Глава 7. Противники и защитники частной собственности

Глава 7. Противники и защитники частной собственности

Критика частной собственности является критикой существующей экономической системы, именуемой капиталистической или буржуазной. И, в сущности говоря, все коммунистические и социалистические теории исходят в своих положительных построениях из такой критики, за исключением разве только марксизма в его эволюционном истолковании, который утверждает, что капиталистический порядок рушится не в результате его идейного отрицания, а в силу необходимого развития самого исторического процесса. В настоящее время, впрочем, всякий социализм, в том числе и марксистский, потерял характер чисто теоретического умозрения; социализм стал ближайшим вопросом дня, социализм строится, капиталистическое общество сознательно и намеренно разрушается в целях водворения социализма. И наиболее решительно этот практический характер приобретен у коммунистов. Теперь уже некогда дожидаться, когда частная собственность вымрет, теперь приходится спрашивать, почему ее разрушают, в силу каких несовершенств и недостатков? И какими достоинствами отличается новый социалистический или коммунистический строй? Вопросы эти встают с тем большей силой, что произведенный в России опыт уничтожения частной собственности далеко не оправдал возлагавшихся на него надежд. Упраздненная и урезанная частная собственность силой вещей восстанавливает свои права и требует реабилитации. Коммунисты оправдываются иногда тем, что опыт этот был произведен в очень трудной, послевоенной обстановке, да еще в стране со слабо развитой промышленностью. Однако сторонники частной собственности с особой силой настаивают, что опыт этот и вообще не проводим ни при каких условиях и что принцип частной собственности всегда будет торжествовать, так как за ним стоят стихийные, естественные законы общественной жизни. Неудачи русского опыта ставят под сомнение не только социальную систему коммунизма, но заставляют сомневаться в целесообразности начала социализации в ее более умеренном виде. Капиталистическая система приобретает, таким образом, характер некоторой «естественной», самой «природе» соответствующей системы. И «естественным» становится порядок частной собственности, предназначенный социалистами к уничтожению или к решительному преобразованию.

Все изложенное ставит проблему оценки частной собственности во всей ее остроте. В последующем мы сделаем попытку разобраться в этом вопросе путем рассмотрения разных мнений как сторонников, так и противников частной собственности.

Существует два рода соображений, руководствуясь которыми можно положительно или отрицательно оценивать институт частной собственности: а) соображения технико-экономические; б) соображения нравственные. Мы изложим их по порядку.

а) Оценка частной собственности с точки зрения технико-экономической

По мнению защитников частной собственности, институт этот единственно соответствует правильно понятым принципам народного хозяйства. Приводимые в этом направлении соображения исторически очень древние и ведут свое начало от Аристотеля и его позднейших последователей[315]. То, что принадлежит многим, учат сторонники названных воззрений, что является общим достоянием, служит предметом меньшей заботы по сравнению с тем, что принадлежит одному. Каждый человек имеет отвращение к труду, а потому он и заботу об общем перекладывает на плечи других людей и потому в небрежении находятся вещи, которыми владеют все. Сверх того и управление человеческими делами идет более упорядочено, когда каждый властвует над тем, что ему лично принадлежит. Беспорядки наступают тогда, когда каждый без всякого ограничения должен заботиться о всем возможном. Оттого мир и спокойствие более обеспечены, когда каждый находится в обладании ему принадлежащего, чем когда многие владеют нераздельно общим имуществом.

