МОСКОВСКИЙ АРИСТОКРАТ
МОСКОВСКИЙ АРИСТОКРАТ
Пожарские вели род от великого князя Всеволода Большое Гнездо{110}, подчеркивая тем самым свое родство с множеством виднейших фамилий на Руси. Они относились к Стародубской ветви рода и долго отстаивали свое удельное княжество. Подобно другим порубежным князьям, таким, как Волконские, Пожарские попали к Московскому двору лишь в XVI в., «опоздав» к разделу чинов и власти. Гордость древнего княжеского рода явно не соответствовала занятому Пожарскими месту.
Дед Дмитрия Михайловича Фёдор едва попал в «избранную тысячу» московских дворян. Зато во времена опричнины он удостоился конфискации вотчин и ссылки наряду со славнейшими княжескими фамилиями. Как обычно, люди такого гордого рода ненавистны при дворе, но остро требуются, когда над страной нависает угроза. В Ливонской войне Фёдор Иванович Пожарский-Немой вырос до чина «головы» (ротмистра) дворянской конницы и в качестве «награды» получил часть своих отнятых ранее вотчин в Стародубе.
Его сын Михаил не успел послужить. Он умер молодым, оставив вдову и девятилетнего сына, родившегося в ноябре 1578 г. Воспитывала Дмитрия Михайловича мать. Княгиня Мария принадлежала к не очень древнему (с начала XV в.), но заслуженному московскому дворянскому роду Беклемишевых, многие из которых, в отличие от Пожарских, дослуживались до воеводского чипа. Её родичи участвовали почти во всех войнах России XVI в. и, подобно Пожарским, отличались гордостью. Знаменитый предок Марии Берсень Беклемишев, например, был обезглавлен за «дерзкие слова» против великого князя Василия III.
От матери Дмитрий перенял хозяйственность и домовитость. Родовая вотчина, в которой он рос, находилась недалеко от шумного торгового Нижнего Новгорода, но оставалась замкнутым, самодостаточным миром, вроде древнего удельного княжества. В вотчинном селе Мугрееве имелся господский двор, две церкви, небольшой монастырь. Пожарские покровительствовали монахам и нищим, уважали богомазов, но не чурались издавна обличаемых Церковью веселых скоморохов. Крестьяне обеспечивали относительно небогатое княжеское хозяйство почти всем необходимым. Кое-какие деньги для покупки городских изделий у княгини Марии оставались из приданого. Дорогими были тогда книги, по которым княжич выучился читать. Чтение всю жизнь было для него благочестивым занятием; разбогатев, он покупал дорогие, но строго церковные книги.
Как бы хорошо и спокойно ни было в вотчине, в 15 лет недорослю следовало получить в Москве придворный чин. Царствовал тогда благочестивый Фёдор Иоаннович, правил брат его жены, царицы Ирины, Борис Фёдорович Годунов. Юный князь Пожарский долго пробыл в чине стряпчего: таких при дворе было до тысячи, служили они в основном для сопровождения царя, мелких услуг и посылок «в очередь, переменяясь», так что большую часть года можно было проводить на родине.
Воцарение Бориса Годунова ничего не изменило в положении князя, не отличавшегося честолюбием. Лишь усиление военной опасности заставило царя произвести его в начале XVII в. в стольники, а при появлении на рубежах самозванца записать в полк с годовым жалованием в 20 руб. В 1605 г. Пожарский участвовал в сражении при Добрыничах[6]. Самозванец вышел из Севска и 21 января с храбростью необыкновенной ударил на царское войско. Но многочисленные московские пушки и пищали буквально смели его рать с поля. Разгром «названного царя Дмитрия» был полным. На поле боя неприятель оставил 11,5 тыс. убитых и 30 пушек. Но вскоре выяснилось, что это был вовсе не неприятель.
