которая всегда есть переменная величина. Однако эту степень властности никак нельзя смешивать с мерой принуждения, которое государство вынуждено применять в зависимости от тех или других обстоятельств. Принуждение есть последствие не властвования, но нарушения власти. Властвование в совершенном государстве независимо от его свойств, от силы или слабости должно происходить совершенно автоматически, без трений и катаклизмов, без применения насильственных средств. Необходимость прибегать к последним всегда есть яркий показатель некоторой порчи властных отношений, которые при нормальных условиях должны покоиться на внутреннем внушении, а не на внешних хирургических операциях. Оттого возможный минимум применения насилия есть лучший показатель той ступени приближения и идеалу, которую государству удается достигнуть. В пределе своем этот минимум превращается в нуль, насилие вообще исчезает, в государстве все начинает идти как бы «само собою». Такой идеал совершенного государства в мировой литературе лучше всего был формулирован китайским философом Лао-Тзы, миросозерцание которого не только не анархично, но этатично в некотором высшем смысле этого слова — будучи в то же время принципиально враждебным насилию и в этом отношении обнаруживая «непротивленческий» характер.

IV) Образование ведущего слоя в государстве является также результатом независимого от сознательной воли социального процесса. В истоках своих независимо от сознательного целеполагания образуются и те идеалы, носителями которых являются ведущие группы и классы; независимым от него нужно признать и сознание подвластных, составляющее социально-психологическую основу всякого властвования (ср. Отд. I, гл. IV, §§ 2, 4). Однако здесь мы как раз и вступаем в ту сферу, в которой стихийно-природная сторона государственного бытия соприкасается с деятельно-активной. Властвование есть не только социальное состояние, но и социальная деятельность. Власть руководит, ставит цели и осуществляет их в жизни. Исходя из стихийно-природной стороны властных отношений, можно говорить о предрасположении государств к развитию и усовершенствованию. Более задатков для приближения к идеалу имеют те государства, правящий слой которых является чисто функциональным, а не классовым. В подобных государственных образованиях менее почвы для возникновения классового угнетения и классовой борьбы, которая для развития государства всегда является минусом, а не плюсом. В названных государствах общественное целое построено не на более или менее искусственном соединении отдельных социальных групп, не объединенных никакими общими интересами, но на некоторой изначальной солидарности, на сознании общегосударственного интереса. Напряжение сил, направленное к общей организации, здесь гораздо интенсивнее, чем в государствах чисто классовых. Оттого здесь имеется более шансов к реализации совокупных задач и целей, осуществление которых ведет к наибольшему физическому и духовному усовершенствованию социального целого.

Переход в область изучения деятельно-организационной стороны властных отношений вводит нас в проблему усовершенствования государства, взятую уже с точки зрения активно-волевой. В последующем мы и попытаемся начертать принципы государственного устройства, ведущие государство к усовершенствованию и соответствующие той ступени государственного развития, которая может быть названа государственным идеалом в выше сформулированном, относительном смысле этого слова.

2. Организация ведущего слоя

Новейшую западную политику, как мы видели, занимает преимущественно вопрос о том, как может быть построено государство без ведущего слоя (ср. Отд. I, гл. IV, § 3). Оттого проблема сознательной организации ведущего слоя выходит из поля зрения современной политики как проблема не научная и антидемократическая. Только за самое последнее время этот вопрос начинает привлекать некоторое внимание. Воскресают, таким образом, старые идеи Платона, для которого вопрос об образовании правящего слоя в государстве был самым основным и важным политическим вопросом. И историки, и социальные философы, и политики начинают говорить, что без образования некоторой «элиты» не может существовать никакое нормальное общество и что, следовательно, проблема ее воспитания заслуживает самого серьезного обсуждения. Эти новые тенденции являются показателем перехода современного политического сознания в стадию здорового реализма, ибо, как мы убедились, попытка построения государства без «элиты» является недостижимой и утопической.