Приведенные соображения, несмотря на то, что они заимствованы у Аристотеля, до сих пор считаются классическими для защиты частной собственности, и до сих пор к ним прибегают сторонники данного института. Между тем все эти соображения покоятся на одном коренном недоразумении: защищают они, в сущности, не частную собственность, а собственность индивидуальную против коллективной. В силу этого они поражают только некоторые виды коммунизма и социализма, а не начало коммунизации вообще. Все приведенные соображения можно спокойно принять, и в то же время сделать следующий вывод: что же если хозяйство, построенное на коллективных формах собственности менее экономично, чем хозяйство, построенное на индивидуальном принципе, то наиболее экономическим строением общества будет такое, в котором единый, единоличный хозяин осуществляет единый план общественного хозяйства, следовательно, где существует общественный строй, похожий на Древний Египет (см. выше). «Чем больше хозяйств — тем меньше порядка, чем меньше порядка — тем меньше богатства»… Таким образом, наиболее упорядоченное и наиболее богатое общество должно быть похоже на большое поместье с единым хозяином и тысячами подчиненных ему исполнителей. Но организация такого общества уничтожает принцип частной собственности, и выходит, что попытка защищать этот принцип приводит к его отрицанию.

В то же время очень сомнительной является подобная защита частной собственности при помощи подмены ее собственностью личной и по другому основанию: в силу оспоримости чисто экономических превосходств индивидуального начала в хозяйстве сравнительно с коллективным. В современном хозяйстве огромное количество предприятий построено на чисто коллективных началах. Акционерное общество, это излюбленная форма современного хозяйственного предприятия, является коллективным купцом и коллективным промышленником. Можно ли утверждать, что подобный коллективный предприниматель при всех условиях работает хуже, чем предприниматель индивидуальный? Беспристрастный взгляд заставляет утверждать, что современная, в высшей степени экономически развитая и рафинированная жизнь не дает никаких оснований защищать личную собственность против коллективной. Напротив, капитализм с убедительностью показал всю экономическую мощь коллективного начала в хозяйстве, и, строго говоря, на этом опыте капитализма и покоится обоснование социализма. Социалисты думают, что дальнейший процесс коллективизации, который охватит будущую промышленность еще шире, чем современные синдикаты и тресты, создаст непосредственный переход к полному коллективизму, означающему дальнейший шаг к развитию общественного хозяйства. И для непредубежденного человека нерешенным остается вопрос: кто будет лучше хозяйствовать, единоличный ли собственник всего общественного богатства, вроде фараона, или же некий универсальный синдикат, который будет управлять будущим социализированным хозяйством.

Социалистическая критика капиталистической системы привела множество аргументов в пользу того, что хозяйство, построенное на автономном хозяйствовании многих личных хозяев, является системой экономически далеко не совершенной. По мнению социалистов, такая общественная организация прежде всего непроизводительно растрачивает громадное количество труда. Масса труда тратится на распространение объявлений, реклам, на разъезды приказчиков, коммивояжеров, на организацию бесчисленных лавок, складов товаров и других учреждений, созданных для заманивания покупателей. На место многих лавочек — один универсальный магазин, разве это не более производительно? На место многих складов — один государственный склад, на место миллионов частных распространителей, организованная масса государственных служащих!.. Но, кроме того, капиталистическое общество тратит также бесполезно громадное количество капитала. Класс капиталистов состоит из многих лиц, соперничающих друг с другом для тога, чтобы перебить друг у друга покупателя и потребителя. В процессе этого соревнования капиталистические предприниматели стараются организовать такие предприятия, которые производят дешевле и лучше. Эти новые предприятия разоряют старые, и масса капитала гибнет в беспощадной борьбе. В руках капиталистов скопляются огромные средства; которые они не знают куда употребить. Средства эти идут не на пользу общества и даже не на пользу класса капиталистов, но на организацию новых предприятий, последствием чего является гибель старых. Капиталистическое хозяйство ведет к беспорядочности, к анархии производства, к перепроизводству товаров, к кризисам. Для капиталистической системы характерно судорожное циклическое движение от кризиса к оживлению и к новому кризису. Все это указывает на глубокие несовершенства капиталистической системы, на отсутствие в ней разумного, организующего планового начала. Можно утверждать, что рационализация капиталистического хозяйства не проводима, но нельзя отрицать того, что требования такой рационализации являются требованиями технически лучшей системы. Капиталистическая система действует, как плохой хозяин, может быть, не по вине человека, но по непреодолимой силе обстоятельств. Социалисты хотят, чтобы общество превратилось в лучшего хозяина, может быть, это не осуществимо, но нельзя отрицать их добрых намерений. Выходит, таким образом, что порядок частной собственности с точки зрения высших хозяйственных соображений как будто бы и не защитим: хозяйство, при котором множество независимых субъектов распоряжается множеством объектов, как будто является хозяйством менее рациональным, чем-то, при котором распоряжается один индивидуальный или коллективный субъект.

