ОСВОБОДИТЕЛЬ МОСКВЫ

ОСВОБОДИТЕЛЬ МОСКВЫ

Слух о победе князя у Калязина монастыря облетел всю страну. Противники Лжедмитрия II ликовали. Говорили о разгроме неприятеля, хотя военное положение изменилось мало. Только в сентябре воеводы Головин и Валуев с наемниками Зомме внезапным ночным штурмом взяли Переяславль — первый город на пути к Москве. Скопин-Шуйский медлил, не решаясь выступить без Делагарди. Генерал всеми силами спешил на помощь, но смог привести под Калязин всего 2 тыс. солдат.

6 октября 1609 г. Михаил Васильевич вошёл в Переяславль. Через три дня Головин, Валуев и полковник Иоганн Мир выбили воинов Сапеги из Александровой слободы. Путь на столицу был открыт. Воевода послал в голодающий город обозы с запасами. Но сам почти три месяца простоял в Александровой слободе, где к его подходу был возведен укрепленный лагерь.

Сюда, в слободу, приехали к воеводе по трудным военным дорогам жена и мать. Михаил Васильевич пытался утешить супругу, потерявшую во время разлуки с ним первенца. Мать, которая но привычке вела за князя все дела, убеждала сына не вести войско к столице. Царь и окружавшие трон бояре казались ей ядовитым клубком змей. Боярыня Елена Петровна боялась за жизнь сына. Она не хотела потерять его так же, как потеряла отравленного при дворе мужа. Князь понимал опасность, которую таит для него полный зависти и интриг московский двор. Он боялся Москвы, но считал необходимым её освободить.

Политические обстоятельства требовали спешить. Польский король собрал армию и вторгся в Россию. Он осадил Смоленск, часть гарнизона которого ушла на помощь Скопину. Сигизмунд III объявлял, что Россия ввергнута в гибельную смуту незаконными правителями, захватившими власть насилием и обманом, и обещал спасти гибнущее братское государство от самоистребления.

Войска и граждане Смоленска, возглавляемые Михаилом Борисовичем Шейным, сожгли посады и сели в крепости насмерть. Осаждённые не верили ни Шуйскому, ни Лжедмитрию. Они решили сражаться под знаменем царя Василия потому, что не ждали пощады от старинных врагов-ляхов.

Войско Скопина-Шуйского не было таким стойким, как смоленцы, защищавшие свои семьи. Поэтому молодой воевода не поддался порыву ринуться к близкой уже Москве. Он сберегал армию. Надежда на нее поддерживала мечту народа избавиться от тушинцев и интервентов. Армия была дороже страдавших от войны городов и сёл.

Михаил Васильевич продолжал настойчиво собирать по стране средства и учить войска. Его грамоты читались во всех освобождённых городах и сёлах страны. Деньги и соболей везли к нему даже из Перми. Огромные суммы собрали «на наём ратных людей» монастыри. Давали не жалея, кто сколько мог.

Михайло-Архангельский монастырь в Великом Устюге собрал больше 2600 руб., Соловецкий на Белом море — 3159 руб. Монахи самой бедной обители прислали «150 ефимков без четверти ефимка да ложку серебряную». Помимо пожертвований из монастырской казны, братья отдавали Скопину личные деньги, снимали с себя шубы, переплавляли серебряную посуду. Их примеру следовали воеводы, дворяне, купцы, граждане и крестьяне. Средства, вначале скудные, осенью потекли в армию рекой.

Князь шаг за шагом расширял подвластную ему территорию. Он усиливал гарнизоны в одних городах, занимал другие, сжигал те, которые не мог удержать. Отряды Скопипа прорывались в осажденный Троице-Сергиев монастырь, окапывались на важнейших дорогах, угрожали неприятелям с разных сторон.

Раздосадованный Сапега объединился с тушинским гетманом Романом Ружинским. Тот привёл ему на подмогу несколько хоругвей гусар. 28 октября 1609 г. они атаковали Скопина под Александровой слободой. Конница князя была молниеносно опрокинута гусарами, сбита с поля и «потоптана», но укрылась за пехотой, защищенной надолбами. Дальше произошло то, что спланировал московский воевода.