Проблема организации ведущего слоя в государстве выдвигает следующие основные вопросы:

1) Прежде всего определение вопроса о природе ведущего слоя в совершенном государстве. Должен ли этот слой быть организацией, построенной на установлении принудительных норм и вытекающих из них обязанностей, несоблюдение которых санкционируется принуждением? Или же, напротив, он должен приближаться к типу добровольных организаций, основанных на свободном проявлении общественных сил? В первом случае организующим принципом отбора был бы государственный закон, установление которого необходимо превращало бы ведущий слой в часть самого государственного аппарата. Иными словами, ведущий слой существенно совпадал бы с официальными носителями государственной власти, был бы одним из государственных органов (ср. выше Отд. I, гл. IV, § 5). Во втором случае он не входил бы, в качестве элемента во властную государственную организацию, не стоял бы в иерархических отношениях с другими носителями государственной власти и представлял бы собою такое объединение, которое иными путями, чем государственная власть, влияло бы на государственную жизнь.

В предшествующем изложении нами было установлено, что социальные функции ведущего слоя в государстве не совпадают с функциями управления. Ведущий слой, как мы говорили, является носителем идеалов данного общества, идейным представителем той культуры, к которой это общество принадлежит. Нельзя, разумеется, преуменьшать значение принудительного, централизованного государственного аппарата в социальной жизни, но неправильно впадать и в другую крайность, считая, что такой аппарат должен покрывать собою всю общественную жизнь и исчерпывать все ее разнообразные потенции. Существуют области культурной жизни, принудительное огосударствление которых могло бы принести только отрицательный результат. Справедливо жалуются, например, на идейный разброд, в который впала современная западная культура, однако глубоко ошибается тот, кто думает, что явление это можно преодолеть путем принудительного государственного регулирования. Не представляет особого труда, преодолевая многообразность современных научных теорий, сделать какую-нибудь из них обязательной в смысле государственного закона, как это, например, сделано с марксизмом в коммунистическом государстве. Однако от подобной «организации» научная истина не только ничего не приобретет, но явно проиграет. И если ведущий слой призван организовать культуру в ее различных проявлениях, то под такой организацией следует понимать единство внутреннего убеждения в истине, а не внешнюю регламентацию духовной жизни, не принудительную нивелировку ее идейного богатства. Осуществить эту последнюю задачу ведущий слой способен только тогда, когда он сам, в своей собственной структуре воплотит принципы высшего духовного общения — когда он будет представлять собою нечто вроде духовного ордена, который призван водительствовать морально, а не насильственно. При этом условии ведущий слой, принадлежа к государству как к культурному целому должен стоять вне технического аппарата государственного принуждения, как бы выше этого аппарата. Если же ведущий слой с ним сольется, он неизбежно превратится в род бюрократии, которая в лучшем случае может быть технически очень сведущей, но всегда лишена собственных творческих идеалов. Зависимость чиновников от государства неизбежно превращает государственное служение в род заработка и тем убивает дух независимости и самостоятельности. Такой бюрократически построенный ведущий слой утрачивает всякую способность к духовному водительству, теряет, стало быть, одну из своих основных и важных функций.