Однако, изучая все экономические pro и contra порядка частной собственности, мы до сих пор еще не остановились на одном и очень существенном соображении. Экономический порядок, при котором упразднена частная собственность и которым управляет один — единоличный или коллективный — хозяин, теоретически может представляться очень совершенным, но он весь построен на игнорировании одной важнейшей, стихийной силы, господствующей в социальной жизни человеческих обществ: начала личного расчета, себялюбия и эгоизма. При капитализме каждый частный собственник сам заботится о своем хозяйственном интересе и своей пользе. Если он заботиться не будет, он поставит себя в невыгодное положение по сравнению с другими и погибнет от конкуренции и экономической борьбы. Капиталистическое общество беспощадно подстегивает своих членов, толкая к тому, чтобы они хозяйничали лучше и лучше, иначе им грозит смерть. Это есть жестокий принцип, который, однако, обладает огромной силой. Его можно отвергать из человеколюбия, но нельзя отрицать его технического и хозяйственного значения. Капитализм столь же жесток, как жестока и вся природа с ее законами борьбы за существование. Усовершенствование в природе есть результат борьбы, не будь ее, был бы застой и косность. Так и в жизни человеческих обществ. Попытка превратить капиталистическое общество в социалистическое отнимает у людей наиболее сильные, естественные стимулы человеческого поведения — эгоистический расчет и начало соревнования. Люди в социалистическом обществе превращаются в лишенных хозяйственной самостоятельности членов целого, в своего рода чиновников, которые призваны осуществлять чужие задания, а не бороться и хозяйствовать самолично. Непосредственно из хозяйственной своей деятельности они не извлекают никакой выгоды, не подстегиваются надеждой на обогащение и страхом обнищания. Такой чиновник небрежно будет отрабатывать свои 8 часов, получая рабочий талон и отлично зная, что больше этого талона он никогда не получит. Общество будет равняться по ленивым, а не по энергичным. За отличную работу, за смекалку и изворотливость не будет выплачиваться премия или она будет слишком незначительна и уж во всяком случае будет уступать премии, выдаваемой капиталистическим обществом, которое наиболее ловких и успевающих делает богачами. Общество погрязнет в лености, против которой будет одно средство: суровая дисциплина.

Названные соображения дают действительно серьезные основание в пользу социального порядка, построенного на частной собственности. Пусть порядок этот обладает большим количеством несовершенств, пусть он напрасно растрачивает человеческий труд и капитал, однако он создает полное напряжение социальной энергии, обнаруживаемое новейшим промышленным развитием. Развитие это куплено дорогой ценой, но, если бы она не была уплачена, люди пребывали бы в экономической косности и застое. Таким образом, о цене не приходится жалеть.

