Глава шестая. Возвращение

Глава шестая. Возвращение

Победно завершив войну в южнорусских степях, Субэдэй и Джэбэ стояли «на костях» [72] еще какое-то время, собирая трофеи и подсчитывая потери, а собирать и подсчитывать было что. Разгромленное русско-половецкое войско, насчитывавшее в своих рядах несколько десятков тысяч воинов и возглавляемое определенным количеством князей и ханов, само по себе являлось огромной добычей. Монголы, которые захватили казну, принадлежавшую военному руководству союзников, мародерствовали по всей степи, обирая убитых, снимая брони, оружие, да что там говорить — сапоги и верхнюю одежду. Табуны лошадей и «скотские стада» также являлись ценнейшей добычей, которая была очень кстати в связи с дальнейшими действиями, предпринятыми Субэдэем и Джэбэ.

Однако у победителей кроме приобретении были потери в живой силе, и достаточно существенные, недаром в «Юань Ши» говорится о сражении на Калке как о кровопролитнейшем [12, с. 241–242]. Нет оснований полагать, что русские и половцы так просто дали себя уничтожить, не взяв ничего взамен, скорее всего, кошун Субэдэя потерял 10–15 тысяч бойцов.

Все это заставило «свирепых псов», хотя они и подтвердили в очередной раз свой статус непобедимых, задуматься о дальнейших действиях, так как оба тумена, бывшие в их распоряжении, отныне равнялись численности одного полнокровного либо ненамного превосходили его, плюс некоторое количество примкнувших к ним из так называемого «третьего тумена». Таким образом, после калкинского триумфа в распоряжении Субэдэя и Джэбэ осталось около 15 000 всадников, обремененных огромной добычей и находящихся в более чем тысяче километров от ближайших монгольских чамбулов, которые могли оказать им поддержку. Пора было задуматься и о возвращении в ставку Чингисхана, однако его полководцы должны были выполнить оставшуюся часть запланированных военных и разведывательных мероприятий. Эти мероприятия затянутся до конца 1223 года и заслуживают внимательного рассмотрения.

Итак, заняв левобережье Днепра и став там абсолютными властителями, монголы предприняли несколько вылазок на другой его берег, благо, что брод у Варяжского острова был им известен по переправе через него русских. Но эти вылазки преследовали чисто практическую цель, а именно, убедившись в том, что с запада им ничего не угрожает, Субэдэй повел свой корпус вверх по Днепру и, перейдя через половецкий вал, вторгся в пределы Руси. Пострадали Переяславское и Новгород-Северское княжества, «жители городов и сел выходили навстречу пришельцам с крестами, молили о пощаде, но бесполезно. Пришельцы уничтожали жителей, города и села сжигали. Кошун двигался, к счастью, узкой полосой, там, где он прошел, оставались пепелища, слеталось воронье» [27, с. 51]. Но долго в русских землях монголы не задержались, повернули обратно, и до Киева они не дошли, ограничившись Новгородом Святополковым. Можно сказать, что приказ Чингисхана был выполнен. Кроме того, необходимо отметить, это непродолжительное вторжение преследовало и цель мести все за тех же убитых Мстиславами Киевским и Галичским послов, так как по монгольским законам виновными считались не только непосредственные участники гостеубийства (послоубийства), но и их родственники. В данном случае в качестве родственников выступали ни в чем не повинные селяне и горожане южных русских княжеств. «Немного» пограбив и «немного» убив, монголы покинули Русь. Пока что…

Оказавшись опять в пределах Дешт-и-Кипчак, Субэдэй и Джэбэ вновь начали «сортировать» свое войско, готовясь к длительному и опасному походу. Его покидали не только раненые, могущие быть обузой в пути, но и те искатели легкой наживы, которые сражались на стороне монголов. Впрочем, Субэдэй, как абсолютно трезвомыслящий политик, намеревавшийся впоследствии вернуться в эти места, оставлял их здесь как «пятую колонну», вручая их вождям охранные пайцзы на случай будущей встречи с чингисовыми военачальниками. В конце лета монголы двинулись на северо-восток вдоль границ Руси. По пути они, как и прежде, кровавили свои мечи о половцев, повергнув в хаос их степную столицу Шурукань[73]. Далее, примечая реки, озера, лесные дороги, а также городки и селенья — мордвы, буртасов и прочих, они подошли к пределам государства, являвшегося в ту эпоху своеобразным «амортизатором» между Востоком и Западом. Этим государством была Волжская Булгария, региональная держава, прибравшая к своим рукам Волжско-Камские речные пути, успешно конкурирующая с Великим княжеством Владимирским на западе и кочевниками востока и юга.

