Глава пятая. Калка. Кульминация и финал

Глава пятая. Калка. Кульминация и финал

Огромные массы войск, переправляющиеся через Днепр, не могли не вызвать у Субэдэя и Джэбэ определенного опасения за исход предстоящего сражения. Силы, как всегда, были не равны. Против 20–25 тысяч воинов, имеющихся в распоряжении монгольских полководцев, выступило от 50 до 60 тысяч объединенных русско-половецких ратей. Когда речь идет о численности монголов, у читателя может возникнуть вопрос, связанный с как будто неизменным количеством всадников, имеющихся в распоряжении Субэдэя. С таким кошуном он и Джэбэ охотились на хорезмшаха, промчались по Закавказью и здесь, в Северном Причерноземье, опять фигурирует та же цифра, которую, кстати, не отвергает ни один ученый. Ответ прост: монголы пополняли свои войска за счет новых рекрутом. Нельзя не отметить, что потери собственно монголов (прибывших с Субэдэем из Коренного юрта) с каждым сражением увеличивались, а следовательно, войско завоевателей было достаточно разбавлено вставшими под знамена Чингисхана туркменами, курдами, огузами, канглами, кипчаками, бродниками, что однако не сказывалось на его качестве, поскольку нарушать сверхжесткие законы, по которым жила орда, после нескольких показательных казней перед строем желающих не находилось. И наконец, изначально само войско, ведомое Субэдэем и Джэбэ, состояло из отборных воинов, которым был неведом страх смерти, которые владели всеми видами имеющегося в арсенале кавалериста вооружения, которые были связаны круговой порукой. Каждый монгольский воин понимал, что «без взаимовыручки они обречены на гибель» и был уверен, «что боевой товарищ… не бросит» [5, с. 418]. История сохранила нам имена нескольких спутников Субэдэя и Джэбэ по Великому рейду. Это Гемябек-багатур, тысячник, командир авангарда, «Нюрге-батур, монгол из татарского рода… Аймаур, из рода канглы…

Чингтур, монгол…» [12, с. 243–244, 246]. «Хэсымайли-Исманл… человек из гузов западного края», о котором сам Чингисхан сказал: «…и хоть его тело маленькое, зато слава весьма большая», ведь именно Исмаил в 1217–1218 годах, ведомый Джэбэ, «…атаковал найманов… и обезглавил их господина Кучлук[-хана]» [6, с. 520–522]. Последние четверо из этого списка были удостоены упоминания в «Юань Ши». В Тверской летописи сохранились сведения о монгольских военачальниках Чигирхане и Тешухане [41, с. 159]. Именно они, по мнению летописца, обманом вынудили сдаться Великого князя Киевского Мстислава.

А где же русские богатыри, о которых поют былины? Они не успели к началу боев и прибыли в момент апофеоза величайшего сражения XIII века. Но князья, переправлявшиеся через Днепр, о них и не вспоминали, а может, и радовались, что не прибыло помощи от Великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича, с которым пришлось бы делиться добычей и славой. Войска хватило, но какого войска? «Ушли в прошлое витязи, бросающиеся в сокрушительные атаки под Бердаа и Доростолом, а вслед за ними провалились в небытие дисциплинированные ратники Владимира Мономаха. Через столетие после кончины объединителя Русской земли наступил распад, а боеспособность русских воинов заметно снизилась. Армии стали в 5 раз многочисленнее, но встречи с противником показали их слабость. И причина была не в рядовых, а в полководцах» [5, с. 465]. У монголов все было наоборот. Сопоставляя вышесказанное, Субэдэй и Джэбэ оказались в том же положении, что и Святослав в Доростоле, с разницей лишь в том, что последний мог укрыться, как он и сделал, за крепостными стенами, а Субэдэй за спиной таких стен не имел, была лишь Великая степь до Алтая, но и отступать до тех пределов он не намеревался.

Мстислав Удалой и Даниил Романович, переправившись через Днепр, сразу же завязали бой с авангардом монголов, ведомых Гемябеком. Следом за ними начали переправляться полки других русских князей, благо переправе никто не мешал. Передовые отряды монголов в ходе того первого боя были рассеяны русскими войсками. «Русские стрелки победили их и гнали далеко в степь, избивая, и захватили их скот и со стадами ушли, так что все воины обогатились скотом» [41, с. 259]. Эта первая победа вскружила голову князьям, их ближним воеводам и ратникам, в походных котлах которых, аппетитно попахивая, варилась первая добыча. По всей видимости, началось гулянье и похвальба, многие участники похода, по словам летописца, в тот день говорили: «Это простые люди, хуже половцев» [41, с. 259], «суть худые ратники и не достойные уважения» [42, с. 381]. С ними не был согласен Юрий Домамирич, галичский воевода. «Юрий сказал: „Это стрелки… это ратники и хорошие воины“» [41, с. 259], но, судя по всему, это разумное мнение потонуло в океане пьяной бравады, захлестнувшей русско-половецкий стан.