Нельзя отговариваться тем, что подобная положительная оценка режима частной собственности построена на предубеждениях старого манчестерства. И многие современные социалисты, вовсе не склонные к примирению с существующим экономическим порядком, всецело признают положительные стороны капиталистической системы. По их мнению, истинный социализм в противовес социализму государственному отнюдь не стремится уничтожить «самый принцип» капиталистического хозяйства, давший возможность развить такую высокую степень экономической производительности[316]. Социалисты хотят быть наследниками капиталистического общества, хотят воспользоваться всеми его уроками. «Мы с чувством восхищения смотрим на сделанные капитализмом чудеса и полагаем в этом отношении пойти еще дальше»… Принципами же этими считается «сотрудничество» и «личная ответственность». «Посягательство на них равносильно было бы общественному бедствию». «Заставляя промышленника под страхом личного разорения производить постоянно, как можно больше и лучше, капитализм восторжествовал над мелким ремесленником и домашней промышленностью. Задача социализма увеличить еще в больших размерах экономическое благосостояние общества. Он использует поэтому данный ему капитализмом урок и будет упорно бороться со всеми искусственными приемами, подрывающими принцип ассоциации и личной ответственности»[317]. Отсюда следует обнаруживаемое названными социалистами резко отрицательное отношение к государственному социализму, в какой бы форме он ни выступал. Социализм, говорят нам, вовсе не стремится к образованию единого государственного хозяйства. Подобный план по пути скорее капитализму, чем социализму. При некоторой конъюнктуре капитализм ничего не имеет против обобществления капиталов. Такая социализация превращает все капиталистическое хозяйство в единый трест и позволяет «капитанам промышленности» не только стать во главе огосударственного хозяйства, но и обложить общество более или менее замаскированным налогом, который возрождал бы старую капиталистическую прибыль. Наконец, такая система избавила бы капиталистов от постоянного падения доходов и от невыгод конкуренции. Словом, капиталистические классы могут рискнуть «испытать средство экспроприации и социализации» и тем укрепить возглавляемый ими режим. «Ведь не наша вина, если история развлекается иронией, жестокими обманами и ловушками»[318].

Но все это означает, что при отрицании последовательного обобществления проблема социализма сводится к сохранению режима частной собственности при условии, что она перейдет другим субъектам. На место индивидуальных хозяев и современных акционерных обществ станут рабочие кооперативы. Эти последние станут частными собственниками, если у них не будет отнято право вести самостоятельно свои предприятия и если имущество их не перейдет в собственность государству. Такие кооперативы будут пользоваться свободой обмена продуктов даже на основе обычных денег. Между ними будет происходить соревнование и экономическая борьба. Под угрозой разорения будут они вынуждены вести свое хозяйство наилучшим образом. Только спрашивается, почему такая система, построенная на признании экономических выгод частной собственности, будет носить имя социализма? Ответ на этот вопрос переводит нас уже на плоскость оценки частной собственности с точки зрения нравственных начал. Приходится доказывать, что рабочее кооперативное предприятие более приемлемо для социалистического сознания не потому, что оно имеет технические преимущества, но потому, что таком кооперативе нет эксплуатации. Рабочий кооператив есть союз свободных и равных производителей, в котором нет хозяев и рабочих. При изменении субъектов собственности, при переходе ее от капиталистических хозяев (единоличных и коллективных) к рабочим кооперативам устраняется та сторона частной собственности, которая служит основой капиталистического угнетения и эксплуатации.

б) Оценка частной собственности с точки зрения нравственных принципов

Критики частной собственности издавна утверждали, что институт этот противоречит идее равенства, а потому и не может быть оправдан, если бы даже они имел некоторые техническо-экономические преимущества. Нам знакомо уже старое сравнение гражданского общества с театром, в котором все имеют право быть зрителями. Каждый должен иметь определенное место, — иначе нарушен будет порядок справедливости. Так и случается в обществе, основанном на частной собственности: места захватывают себе не все, но только некоторые счастливцы, и иногда захватывают даже целые ложи. Остальные толпятся у дверей театра и не принадлежат к числу зрителей. Частная собственность есть всегда, таким образом, привилегия, обеспеченная силой и не имеющая никакого нравственного оправдания. И это относится не только к земельной собственности, но и ко всякой другой. Кто владеет домом или каким-либо другим недвижимым имуществом, тот всегда стоит в более преимущественном положении, чем неимущий. Но мало того, что самый факт присвоения создает уже огромную привилегию, привилегия эта чревата еще другими, весьма существенными последствиями. Прудон назвал всякую частную собственность правом на прибыль и считал, что такое определение является как бы некоторой аксиомой. Действительно, человек, завладевший вещью на правах частной собственности, никогда не допустит других, неимущих и нуждающихся людей, пользоваться этой вещью бесплатно. Несправедливость частной собственности заключается в том, что за обладание привилегией она еще требует некоторой премии со стороны третьих лиц. Это и есть Рента в ее различных видах. Собственник земли, уже по одному тому, что он собственник, может получить при некоторых благоприятных условиях возможность отдать свой участок в пользование неимущему и взимать за это с него арендную плату.