Сапега и Ружинский не смогли командовать своевольной шляхтой. Паны на лихих конях раз за разом бросались на рогатки и надолбы. Ратники князя истребляли их огнём из-за укрытий. Скопин «все полки свои умно и быстро расставил, везде за полками сам наблюдал и сам огромную свою силу и мудрую храбрость показал, впереди полков выступая». Конники князя преследовали и рубили неприятеля, отбитого от укреплений огнём. Когда новые отряды тушинцев бросались в бой, русские конники отступали за надолбы. «И был бой жестокий и сеча злая у государевых людей с поляками, и бились долго».

Терпя поражение за поражением, нападавшие, как и ожидал князь, сломались: «ужаснулись и устрашились, затрепетали и пали, и побежали, и словно дым исчезли. И с того времени охватил все польские и литовские полки страх и ужас», — писал современник.

Сторонники Лжедмитрия частью ушли с Сапегой под осажденную Троицу, частью бежали с Рожинским в Тушино, частью рассыпались по стране. Не осилив главный лагерь Скопина-Шуйского, они терпели такие же неудачи в боях с отрядами Михаила Васильевича, неизменно окапывавшимися в занятых ими пунктах.

В начале ноября полк пана Микулинского был отбит от укрепленных сёл Константинове и Заболотье. Паны Вребский и Вилямовский потерпели поражение в бою за село Низиново. Крупные силы Сапеги дважды безрезультатно штурмовали лагерь воеводы Семена Головина в селе Ботово близ Троицы.

Тем временем Михаил Васильевич посылал новые отряды на Ростов и Кашин, Бежецкий Верх и Старицу, Ржев и Белую. Картина везде была одна и та же. Воины Скопина-Шуйского расстреливали нападавших из «острожков», затем конница добивала отступающих. Неприятель чувствовал себя всё более и более связанным. Он попал в паутину полевых крепостей, из которых ему всюду наносили удары.

«Скопин очень теснил наших построением укреплений, — признал гетман Станислав Жолкевский, — отрезал им привоз съестных припасов, в особенности тем, кто стоял с Сапегой под Троицей. Прикрываемый укреплениями, Скопин отражал их, избегая сражения, и стеснял их этими укреплениями. В поле наши были им страшны, за этими же укреплениями, с которыми наши не знали что делать, москвитяне были совершенно безопасны, делая беспрестанно из них вылазки, не давали нашим никуда выходить». Другой поляк с грустью писал, что полевые укрепления войск Скопина были наступательным средством — опорными пунктами наподобие тех, что принц Оранский блестяще применил в Нидерландах.

Оба поляка думали, что «успешный фортель» московского воеводы был заимствован у западных наемников. Действительно, затея с полевыми укреплениями у Скопина-Шуйского сильно напоминала военные хитрости Морица Оранского. Но она оказалась успешной потому, что опиралась на богатые русские традиции.

Засеки, рогатки, рвы и валы с острогами, укрепления из телег — гуляй-города — издавна использовались на Руси. Особые условия гражданской войны лишь выдвинули эти «хитрости» и «снасти» на первый план. Скопин-Шуйский слушал советы наёмников, но активно применял русский опыт. Например, рогатки — полевые заграждения из жердей с железными остриями. Пехоты носила с собой лишь острия, вырубая для них жерди на месте. Рогатки сооружались подчас прямо в бою и заменяли пикинёров. Сокращая их число, князь увеличивал количество стрелков.

Современники событий поражались твёрдости, с которой князь сдерживал порывы своих воевод. Даже старые, многоопытные командиры спешили атаковать врага, призывали скорее идти к Троице и Москве. Многие хотели немедленно мстить за множащиеся преступления тушинцев, быстрее освобождать города и монастыри.

У Михаила Васильевича в осаждённой Москве долго были мать, жена и оставался тесть, пожалованный царём в бояре. Князь продолжал укреплять армию и медленно, расчётливо наступать, не рискуя ни одним отрядом. Он предпринимал только такие действия, в которых его воинство могло победить.

