Глава четвертая. Калка. Прелюдия

Глава четвертая. Калка. Прелюдия

«Въ лъто 6730. Не бысть ничто же» [41, с. 256]. «В год 6730 (1222). Ничего не было» [41, с. 257], — гласит Галицко-Валынская летопись. Даже полной строчки не написано! Всего три слова. Значит, тихо было на Руси в том году, земля жила своей размеренной жизнью, в которой княжеские дрязги на мгновение замерли, а запах дыма от горящих селений аланов и становищ половецких не достиг пределов огромного, но раздробленного государства.

Наступил год 1223, известия о том, что творилось в Диком Поле, за Доном дошли наконец и до Руси, а когда половцы, спасаясь от завоевателей, стали переходить русские пределы, заставило задуматься князей и вынудило их собраться в Киеве для обсуждения вопроса об отражении пришельцев. А обсуждать было что. Половцы, те самые половцы, которые принесли столько зла земле Русской, ныне умоляли о помощи, ибо положение их было критическим, были убиты Юрий Кончакович и Данила Кобякович [42, с. 380], рати рассеяны и беглецом стал сам знаменитый хан Котян. Он видел угрозу монгольского вторжения даже не столько для всего половецкого социума, сколько для себя лично, так как завоеватели были верны своим законам, они делали упор на уничтожение аристократии своего противника, простых же аратов, как всегда, ставили либо «под ружье», либо «конюхами». Страх перед безжалостным врагом был так велик в среде той самой аристократии, «что один из наиболее влиятельных половцев „Великий князь“ Басты спешно принял христианскую религию, желая, очевидно, продемонстрировать свое полное единение с русскими князьями» [8, с. 173]. Прибыв в Киев, изгнанные из своих земель половецкие ханы и беки, как никто другой, понимали, что над всей «Восточной Европой нависла угроза монгольского нашествия. Анализ событий этого драматического периода показывает, что половцы хотя и занимали в ряде случаев двойственную позицию перед лицом монгольских завоевателей, все же видели в них своих врагов и боролись с ними. Монгольское завоевание несло половцам не только огромные бедствия, но и разрушение общественной системы, которая сложилась к этому времени, изменение традиционного распределения пастбищ между родами и племенами, низвержение племенной аристократии, место которой заняли бы в случае победы сами монгольские феодалы» [23, с. 228].

А те самые монгольские феодалы, в первую очередь в лице Субэдэй-багатура и Джэбэ-нойона, которых Н. М. Карамзин именовал Судай Баядур и Чепновиан [42, с. 3791, уже считали себя хозяевами и в приазовских степях, в которых оставшиеся половцы должны были быть сведены по их замыслу до уровня «работников, которые вели бы всю работу по кочевому хозяйству орды», и «…они в основном заполучили тех половцев, что остались в степи» [6, с. 330]. Продвигаясь все дальше на запад, монголы остановились на самой границе Руси, «подошли на место, которое называется Половецкий вал[67]» [41, с. 133]. Подошли — и остановились. Перед ними лежала страна, превосходящая в размерах империю Цзинь, но в пределы ее, несмотря на повеление Чингисхана дойти до самого города Кивамен-Кермен, осмотрительный Субэдэй пока не торопился. Ему неизвестна была русская пословица: «Не зная броду, не суйся в воду», но действовал он в пределах этого афоризма. Кроме того, у него был в запасе целый год; Субэдэй не выбивался из графика, который был утвержден Чингисханом, потому и не форсировал события, а завязав переговоры с Киевом и воспользовавшись моментом, проводил «самую тщательную разведку с помощью имеющихся специалистов» [7, с. 207]. «Разведчики доставляли языков для допроса, ученые из Китая нанимали команды переводчиков, чиновники собирали информацию о народах, городах, армиях, урожае и климате. Вербовались шпионы, им платили и засылали обратно домой в качестве „залегших кротов“, ожидающих развития событий» [29, с. 213].

Субэдэй, выполняя волю своего повелителя, уже тогда, в 1223 году, готовил почву для вторжения в пределы Руси и ее погрома в 1237–1240 годах. Нельзя согласиться с мнением некоторых ученых, исповедующих идею о том, что монголы не стремились завоевать Русь и напали на нее в будущем, только лишь мстя за убийство послов в 1223 году, хотя предлог железный. Говоря о том, необходимо помнить об аксиоме, выдвинутой Чингисханом, — фланги должны быть защищены, в данном случае не фланг войска, а фланг государства, т. е. будущего улуса Джучи, и защитить его можно было лишь двумя способами: либо покорив, либо запугав соседей.

