Глава 4 . СОМНЕНИЯ ДЖОЗЕФА ДЭВИСА

Глава 4. СОМНЕНИЯ ДЖОЗЕФА ДЭВИСА

Джозеф Эдвард Дэвис был выходцем из небогатой семьи ремесленника в штате Висконсин и со студенческих лет был связан с Демократической партией. После окончания университета он стал специалистом в области права и к 1936 году приобрел опыт юридической и ад­министративной деятельности, а также связи в политических кругах и бизнесе. В августе 1936 года американский президент Рузвельт назначил Дэвиса на должность посла Соединенных Штатов в Советском Союзе, поручив ему собрать достоверную информацию «о достижениях СССР» и выяснить, «какую политику будет проводить Сталин в случае начала европейской войны».

В Россию Дэвис выехал с супругой Марджори Пост, бывшей женой богатого нью-йоркского брокера Э. Хаттона. По пути посол «заглянул» в Германию, где встретился с начальником русского отдела Министерства иностранных дел рейха, который в беседе уверял американца в непрочности советского режима. 16 января 1937 года Дэвис записал в своем дневнике: «По его словам, положение Сталина непрочно. По его словам, я, вероятно, обнаружу, что в России развивается революционная активность, которая вскоре может вспыхнуть открыто». Но почему германский чиновник так считал? Какой информацией он обладал?

В советскую столицу дипломатическая чета прибыла 19 января, а уже через четыре дня посол присутствовал на открывшемся судебном процессе по делу параллельного антисоветского троцкистского центра. Дэвис был опытным юристом, отлично знавшим все тонкости судебного следствия и правовой аргументации, – недаром он побеждал в тех судебных делах, которые вел сам. В своем отчете о московском процессе он писал государственному секретарю США: «Рассматривая это дело объективно и основываясь на своем опыте ведения процессов и методов проверки достоверности показаний, я вынужден прийти к убеждению, что доказано по меньшей мере наличие широко распространенной конспиративной деятельности и широкого заговора против советского правительства».

Такое мнение не было точкой зрения, предназначенной лишь для официальных отчетов. Позже, уже во время другого – мартовского судебного процесса 1938 года, в письме своей дочери Эллен Дэвис рассказывал о своих впечатлениях: «Процесс показал все элементарные слабости и пороки человеческой природы – личное тщеславие самого худшего образца. Стали ясными нити заговора, который чуть было не привел к свержению су­ществующего правительства». То же он говорил и во время кратких поездок в США.

«Совершенно ясно, – заявил он в одном из выступлений, – что все эти процессы, чистки и ликвидации, которые в свое время казались такими суровыми и так шокировали весь мир, были частью энергичного и решительного усилия сталинского правительства предохранить себя не только от переворота изнутри, но и от нападения извне... Чистка навела порядок в стране и освободила ее от измены».

Однако, наблюдая за событиями в Советском Союзе изнутри, со своим именитым тезкой, Иосифом Сталиным, американский посол встретился лишь в 1938 году. В своей книге «Миссия в Москву», изданной в октябре 1942 года, Джозеф Дэвис так описывает эту встречу: «После того как я покинул кабинет президента Калинина и перешел в приемную премьера, прошло всего несколько минут... и вдруг я просто остолбенел – в глубине комнаты открылась дверь и вошел Сталин, с ним никого не было. Мне и в голову не могло прийти такое... Ни один дипломат не встречался с ним так, будь то в официальной или неофициальной обстановке. Фактически он избегает встреч. Любая его встреча с иностранцем становится почти историческим событием.

Так вот, когда он вошел, я, конечно, поднялся навстречу. Он тепло приветствовал меня, улыбаясь, держался очень просто, но одновременно величественно. Он производит впечатление человека сильного, собранного и мудрого. В карих глазах – тепло и доброта. Ребенку бы понравилось сидеть у него на коленях, а собаке ласкаться у ног. Очень трудно связать воедино впечатление, которое он производит как человек добрый, мягкий и простой, и те события, что происходят здесь... Друзья его говорят, в этом меня заверил посол Трояновский, что все это – меры вынужденные, для обеспечения защиты от Германии и что когда-нибудь весь мир узнает «об этом» и поймет...». И позже, уже во время войны, это понял весь мир. Дэвис сделал логический вывод, что фашистская «пятая колонна» проводила работу во всех странах, с которыми Германии пришлось воевать. Не все правительства сумели раскрыть эту подрывную работу. «Только СССР понял опасность и вовремя ликвидировал попытки создания «пятой колонны».