Так поступает и собственник дома и даже собственники движимых вещей, особенно денег. Таким образом, частная собственность есть право на получение нетрудового дохода. Здесь открывается некоторая внутренняя диалектика, присущая идее собственности: основой собственности, как учат социалисты, является труд, но как только произошло присвоение вещи, обработанной даже своим трудом, получается возможность умножить собственность путем нетрудовым. Такая возможность принципиально существовала всегда, но она получила широкую реализацию в современной экономической жизни, которая выработала особую практику денежных эффектов, имеющих один смысл: из данной суммы без всякого труда получить процент и превратить ее в большую сумму денег. Получается, таким образом, с точки зрения трудового начала какая-то черная магия: частная собственность дает возможность получить доход без всяких усилий, из ничего создавать нечто. Частная собственность есть почва для развития социального паразитизма: кто ее имеет, для того нет обязанности трудиться. Но не менее отрицательны и политические последствия частной собственности. Там, где существует этот институт, более крупные собственники являются социально более сильными, чем мелкие, а эти последние более сильны, чем неимущие пролетарии. Режим частной собственности ведет к власти имущих и является режимом плутократии. И эта плутократия покоится не на власти наиболее трудящихся, но на власти тех преимуществ, которые дает нетрудовой доход. Собственность ведет к тирания богатства, которая не может быть оправдана никакими разумными соображениями[319].

Во всех приведенных суждениях есть много преувеличенного, но в то же время нельзя не видеть в них и наличности подлинной социальной правды. Сколько бы ни твердили нам буржуазные экономисты и философы о технических преимуществах основанного на частной собственности общественного порядка, глубоко заложенное в душе человека чувство уязвленной справедливости всегда будет действовать сильнее разных разумных выкладок. Подходя к оценке института частной собственности без предубеждений, трактуя его честно и последовательно, нельзя отрицать, что в нем, взятом без всяких исправлений, имеется некоторый несомненный дефект. И сознание этого дефекта составляет правду социализма. Закрывать глаза на эту правду в наше время — время величайшей социальной борьбы и социальных катастроф, — признак не только политической близорукости, но и прямое преступление. Да и кто взялся бы в наше время защищать, например, существование латифундий или попусту проживаемых миллионов… Обратную сторону режима частной собственности можно предавать умолчанию, можно считать, что в наше время об этом незачем говорить, но ведь эта фигура умолчания просто наивна. Наша эпоха требует искренности и полной договоренности. Кто предается фигуре умолчания, тот просто губит свое дело. Теперь можно и должно защищать только защитимое, и чтобы защищать сейчас институт частной собственности с открытым забралом, многое в нем нужно отвергнуть и исправить.