«По вере булгары были магометанами — в 922 году их царь Алмуш принял ислам, побудил к тому же своих подданных и стал „младшим братом“ багдадского халифа. Именно в этом году из Багдада пришло большое посольство, и его секретарь Ахмед Ибн-Фадлан оставил интереснейшие записки, сохранившиеся до нашего времени: „Путешествие Ахмеда Ибн-Фадлана на Волгу“.

Естественно, Булгария была не степным кочевьем, а „страной тысячи городов“, как ее называли иностранные книжники. Городов, конечно, было гораздо менее тысячи, но это несущественно. Главное, что это было государство — черная и цветная металлургия, обработка металлов, ювелирное, гончарное, кожевенное ремесло, резьба по дереву, камню и кости. Волжские булгары, факт исторический, первыми в Европе стали выплавлять чугун. Именно в Булгарии русские князья в неурожайные годы закупали зерно.

Если прибавить ко всему этому ежегодные международные ярмарки, легко понять, что страна была зажиточная» [25, с. 210–211].

К такому лакомому куску Субэдэй и Джэбэ подкрались осенью 1223 года. Наверное, кто-нибудь другой осмотрел бы самое северное государство мусульман издалека, собрал какую-то информацию и со спокойной совестью отправился восвояси, но не такими были Субэдэй и его товарищ! И хотя у них остались 7–9 тысяч нукеров, а кроме того, они были отягощены не только огромной добычей, но и усталостью сверхдальнего похода, монгольские полководцы все-таки решили еще раз испытать судьбу и, форсировав Итиль, выступили в сторону крупнейшего города Волжской Булгарии — Биляра.

Булгары, прекрасно осведомленные о событиях, происходивших на юге Руси, готовились встретить захватчиков. Ими было собрано войско, готовое противостоять монголам даже не в нынешнем их состоянии, а в период «предкалковского» распределения сил. Скорее всего, численность войска булгар и их союзников достигала двух-трех десятков тысяч. Немаловажен тот факт, что в составе булгарского войска, как считает В. А. Иванов, были воины, представлявшие «западные башкирские роды и племена, такие как еней, гайна (тархан), буляр, танып, юрми… объединенные общим этнонимом „бачжигат“, которые… поздней осенью 1223 г. вместе с болгарами одними из первых скрестили свои мечи с монгольскими войсками полководца Субедея-баатура»[74] [44, с. 93]. Субэдэй, как на Иргизе, как в предгорьях северного Кавказа, как на Калке, шел по грани. На этот раз ему нужно было выяснить, что за воины булгары. Необходимо отметить, они оказались достойными соперниками. Субэдэй и Джэбэ «пошли на Волжскую Булгарию, проникли глубоко в ее пределы, но, ослабленные битвой на Калке, не смогли одолеть булгарских князей» [27, с. 51]. Одним словом — сила силу ломит. Монголы должны были отступить, чтобы сохранить и воинов, и добычу. По этому поводу Ибн ал-Асир торжествует: «Татары направились в Булгар в конце 620 года[75]. Когда жители Булгара услышали о приближении их к ним, они в нескольких местах устроили им засады, выступили против них [Татар], встретились с ними и, заманив их до тех пор, пока они зашли за место засад, напали на них с тыла, так что они [Татары] остались в середине; поял их меч со всех сторон, перебито их множество и уцелели из них только немногие. Говорят, что их было до 4000 человек. Отправились они [оттуда] в Саксин[76], возвращаясь к своему царю Чингизхану, и освободилась от них земля Кипчаков; кто из них спасся, тот вернулся на свою землю» [38, с. 27].