Действительно, великий государственный деятель и политик, Сталин вовремя разглядел грозившую государству опасность, но, принимая важные решения, он руководствовался не только тонким политическим чутьем и жизненным опытом. Он внимательно анализировал всю поступавшую информацию и отбирал в россыпи фактов наиболее значимые, тщательно взвешивая ее на аналитических весах логики. Еще 4 апреля 1937 года Иностранный отдел представил Сталину очередную разведывательную сводку, подготовленную заместителем на­чальника 7-го отдела ГУГБ Шпигельглазом: «Совершенно секретно... получено по телеграфу следующее агентурное сообщение из Вашингтона.

На заседании кабинета 21 января с.г. помощник государственного секретаря США Хэлла – Мур сообщил, что на основании всех данных сохранение мира в 1937 году почти исключено. Гитлер потребовал, с чем согласился Муссолини, ускорения победы Франко. Будут посланы лучшего качества танки и артиллерия с обслуживающим персоналом из немцев. До обратной пересылки испанского золота в Испанию Германия и Италия ни на какое соглашение не пойдут. В этом вопросе Англия стоит на стороне фашистов, а Франция – против. Иден заявил Дельбосу, что Франция будет принуждена к этому постановлением Комитета о нейтралитете. По словам Мура, Иден все более открыто выступает на стороне Франко.

Секретные статьи японо-германского договора являются статьями самого настоящего военного союза. Италия, видимо, присоединится к соглашению еще весной, несмотря на совет Англии воздержаться от этого. Англия будет сохранять отношения с антикоммунистическим движением – «благожелательный нейтралитет».

По мнению Мура и Бингхэма (посол США в Англии. – Прим. 7-го отдела), только в случае острого положения Англия пойдет на помощь фашистским государствам. Япония выступит против Китая в случае замены кабинета чисто военным правительством, на что армия имеет большие шансы, так как микадо на стороне Араки. Сообщения из Японии и Китая говорят о сближении Нанкина с СССР, однако договора еще нет. Возможно, что Япония выступит раньше заключения такого договора. Рузвельт прервал Мура замечанием: «В этом случае, ко­нечно, наша обязанность будет, безусловно, сохранить нейтралитет, как ни велики наши симпатии к Китаю»[20].

Конечно, отправляя это сообщение в свой архив, Сталин сделал соответствующие выводы; но, чтобы попытаться понять хотя бы направление логики его последовавших действий, следует напомнить известный факт. Главной причиной, по которой накануне войны Англия усиленно поддерживала политику гитлеровского рейха, был Антикоминтерновский пакт. Подписав его 25 ноября 1936 года, Германия и Япония обязались вести совместную борьбу против международного коммунизма. Но для самих участников соглашения особое значение имел второй пункт, который давал им право вмешиваться в дела третьих стран.

Образование «оси» Берлин – Токио носило не столько союзническую, сколько пропагандистскую значимость. Декларируя своей целью борьбу с коммунизмом, пакт должен был скрыть подлинные намерения Германии и Японии в борьбе за мировое господство, но планы по милитаризации страны Гитлер не намеревался скрывать. Наоборот, он заявил о них еще 14 ноября, когда Германия вручила всем державам, представленным в речных комиссиях, ноту, в которой сообщала, что она больше не намерена соблюдать режим, установленный Версальским договором.

 О том, что Германия снимает свою подпись под договором, в котором на нее возлагается ответственность за развязывание Первой мировой войны, публично канцлер сообщил 30 января 1937 года. Выступая в рейхстаге, он заявил, что «отныне железные дороги Германии и Рейхсбанк находятся под полным и безусловным контролем правительства». В это же время Германия известила мир и о признании прояпонского режима в Маньчжурии, что для Советского Союза означало усиление угрозы экспансии со стороны Японии на Дальнем Востоке.