Нравственную защиту частной собственности лучше всего начать с полного признания справедливости суждений ее противников. Допустим, что они во всем правы: частная собственность является привилегией, создает возможность нетрудового дохода, ведет к эксплуатации и т. п. Но нужно при этом добавить: таковы последствия всякой собственности — индивидуальной, коллективной, государственной. Если социализм понимать как систему, в которой существует не единое организованное хозяйство, но множество кооперативных рабочих товариществ, которые выступают как самостоятельные предприниматели, как частные собственники, то такое общественное устройство будет обладать всеми основными недостатками капиталистической системы. Рабочие кооперативы, владеющие, скажем, угольными копями, всегда будут иметь некоторую фактическую привилегию по сравнению с рабочими кооперативами, хозяйствующими на участках с плохой почвою, из которой можно делать разве только кирпичи. Привилегия эта основывается на том, что угольных почв мало и они дороги, а глины много и она дешева. Да и земледелие в таком социалистическом обществе неизбежно будет происходить на качественно разных почвах, что опять-таки будет условием возникновения абсолютной, а, может быть, дифференциальной ренты. Что это не простое теоретическое предположение, в этом можно убедиться из практики российского коммунизма, перед которым в момент отказа от полной коммунизации неизбежно стал вопрос и о земельной ренте. Устранить подобные явления на почве хозяйственного строя, в котором хозяйствовать будут рабочие коммуны и кооперативы и будут допущены конкуренция и обмен, просто немыслимо. Радикальной мерой, направленной на их устранение, является полная коммунизация общества, превращение его в хозяйственное единство с одним единоличным или коллективным хозяином. Рассмотрим теперь, к чему же может привести реализация этих возможностей. Допустим, что водворяется государственный социализм, на место многих частных собственников выступает единый собственник в лице государства. Но не распространятся ли все те сетования, которые раздаются по поводу частной собственности, и по адресу единого коллективного собственника? Очевидно, государство-собственник приобретает все те привилегии, которые имел любой частный собственник. Но, главное, что оно приобретает их в некоторой максимальной степени. Тот факт, что такой собственник совпадает с государством, дает ему настолько больше преимуществ, насколько и его имущество, и степень его власти превосходят имущество и власть любого огромного треста. Такой собственник будет поистине сверхмонополистом и сверхсобственником. И обладание всеми общественными благами плюс обладание государственной властью дает ему неизмеримую возможность на получение нетрудового дохода и на эксплуатацию. Выяснение всех этих отрицательных сторон государственного социализма нужно поставить в заслугу вовсе не буржуазным критикам, а революционерам, анархистам и самим социалистам. Прудон один из первых потратил немало труда, чтобы раскрыть это истинное лицо коммунизации, с которым он страстно и убежденно боролся. В различных своих сочинениях, в сущности, он совершенно исчерпал этот вопрос. То, что пишут современные социалисты против государственного социализма, является повторением идей Прудона. Мы можем процитировать одно из таких повторений, заимствованное из русской эсеровской новейшей литературы. «Государство-хозяин, государство-предприниматель становится на место частного предпринимателя, акционерной кампании или промышленного треста, что от этого меняется? Ничего или очень мало. Администрация предприятия инкорпорируется в состав обычной бюрократии, ее персонал наделяется правами государственных чиновников. На место наблюдательного комитета и ревизионной комиссии, избираемых собранием акционеров и ему представляющих отчеты, вступают лица и коллегии, назначаемые министерством. Прибыль вместо распределения по акциям идет в государственное казначейство. Рабочий так же получает свою заработную плату и так же является на фабрике наемным пришельцем, как и раньше. Если даже его труд обставляется лучше и за него награждают более жирным куском, то ведь то же делают и многие крупные предприниматели… Зато, встав в зависимость от государства, рабочий связаннее: он лишен хотя бы, например, возможности менять плохого хозяина на хорошего. Государство-патрон… неизмеримо могущественнее обычного капиталиста, и рабочий не может не чувствовать себя перед ним бессильным пигмеем… Да и с точки зрения потребителя тоже. Когда дороговизна жизни растет из-за частнохозяйственной монополии, создаваемой трестированием предприятий, можно апеллировать на них государству; при государственной же монополии судьей окажется сам же обвинитель»[320]. Оказывается, что система, в которой есть государство, стоящее над частным порядком, лучше, чем система, при котором государство является монополистом и собственности, и общественной власти. Но это мы как раз и пытаемся доказать.