Самое мелкое поражение воинов Скопина могло качнуть чашу весов в пользу противника. Вести были оружием. Слухи, всегда преувеличенные, имели такое же значение, как войска. В сознание всех участников войны, включая тушинцев и воевод польского короля, князь вперял мнение, что как полководец он совершенно непобедим.

Стоя в Александровой слободе до самой зимы, Михаил Васильевич продолжал обучение войск, формирование новых отрядов из пополнения, заказывал строевое оружие и неустанно требовал со всех городов и весей «наёмных денег для ратных людей». И свои, и в особенности иноземные ратники капризничали, просили прибавки жалования, грозили уйти, отказывались от опасных операций. Князь с удивительным терпением вознаграждал, обещал, уговаривал. Он получал подкрепления отовсюду, даже из осажденной Москвы. Его опыт по созданию армии перенимали в освобождённых городах.

В конце 1609 г. по снежному пути из Ярославля в Александрову слободу пришло 1500 воинов. Пешие были с мушкетами и пехотными пиками, конники — с длинными гусарскими копьями. С Поволжья в слободу добралось стройное войско боярина Шереметева. Армия, для создания которой Скопин-Шуйский вначале не имел ничего, кроме мечты, состояла теперь из 30 тыс. воинов.

Войско выглядело стройным и красивым. Но Михаил Васильевич не преувеличивал его боевые качества. Храбро сражались лишь отдельные отряды опытных воинов и надёжных командиров. На севере Корнила Чеглоков с отрядом ветеранов разбил в жестоком сражении 30 рот тушинцев, освободил Кашин и Бежецкий Верх. Но новый полк, посланный освободить Суздаль, вернулся ни с чем, потому что командовавшие им воеводы князья Лыков и Барятинский поссорились, решая, кто из них знатнее.

Наёмные солдаты умели, но не хотели сражаться. Князь Хованский с наёмным полком Горна взял Старицу и Ржев, но отступил от маленькой крепости Белая. Там тушинцы оборонялись крепко. Французы из полка Горна решили, что лучше перейти к ним, чем штурмовать крепость. Сам Михаил Васильевич, выступив на Дмитров, не рассчитывал взять его штурмом. Несмотря на немалые «штурмовые деньги», наемники отказывались приступать к стенам.

Нестойкость армии не мешала Скопину побеждать врага страхом. При известии о наступлении главных сил князя Сапе-га с позором бежал от Троице-Сергиева монастыря. Гетман пытался удержать свои войска, но его воины врассыпную «ужасно бежали, друг друга не ожидая и запасы свои бросая».

12 января 1610 г. праздновала свое освобождение обитель Сергия и Никона, святых дарователей русских побед. 16 месяцев её насельники героически сражались с бесчисленными врагами. И победили. Под звон колоколов боярин вступил в обитель Сергия Радонежского, предтечу всех общежительных монастырей Святой Руси. Отсюда исходило благословение воинам Дмитрия Донского на битву с Мамаем. Отсюда в Смуту был подан пример сопротивления ворам и захватчикам. С трепетом отстоял Скопин Шуйский службу в Успенском соборе, которую вёл архимандрит Дионисий.

Сапега направился к Дмитрову, где сосредоточил все свои силы. К нему и в Тушино бежали все, кто перекрывал дороги на Москву. Это означало, что « Москва от осады очистилась, изо всех городов к Москве всякие люди поехали с хлебом и со всяким харчем».

С другой стороны столицы — в Тушине — оставались немногочисленные шляхтичи и не слишком довольные засильем панов русские дворяне. Лжедмитрий II тайно бежал оттуда в Калугу, за ним ушли казаки. Помочь Сапеге тушинцы уже не могли.

В начале февраля Дмитров был обложен летучими отрядами Скопина, использовавшими для быстрого передвижения лыжи. Тесня неприятеля острожками, уничтожая фуражиров и часто налетая на крепость «с огненным боем», ратники князя Михаила Васильевича прочно сковали инициативу Сапеги.