И все-таки главные интересы Берлина были сосредоточены в Европе. Здесь немецкая дипломатия никогда не выпускала из своего поля зрения и Польшу, которая сама заигрывала с Германией. Курс официальной Варшавы на сотрудничество с нацистами проложил еще Юзеф Пилсудский, а продолжил его министр иностранных дел Юзеф Бек. Уже в 1935 году Варшаву посетил Герман Геринг. Второй его визит, прикрытый выездом на охоту в Беловежскую пущу, состоялся в январе 1937 года. А 16 февраля в ходе беседы с генеральным инспектором польских Вооруженных сил маршалом Эдвардом Рыдз-Смиглы Геринг заявил: «Канцлер Гитлер поручил мне самым категорическим образом подчеркнуть, что он теперь в большей, чем когда бы то ни было, степени является сторонником политики сближения с Польшей и будет ее продолжать».

При этом Геринг отметил, что «Гитлер однозначно придерживается тезиса о том, что всякий контакт с коммунизмом, а тем самым и с СССР, исключается... Необходимо всегда помнить, что существует большая опасность, угрожающая с Востока, со стороны России, не только Польше, но и Германии. Эту опасность представляет не только большевизм, но и Россия как таковая независимо от того, существует ли в ней монархический, либеральный или другой какой-нибудь строй. В этом отношении интересы Польши и Германии всецело совпадают».

Подтверждая эту мысль, Рыдз-Смиглы, в свою очередь, подчеркнул, что «в случае конфликта Польша не намерена становиться на сторону СССР». Однако поляки не хотели оставаться лишь сторонними наблюдателями событий. Их по-прежнему волновала «вековая» мечта о землях на Востоке, и рассекреченные документы свидетельствуют, что в польском Генштабе даже было создано «специальное подразделение по работе с национальными меньшинствами на территории СССР».

И поскольку казалось, что интересы Варшавы и Берлина практически совпадали, то полковник Бек закрепил их заключением с Германией договора «о моральном ненападении». Так расчетливая Польша «легла» под Гитлера, как продажная девка, и теперь вся германо-польская пресса начала «войну перьев» против СССР. С этого времени по лекалам германской дипломатии кроилась и польская политика в отношении Чехословакии и Лиги Наций.

Почти сразу к активным дипломатическим маневрам немцев подключились и итальянцы. В начале 1937 года министр иностранных дел Италии Чиано провел переговоры в Белграде, а 25 марта был подписан «договор о дружбе» между Италией и Югославией, который немецкая печать встретила с шумным одобрением. «Братский» хоровод 1937 года, в центре которого невольно оказалась Чехословакия, расширился, когда ревностный поклонник Германии и Италии югославский премьер Стоянович заключил еще один пакт – о дружбе между Югославией и Болгарией.

В это же время после нажима из Берлина и Варшавы, румынский король Кароль II тоже совершил резкий поворот в сторону Германии. Это позволило нацистам развернуть в Румынии широкую работу своей агентуры, ее опорой стала «Железная гвардия», начавшая активную подготовку фашистского переворота. Примечательно, что отец лидера организации «капитан» Корнелиу Зеля Кодряну был не этническим румыном, а поляком, но сближению Румынии с Германией особенно старательно способствовал и министр иностранных дел Польши полковник Бек. По соглашению с Берлином уже в апреле 1937 года он совершил поездку в Бухарест, где настойчиво убеждал румынское правительство принять участие «в блоке нейтральных государств», который будет создан под руководством Германии как преграда большевизму.

Одновременно Бек уговорил румынских лидеров воздержаться от подписания договора о взаимопомощи с Чехословакией и добился организации сотрудничества Генеральных штабов Польши и Румынии. Конечно, ярая подготовка окружения Чехословакии не являлась только проявлением политического прелюбодейства Польши. То был продуманный и алчный расчет. С помощью нацистов поляки рассчитывали захватить «прибалтийские, литовские и советские земли», чтобы «раскинуть свою великую державу от моря и до моря».

Конечно, Сталин не мог знать деталей этой тайной дипломатии, но, наблюдая за событиями в Европе, ему не составляло труда понять, что внезапно вспыхнувшая «дружба» с Германией государств, находившихся у границ СССР, имела определенную направленность. Поэтому, читая переданное ему 7-м отделом ГУГБ агентурное сообщение из Вашингтона о том, что «секретные статьи японо-германского договора являются статьями самого настоящего военного союза», а «Италия, видимо, присоединится к соглашению уже весной», он лишь убедился в правильности своих оценок.