II) Построенный на принципах общественной самоорганизации ведущий слой может напоминать те социальные образования, которые именуются политическими партиями. Основным отличием его от партии в современном смысле этого слова является то, что эта последняя всегда построена на основе некоторого частного, партикулярного принципа или интереса, тогда как ведущий слой должен воплощать в себе интересы целого. Поэтому к нему и не применимы понятия pars, партия. Мыслимый нами правящий слой возможен там, где на место многих партий становится некоторая единая ведущая организация, где мы имеем дело с политическим режимом, который можно назвать однопартийным. Но однопартийность равносильна уничтожению партий вообще. А это, в свою очередь, возможно там, где духовные искания человечества стабилизировались и где, стало быть, стабилизировалось так называемое общественное мнение. Такое состояние очень далеко от современной стадии развития европейской культуры, духовная жизнь которой протекает в атмосфере бурных исканий истины, блужданий в погоне за ней и некоторого идейного разброда. Поэтому современные государства очень далеко стоят от стадии государственного совершенства. Ведущий слой в них типично разбит на несколько враждебных групп, объединенных или тождеством эгоистических интересов, или сходством образа мыслей (сходством миросозерцании), или тем и другим вместе. При таком положении проблема власти в современном государстве разрешима двумя путями: или путем чередования тех или других групп во властвовании, или путем насильственного подавления одних групп другими. Первый есть путь современной демократии, второй — путь современных диктатур. Основная проблема демократии сводится к тому, чтобы установить те, чисто внешние условия, в силу наступления которых одни группы уступают права власти другим. К этим условиям принадлежит прежде всего принцип большинства. Те интересы или те идеи, которые при настоящих условиях собирают наибольшее количество голосов, становятся на время преобладающими, и носители этих интересов или идей становятся властвующими до того времени, пока другой интерес или другая идея не приобретут больше симпатий и за них не станет новое большинство. К этому и сводится режим современного парламентаризма (ср. Отд. II, гл. II, § 6). Другим приемом для примирения противоположных мнений отдельных групп ведущего слоя современного государства является принцип коалиции или соглашения. Сторонники современной демократии особо любят утверждать, что истина рождается от столкновения мнений, упуская из вида, что дело идет в соответственных случаях вовсе не об истине, а о компромиссе противоположных политических стремлений. Каждый интерес и каждая идея остаются в убеждении своей справедливости и истинности, но по тактическим соображениям приходится делать уступки своим противникам, вступать с ними в соглашение и достигать возможности общего политического действия. И если в результате политических дебатов выработалась известная равнодействующая, то это вовсе не потому, что противники открыли новую истину, а просто потому, что они тактически друг другу уступили, оставаясь каждый при своем прежнем убеждении и стараясь в пределе проводить максимально свою программу. Там, где это не удается, где нет возможности компромисса — гам в современной демократии наступает неизбежная потребность в диктатуре. Здесь дело идет уже не о соглашении с другими партиями, а просто об их подавлении. Одни группы начинают насильственно проводить свои интересы и идеи, не считаясь с мнениями своих противников и просто их уничтожая.

И демократия, и диктатура являются неизбежными способами властвования в таком обществе, ведущий слой которого не объединен духовным единством и живет в состоянии идейного разброда. Для такого состояния эти политические формы просто не заменимы. Но глубоко заблуждаются те, которые считают названное общественное состояние соответствующим общественному совершенству. Это последнее есть состояние обретенной истины, современная же стадия характеризуется тем, что на ней люди находятся только в исканиях. Если истина когда-либо будет найдена, тогда окончится та раздробленность мнений, о которой мы говорим, и наступит эпоха духовной стабилизации. Если бы люди пришли даже к сознанию, что никакой истины нет, тогда, по крайней мере, они перестали бы стремиться к тому, чтобы властно осуществлять свои мнения. А это равносильно прекращению режима партийности, который основан на искании власти во имя известного частного, партикулярного мнения.