Сам князь стал с главными силами в деревне Шепиловка на дороге из Троицы к Дмитрову. Он энергично использовал все не занятые в блокаде Сапеги силы для походов на неприятеля. Лисовский с казаками был заперт в Суздале. Пан Млоцкий отбивался от налетов двухтысячной рати лыжников под Брянском. Разъезды пугали врагов в Тушино, где шли споры, ««поддаваться» ли польскому королю.

Правда, Василий Шуйский в столице ослабел настолько, что крестьянин Сальков с ватагой «лихих людей» сумел перехватить Коломенскую дорогу и одного за другим разбить двух царских воевод. Слабые тушинцы изменой взяли Красное село и сожгли часть московского Скородума — наспех сооруженных укреплений вокруг столицы. Вновь оголодавшие москвичи волновались.

Но замысел Михаила Васильевича был верен. Дождавшись удобного момента, его воины ворвались в лагерь казаков Сапеги под Дмитровым и заставили гетмана дать бой, в котором неприятель понёс большие потери. Скопин-Шуйский тут же отвёл назад основные силы, оставив вокруг Дмитрова только блокаду. Он подталкивал Сапегу к решению уйти из города, который не хотел и не мог штурмовать. По размышлении Сапега понял, что проиграл.

27 февраля 1610 г. гетман вывел из строя тяжелую артиллерию, поджег Дмитров и повел остатки войск к королю Сигизмунду под Смоленск. Отряды Самозванца покинули и район Верхней Волги. В марте последние сторонники Лжедмитрия подожгли лагерь в Тушине со всеми его дворцами, православными, католическими и лютеранскими храмами. Жарко горел деревянный дворец, где Самозванец обитал с Мариной Мнишек, горели хоромы тушинских бояр и палата, в которой заседала Боярская дума. Пылали здания центральных ведомств-приказов, откуда дьяки и подьячие пытались управлять Русью.

Сгорели и палаты ростовского митрополита Филарета. Не по своей воле попав в Тушино, он пытался спасти души воинов Лжедмитрия, действуя как «нареченный патриарх». Теперь маски были сброшены. Филарета заковали в цепи, как пленника. Тверской архиепископ Феоктист бежал, но был настигнут и убит.

Филарета воины гетмана Рожинского увезли под крепкой охраной в Иосифо-Волоколамский монастырь. Скопин-Шуйский послал в погоню отряд Григория Валуева. Увидав отважных конников, Рожинский понял, что ему не усидеть за стенами монастыря. Ополчившись, поляки и литовцы двинулись на запад, к королю Сигизмунду, осаждавшему Смоленск. По дороге, в густых лесах, ратники Валуева напали на вражеский обоз. Охрана была перебита, Филарет освобождён и доставлен в Москву, где его с радостью принял патриарх Гермоген.

Зимой 1610 г. гражданская война напоминала костер, с которого сбито пламя, хотя угли ещё горячи. Оставались районы, не признающие власть московского царя; многие города и уезды подчинялись Василию Шуйскому только на словах. Массы людей готовы были сражаться за лучшую долю, за местную выборную власть, за казачью вольницу или под знамёнами Самозванца.

Вторжение на Русь короля Сигизмунда вызвало патриотический подъем против интервентов. Но царь Василий не был популярен даже в Москве. Раздавались голоса, что хорошо бы отдать престол польскому королевичу Владиславу, чтобы примирить сторонников Москвы и бывших тушинцев, а польского короля сделать союзником. Среди московской знати эта мысль соперничала с лозунгом защиты престола, на котором сидел никем не любимый Шуйский.

Скопин-Шуйский «очистил» от разноплеменных «воров» большую часть страны. Но московские власти не могли объединить силы России против общего врага. Армия Скопина была главным козырем Москвы в начавшейся войне с Речью Посполитой. Это понимали все. На князя надеялись, как на спасителя страны от разорения и иноземного ига. Враги разбегались при одном звуке его имени, при одной мысли о прехрабром воеводе. Князь ещё не вступил в Москву, а столица была уже освобождена. Противников вокруг неё больше не было.