Однако главный вывод, который он сделал из сообщения советской агентуры в Вашингтоне, заключался в том, что в случае начала войны Японии против Китая Америка сохранит нейтралитет. Для Сталина не были секретом и причины, по которым Англия тоже «будет сохранять отношения с антикоммунистическим движением – благожелательный нейтралитет». Демонстрируя «политику невмешательства», правительство Великобритании стремилось изолировать СССР, чтобы направить гитлеровскую агрессию на Восток. Одновременно Сталин прекрасно понимал, что при любом раскладе сил в войну неминуемо будут втянуты как прибалтийские страны, так и любые другие государства, непосредственно граничившие с Советским Союзом. Он не забывал и опыт истории, который свидетельствовал: при подготовке к нападению со стороны потенциальных противников усиливается агентурная работа. Так было накануне Русско-японской войны 1905 года, то же самое происходило перед империалистической войной 1914 года.

Но что мог советский вождь противопоставить откровенно враждебной политике всей Европы? Окруженный со всех сторон враждебными режимами, Советский Союз мог рассчитывать только на собственные силы. И с момента прихода Гитлера к власти советское правительство, Наркомат обороны и органы госбезопасности в качестве наиболее вероятных агрессоров, способных напасть на СССР, рассматривали Германию, Польшу и Японию. Поэтому все решения, принятые Сталиным в 1937 году, нужно рассматривать исключительно как прерогативу подготовки к отражению агрессии.

2 мая состоялось торжественное открытие канала Москва – Волга, строительство которого продолжалось четыре года. Уже с утра набережные реки Москвы были заполнены народом. При всеобщем ликовании собравшихся расцвеченная сигнальными флагами колонна кораблей торжественно проследовала от Московского моря до Химок, а прибывшая из Горького флотилия теплоходов и катеров, специально построенных для работы на канале, прошла до причала северного порта столицы.

В опубликованном 4 июля постановлении совета народных комиссаров Союза ССР и Центрального Комитета ВКП(б), подписанного Молотовым и Сталиным, датой открытия пассажирского и грузового движения на канале назначалось 15 июля. За образцовое выполнение правительственного задания всему коллективу строителей канала Москва – Волга объявлялась благодарность. В день открытия судоходства в Зеленом театре ЦПКиО им. Горького состоялся 20-тысячный митинг, а вечером в Большом театре прошло торжественное заседание с участием Сталина, Молотова, Жданова, Хрущева, Булганина, Ежова, Фриновского, Реденса, Бермана и Жука.

14 июля Политбюро ЦК ВКП(б) и СНК приняли по­становление «О награждении и льготах для строителей канала». В нем говорилось:

«1. Предложить Наркомату внутренних делу СССР наградить ценными подарками и денежными премиями отличившихся на строительстве вольнонаемных работников.

2. Установить для строителей канала Москва – Волга специальный нагрудный знак.

3. Предложить Наркомвнуделу СССР представить в ЦИК СССР списки бывших заключенных, добровольно оставшихся для работы на канале по вольному найму, особо отличившихся на строительстве канала Москва – Волга для снятия с них судимости.

4. Досрочно освободить за ударную работу на строительстве канала Москва – Волга 55 000 заключенных.

5. Обязать ВЦСПС принять меры к скорейшему их устройству на работу.

6. Предложить Наркомвнуделу СССР при освобождении заключенных за ударную работу... выдавать им, кроме специальных удостоверений, свидетельствующих об их работе на канале Москва – Волга, также проездные билеты, денежные награды в размере от 100 до 500 рублей».

Однако официально опубликованное сообщение о поощрении строителей было неполным. В пункте 4 постановления под грифом «Не для печати» указывалось: «Предложить Наркомвнуделу СССР по согласованию с Прокурором представить в ЦИК СССР предложения о снижении сроков заключения в пределах до 3 лет тем из заключенных, которые особо отличились на строительстве канала...».

Правда, за этим следовало важное дополнение: «(за исключением осужденных по ст. ст. 58-8 – террор, 58-6 – шпионаж, 58-9 – диверсия, 58-1а – измена Родине, за участие в троцкистско-зиновьевской и правых к.-р. организациях и группировках, участников других к.-р. анти­партийных организаций, участников фашистских и к.-р. националистических организаций, перебежчиков, а также всех иноподданных независимо от состава их преступлений)»[21]. Уже само то, что снижение сроков отбывания наказания каналоармейцами не афишировалось, свидетельствует, что это решение было не популистской, а действительно либеральной мерой.