III) Единство ведущего слоя должно покоиться, следовательно, на единстве духовной жизни, на единстве убеждений и духовных стремлений. Выдвигая эту сторону, можно выставить тезис, что ведущий слой в совершенном государстве должен быть «идеократическим» отбором, то есть отбором, построенным на власти одной идеи, на единстве миросозерцания. Но образование идеократического отбора может совершаться на почве существенно, различных и даже прямо враждебных миросозерцании. Возможно столько «идеократий», сколько может быть различных миросозерцаний — и каждая из них одинаково бывает субъективно убеждена в идейной истинности своих взглядов. Очевидно, что в совершенном государстве отбор не может опираться на столь относительные идейные принципы. Не субъективная убежденность в истине, которой психологически обладает всякое миросозерцание, но объективное овладение ею может быть основой для высшего единения людей. Поэтому тот отбор, который соответствует природе совершенного государства, правильнее назвать не идеократическим, но эйдократическим, считая что эйдос в отличие от психологически окрашенного слова «идея» не есть одно из возможных многочисленных понятий о существующем, но необходимый, цельный, созерцательно и умственно осязаемый смысловой лик мира. Только тогда, когда такой лик ощущается человеком, «миросозерцание» его можно считать «истинным» в высшем смысле этого слова и противопоставлять другим возможным миросозерцаниям, построенным на знании отрывочном и относительном. Ведущий отбор в совершенном государстве должен обладать подобным знанием высшего «эйдоса», должен быть до некоторой степени им «одержим». Другими словами, ему должна быть открыта высшая религиозно-философская истина, которой он призван служить и которая не может не объединять его в одно целое. Здесь раскрывается извечный смысл учения Платона о царстве философов, а также и смысл понятия теократии, как государства, высшим принципом которого является верховная из идей — идея религиозная.

3. Усовершенствование государственного строя

I. Организующие начала. В современном человечестве довольно распространена уверенность, что в смысле политических форм западной культурой достигнута некоторая ступень совершенства, которую можно считать если не высшей, то, во всяком случае, очень близкой к конечному политическому идеалу. Мы говорим о той политической форме, которую ныне принято называть «правовым государством». И действительно, политическая жизнь некоторых, наиболее развитых народов западной культуры безмерно глубже проникнута началами права, чем жизнь государств других культур и других эпох, политический режим которых по сравнению с современным поистине кажется основанным на произволе и бесправии. Проявлением такого «оправления» государства, с одной стороны, служит господство принципа формальной законности, который стал неотъемлемым свойством политической жизни западных демократий; с другой стороны — принцип неотчуждаемых личных прав, обеспечивающих неприкосновенность и свободу современного человека. Новейший политический строй западных государств настолько проникнут названными началами, что вопрос об их дальнейшем преобразовании для многих современных политиков сводится только к тому, чтобы и в будущем еще более их укрепить и укоренить в современной жизни. Ближайшим шагом в этом направлении считают ныне разрешение вопроса о социальных и экономических правах граждан, что и составляет правовую сторону экономической проблемы современного социализма. В указанном направлении течет и деятельность современного законодательства, в котором за последние десятилетия огромную роль играют законы, касающиеся урегулирования социально-экономических условий жизни современных обществ. Однако наряду с этим процессом наблюдается одно очень любопытное явление, которое с точки зрения практической политики нельзя не считать чрезвычайно знаменательным: в современном правосознании постепенно угасает идея личных прав, влияние которой на современный «правовой» режим было огромным. Ее место занимает принцип объективного права, то есть юридической нормы, формального государственного закона и устанавливаемых им общественных обязанностей[689]. В современном правосознании идея обязанностей не только начинает преобладать над идеей права, но и совершенно затемняет эту последнюю. Таким образом, «господство права» в современном государстве представляется как дальнейшее развитие не идеи личных прав, но понятия формальной законности — «объективного права». Существует некоторая серьезная опасность, что в результате укрепления этих стремлений идея права совершенно выродится. «Правовой» режим, сведенный к формуле: должно исполнять предписанное, если оно предписано законом, может преуспевать и в государстве чисто полицейском, основанном на преобладании повинностей над правами и уделяющем очень мало места укреплению этих последних. И такое, чисто тягловое государство может основываться на режиме законности, а не на произволе, а потому может и не обнаруживать характера деспотии. Однако неправильно называть его государством «правовым» и по существу дела, так как в нем будет отсутствовать или будет доведена до минимума деятельность правоустановления (ср. Отд. II, гл. I, § 3), и по историческим соображениям, так как идея правового государства родилась из борьбы с государством полицейским. Современная политика как будто склоняется к той мысли, которая в эпоху процветания европейского либерализма казалась самой ретроградной — что усовершенствование государства должно идти не путем укрепления прав, но посредством обременения повинностями. Происходит, таким образом, как бы возвращение политического сознания назад к политическим идеалам, считавшимся отжившими и позабытыми. Отсюда стремление воскресить некоторые старые политические понятия, как, например, Staatsraison — реабилитировать старых политических мыслителей, как Макиавелли — переоценить даже старую идею полицейского государства[690].