Народ остановил бегущего в Польшу Дмитрия и, восстав, посадил его на престол только что умершего Годунова Высшее духовенство и московская знать приняли законного государя, Пожарский продолжал служить при нем стольником. Василий Шуйский изменой сверг Лжедмитрия, венчался на царство — Пожарский служил и ему. Восстал второй Лжедмитрий, сел «царем» в Тушино — князь остался верен тому, кого признала Москва. Верных у царя Василия было немного. Так что когда понадобилось оборонить Коломну, о тихом стольнике сразу вспомнили, тем более что значительного войска ему дать не могли.
Осенью 1608 г. Пожарский получил под команду небольшой отряд. Он двинулся в Коломну и в 30 верстах от города в селе Высоцком ударил на тушинцев. На всеобщее удивление, князь победил, взял пленных, казну и обоз с весьма необходимым в осажденной Москве продовольствием. После чего был на год забыт. Осенью 1609 г. грабившие на Рязанской дороге казаки-разбойники атамана Салькова одолели два московских отряда. Вновь вспомнили о Пожарском, послали его — казаки были истреблены, а атаман принес повинную.
32-летний князь за эти бурные годы вырос по службе: перешёл из конца списка стольников на 13-е место. Он получил в вотчину обширные земли недалеко от родовых, ибо «против врагов стоял крепко и мужественно … в твердости разума своего крепко и непоколебимо». В условиях гражданской войны мужество было нередко, а способность «на воровскую прелесть и смуту ни на которую не покуситься» — почти уникальна. Пожарский первым в своем роду получил чин воеводы. С ним он отбыл в Зарайск в год скоропостижной смерти М.В. Скопина-Шуйского и разгрома с таким трудом созданной им армии, случившегося под Клушином.
Относительное равновесие сил, когда на просторах Руси сражались и грабили войска московского царя Василия и тушинского «царя Дмитрия», а короли польский и шведский покушались понемногу на пограничные земли, было нарушено. Многие воеводы переходили под знамя польского королевича Владислава Сигизмундовича (из шведского королевского дома Ваза), ещё больше людей приветствовали самозванца Лжедмитрия II. На фоне всеобщей «шатости» и измены воевод, перебегавших с одной стороны на другую по обстоятельствам, примеры князей Волконского в Боровске и Пожарского в Зарайске выделились особенно ярко.
Прославленный покоритель Сибири князь Михаил Константинович Волконский по прозвищу Хромой Орел, видя, что его товарищи-воеводы сдали город войску Лжедмитрия II, оборонялся в Боровском Пафнутьевом монастыре. Изменники одолевали. Князь собрал людей в собор и один рубился в церковных дверях, не пуская убийц. «Сдавайся!» — кричали ему враги. «Умру у гроба Пафнутия чудотворца», — отвечал Волконский, подвиг которого запечатлен на гербе Боровска: на серебряном поле червленое сердце в лавровом венке (что означает на геральдическом языке чистоту, верность и вечную славу){111}.
И в Зарайске, входившем в систему крепостей Рязанской земли, большинство жителей решило переметнуться к Лжедмитрию II, внемля призыву знаменитого вождя рязанского дворянства Прокопия Ляпунова. Во время восстания горожан Пожарский потерял посад, но успел с немногими людьми запереться в каменной крепости. Её защитники подвиглись, по благословению Никольского попа Дмитрия, умереть за правую веру, не прельщаясь изменой. Пример стойкости и решимости воеводы и его малого отряда заставили горожан передумать. «Придя в единомыслие», Зарайск отбился от слуг уже поспешавших к городу «воровского царя».
Принцип, заставлявший таких людей, как Волконский и Пожарский, насмерть стоять среди общей «шатости», Дмитрий Михайлович сформулировал так: «Будет на Московском царстве по-старому царь Василий, ему и служить, а будет кто иной — и тому тоже служить». Тогда, по крайней мере, в России будет один царь!