Выводов из первой схватки князья не сделали, и каждый из них помышлял о своей личной победе над «таурменами», о своей личной воинской славе, о которой будут слагать песни. О походе и судьбе князя Игоря Новгород-Северского, которого где-то в этих же местах 28 лет назад расколошматил хан Кончак, они не вспоминали, и «Слово о полку Игоревом» еще не было написано. Спесивые, жаждущие обогащения, по большому счету, решившие каждый для себя идти к победе своим путем, князья, переругавшись между собой, совершили еще один проступок, который совокупно с убийством послов оправдывал всю последовавшую месть монголов. Схваченный раненым, Гемябек-багатур был передан Мстиславом Удалым половцам, которые его убили по всем ритуалам жестокой степной войны: «…привязали за руки и за ноги к четырем коням, а кони, поскакав в разные стороны, разорвали его на куски…» [37, с. 309].

Но свою задачу авангард монголов выполнил, Субэдэй и Джэбэ отныне имели представление о противнике и избрали сотни раз обкатанный прием ведения боя, то есть началось притворное отступление и «бегство» монгольских войск, что означало второй этап операции, задуманной полководцами Чингисхана. «Наступать или отступать — для монголов все это было одинаково приемлемым способом нанести противнику поражение» [16, с. 201], для них было совершенно неважно, как они убьют врага, наступая на него или убегая. «Чаще всего они позволяли преследователям растянуться в длинную линию, которая вскоре становилась совершенно беззащитной, либо разделялись на небольшие отряды с тем, чтобы преследователи тоже разделились на меньшие группы, с которыми потом легче было бы справиться» [16, с. 201]. Субэдэй, придерживаясь тактики отступления, рассчитал, сколько времени оно будет продолжаться и где сосредоточить основные силы для нанесения решающего удара.

Тем временем русские военачальники, как будто подыгрывали монгольским, кинулись за бегущими монголами раздельно. «И казалось русским князьям и воеводам, что неведомые пришельцы бегут, устрашившись русской силы. Так от одной успешной схватки к другой, теряя по дороге убитых, раненых, запаленных лошадей и просто изнемогших от жажды, на восьмой день вышли на берег Калки. Здесь пришельцы еще раз ввязались в бой с русскими дружинами и перебежали на другой берег» [27, с. 47].

За дни «погони на Калку» русско-половецкое войско превосходно выполнило установку, данную Субэдэем. Оно устало и сократилось количественно. Нечто подобное произойдет спустя несколько столетий. Когда Наполеон вступил в пределы России, то имел 600 тысяч солдат, а под Бородино у него осталось лишь немногим более 20–25 % от всей Великой Армии, но тогда корсиканец все-таки добрался до Москвы. На Калке же Субэдэй, в отличие от Кутузова, разгромил врага, хотя и мог отступать так долго и быстро, что ни одна погоня не поспела бы. По сравнению с первоначальным соотношением сил, когда наблюдалось подавляющее превосходство русских и половцев над монголами, накануне этого сражения, хотя числом пришельцы и уступали по-прежнему, разница сократилась до такой степени, что Субэдэй и Джэбэ рассчитывали на абсолютный успех в предстоящем побоище. «По данным Лаврентьевской летописи, битва произошла 31 мая 1223 года» [27, с. 49]. Описывать подробности ставшего «классикой» сражения не стоит, но то, что «Юань Ши» дважды в двух биографиях Субэдэя приводит сведения о битве на Калке, является подтверждением исключительной важности этого события. Цзюань 121: «Также дошли до Калки, встретились и имели сражение со старшим и младшим Мстиславами, относящихся к русским. Пленили их» [12, с. 228]; цзюань 122: «В 18-м году [правления Чингисхана] (1223 г.) [Субэдэй] отправился в карательный поход усмирять кипчаков. [Он] имел кровопролитнейшее сражение с русскими, со старшим и младшим Мстиславами и покорил их» [12, с. 241–242].

Битва на Калке [46, с. 108]

Русские князья, собравшие силу, способную сокрушить захватчиков, не сделали этого, сражаясь не кулаком, а растопыренными пальцами, которые монголы с удовольствием переломали по отдельности. «Русские в сражении при Калке оказались толпой, не спаянной ни воинской дисциплиной, ни общим командованием — их полки вступали в бой поодиночке и также поодиночке были разбиваемы монголами» [6, с. 332]. Самый амбициозный из князей Мстислав Удалой — автор Липецкой бойни[70], а также будущий король юго-западной Руси — Даниил, прозванный впоследствии Галицким, удирали так, что даже хорезмшах позавидовал бы. Они-то убежали, а вот простым ратникам не повезло: монголы преследовали их до самого Днепра, методично уничтожая. Впрочем, во время отступления погибло и шесть князей, погиб и один из немногих здравомыслящих воевод Юрий Домамирич, погибло семь десятков прибывших из Владимиро-Суздальской земли богатырей, возглавляемых боярином Александром Поповичем, который в былинах воспет как Алеша Попович. Ростовский князь Василько Константинович задержался в пути со своей дружиной и остался жив, но судьба уготовила ему другую участь, героическую и страшную.