Справедливость означенных стремлений следует признать в той мере, в какой теория либерального государства склонна была умалять идею обязанности за счет идеи права; но стремления эти должны быть решительно отвергнуты в тот момент, когда они впадают в другую крайность и заслоняют права обязанностями. Совершенное государство должно быть построено на гармоническом, «соразмерном» отношении обеих сфер государственной жизни — нормативной и атрибутивной. Оно должно стремиться к установлению равновесия между обязанностями и правами во всех основных сферах государственного бытия (ср. Отд. II, гл. I, § 3). В экономической сфере выражением такого равновесия является так называемая государственно-частная система хозяйства; но проведение того же принципа должно быть осуществлено и далее — соразмерность «централизованного» и «автономного» начала должна быть установлена также и в области организации быта, духовной и нравственной жизни. Нахождение такой соразмерности всегда есть конкретная задача, решение которой зависит от многочисленных факторов — от отношении населения к территории, от степени развития производительных сил, от общих экономических условий, от возраста и развития культуры и т. п. Оттого названную задачу не может и не должна решать общая теория государства. Теория государства обязана выставить основную политическую норму, согласно которой только путем нахождения названной соразмерности можно довести государство до степени относительного совершенства.

II. Организованный порядок. 1) Переходя к вопросу об организации официального государственного аппарата в совершенном государстве, мы должны прежде всего решить вопрос, должно ли такое государство по типу своему быть «властническим» или же «демотическим», народным (ср. Отд. II, гл. II, § 4). В первом случае для выделения официальных носителей государственной власти достаточно было бы, если бы ведущий слой обособил из своей среды известный корпус лиц, специально предназначенных для управления государственным аппаратом (его можно было бы назвать управляющей группой или государственным нарядом). Такой корпус должен быть составленным из лиц, специально подготовленных к управлению как теоретически, так и практически. Чтобы не превратиться в бюрократию, он мог бы быть подвижным по своему составу, а также ответственным по своим действиям перед населением. Он был бы фактическим обладателем государственной мощи и официальным носителем государственного суверенитета (ср. Отд. II, гл. II, § 3). Ему была бы противопоставлена управляемая среда, которая являлась бы чисто пассивным элементом государственной жизни и не принимала бы никакого участия в управлении государственными делами.

Преимущество такой политической системы состояло бы в том, что она была бы действительно «правлением специалистов». Она была бы избавлена от основного порока демократии, где носителями власти являются по большей части дилетанты, избираемые не в силу их знаний и навыков, но сообразно вкусам и временным интересам текущего дня[691]. То обстоятельство, что управляющая группа формировалось бы из ведущего слоя, обеспечивало бы ей возможность единства действия. Вдохновляемая ею политика не могла бы испытывать тех шатаний, которые необходимо обнаруживаются при многопартийном режиме. При всех этих преимуществах описанная система обнаруживает и ряд существенных недостатков. Мы уже сказали, что в основе ее лежит представление об управляемой среде как о начале чисто пассивном. Между тем необходимо утвердить целесообразность привлечения к управлению самих управляемых. Не существует, конечно, никакого всеобщего «права на управление», как учит об этом современная демократия; но существует всеобщая обязанность участвовать в государственных делах, — обязанность социального служения. Выполнение этой обязанности требует активности от каждого управляемого, которая должна найти в государстве правильное приложение. Если приложение это не найдено, то создается чувство раздражения, развитие которого может вести за собой самые невыгодные политические последствия. Существуют и другие соображения в пользу участия управляемых в жизни государства. Государственная жизнь складывается из двух моментов — из устойчивого, статического, и подвижного, динамического. Статический момент при нормальных условиях находит свое выражение в стабилизированной идеологии ведущего слоя; динамична же сама жизнь государства, как целого, с ее вечно меняющимися потребностями и интересами. Следить за динамикой общественной жизни, не отставать от нее можно только в том случае, когда сами изменчивые интересы и потребности могут непосредственно отражаться в управлении государством. Поэтому целесообразно дать им непосредственное участие в государственной жизни. Наконец, целесообразно привлечь к деятельности управления самих управляемых еще и потому, что таким образом совершается особый отбор лиц, обладающих политическими способностями и политическими навыками. Хотя современная демократия и является, как мы сказали, «правлением дилетантов», однако она сумела отобрать и поставить во главе государства многих блестящих политиков, которые не без успеха конкурировали с правительствами старых, не парламентарных монархий. Нельзя пренебрегать этим опытом современных демократий, привлекая к делам управления самые широкие общественные круги и пользуясь отбором из них наиболее способных и лучших.