В начале мая Субэдэй и Джэбэ находились у порога Русской земли, но в пределы ее их тумены не вступали. Субэдэй, как истинный выученик дипломатической школы своего повелителя, отравил послов в Киев, где в это время на своем съезде русские князья, умоляемые половцами, решили так: «Поможем половцам; если мы им не поможем, то они перейдут на сторону татар, и у тех будет больше силы, и нам хуже будет от них» [41, с. 155]. Эти строки из Тверской летописи являются официальным предлогом начавшейся войны с монголами. Но кроме того, у главнейших князей земли русской — Мстислава Киевского, Мстислава Черниговского и Мстислава Галицкого, прозванного Удалым, — впервые со времен Владмира Мономаха появилась реальная возможность наложить свою длань на Дикое поле[68], да еще и при помощи самих же половцев. При этом, чувствуя свое превосходство над «таурменами» численно, они были уверены в победе, это во-первых, во-вторых, после разгрома агрессора половцы «будут взнузданы» и покорены их воле. И наконец, «судя по всему», князья «искренне представляли нового противника какой-то кочевой бандой, которую не трудно будет разогнать, а потом, как у князей принято, от души пограбить» [25, с. 188].

Военная машина закрутилась, русские рати выступили в поход и находились на марше, когда у Заруба явились посланные Субэдэем десять послов. Их слова к жаждущим добычи князьям были следующими: «Слышали мы, что идете вы против нас, послушавшись половцев. А мы вашей земли не занимали, ни городов ваших, ни сел ваших, и пришли не на вас. Но пришли мы, посланные богом, на конюхов и холопов своих, на поганых половцев, а вы заключите с нами мир. И если прибегут половцы к вам, вы не принимайте их, и прогоняйте от себя, а добро берите себе. Ведь мы слышали, что и вам они много зла приносят, поэтому мы их также бьем» [41, с. 155].

А что же князья? «Князья половцев убили. По некоторым источникам не просто убили, а умучили… (курсив А. Бушкова. — В. 3.).

Не стоит усматривать в этом типично русскую специфику. Это был обычный пример, свойственный всей (курсив А. Бушкова. — В. 3.) Европе „рыцарственности“ согласно которой короли, князья, бояре и герцоги были полными хозяевами своего честного слова: хотели — давали, хотели — брали обратно. Обещали под честное слово не трогать сдавшихся городов — а потом выжигали их начисто. Обещали сохранить жизнь сдавшимся пленникам — и вырезали поголовно, да еще и животы вспарывали, разыскивая в желудках проглоченные драгоценности (как поступил король Ричард Львиное Сердце стремя тысячами сарацин). Степь жила по своим законам, а рыцарская Европа — по своим…» [25, с. 188–189].

Да, степь жила по своим законам, и такой умудренный военным и дипломатическим опытом политик, как Субэдэй, понимал, отправляя посольство, что движущееся против них войско не остановить никакими заклинаниями, а смерть (убийство) послов, как и трагическая участь их предшественников, казненных когда-то хорезмшахом, была ему на руку. Это был повод, обеляющий не только жестокость, проявленную монголами на Калке, но и будущий погром Руси и Центральной Европы. Тем не менее Субэдэй послал вторично своих представителей в русско-половецкий стан, когда те и другие остановились на Днепре, не доходя до Олешья[69]. «И прислали татары вторично послов, говоря: „Если вы послушались половцев, послов наших перебили и идете против нас, то идите. А мы вас не трогали, и пусть рассудит нас бог“» [41, с. 155]. Не правда ли, в этой короткой фразе, придуманной Субэдэем, было столько гордости и уверенности в своих силах, что, наверное, это возымело действие на спесивых послоубийц, так как нынешних монгольских посланников «князья отпустили» [41, с. 155].

У острова Хортица все русско-половецкое воинство соединилось. «И съехалось туте ними все кочевье половецкое, и черниговцы приехали, киевляне и смоляне и иных мест жители… Галичане и волынцы пришли каждый со своим князем. А куряне, трубчане и путивльцы каждый со своим князем пришли на конях» [41, с. 259]. Часть галицкой дружины пришла к Хортице, спустившись по Днестру на тысяче лодей, прошедши море и поднявшись по Днепру до порогов. «И когда переходили Днепр вброд, от множества людей не видно было воды» [41, с. 259].