А вот современный «классик» Рене Груссе, опираясь на свои исследования, считает, что все произошло с точностью наоборот. «Болгары встретили монголов с оружием в руках; но были завлечены в засаду, окружены и во множестве уничтожены» [3, с. 219]. Необязательно в этом случае Соглашаться с Ибн ал-Асиром или подыгрывать P. Груссе. Ясно одно — уставшему от четырехлетнего с начала хорезмийской кампании войску Субэдэя пришлось отступить, но это не было поражением.

Оставшиеся в распоряжении монгольских военачальников несколько тысяч багатуров[77] (в тот момент их всех можно было назвать этим почетным титулом) начали движение на юг по левому берегу Итиля. Субэдэй и Джэбэ, уходя от во много раз превосходящих сил противника, сумели запутать его своими маневрами по степи, немыслимыми даже с точки зрения кочевника переходами и ночевками (зимой!) без разведения костров, чтобы не выдать себя и маленьким огоньком либо клубом или запахом дыма, вышли в низовья великой реки. Здесь они столкнулись с саксинами, что тоже было полезно с точки зрения получения информации, а затем повернули на восток в сторону Джаиха.

Можно представить себе чувства и нойонов, и простых воинов, когда «западный отряд» — войско Субэдэя, названное так Ибн ал-Асиром, переправившись через Джаих, встретилось с передовыми разъездами туменов, ведомых сыном Чингисхана Джучи, старым соратником Субэдэя. Ведь именно в этих местах восемь лет назад они отметили крайнюю точку продвижения их корпусов на запад и открытие, как им думалось поначалу, «последнего моря», которое Субэдэй и Джэбэ ныне обогнули. Великий рейд, или Беспримерный поход, был завершен. Главный антипат Субэдэя В. А. Чивилихин по этому поводу сухо заметил, что «разведывательный рейд на запад был более чем успешно завершен» (курсив мой. — В. 3.) [11, с. 77]. Весной и летом 1224 года в районе верхнего Иртыша Субэдэй и Джэбэ соединились с главными силами орды[78]. «Там состоялась встреча возвращавшегося из Средней Азии Чингиз-хана с его полководцами… Воздавая долг их верности, мужеству и военному искусству, хан устроил торжественный пир» [33, с. 205].

Так же, для подведения итогов всей Среднеазиатской кампании и рассмотрения состояния всех дел в империи, был созван курултай, на котором военачальники, собравшиеся с разных фронтов, горланили всяк свою песню под молочную водку и жирную баранину, отирая руки о голенища сапог и громко икая, делились своими достижениями — кто, как, кого и где. Субэдэю и Джэбэ было что сказать, ибо никто из их коллег не умудрился, как писал летописец, «отобедать» на русских князьях. Монгольский же бард в «Сокровенном сказании» отметит: «И прошел… Субэгэдэй-батор… через земли одиннадцати стран и народов…» [14, с. 213]. Превращаясь в первого полководца империи, Субэдэй был в центре внимания. «Чингисхан был так заинтересован его докладом о совершенном набеге, что выслушивал его ежедневно в течение нескольких часов, решив тогда же завещать своим наследникам задачу покорения Европы» [7, с. 223]. Это решение Чингисхана было бы невозможным без рейда Субэдэя и Джэбэ, проходившего «в автономном режиме в течение почти четырех лет» и представлявшего «беспрецедентное явление в истории войн Средневековья» [6, с. 276–277]. «И хотя при этом монголы потеряли… до 80 % своего первоначального состава, они прошли с боями… вокруг всего Каспийского моря и вернулись с бесценными сведениями об этих странах…» [6, с. 326]. «Гигантская удавка захлестнула пол мира» [11, с. 80]. Для монголов стало ясно, что они могут начать аннексировать все западные земли, не встречая сопротивления, способного их остановить, тем более что полководцев, могущих составить конкуренцию Субэдэю или Джэбэ, там не было. Ни Георгий IV Лаша (Великолепный), ни Мстислав Галицкий (Удалой) не стали подобием Карла Мартела (Молота), сумевшего в битве при Пуатье в 732 году сокрушить арабов, не дав им, перемахнув Пиренеи, стать хозяевами Европы.

Отныне ту самую Европу ждало другое серьезное испытание. Закипевшая Азия готова была выплеснуться из своих пределов, как вода из большого казана, в котором готовилась похлебка для десятка нукеров из личной охраны Субэдэй-багатура.