Может возникнуть вопрос, каким образом указанное нами демотическое начало совершенного государства совместимо с началом эйдократическим. Опыт современных демократий может внушить мысль, что там, где имеется демократический порядок, там не может существовать власти каких-либо общих принципов. Напротив, существо демократии лежит в противоборстве общим принципам и в допущении множества частных принципов, которые, при известных условиях, приобретают временно преобладающее место в государстве. Такое представление о демократии упускает из вида, что демократическое состязание противоположных точек зрения становится осуществимым только там, где существует некоторая общая культурная или национальная почва, делающая возможными «парламентарные» отношения между враждующими сторонами. Там, где ее нет, демократический порядок необходимо переходит в состояние гражданской войны. Новый западный демократизм процветал в ту эпоху, когда существовало всеобщее убеждение в целесообразности буржуазного хозяйственного строя и когда социалисты представляли незначительную группу лиц, не имеющих никаких данных произвести социальный переворот. Но когда социализм вырос в огромную актуальную и напряженно враждебную существующим условиям силу, которой является, например, современный коммунизм, «парламентарные» разговоры между партиями становятся довольно бесплодными. В особенности современная демократия может процветать в государствах, в которых общественное мнение является стабилизованным, хотя и в скрытой форме, то есть там, где, несмотря на противоположные точки зрения отдельных партий, между ними существует некоторое молчаливое согласие по ряду основных вопросов культурной и национальной жизни. Две основные английские партии веками оспаривали друг у друга власть, но общая линия английской международной политики оттого не менялась. Не было разногласия в том, что нужно строить флот, завоевывать колонии, захватывать основные морские базы и т. п. Английский империализм был той основной общей программой, в которой оспаривались детали, а не основные положения. Государства, в которых существует подобная скрытая стабилизация общественного мнения, могут позволить себе режим современной демократии, невозможный там, где существует принципиальное несогласие по основным вопросам культурной, экономической и общественной жизни. Та стадия духовной дезорганизованности, на которой находится ныне большинство демократий, настоятельно выдвигает проблему организации общественного мнения[692]. Если проблема эта своевременно не будет разрешена, перед современным демократическим обществом неминуемо возникнет опасность резких внутренних столкновений, которые перейдут в конце концов в гражданскую войну. Но результатом этой последней будет также своеобразная стабилизация общественного мнения, которая так или иначе установится после окончания борьбы и замирения общественных противоречий. Таким образом мы разными путями приходим к проблеме организации культуры, которая является в настоящее время едва ли не самой актуальной.

