НРАВЫ ЭПОХИ И ВЛИЯНИЕ ЦЕРКВИ

НРАВЫ ЭПОХИ И ВЛИЯНИЕ ЦЕРКВИ

Нравы эпохи были жесточайшими и по современным представлениям бесчеловечными. Во взаимоотношениях князей самым употребительным и распространенным понятием было «месть». Как пишет историк Б. А. Романов, «выжечь, разорить, пограбить, попленить, изъехать, избыть и тому подобные бедствия постигают население и территорию князя, которому «мстят»» 39. Самого князя могут при этом сразу убить, а могут искалечить, заморить голодом, ослепить или посадить в «поруб» — глубокую яму, заделанную сверху деревянными брусьями. В порубах узники быстро погибали от холода и недостатка воздуха. Известны случаи, когда в знак особой милости из поруба выпускали, но, прежде чем предоставить узнику возможность жить на воле, его лишали зрения: рязанского князя Ярополка и оставшегося безымянным зятя князя Глеба вывели из поруба и, ослепивши, отпустили 40.

Мы далеки от того, чтобы считать именно принятие христианства причиной таких страшных нравов. Не религия формирует общество, его институты, быт и обычаи; наоборот, она сама является, по выражению К. Маркса, «священным ореолом» общества 41. Тем не менее представляет большой интерес выяснение того, какую позицию в отношении соответствующих общественных нравов и понятий занимают религия и церковь в лице ее учреждений и должностных лиц, проповедников и публицистов.

В документах русской церкви рассматриваемого периода, в публицистических выступлениях ее идеологов, в летописях, которые тоже представляют собой в некоторой мере выражение церковной точки зрения, нет недостатка в призывах к братской любви, к миру и человечности. Редкие примеры подобного поведения князей летопись изображает как образцы, достойные подражания.

Выступая в роли примирителя, церковь исходила не столько из смысла евангельской проповеди, призывающей ко всеобщей любви, сколько из тех интересов общества, от которых зависела ее собственная судьба. Сама по себе эта проповедь в ее привычных и примелькавшихся формах звучала всегда, но она оказывалась действенной лишь в тех случаях, когда приобретала общественное значение в конкретной исторической ситуации.

Постоянная борьба между князьями так ослабляла все государство, так разоряла гражданское население, открывала такие возможности перед внешним врагом, что церковь не могла не видеть жизненной необходимости всемерного смягчения и ограничения междоусобий. Угроза гибели государства была одновременно и угрозой существованию церкви. И ее руководители это понимали.

Другой серьезной угрозой церкви были массовые антифеодальные выступления. Для нее положение осложнялось еще и тем, что эти оппозиционные движения нередко принимали форму антихристианской, языческой реакции. В глазах масс феодализация общественных отношений и связанное с ней усиление классовой эксплуатации ассоциировались с новой идеологией и новой духовной жизнью, пришедшими на смену старому доброму язычеству. В такой обстановке церковь могла выбрать один из двух возможных путей: либо последовательное кровавое подавление всякого сопротивления, либо постепенное сглаживание и примирение наиболее острых противоречий, не исключавшее, конечно, и жестоких репрессий для острастки в отдельных случаях. Она выбрала второй путь и сделала многое для того, чтобы навязать светским владыкам такую же линию. Отсюда постоянные призывы авторов XI–XIII вв., обращенные к светским да и духовным феодалам: относиться к смердам милосердно, взыскивать с них умеренно, бить их только «про дело», но не спьяну и не «без вины». Изборник Святослава 1076 г. поучает феодала не озлоблять раба, добросовестно делающего свое дело («делающта в истину»), он советует сильному человеку вообще быть скромным и умеренным, не быть «яко льв в дому своемь и величаяся в рабех своих». Таким духом проникнуто и все Поучение Владимира Мономаха и некоторые другие современные ему произведения. Так, сборник «Златая цепь (чепь)», составленный в XIV в., но содержащий ряд более ранних статей, советует боярам и вотчинникам: «Сирот домашних не обидите, но паче милуйте, гладом не морите, ни наготою; то бо суть домачнии твои убозии…»; «…челядь свою кормите якоже досыта им, одевайте, обувайте». Это мотивируется, в частности, тем, что если голодный холоп пойдет грабить и будет убит, то за его кровь придется отвечать хозяину (очевидно, перед богом). Призыв к добрым взаимоотношениям не является односторонним: «… и вы убо, добрыя слуги, на се взирайте яко не человеку работайте, но богу самому…» 42 Перед нами, таким образом, в общем заурядная христианская проповедь о взаимоотношениях рабов и господ, нашедшая свое выражение еще в Новом завете. Известное смягчающее влияние на характер общественного переустройства, вызывавшего сильное ухудшение положения масс, она, конечно, должна была оказывать. Но это относилось только к частным формам данного процесса, а не к его принципиальному содержанию: церковь ничего не имела против закрепощения смердов, против резкого усиления классовой дифференциации, распространения все более бесчисленных форм эксплуатации людей. Больше того, она сама являлась одним из главных элементов этого складывающегося механизма эксплуатации, богатейшим помещиком, эксплуатировавшим массы зависимых крестьян.

Церковный историк Б. В. Титлинов писал: «Не изменились нисколько, с введением христианства, и наши сословные отношения. Рабство на Руси как существовало в языческое время, так и осталось. Раб не считался по-прежнему как бы за человека: он был собственностью господина, который мог убить его безнаказанно. И опять мы не знаем, чтобы церковь становилась на защиту личности раба и восставала против рабства. Напротив, сами церковные учреждения владели у нас холопами» 43.

Классовая структура общества, или, как выражается Титлинов, сословные отношения, не меняется с появлением новой религии. Христианство не отменило рабства, оно и не могло его отменить. Но существенно, как, впрочем, и указывает Титлинов, что христианство и церковь даже идеологически не оказывали никакого влияния на общественный порядок, они не осуждали его; наоборот, собственным примером церковь, владевшая холопами и эксплуатировавшая их, демонстрировала свое полное приятие рабовладельческого порядка.

Не совершила христианизация Руси переворота и в области нравственного мира человека, в области семейных отношений. «С принятием христианства, — пишет Е. Е. Голубинский, — должны были измениться взгляды, но мало изменились нравы» 44. Многоженство в Древней Руси не было сразу изжито, оно существовало еще ряд столетий после христианизации. Не изменилось и положение рабынь: как при язычестве сожительство рабовладельцев и работорговцев со своими рабынями было общепринятым, так оно осталось и при новой религии. «Русская Правда» оговаривает лишь для тех случаев, когда у рабыни родится ребенок от ее владельца, право на получение свободы для себя и для ребенка после смерти хозяина 45.

Нравственность в быту христианского духовенства не подавала возвышенных примеров мирянам. Целомудренное и трезвое поведение монахов в монастырях было не правилом, а скорее исключением. Некоторые штрихи для характеристики быта черного и белого духовенства вносят те статьи «Церковного устава» Ярослава, которые устанавливают меры наказания для нарушителей норм нравственности. Говорится о случаях, когда «чернець с черницею сдеють блуд…», либо «поп с нею или попадья с чернецемь или проскурница…», либо «поп или чернець или черница упиется без времени (! — И. К.) в посты…», и об аналогичных, очевидно довольно обычных, казусах. Центр тяжести всей проблемы переносится фактически на то, чтобы не выносить в таких случаях сор из избы: судить митрополиту без мирян, а каково будет решение — его дело («судити митрополиту, опрочи мирян, а в что их осудить, волен» 46).