Но неспособность запершегося в Москве Василия Шуйского положить конец бесчинствам гражданской войны уже сильно раздражила самих московских воевод и ратников. 17 июля 1610 г. князь Фёдор Волконский, Захар Ляпунов «и с ними иные мелкие дворяне» московских полков совершили то, о чем давно мечтало большинство россиян и за что многие успели поплатиться головами. Они схватили старого интригана за бороду и выкинули из царского дворца. 19 июля злой старик был пострижен и заперт в Чудове монастыре, братья его, погубившие «злоотравным зельем» Скопина-Шуйского, взяты под стражу.
Наконец-то россияне могли не становиться на сторону нагло грабивших страну политических авантюристов, а степенно и рассудительно «выбрать государя всею землею», собрав в Москве представителей городов и сословий, положив благоразумным советом конец Гражданской войне. Перепуганные гневом уставшего напрасно проливать кровь народа бояре вняли внушениям патриарха Гермогена и разослали но всему государству грамоту с призывом «быть в соединении и стоять за православную христианскую веру всем заодно», защищая право страны самой выбрать себе государя, не покоряясь ни захватчикам-иноверцам, ни ворам-самозванцам.
Народ ликовал, а бояре уже рассылали по городам и весям другую грамоту — присягу самим себе. Дескать, выборы государя надо ещё устроить. Вот они, бояре, и взяли на себя тяжкое бремя временной власти, конечно, но всенародной просьбе. Легко заметить, что в русской истории самый бесстыжий и злодейский захват власти всегда совершается «по воле» и «для блага» народа. Это верная примета: как только кто выступит от лица народа — жди злодейства и непременно грабежа.
Семибоярщине, как прозвали новых правителей, всенародные выборы государя выгодными не казались. На какую благодарность можно рассчитывать от избранника «всей земли»? Продать престол Лжедмитрию II тоже было не особо выгодно — тот имел среди россиян своих царедворцев. Иное дело королевич Владислав, способный защитить изменников-бояр иноземными полками! Так что князю Волконскому и иным наивно поверившим Семибоярщине патриотам вскоре пришлось бежать из Москвы.
Пожарский, сидя в Зарайске, намерения бояр понял очень быстро. Когда войска Семибоярщины осадили в Пронске вождя рязанских дворян Прокопия Ляпунова, князь бросился ему на выручку. С отрядами из Зарайска, Коломны и Рязани он освободил Пронск, осажденный рязанским же воинством служившего тогда боярам Григория Сумбулова. Ирония истории заключалась в том, что Сумбулов был давним соратником Ляпунова, а сам Пожарский ещё недавно боролся с Прокопием Петровичем, стоявшим за Лжедмитрия II. Теперь же князь передал ему командование войском, а сам поспешил на защиту своего воеводского города Зарайска.
Князь успел вовремя. Отброшенные от Пронска и Рязани ратники Сумбулова подкрались к Зарайску «как тати в нощи», внезапно ворвались в город и начали грабить посад. Тем временем Пожарский заперся в крепости, тщательно подготовился к бою и утром контратаковал. Посадские люди, разозленные ночными грабежами, поддержали воеводу. Уставшие от грабежа и насилий, упившиеся за ночь дворяне и казаки Сумбулова жестоко поплатились за разбой. Самому предводителю едва удалось скрыться.
К этому времени политическая ситуация в стране круто переменилась. Немалая часть россиян, сражавшихся под знаменами свергнутого ныне Шуйского и убитого под Калугой своими же соратниками Лжедмитрия II, принесла присягу королевичу Владиславу. Против этого не возражали даже столь твердые в вере архиереи, как патриарх Гермоген и ростовский митрополит Филарет (Романов). Но при соблюдении двух важнейших условий: королевичу следует принять православие и свято хранить в государстве истинную веру, а отец его король Сигизмунд должен отступить от Смоленска и «очистить к Московскому государству» все занятые поляками и литовцами земли, как было до Смуты. Увы, бояре изменили ещё раз, согласившись передать Российское государство «на волю» Сигизмунда, практически сдаться иноземцам.