Совершенный государственный порядок, как мы говорили, возможен тогда, когда культура достигла стадии самосознания, когда она сформулировала свои общие идейные основы, когда она возвела их на степень сознательных мотивов своей деятельности. Такое состояние культуры предполагает не молчаливую, но сознательную стабилизацию общественного мнения, которое становится общенародным убеждением и превращается в общенародную волю. При этих условиях нет никакого противоречия между началом демотическим и эйдократическим. Демос духовно проникнут эйдосом, и эйдос не имеет других носителей, кроме всенародного сознания. Ведущий слой является только органом, в сознании которого концентрируется общенародный дух. При таких условиях нет необходимости в изобретении системы каких-либо искусственных средств, при помощи которых происходило бы согласование начала демотического с началом эйдократическим. Важно только следить за тем, чтобы общие принципы всегда находили правильное конкретное приложение, чтобы динамика государственной жизни была согласована со статикой. Для этого совершенное государство должно отразить в своей культуре то начало, которое мы выше назвали началом коллегиальным или началом совета. Официальным государственным органом, выражающим это начало, должны быть различные, избираемые населением коллегии или советы. В основу подобного представительства должен быть положен принцип профессионального, социально-экономического, национального и т. п. интереса — словом, оно должно быть представительством интересов реальных, а не чисто политических, партийных. Советы различных реальных групп населения должны, с одной стороны, служить выразителями изменчивых интересов (момента динамического), с другой стороны — быть лабораторией для выработки лиц, обладающих административными навыками и знаниями. Система советов должна быть построена иерархически, то есть начиная с низших местных органов управления и кончая органами высшими, общегосударственными. Во главе государства в качестве одного из верховных носителей власти должен стоять высший совет как общегосударственный выразитель демотического начала.

2) Сделанное нами определение совершенного государства, как эйдократии, не решает еще вопроса о том, как должен быть организован в таком государстве властный аппарат. Эйдос или идея служат основанием для власти, властвовать же могут только люди. Только люди могут осуществлять идею, проводить ее в жизнь, применять к конкретным случаям. И возникает вопрос, каковы должны быть принципы, на которых строится этот технический аппарат властвования. Иными словами, возникает вопрос о конституции совершенного государства, о его верховных официальных органах или носителях власти, о функциях последних и их распределении. Причем мы будем говорить здесь только о принципиальных основах, а не о конкретных воплощениях, которые не могут быть описаны безотносительно к местным и временным историческим условиям государственной жизни.

а) В основе совершенного государственного строя должен лежать верховный закон, который определяет существо официальных государственных органов, устанавливает основные права и обязанности власти и подвластных. В этом условном смысле можно говорить о всеобщем и необходимом характере, присущем идее новейшего конституционализма. Политические идеалы новейшего времени преувеличили эту идею, считая, что введение так называемого конституционного режима является некоторой панацеей от всех политических зол. Но, несомненно, преуменьшает значение конституционализма тот, кто полагает, что в правильном государстве нет никакой необходимости в торжественном закреплении посредством закона основных правовых устоев государственного бытия. Порядок фактического управления какой-нибудь партии или группы лиц вопреки конституции или без всякого стремления облечь права управляющих в форму закона можно считать условно целесообразным при некоторых чрезвычайных обстоятельствах, но никак нельзя вводить этот порядок в нормальный и считать совершенным. Главной опасностью подобного порядка является постоянно угрожающий ему произвол и полное отсутствие гарантий какой-либо устойчивости и какого-либо постоянства. Люди, чтобы спокойно жить в государстве, должны быть уверены, что их существование сколько-нибудь прочно, что в их жизни есть некоторая урегулированность, есть закон. Здесь и открывается ценность принципа формальной законности, который охраняет от личных капризов и склонностей, мешает проявлению личного пристрастия и произвола.