27 июня состоялась торжественное заседание Президиума ЦИК СССР под председательством М.И. Калинина. На нем строителям канала были вручены ордена. Среди награжденных были: начальник строительства Берман, главный инженер Жук, начальники районов, инженеры и сотрудники. ЦИК СССР наградил 404 инженеров, техников и рабочих орденами, а также почетными грамотами наиболее отличившихся строителей канала и работников заводов-поставщиков. Правительство наградило: орденом Ленина – 42 человека, орденом Красной Звезды – 24, орденом Трудового Красного Знамени – 208, орденом «Знак Почета» – 129. Кроме этого, по решению ЦК ВКП(б) и ЦИК СССР постановлением от 7 декабря 1937 года в общей сложности льготы получили 97 804 человека.

Освобождение 55 000 каналоармейцев и сокращение сроков остальным из них было справедливой и гуманной мерой по отношению к людям, ранее преступившим черту закона. Но только недавно стало известно, что на следующий день после вручения орденов отличив­шимся участникам строительства произошло еще одно событие, ставшее чуть ли не ключевым в исторической оценке 1937 года. 28 июня, накануне завершения работы пленума ЦК, Политбюро приняло постановление № 51 п. 66 «О вскрытой в Зап. Сибири к.-р. (контрреволюционной) повстанческой организации среди высланных кулаков». В нем говорилось: «1. Считать необходимым применить высшую меру наказания в отношении всех активистов, принадлежащих к повстанческой организации сосланных кулаков. 2. Для ускоренного рассмотрения дел создать тройку в составе Нач. УНКВД по Зап. Сибири т. Миронова (председатель), прокурора по Зап. Сибири т. Баркова и секретаря Запсибкрайкома т. Эйхе».[22]

Конечно, в том, что, с одной стороны, руководство страны поощряло заключенных, отличившихся на строительстве важного объекта, а с другой – декларировало суровую меру наказания в отношении лиц, имевших враждебные цели, не было противоречия. И то и другое решение отвечало интересам государства. Причем спустя три дня, 2 июля, Политбюро приняло еще одно важное постановление «Об антисоветских элементах». В нем предписывалось «послать секретарям обкомов, крайкомов, ЦК нацкомпартий следующую телеграмму:

Замечено, что большая часть бывших кулаков и уго­ловников, высланных одно время из разных областей в северные и сибирские районы, а потом по истечении срока высылки вернувшихся в свои области, являются главными зачинщиками всякого рода антисоветских и диверсионных преступлений, как в колхозах и совхозах, так и на транспорте и в некоторых областях промышленности.

ЦК ВКП(б) предлагает всем секретарям областных и краевых организаций и всем областным, краевым и республиканским представителям НКВД взять на учет всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников с тем, чтобы наиболее враждебные из них были немедленно арестованы и были расстреляны в порядке администра­тивного проведения их дел через тройки, а остальные менее активные, но все же враждебные элементы были бы переписаны и высланы в районы по указанию НКВД. ЦК ВКП(б) предлагает в пятидневный срок представить в ЦК состав троек, а также количество подлежащих расстрелу, равно как и количество подлежащих высылке».[23]

Дело в том, что еще в начале 1937 года органы госбезопасности Западно-Сибирского края арестовали ряд ссыльных эсеровских лидеров (И.Х. Петелина, B.C. Осипова-Занозина, И.Л. Гороха) и монархистов из числа бывших белых офицеров (М.М. Долгорукого, B.C. Михайлова, Н.А. Эскина). В мае 1937 года УНКВД края начало расследование дела об «эсеро-монархической» организации, руководимой эмиссарами РОВСа и японской разведкой.

В справке от 17 июня 1937 года, представленной начальником УНКВД С.Н. Мироновым первому секретарю крайкома Эйхе, сообщалось, что вооруженной опорой организации должны были стать ссыльные кулаки комендатур Нарыма и Кузбасса (208 тыс. чел.) и ссыльные из «бывших» (5350 чел.). По делу было «арестовано 382 чел., вскрыто агентурно-следственным путем – 1317 чел». 28 июня сотрудники Нарымского окротдела НКВД составили справку на арест членов повстанческой организации РОВСа из 66 чел. Именно в отношении «всех активистов повстанческой организации» Эйхе запросил санкции на применение высшей меры наказания.