Но, можно сказать, что все эти соображения не учитывают одного момента, весьма существенного для современного социализма, — момента демократизации социалистического общества. Конечно, государственный социализм несет с собой опасность превращения во всеобъемлющую деспотию, однако опасность эта нейтрализуется истинно демократическими формами самоуправления, которые будто бы привьются при социалистическом строе. Демократически организованное общество будет контролировать и сдерживать притязания государства-собственника. Но, спрашивается, чем это будет отличаться от общественного порядка, именуемого капитализмом? Ведь при этом последнем также может существовать контроль государства над неумеренными притязаниями частных собственников. Однако организация такого контроля в социалистическом обществе наталкивается на некоторые трудности. Трудность организации социалистической демократии сводится к тому, что при ней, чтобы государство не было судьей в своих собственных делах, нужно изобрести какую-то силу, которая бы в виде организованного общества стояла над государством и его сдерживала. Построить же такое организованное общество, в сущности, и значит построить государство. Выходит, следовательно, что над государством-собственником при демократическом социализме должно вырасти государство-контролер, над организацией производителей нужно построить какую-то нейтральную высшую организацию, предположим, организацию потребителей, как это конструируется гильдейскими социалистами. Но эти последние такую организацию потребителей и называют государством, передвигая организацию производителей в низшую, частную сферу. Общество приобретает, таким образом, опять-таки многоярусный характер, становится разделенным на частную и публичную сферу. Но все это уже имеется налицо в общественном порядке, построенном на частной собственности. Мы описали круг, и, побродив значительное количество времени по дебрям социального прожектерства, вернулись к исходному пункту — к старой системе частной собственности, дополнив ее только государственным надзором. Так, может быть, дело и идет об организации этого государственного надзора, а вовсе не о проблеме социализации, понимаемой как уничтожение института частной собственности?

Нельзя также упускать из вида и других трудностей, связанных с проблемой организации так называемой социалистической демократии государственного типа. В сущности в основе проектов построения такой демократии лежит идея, взятая социалистами из капиталистического общества, — идея большой акционерной компании. Превратить общество в большой акционерный трест производителей, в котором рабочие будут и пайщиками, — вот что значит построить «демократическую» форму социализма. В таком тресте верховным органом будет собрание всего «трудящегося» народа, а если оно невозможно, то будут созданы его суррогаты — референдум и народная инициатива. Место совета займет парламент, место правления — ответственный кабинет. Дело социализма сводится, следовательно, только к тому, что вручить органам демократизованного государства управление не только политическими делами, но и всем хозяйством страны, всем производством и распределением. А это можно достигнуть, экспроприировав частных собственников и передав общественные блага в собственность государству, которое, как государство демократическое, будет государством свободным и правовым. Несмотря на внешнюю гладкость подобного плана, все же нельзя закрывать глаза на весьма существенную разницу между частным акционерным обществом или рабочим кооперативом как свободными договорными организациями и их государствообразной формой, рисуемой в виде промышленной демократии будущего социалистического строя. Если современные государства превратить в огромные рабочие коллективы, то жизнь в них не потеряет характера той естественной неизбежности, которая свойственна всякому государственному союзу. Вступление в такую организацию не может быть столь свободным, как вступление в спортивное общество, люди будут в таком союзе не проводить часть своего времени, но будут в нем родиться, расти, жить и умирать в значительной степени независимо от их намерения и воли. Выход из такого союза едва ли может быть столь свободным, как из акционерного общества, уже прежде всего вследствие отсутствия свободного места, куда бы можно было выйти с тем, чтобы найти пропитание и средства к существованию. Да и вообще, при отсутствии свободы экономического оборота переход из одного коллектива в другой и даже передвижение профессий в одном коллективе не могут не быть обставлены значительными трудностями. Но, самое главное, подобная государствоподобная рабочая ассоциация не может не быть обществом, обладающим значительной внутренней дисциплиной и властью. В минимальных размерах внутренняя дисциплина есть в каждом частном обществе, но в государственной организации она должна быть максимальной. В частных обществах люди проводят часть своей жизни, а в заменившем государство рабочем коллективе они существуют и проводят всю свою жизнь. Оттого власть последнего не может не быть властью с универсальными функциями. Нет основания думать, что в таком коллективе исчезнет насилие и принуждение, что реализация его будет «прыжком из царства необходимости в царство свободы». И с уверенностью можно констатировать, что властный характер промышленной демократии будет жестче власти буржуазного государства просто потому, что задачи власти в первом шире, чем задачи власти в последнем. И если современная буржуазная демократия страдает от неспособности организовать власть, то тем более будет это трудно в демократии социалистической, усвоившей себе демократические формы буржуазных демократий. Если в буржуазном государстве парламентский кризис есть только расстройство политических функций, то в государстве социалистическом парламентский кризис есть уже расстройство хозяйства, следовательно, в конечном счете, расстройство питания, потому в высшей степени сомнительно, чтобы демократизованный социализм был бы в состоянии сохранять ту роскошь безвластия, которую позволяют себе буржуазные государства.