б) Закон, следовательно, призван определить, в чьих руках должно быть сосредоточено фактическое распоряжение государственной мощью. Для наиболее целесообразной организации та кого распределения нужно иметь в виду следующие принципы: во-первых, по содержанию своему деятельность верховных носителей власти в совершенном государстве должна наиболее отвечать культурным и общественным интересам данного общежития, наиболее отражать его основные потребности, стремления и цели; во-вторых, по своей политической форме деятельность эта должна быть наиболее свободной, не связанной и в то же время сообразной с законами и подконтрольной. Начала эти отнюдь не нашли своего полного воплощения в политическом устройстве современных демократий. Основным средством для обеспечения первого из них современный демократизм считает или обращение к непосредственному мнению народа (плебисцит, референдум), или же организацию на демократических основах народного представительства. И в том, и в другом случае верховной инстанцией для решения основных вопросов государственной жизни является совокупность обладающих политическими правами граждан (голосующий корпус). Эту совокупность и нужно считать верховным носителем власти в современном демократическом государстве. Но прежде всего нельзя отожествлять интересы государственного целого с интересами наличного взрослого населения данного государства. Государство, особенно такое, которое сливается с целой культурой, является единством всех прошлых, настоящих и будущих поколений его граждан. Интересы и потребности этих поколений могут и не совпадать с интересами «голосующего корпуса», особенно если этот последний имеет партийное строение и не объединен никакой общей идеей. Интересы эти, если и могут быть сформулированы, то только в стабилизированной идеологии ведущего слоя. Только под влиянием высшего, эйдократического выражения этой идеологии носители власти могут отрешиться от того естественного эгоизма, который присущ как каждому человеку, так и каждому человеческому поколению. Эгоизм этот особо проявляется в жизни современных классовых обществ, где обычно на место интересов целого подставляются интересы господствующих классов и классов, притязающих на такое господство. Но высшего своего расцвета эгоизм достигает при партийном режиме, где обладание властью принадлежит большинству, а иногда даже и меньшинству организованных политических групп, откровенно преследующих свои партийные интересы. При таком порядке то, что фигурирует по пышным именем гласа народа, может иметь очень мало общего интересами культурного целого, которыми призвана руководствоваться государственная власть.

Что касается до проведения начал контроля, то современный демократизм стремится осуществить его путем ряда мероприятий, максимально связывающих деятельность носителей государственной власти. Связанность эта обосновывается в политической теории, утверждающей приоритет законодательных функций над функциями управления (ср. Отд. II, гл. II, § 5). Законодательная деятельность при этом понимается как преимущественно нормоустановительная (а не как правоустановительная), а потому связанность законом более накладывает обязанности, чем предоставляет права. Носители власти лишаются, таким образом, всякой подвижности и свободной инициативы. Государственный порядок тем более считается совершенным, чем более рогаток и препон ставится свободным проявлениям властных функций. Новейшая теория конституционного государства изобрела в этих целях целый ряд особых механических приемов торможения властной деятельности, известных под именем разделения властей (ср. Отд. II, гл. II, § 6).

Политической системой, наиболее удачно совмещающей властную активность с общественным интересом и подконтрольностью, была бы такая, которая сумела бы соединить в устройстве официальных государственных органов единоличное начало с началом коллегиальным. Первое всего более обеспечивало бы возможность проявления личной энергии и распорядительности, столь необходимых во властной деятельности. Властно распоряжаться может, в сущности говоря, только личность. Коллегия или совет по призванию своему должны совещаться, обсуждать, выносить общие планы, создавать программу. Когда совет призван распоряжаться, его воля расплывается в обсуждениях и парализуется голосованиями. Но вместе с тем личная воля требует согласования с общей и гарантии от произвола. Поэтому наряду с нею должен быть поставлен совет, функции которого должны сводиться: к тому, чтобы 1) определять конкретный план направления деятельности на известный период времени; 2) исправлять недостатки, неизбежно свойственные исключительно личным решениям; 3) контролировать действия личного начала с точки зрения законности и целесообразности. Отношения между коллегиальными и личными органами должны быть построены на принципе заступления при условии специализации основных политических функций[693]. Такая система отличается от западного парламентаризма тем, что не ставит личную волю в зависимость от случайного голосования. Она в значительной степени приближается к швейцарской системе «комиссионного управления», но представляет более значительную роль председателю коллегии или противостоящим коллегии единоличным органам.