И все-таки, что заставило Сталина и его окружение за 16 дней до постановления о досрочном освобождении 55 тысяч заключенных, отличившихся на строительстве канала Москва – Волга, принять решение об учете и аресте «всех возвратившихся на родину кулаков и уголовников»? Историк Ю. Жуков, опубликовавший этот документ, высказал предположение, что Эйхе «выражал требования значительной группы первых секретарей...» для нейтрализации антисоветских элементов перед выборами. Но, не отвергая принципиально эту версию, укажем, что для начала Большой чистки, а фактически введения в стране чрезвычайного положения, существовали более веские причины, чем мнение секретарей. Дело в том, что именно 1 июля в числе документов, ложившихся на стол Сталина, оказалась запись беседы М.М. Литвинова с послом США в СССР Дж. Дэвисом. В секретном письме наркома иностранных дел сообщалось:

«1. Дэвис начал с вопроса об угле, рассказав мне вкратце суть вопроса. Освобождение нашего угля, как и голландского, от пошлины встречает сопротивление со стороны заинтересованных кругов. Для противодействия этим кругам Хэллу нужно иметь какой-нибудь убедительный аргумент, каковым он считал бы наше обещание повысить наши закупки в Соединенных Штатах Америки с 30 млн. до 40 млн. Дэвис вручил мне при этом записку и некоторые документы для изучения, каковые я переслал тов. Розенблюму».

Но главное внимание Сталина привлекла следующая информация: «2. Дэвис сообщил мне о своем вчерашнем визите к Сигемицу, который он сделал без инструкции своего правительства (курсивы мои. – К.P.). По просьбе Дэвиса я изложил ему нашу точку зрения на конфликт с Японией по поводу островов. Дэвис признал, что на основании данных нами коммюнике у нас получается очень выигрышное дело, и общественному мнению трудно будет не признавать справедливости, разумности и умеренности нашей позиции...

4. Дэвис попросил разрешения поговорить со мною совершенно частным образом от своего собственного имени. Он начал с предисловия о своем восхищении нашими государственными деятелями, достижениями советской власти, нашей силой, энергией и т.п. Когда он уезжал из Москвы 3 месяца тому назад, в московском дипломатическом корпусе господствовало убеждение в абсолютной крепости советского режима, в силе и мощи Красной Армии, в мудрости руководителей и т.д.

Вернувшись сейчас в Москву, он сталкивается с совершенно противоположным мнением, являющимся общим для всего дип. корпуса. Говорят о слабости Красной Армии, о непрочности режима, об ошибках руководства и т.д. Его это не беспокоило бы, если бы это было только мнением дип. корпуса. Однако это мнение в настоящее время распространено также и в Соединенных Штатах Америки. Он просмотрел 40 передовиц наиболее ответственных американских газет, и он там находит выводы, нелестные для нашего режима и для Красной Армии. Послу известно, что такие же выводы делаются в Англии, Франции и в других странах. Беспокоит посла это обстоятельство потому, что сомнения в силе Красной Армии порождают угрозу всеобщему миру.

Конфликт на реке Амуре он также приписывает подрыву престижа Красной Армии. Дэвис поэтому позволяет себе предложить, чтобы тов. Сталин принял какого-нибудь крупного журналиста – американского, английского или французского – и дал ему интервью. Вопросы могли бы быть заранее сформулированы, и дело могло бы быть устроено так, чтобы инициатива исходила от соответственного журналиста. Дэвис полагает, что тов. Сталин путем такого интервью сможет рассеять все сомнения и недоумения и восстановить веру в прочность режима и в силу Красной Армии.

Дэвис рассчитывает перед отъездом из Москвы как-нибудь повидать тов. Сталина, но он не настаивает на немедленном свидании... Я обещал Дэвису передать его предложение тов. Сталину.

5. Я благодарил Дэвиса за интерес, проявленный к советско-японскому конфликту, а также за теплоту и сердечность приема, оказанного в Америке нашим летчикам. ЛИТВИНОВ»[24].

Летчиками был экипаж Чкалова, совершивший беспосадочный перелет в Америку. Но о каком конфликте, заставившем американского дипломата усомниться «в силе Красной Армии», шла речь в сообщении?