А если это так, то и демократическая поправка к идее государства-собственника вовсе не дает гарантию того, что привилегия собственности будет иметь иные проявления, чем привилегия частного собственника в буржуазном обществе. И демократизованное государство-собственник будет стоять перед соблазном эксплуатации. Аргументы Прудона и других противников государственного социализма остаются и здесь в полной силе.

Перед нами остается последний выход: построение общественной системы на принципе сособственности с неопределенным количеством субъектов и с вытекающим отсюда требованием постоянного передела. Мы не знаем, можно ли говорить о ней, как о серьезном плане общественного преобразования? Но если до сей поры находятся люди, ее провозглашающие, то отмахнуться от нее полным молчанием — приходится признать шагом неправильным. Нас интересует сейчас эта система главным образом с ее нравственной стороны. И поистине нравственный суд над ней должен быть весьма строгим. Провозглашаемое ее сторонниками «естественное» право вчинения иска каждому, кто владеет неподобающей долей благ, является не чем иным, как возведением в принцип чувства зависти и ненависти. Общество, в котором каждый будет следить за другим, — а не имеет ли он больше, чем дозволено, — и каждый будет под вечной угрозой экспроприации, подобное общество будет построено на таком нравственном болоте, при виде которого можно только содрогаться от негодования и ужаса. К тому же это общество будет культивировать у себя совсем особый вид эксплуатации: эксплуатацию середняком всех и всякого. Его основным стремлением будет урвание излишков и разрушение, таким образом, материальное благосостояние каждого сколько-нибудь окрепшего и ставшего на ноги. Конечно, такое общество всегда будет обществом нищеты, но не добровольной, а вынужденной. Люди здесь будут нищими или во имя стремления к богатству, или во имя того, чтобы другие не разбогатели. Мы уже не говорим, что вечный передел равносилен вечному террору, вечному хаосу, перманентной революции.

Итак, оказывается, что не только частная собственность, но всякая собственность вообще, во всех ее видах может быть основанием для эксплуатации. Социализация, понятая как изменение субъектов собственности, сама по себе этой эксплуатации не уничтожает. Остается, следовательно, или вообще уничтожить всякую собственность, что реально неосуществимо (ср. выше, гл.2) или же принять факт собственности, как мы принимаем факт болезни, и попытаться воздействовать на этот факт в целях нейтрализации его невыгодных последствий. Оправдание порядка частной собственности сводится к тому, что при его наличии дается принципиальная возможность воздействовать на собственников со стороны государства, как стоящей над собственностью высшей, нейтральной силы. Проекты социалистического устройства как раз эту возможность уничтожают, а когда она ими допускается, социализм сводится к простому видоизменению порядка частной собственности.