«Только десятая часть войска вернулась домой» [41, с. 159], причем недавние союзники половцы отбирали у беглецов лошадей и одежду. Троих князей монголы взяли в плен. Причем захвачены были сам Великий князь Мстислав Киевский, его зять князь Андрей и Александр Дубровский. Им была устроена почетная, с точки зрения монголов, казнь. Субэдэй и Джэбэ «не допускали и мысли о том, что убийство их послов останется неотмщенным, но… предоставили своим противникам полагающуюся князьям привилегию расстаться с жизнью без крови. Способ, к которому прибегли монголы, был совершенно отвратительным, зверским и обрекал жертвы на длительные мучения. Это было сделано не только из желания доставить монгольским вождям садистское удовольствие, но в качестве предупреждения ждущему их прихода Западу. Пленников связали и уложили на землю, а на них поставили настил, на котором пировали Субудай, Джебе вместе со своими военачальниками, в то время как под ними медленно задыхались князь Мстислав и его союзники» [29, с. 216].

Из Тверской летописи: «А князей придавили, положив их под доски, а татары наверху сели обедать; так задохнулись князья и окончили свою жизнь» [41, с. 159]. Далее летописец с горечью отмечает недавнюю похвальбу и высокомерие Великого князя, и вспоминал ли задыхающийся под дощаным помостом Мстислав Романович свои слова, которые он сказал в ответ на сообщение ему о приближении монгольских полчищ к русским пределам: «Пока я нахожусь в Киеве — по эту сторону Яика, и Понтийского моря[71].и реки Дуная, татарской сабле не махать» [41,с. 161].

Таков был финал первого столкновения русских и монголов. Впрочем, козлы отпущения за калкинское поражение были найдены. Ими оказались… половцы. Именно они во всем виноваты! Они первые побежали, налетели на русские рати, а те не успели «исполниться», все перемешалось, чем и воспользовался неприятель. Но что там половцы! Виноваты монголы! Субэдэй и Джэбэ «действовали больше дипломатическим коварством и военными хитростями, к которым следует отнести их поспешное отступление вглубь степи, весьма напоминающее известный кочевнический прием „заманивания“ в ловушку, как правило дезориентирующее преследователей» [8, с. 173], пишет С. А. Плетнева. Говоря о дипломатическом коварстве, можно лишь развести руками — зачем послов, кстати несториан, «умучили»? Эх, рыцари! Что же касается дезориентации, то, может быть, Субэдэю нужно было организовать команду, которая ставила бы указательные знаки, куда, сколько и за кем скакать преследователям? Наиболее точно выигрышную тактику, примененную монголами во время их отступления от Днепра до Калки, сформулировал Дж. Уэзерфорд: «Монголы не видели чести в самом процессе сражения, честью для них была победа. В любой войне у них была только одна главная цель — полная и безоговорочная победа. С такой точки зрения, не имело никакого значения, какая тактика применялась против врага, и как именно велись битвы, и велись ли они вообще. Победа, достигнутая благодаря искусному обману или военной хитрости, была тем не менее победой и никак не пятнала чести и храбрости воинов, поскольку в будущем у каждого из них будут еще множество возможностей показать свою удаль. Для монгольского воина не существовало такого понятия, как личная честь, если битва была проиграна. Легенда приписывает Чингисхану такое высказывание: „Вещь можно назвать хорошей только после того, как она закончена“» [16, с. 194–195].

Субэдэй и Джэбэ поставили жирную точку своей победой на Калке в первом акте военного противостояния между Востоком и Западом. Равноценный реванш за это поражение русские возьмут лишь в 1378 году на Воже и в 1380 году на Куликовом поле. Через сколько же неудач и поражений нужно будет еще пройти, прежде чем у них появятся полководцы, способные противостоять военной машине, запущенной в начале XIII столетия Чингисханом? Действия князя Мстислава Удалого, первым побежавшего с поля боя, с полным основанием можно назвать предательством, когда он, как пишет тверской летописец, убегая «раньше всех переправился через Днепр, велел сжечь ладьи, а другие оттолкнуть от берега, боясь погони; а сам едва убежал в Галич» [41, с. 159].

Советская историография, скрипя зубами, все-таки признала, что «монголо-татары в битве на Калке обнаружили высокое воинское искусство» [43, с. 7]. В нынешнем же понимании исторического процесса, отдавая честь русским воинам, сражавшимся мужественно и самоотверженно, приходится признать, что появившийся у границ Европы монгольский всадник, испивший славу победы, ведомый чингисхановой идеологией и выдающимися полководцами, становился гегемоном евразийского пространства и уже не мог не вернуться сюда.